если хотите знать мое мнение.
     - Для такого малого, как Гартинг,  секс должен много значить. Я вот что
хочу  сказать: если ты один - только секс  и остается. По  правде говоря, не
понимаю, как некоторые  из ребят  устраиваются. Я бы не смог.  Недельки две,
больше мне  не  продержаться. Секс - единственное, что остается, если живешь
один. Разумеется, кроме политики. По крайней мере я так считаю.
     - Политика и Гартинг? Не думаю, чтобы он  читал  газеты чаще, чем раз в
год. В этих вопросах он был сущим ребенком. Наивным младенцем.
     Так часто бывает,- сказал Тернер.-  Это и примечательно.- Он снова сел,
заложил  ногу   за  ногу   и  откинулся  на   спинку  стула,  как   человек,
приготовившийся предаться  воспоминаниям.- Я  знавал  одного парня,  который
продал  свое первородство потому,  что  всегда должен был уступать  место  в
метро. Мне кажется, из-за подобных вещей сбивается с пути куда больше людей,
чем  наставляется на путь истинный библией. Может  быть, в этом  все и дело?
Его не приглашали на званые обеды, не доставали билетов в спальные вагоны. В
конце концов, кем он был? Временным сотрудником?
     Брэдфилд ничего не ответил.
     - А  в  посольстве он проработал очень долго.  Получается  что-то вроде
постоянного  временного  сотрудника.  А такие вещи  не приняты  - особенно в
посольстве. Люди ассимилируются, если слишком долго сидят на месте. Но  ведь
он  и был из  местных, верно? Наполовину. Наполовину  гунн, как сказал бы де
Лилл. Он говорил когда-нибудь о политике?
     - Никогда.
     - В нем не чувствовалось политической жилки?
     - Нет.
     - Никакой трещинки? Никакой нервозности?
     - Нет.
     - Что вы скажете об этой драке в Кельне?
     - Какой драке?
     - Пять лет назад, в ночном  ресторане. Кто-то там креп ко его  отделал:
он пролежал полтора месяца в больнице. Эту историю сумели замять.
     - Это было до меня.
     - Он что, много пил?
     - Мне об этом неизвестно.
     - Говорил по-русски? Брал уроки?
     - Нет.
     - Как он проводил отпуск?
     - Он редко брал отпуск. А  когда брал, насколько  я знаю, проводил  его
дома, в Кенигсвинтере. Кажется, в свободное время занимался своим садом.
     Тернер долго,  без стеснения изучал лицо  Брэдфилда,  ища в нем что-то,
чего не мог найти.
     - Он не психовал,- продолжал Тернер.- Не был  гомосексуалистом. У  него
не было друзей, но и  анахоретом его не назовешь. Он не проходил проверки, и
у вас нет на не го досье. Он был сущее дитя в политике, но ухитрился стащить
именно ту  папку,  которая для вас важнее всего. Он  никогда  не крал денег,
играл на органе в церкви,  занимался в  свободное время своим  садом и любил
ближнего как самого себя. Правильно я говорю? Он был  ни то ни се,  черт его
подери,  ни  хороший,  ни  плохой. Что же он  за человек,  будь он  проклят?
Посольский евнух? Неужели вы  не предложите никакой точки зрения,- продолжал
он с похожей на издевку мольбой,- чтобы помочь  несчастному одинокому сыщику
в выполнении непосильной задачи?
     Из жилетного  кармана Брэдфилда тянулась золотая цепочка  от часов.  Не
более чем золотая ниточка - миниатюрный знак принадлежности к упорядоченному
обществу.
     -  Мне  кажется,  вы намеренно  тратите время на  вопросы,  не  имеющие
отношения  к делу. А  у меня  нет  ни  времени,  ни  желания  играть в  ваши
замысловатые игры. Как ни мало значил Гартинг в посольстве, как ни загадочны
были его  побуждения, к сожалению, последние  три  месяца  он  имел довольно
широкий доступ  к секретным  материалам.  Он получил  этот  доступ  обманным
путем,  и   вместо  того,   чтобы  гадать   относительно   его   сексуальных
наклонностей, вам  следовало  бы уделить  некоторое внимание  тому,  что  он
украл.
     - Украл? - повторил Тернер негромко.- Забавное слово.- И он написал его
нарочито  корявыми печатными  буквами  сверху,  на  одной из  страниц  своей
книжечки. Боннский климат уже  начал сказываться  на нем: темные  пятна пота
появились на  тонкой  ткани его неприглядного костюма.- Ладно,- сказал  он с
внезапной злостью.- Я трачу  ваше  драгоценное время. Давайте тогда начнем с
самого начала и выясним, почему вы так его обожаете.
     Брэдфилд рассматривал свою авторучку. "Я мог бы предположить,  что  все
это  - извращенный секс,- говорило лицо Тернера,- если бы ты  не ценил честь
превыше всего".
     - Объясните, пожалуйста, свою мысль на общепонятном языке.
