на было близко.  В  полусумраке вечера он  узнавал
вдали  знакомые очертания холмов  и  бугор  с  сигнальной вышкой.  Жеребец
зашатался.  Будакен злобно швырнул на  землю двухвостку,  осторожно слез с
коня и потрепал его по шее.  Он провел ладонью по глазам коня,  тронул его
уши - они бессильно повисли.
     Долго сидел Будакен, глядя в сторону своего кочевья. Мраком окуталась
степь,  небо  стало  переливаться брызгами  звезд,  и  конь,  оправившись,
очнувшись, начал перебирать ногами. В стороне кочевья засветились огоньки.
Тогда Будакен направился пешком к кочевью, ведя коня в поводу.
     Собаки издалека почуяли приближение путника и  примчались с  яростным
лаем.  Старые  волкодавы узнали хозяина и  запрыгали вокруг него,  тыкаясь
мордами и облизывая его руки, а вслед за старыми успокоились и щенки.
     Но  почему так  мало шатров стояло под бугром?  Куда откочевали стада
овец,  почему только несколько верблюдов дремали около приколов?  Бесшумно
подошел Будакен к  одному шатру -  там  слышался сдержанный говор.  Ему не
понравились слова,  доносившиеся оттуда.  Сквозь прорванный войлок он стал
рассматривать. Что делается в шатре.
     Младшая,  четвертая,  жена  Будакена  сидела,  окруженная  старухами,
которые равномерно покачивались из стороны в сторону и вполголоса напевали
заунывную песню.  На жене было накинуто синее покрывало,  которое надевают
вдовы, оплакивая покойника.
     Будакен откинул ковер, закрывавший вход, и вошел в шатер.
     Все женщины замолкли и с раскрытыми ртами глядели на него.
     - Вы, может быть, угостите меня кашей и бузатом? - пробурчал Будакен.
     - Покойник! Мертвец прилетел за кашей! - завопили женщины и сбились в
кучу, закрываясь подушками.
     Будакен плюнул и  вышел из шатра.  Он прошел в  другой конец кочевья,
где  был  шатер его старшей жены -  матери Сколота.  Он  ввалился внутрь и
остановился,  ожидая,  начнется ли  и  здесь переполох.  Старая жена  его,
Спаретра,  сидела  у  огня  и  длинной медной иглой  сшивала шкурки ягнят.
Увидев  мужа,  она  несколько мгновений испуганно глядела на  него,  потом
вскочила и,  хромая,  проковыляла к нему: у нее давно была повреждена нога
от  укуса  волка,  когда  в  степи  она  с  маленьким Сколотом  бесстрашно
отбивалась от хищника.
     - Живой ли ты, господин мой, или это душа твоя прилетела, но для меня
все одно - будь нашим гостем и садись к огню.
     - Чего вы все одурели?  -  спросил Будакен,  обходя огонь и садясь на
ковер.
     - Не мы одурели,  а наши князья одурели,  -  сказала Спаретра.  - Что
слышу,  то я и знаю,  а мало ли что говорят в степи! Сказали нам, что ты у
согдов получил столько подарков и  так  тебя там закормили,  что ты,  съев
целого барана, помер. А я говорила, что ты и двух баранов съешь и ничего с
тобой не будет,  только здоровее станешь.  Дай я сниму твои сапоги,  обмою
твои ноги.  Это все Гелон наделал,  зять наш.  Он  вызвал из-за  гор своих
тохаров и  сделал их  нашими погонщиками.  Они отогнали неведомо куда наши
табуны и стада.  Нам осталось так мало кобылиц, что молока не хватает. Был
бы  здесь вместо тебя наш сын Сколот -  разве он  допустил бы,  чтобы зять
ограбил его мать?
     Будакен  не  стал  раздеваться,  а,  сдвинув брови,  полный  тревоги,
прислушивался к возгласам кругом, сам же сказал только:
     - Сколот жив!
     Из всех шатров сбежались женщины, чтобы повидать живого Будакена, но,
не смея войти внутрь,  толпились снаружи и раздирали дыры в войлоке, чтобы
заглянуть в шатер.
     Шесть дочерей-подростков,  в  малиновых одеждах,  украшенные бусами и
лентами,  фыркая и подталкивая друг друга, вошли в шатер и встали у входа.
Они разом поклонились до земли, когда отец взглянул на них.
     Будакен любил и ласкал своих дочерей, и на его угрюмом лице появилась
тень  улыбки,  когда  дочери,  осмелев  и  закрываясь  рукавами,  задавали
вопросы:
     - Здоров ли ты?