     - Расскажите мне о нем, как  вы его себе представляете. О его работе, о
нем самом.
     -  Его  единственной  обязанностью,  когда я сюда  приехал,  был разбор
претензий  немецких граждан в  связи с  действиями  Рейнской армии.  Потрава
посевов танками, разрушения от случайных снарядов, коровы и  овцы, убитые во
время маневров. С конца войны  все это стало в Германии настоящим промыслом.
Когда меня поставили здесь во главе аппарата советников два с половиной года
назад, у него все было на пять с плюсом.
     - Вы хотите сказать, он стал знатоком своего дела?
     - Если угодно.
     - Вся  беда в вашей эмоциональной окраске. Она сбивает меня  с толку. Я
не могу не симпатизировать ему, когда вы так о нем говорите.
     -  Так  вот, эти  претензии, если  вам  так больше  нравится, стали его
специальностью. Они и открыли ему доступ в  посольство. Он знал это дело  до
тонкостей:  занимался им  многие  годы  на разных  должностях.  Сначала -  в
Контроль ной комиссии, потом в армии.
     - Что он делал до этого? Он появился в сорок пятом?
     -  Он пришел  сюда,  разумеется, в форме. В звании  сержанта  или вроде
того. Затем  его перевели  на  гражданскую должность. Не имею представления,
какую  работу  ему  поручили.  Наверно,  вам  могут  это  сказать в  военном
министерстве.
     -  Не скажут. Я смотрел и архивы  Контрольной комиссии.  Они уложены на
века в нафталин для будущих поколений. Понадобится несколько  месяцев, чтобы
раскопать его дело.
     Так  или иначе, он  сделал  правильный  выбор.  Пока английские  войска
находятся в Германии, будут  проводиться  маневры  и немецкие граждане будут
требовать возмещения убытков.  Можно  сказать так: его работа, хотя и носила
специальный  характер, была,  во всяком  случае,  гарантирована присутствием
наших войск в Европе.
     - Ей-богу, мало кто дал бы вам в долг под такой залог,- сказал Тернер с
внезапной  заразительной  улыбкой,  однако  на Брэдфилда  она  не  произвела
впечатления.
     -  Он справлялся с этой  работой хорошо. Более чем хорошо.  У него было
кое-какое  представление о юридической  стороне вопроса,  знание законов - и
немецких, и военных. От природы он все легко схватывал.
     - Воровские  наклонности? - предположил  Тернер, пристально наблюдая за
Брэдфилдом.
     -  Если  у  него возникали затруднения,  он мог  обратиться  к  атташе,
занимающемуся вопросами права. Не всякий справился бы с такой работой - быть
посредником  между  здешними крестьянами  и  британской  армией,  сглаживать
острые углы,  сохранять инциденты в  тайне  от прессы. Для этого требовалась
особая  интуиция. Он  ею обладал,-  заключил Брэдфилд, снова с  нескрываемым
презрением.- На уровне своих возможностей он был компетентным работником.
     - Но его уровень - это не ваш уровень? Так?
     -  Здесь  нет  других людей  его уровня,- ответил  Брэдфилд,  намеренно
игнорируя подтекст,- Он был единственным специалистом в своей  области.  Мои
предшественники считали целесообразным  не вмешиваться в его дела, и, приняв
эту  должность,  я не  видел  причин  менять сложившуюся  практику.  Он  был
приписан  к аппарату  советников,  чтобы  мы  могли  осуществлять  известный
административный контроль, не более. Он являлся на  наши утренние совещания,
был пунктуален,  не причинял  никаких неприятностей.  Ему симпатизировали до
известного предела,  но,  полагаю,  не  доверяли. Английским он  никогда  не
владел  в  совершенстве. Я  бы сказал, что  он довольно  энергично общался с
другими  дипломатами, главным  образом  в  тех посольствах,  где не  слишком
разборчивы. Говорят, он также хорошо ладил с южноамериканцами.
     - Его работа требовала разъездов?
     - Частых и на довольно большие расстояния. По всей Германии.
     - Он ездил один? - Да.
     - Что касается армии, он,  очевидно, знал тут все вдоль и поперек:  ему
присылали отчеты о маневрах, он знал расположение войск, их численность  - в
общем, все. Так?
     - Он знал  гораздо больше. Он слушал разговоры в солдатских столовых по
всей  Германии: маневры ведь нередко проводились вместе с союзными войсками.
На иных маневрах испытывалось новое оружие. Поскольку это наносило ущерб, он
должен был знать  о степени  ущерба. Словом,  в его распоряжении оказывались
факты и данные, по существу нигде не учтенные.
     - Материалы НАТО?
     - Главным образом.
     - Сколько лет он занимался этой работой?
     - Очевидно, с сорок восьмого или с  сорок девятого  года. Не заглянув в
дело,  я не могу сказать точно, когда  английская сторона  впервые выплатила
компенсацию.