     - Куда девались воины?
     - Вспоминал ли ты о нас на базаре Мараканды?
     Будакен ответил отрывисто:
     - Воины приедут,  привезут подарки с  маракандского базара,  а вы все
ложитесь спать и засыпьте золою огни.
     Будакен  приказал  всем  разойтись по  шатрам.  Только  увидав  певца
Саксафара,  пробиравшегося ощупью,  Будакен поднялся, обнял его и спросил,
хорошо ли его кормили.
     - В  кочевье  Будакена всегда  найдутся лепешка  и  колобок сыра  для
Саксафара, - ответил певец.
     - Если все голодают, то и Саксафар не будет сыт, - сказал кто-то.
     Будакен гневно засопел:
     - Ступай, Саксафар, завтра я буду слушать твои песни!
     Саксафар  направился  к  выходу,  но  остановился  и,  подняв  кверху
невидящие глаза, произнес:
     - Не прислоняйся к стене -  она упадет,  не полагайся на дерево - оно
засохнет, не доверяй человеку - он предаст тебя...
     - Если я раньше не убью его, - прервал Будакен.
     Все  огни в  кочевье потухли,  как  звезды,  задернутые облаком;  все
попрятались в шатры. Изредка доносился из темноты шепот, - видно, все люди
настороженно ждали чего-то и не спали.
     Будакен сидел,  скрестив ноги, перед входом в шатер и прислушивался к
звукам,  долетавшим  из  степи.  Невдалеке,  пережевывая жвачку,  хрустели
верблюды.  Иногда жалобно блеял ягненок.  Ветер играл концом висевшего над
головой войлока.
     Из  степи доносились то нежный аромат кандыма и  вереска,  то тяжелая
струя воздуха от  недалеко лежащей падали.  Вероятно,  около нее  грызлись
собаки.   Вот   звуки  замолкли.   Вдруг  собаки  разом  залились  дружным
озлобленным  лаем,  и  затем  голоса  стали  удаляться  в  степь.  Будакен
определил по лаю собак,  откуда надвигалась опасность. Засунув полы одежды
за пояс,  с ножом в зубах,  он бесшумно уполз в темноту. Уверенно двигался
он вперед,  прислушиваясь к злобному лаю овчарок.  Одна завизжала - кто-то
ранил ее...  На пути -  загородка ягнят. Стог сена. Только на мгновение он
остановился около  него  и  пополз дальше -  недостойно воину  прятаться в
сене.
     Быстро, как зверь, двигался на четвереньках Будакен. Когда под руками
оказался сыпучий песок без бараньих катышков,  Будакен остановился,  нюхая
воздух и  поворачивая во все стороны широкое ухо.  Лай собак приближался к
кочевью и разливался полукругом.
     Будакен снова пополз и  завернул в сторону собак.  Наконец на тусклом
небе зачернело несколько лошадиных крупов. Слегка побрякивала уздечка. Два
жеребца фыркали, обнюхивая друг друга.
     - Буланый, не балуй! - прозвучал сдавленный хрип.
     <Чей это голос? Не тохар ли говорит это?> - мелькнуло в уме Будакена,
и  он  пополз к  тому,  кто сторожил коней.  Будакен обрушился на него без
шума, подмял под себя, обшарил и содрал пояс с мечом.
     Тело осталось лежать неподвижно.
     Два  жеребца вскачь пустились по  степи.  На  одном сидел,  сжавшись,
Будакен.  Другой жеребец,  легкий и порывистый,  побрякивая бляхами, несся
рядом.
     Из кочевья доносился гул мужских голосов,  женские вопли и  неистовый
лай собак.
     Будакен придержал коней, прислушался и снова помчался вперед.


                             СВОБОДНЫЕ СКИФЫ

     Выборные от  каждых  двенадцати шатров  свободных скифов собрались на
совет кочевья.  Усевшись тесным кольцом вокруг огня в  старом черном шатре
Спитамена,  они обсуждали, ехать ли на съезд сакских вождей на берегу реки
Яксарта.  Там должны решить -  идти ли  на  поклон к  Двурогому-царю,  уже
захватившему Мараканду,  послать ли  ему  дары покорной дружбы,  или же...
зажечь огни на курганах...
     Выборные  сидели  тесно,   плечом  к  плечу,  наклонив  остроконечные
войлочные шапки и жмурясь обветренными глазами на багровые угли костра.
     - Если мы поедем, князья подумают, что мы снова признали княжью волю,
- говорили одни.
     - Нас  триста шатров,  мы  выставим четыреста всадников.  У  нас своя
воля, - отвечали другие.
     - У князей тысячи баранов и несчетные косяки кобылиц. Они их берегут,
а драться придется нам.
     Снаружи послышался топот коней...
     - Где шатер Шеппе-Тэмена? - прохрипел низкий голос.
     - Нет Шеппе-Тэмена,  но  здесь шатер его.  Здесь ты узнаешь,  где наш
охотник.
     Полог  откинулся,  и  сквозь  низкое  отверстие  протиснулся большой,
грузный человек.  Темный шерстяной плащ  закутывал его.  Он  остановился у
входа, как проситель.
     - Погрейся у огня,  - сказал старший. - Садись к нам. Мимо ли ты ехал
и хочешь передохнуть или тебя привела сюда нужда?
     - Вы не узнаете Будакена?  -  Незнакомец скинул плащ и бросил кожаный
пояс с мечом в разукрашенных бронзой ножнах.  - Кто из вас узнает, чей это
пояс?  Я  приехал просить вашей помощи против моих  обидчиков,  нападающих
ночью.
     Сидевшие скифы заволновались.  Пояс с  мечом переходил из рук в руки.
Будакен продолжал стоять  у  входа.  Он  узнавал среди  сидевших многих из
своих бывших слуг.  Они внимательно осматривали пояс. Один скиф снял шапку
и откинул назад длинные полуседые волосы.
     - Князь Будакен, взгляни на мой лоб: видишь ли этот знак?
     На  лбу  выделялся выжженный железом кружок и  под ним две черточки -
известное всем тавро Будакена.
     - Ты ставил свой знак на каждом коне и баране,  на всем твоем добре и
на каждом родившемся ребенке твоего раба. Мы ушли от тебя, и больше твоего
знака на наших детях не будет. Зачем же ты пришел за нашей помощью?
     - Или  ты  хочешь снова вернуть нас  под свою тяжелую руку?  Отобрать
наших ягнят? - загудели голоса.
     Будакен угрюмо молчал. Он видел враждебные колючие взгляды.
     - Я приехал к вам не для того, чтобы взять вас обратно или взять хотя
бы одного ягненка...
     - Да мы и не отдадим тебе ничего...
     - Я  пришел спросить вас,  достойно ли  для  свободного племени саков
нападать на  кочевье,  когда  там  остались одни  женщины и  дети,  а  все
опоясанные мечом выехали на совет племени?
     - Но саки ли это сделали? Не бродячие ли дахи?
     - Я узнаю,  чей это меч,  -  сказал один скиф.  - На пряжке изображен
тигр, рвущий коня. Такие пряжки носит племя тохаров. Не твой ли зять Гелон
из племени тохаров напал на твое кочевье?
     - Это князья повздорили из-за богатства.
     - Все зло идет от Гелона,  -  загудели голоса скифов,  - он прибирает
все  к  своим  рукам.  Он  сгоняет к  своему  кочевью стада  Будакена,  он
привязывает на спину диких коней наших гордых девушек. Он и нам никогда не
простит, что мы ушли от князей и живем вольно. И на нас он нагрянет, чтобы
мы снова пасли его кобылиц.
     Слабый женский голос прозвучал из глубины черного шатра:
     - Будакен  вернул  мне  жизнь.  Будакен подарил мне  свободу.  Именем
Шеппе-Тэмена просит Томирис помочь князю Будакену...  -  Кашель прервал ее
слова.
     - Мы едем на совет сакского племени.  Поезжай с нами, и тебя никто не
тронет.  Мы зажжем на совете свой особый костер,  и  ты сядешь с нами.  Мы
спросим у племени:  можно ли ночью нападать на кочевье,  где остались одни
женщины? Садись сюда, с нами.
     Будакен прошел к огню,  и его бывшие слуги потеснились.  Он сел среди
них как равный и протянул к огню свои квадратные ладони.
     Скифы косились на него и подмигивали друг другу!
     <Смирился или задумал обвести нас?>


                          ВЕЛИКИЙ СОВЕТ ПЛЕМЕНИ

     Бесчисленные  костры  горели  под  вековыми  ветлами  и  серебристыми
тополями вдоль реки  Яксарт.  Кругом гудел говор,  мешались песни,  крики,
ржание и топот скачущих коней.
     Скифские выборные,  вожди,  знатные  князья  и  простые  вольные саки
съехались издалека на совет племени.
     <Длинное ухо>* разнесло по всей степи, что в новолуние будут решаться
важные дела на Яксарте.  Молва опередила гонцов, посланных Тамиром по всем
родам и коленам.
     _______________
          * <Д л и н н о е  у х о>  - молва.

     Отовсюду потянулись всадники,  увешанные оружием, как подобает воину,
имеющему право высказывать свою волю.  Не раз бывало раньше -  сразу после
совета  племени  скифы  выступали  в  стремительный набег,  поэтому  воин,
явившийся без оружия, садился позади других и не имел права говорить.
     Разбросанные  по  беспредельной  равнине,  здесь  встречались  старые
друзья и товарищи по походам,  обнимали друг друга, прижимались плечами и,
согнув правую ногу, шептали принятые обычаями приветствия.
     Не  простое дело решалось сейчас -  измена родному племени известного
всей  степи  князя  Будакена,   продавшегося  за   коровий  турсук  золота
Двурогому-царю,  разгромившему персов и теперь готовому надеть ярмо на все
народы Азии.
     И многие ехавшие на совет племени громко бранили Будакена за то,  что
он продался врагу.  Разве мало было у  князя золота:  и  удила у него были
золотые,  и пуговицы золотые,  и у четырех жен были подвески на груди, как
рыбья чешуя,  из золотых монет.  Но ведь все знают,  что чем богаче князь,
тем сильнее его жадность.
     Поэтому  все  готовы  были  изгнать  или  побить  камнями  Будакена и
спорили, каким родам следует раздать все косяки и стада князя-изменника.
     Свободные скифы  примчались на  маленьких мохнатых коньках и  развели
свои особые костры,  в стороне от других. Будакен прибыл вместе с ними, но
так  как  он  завернулся  в  широкий  темный  плащ  и  ехал  не  на  карем
широкогрудом жеребце,  которого знала вся степь,  а  на  большом и  легком
массагетском булане, то все спрашивали: откуда этот всадник? Чей это слуга
- наверно,  он  тоже  ушел  от  княжеского котла и  стал жить своим умом и
промыслом?
     Уже от всех колен отделились князья и старейшины и степенно поднялись
на курган,  одиноко стоявший среди равнины,  а  свободные скифы продолжали
сидеть вокруг своего костра,  точно совет их совсем не касался;  дважды за
ними присылали князья, чтобы они послушали, что князья будут решать, но те
ответили,  что  придут  решать дела  как  свободные скифы,  а  не  слушать
разговоры князей.  От  них  отделились пять выборных,  которые,  взойдя на
курган, сели в общий круг совета, где все теснились в несколько рядов.
     Старый князь Тамир поднялся с конской попоны.  Протянув дрожащие руки
к небу, он прошамкал:
     - О  величайший наш  покровитель Папай!  Пошли  нам  мудрость и  силы
праведно решить дела,  от которых зависят благо или гибель народа саков! -
Тамир старался не смотреть в ту сторону, где позади свободных скифов стоял
Будакен, закутанный до глаз.
     Он  давно заметил Будакена,  но мог ли перед всем народом обнять его,
как прежде,  если после совета его,  быть может, побьют камнями и копьями,
как вбежавшего в овчарню волка?
     - Говорите нам  про  измену Будакена!  Дайте нам  этого предателя!  -
кричали голоса. - Он побоялся приехать сюда. Он со своим золотом убежал из
сакских степей!
     Будакен заревел, как раненый медведь, и швырнул свой плащ на землю:
     - Кто говорит про Будакена? Здесь Будакен, перед советом племени! Кто
меня обвиняет?  Пусть скажет это мне в  лицо,  а  не  прячется за  спинами
других. Я узнаю, сак ли говорит это или шакал из другого племени!
     Подслеповатые глаза Тамира забегали по сторонам.
     Он перекинулся несколькими словами с соседями.
     - Привет тебе,  славный Будакен!  -  сказал Тамир среди общей тишины.
Легкий шепот пронесся по толпе и затих.  - Ты честно поступил, что приехал
сюда.  Зачем же ты прямо не пришел к  нам,  как всегда,  и  не сел рядом с
нами?  Стоишь, как гость на чужом пиру? Поведай нам, где ты был это время?
С кем виделся? Тут по степи носятся разные слухи о твоей поездке.
     - Я  ничего не  буду говорить,  пока передо мной не встанет тот,  кто
осмелился назвать меня  изменником.  Где  этот человек,  которому поверили
настолько, что созвали великий совет племени?
     Тогда Тамир повернулся к  князю Гелону.  Он  сидел побледневший,  как
воин,  получивший смертельный удар под сердце.  Но  Гелон встал,  такой же
надменный,  как всегда,  и, отвернувшись от Будакена, стал говорить толпе,
собравшейся вокруг совета и жадно внимавшей каждому его слову:
     - Я говорю давно, яваны близко, и саки должны быть наготове раздавить
их,  не  подпуская к  нашим  шатрам.  Но  скажите,  вольные  воины,  разве
допустимо,  чтобы в такие тревожные дни один из наших знатных князей уехал
навстречу врагам,  получал от  них золото и  подарки?  За какие заслуги он
получил дары?  Враги будут платить только за услуги, которые им на пользу,
а нам во вред.  Хотя князь Будакен теперь мой родич,  но для каждого воина
всего дороже должны быть правда и спокойствие родного племени.  Верно ли я
говорю?
     - Верно, верно! - раздались голоса.
     - Конечно,  Будакена можно простить,  его  сын  в  цепях,  во  власти
Двурогого.  Будакен пожалел сына и  хотел спасти его.  Поэтому и  я  прошу
милости для старого Будакена.  У нас есть обычай,  что старики,  у которых
ослабели руки и  разум,  получали прощение за свои неразумные поступки.  А
Будакена соблазнил проходимец,  бродяга, приходивший в наши кочевья, чтобы
выведать,  что  делают и  готовятся ли  к  войне саки.  Это  был  лазутчик
Двурогого,  истребителя  мирных  народов.  И  этот  самый  лазутчик  водил
Будакена на свидание к проклятым яванам. Какой позор для свободного сака!
     - Это ложь,  он не был лазутчиком! - закричали свободные скифы. - Наш
Шеппе-Тэмен  друг  народа,  не  такой,  как ты,  прибирающий к рукам чужие
стада, чтобы на всех ляжках прижечь свое тавро.
     Одни  скифы  кричали:  <Смерть  Будакену!>  Другие  требовали,  чтобы
Будакен  оправдался.  Свободные скифы  вскочили и  грозили заткнуть мечами
глотку Гелону.
     Тамир  поднялся,  взял  из  рук  воина бунчук племени с  изображением
богини Артимпасы* и стал ждать. Все замолкли, повинуясь главному хранителю
бунчука всего племени, с которым все должны идти в бой и на смерть.
     _______________
          * А р т и м п а с а  - скифская богиня плодородия и материнства.

     - Саки,  нельзя наказывать,  не выслушав того, кого мы хотим казнить.
Спросим сперва Будакена. Скажи нам, князь Будакен, раньше всегда хранивший
светлым и  незапятнанным свой  тяжелый меч:  правда ли,  что  ты  ездил  к
Двурогому и говорил с ним?
     Будакен  стоял  багровый,  раскрывал рот,  как  рыба,  выброшенная на
песок, точно он ловил воздух, и не мог сказать ни слова.
     Все  ждали,  что сейчас Будакен упадет и  тут же  умрет,  но  Будакен
раскатисто засмеялся:
     - Я старик?  Этот чужеродный княжич решил, что я потерял разум? Да мы
сейчас посмотрим на деле, верно ли это. Я тоже знаю наши обычаи, и получше
князя Гелона, которому, как тохарцу, не подобает учить нас, саков, что нам
делать.  Наш дедовский закон говорит,  что если кого объявили стариком, то
он может вызвать обидчика на последний бой, а там уже все увидят, ослабели
или нет его мышцы,  верна ли рука у  старика,  и только после боя я скажу,
видел ли я Двурогого и получил ли от него подарки.
     - На бой! На бой! Пусть выходят оба на бой! - закричали все саки.
     Гелон закричал:
     - Я буду биться не пеший, а с коня. Идем вниз, на равнину!


                            СМЕРТНЫЙ ПОЕДИНОК

     Вся толпа бросилась с  кургана,  разыскивая своих коней,  чтобы лучше
увидеть этот бой не на жизнь, а на смерть - любимое зрелище скифов.
     - Будакен силен еще,  но он стал грузен и неповоротлив,  - рассуждали
скифы.  - Гелон молод и силен, хорошо владеет копьем. Если бы они боролись
пешие, Будакен, как старый медведь, задавил бы или сломал хребет Гелону, а
с коня Гелону легче поразить копьем Будакена.
     По приказу Тамира несколько скифов поскакали во все стороны, разгоняя
толпу, и очистили широкую площадку. Оба всадника одновременно появились на
разных,  ее концах.  Они могли действовать только копьем и коротким мечом,
не прибегая к  стрелам.  Маленькие круглые щиты из буйволовой кожи были на
левой руке каждого.
     Гелон сидел на  рослом массагетском скакуне,  но и  под Будакеном был
такой же  сильный высокий жеребец.  Конь был чужой и  горячился.  Буд