     - Скажем, двадцать один год с некоторым допуском в ту и другую сторону,
     - Я тоже так считаю.
     - Неплохо для временного работника.
     - Могу я продолжать?
     - Да, конечно,  продолжайте,-  самым добродушным тоном ответил Тернер и
подумал: "На твоем месте я бы вы швырнул меня за дверь".
     Таково было положение,  когда я принял дела.  Он работал  по  договору,
который  ежегодно  подлежал  возобновлению.  Каждый  год  в  декабре договор
представлялся  на  рассмотрение  для  продления,  и  каждый  год  в  декабре
поступала рекомендация продлить договор. Так обстояло  дело еще полтора года
назад.
     - До вывода Рейнской армии?
     -  Мы здесь предпочитаем называть  это  присоединением Рейнской армии к
нашим стратегическим  резервам в Соединенном Королевстве. Не  забывайте, что
немцы все еще оплачивают содержание этой армии. - Не забуду.
     Так  или  иначе,  в Германии  остался только костяк армии.  Вывод войск
произошел  совершенно  внезапно:  мы все  были захвачены  врасплох.  Сначала
возникли  споры  по  поводу  оплаты  расходов  на  содержание  армии,  потом
беспорядки  в  Миндене.  Карфельдовское движение только  набирало силу.  Все
больше и  больше  начинали  шуметь  студенты.  Пребывание  войск в  Германии
становилось поводом для провокаций. Решение было принято на высшем уровне, с
послом  даже  не  посоветовались.  Пришел  приказ,  и  Рейнская  армия  была
эвакуирована в  течение одного месяца. Нас  заставили  провести значительное
сокращение расходов. В Лондоне просто помешались на этом:  бросают деньги на
ветер и называют это экономией.
     Тернер вновь ощутил горечь в тоне Брэдфилда: семейный  позор, о котором
не должен упоминать гость. - И Гартинг остался ни при чем?
     - Он,  конечно,  уже какое-то время знал,  к чему все  идет. Но  это не
смягчило удара.
     - Он все еще был временным работником?
     -  Разумеется. Более того,  возможность  перейти на  постоянную работу,
если  она когда-либо для него  и  существовала, стала быстро  исчезать.  Как
только выяснилось, что Рейнская  армия уходит, это решило  его судьбу. А мне
дало достаточно оснований воздержаться от перевода его на постоянную работу.
     - Так,- сказал Тернер,- понятно.
     -  Легко  говорить,  что   с  ним  поступали  несправедливо,-   заметил
Брэдфилд,- но можно с не  меньшим  основанием сказать, что он получал вполне
достаточно, если учесть, чего он стоил.- Это признание проступило, как пятно
на одежде, которое тщетно пытаются смыть.
     - Вы говорили, что он имел доступ к казенным деньгам,- сказал Тернер, а
сам подумал: "Врачи тоже так - прощупают, потом поставят диагноз".
     - Время от времени он передавал чеки армейским властям. Был своего рода
почтовым ящиком, не  более.  Посредником.  Армия получала деньги. Гартинг их
передавал,  брал расписки.  Я регулярно проверял  его  отчетность. Армейские
ревизоры,  как вы знаете, славятся  своей  придирчивостью.  Ни разу  никаких
нарушений. При существовавшей системе это было невозможно.
     - Даже для Гартинга?
     - Я вовсе не это  имел  в виду.  Кроме того, он  всегда  казался вполне
обеспеченным человеком. Я не считаю его жадным,  у меня  не создалось такого
впечатления.
     - Он что, жил не по средствам?
     -  Откуда мне  знать, каковы  его  средства?  Если он  жил на  то,  что
зарабатывал здесь, то, наверно, тратил все подчистую. Дом в Кенигсвинтере он
занимал довольно большой. Такой дом ему,  конечно, не по рангу.  Насколько я
понимаю, он жил в общем-то на широкую ногу.
     - Ясно.
     - Вчера вечером я специально проверил, сколько он получил наличными  за
три  месяца, предшествовавшие  по  бегу. В пятницу  после  совещания  нашего
аппарата он взял в кассе семьдесят один фунт и четыре пенса.
     - Довольно-таки странная сумма.
     - Напротив, все  вполне  логично.  Пятница была десятым днем месяца. Он
взял   точно   одну   треть   своего   месячного   заработка   и   денег  на
представительские  расходы,  за  вычетом налогов,  страховки,  удержаний  за
поломку  имущества и личные телефонные переговоры.-  Брэдфилд помолчал.- Эту
сторону его  характера  я,  может быть,  недостаточно  подчеркнул -  он  был
скрупулезно честен.
     - Почему был?
     -  Я  ни разу не поймал его на лжи. Решив уйти, он  взял ровно столько,
сколько ему полагалось, и ни пенни больше.
     - Кое-кто назвал бы это благородным поступком.
     - То,  что он не крал? Я бы сказал, что  это негативный подвиг. А кроме
того, он, очевидно,  знал, как человек,  достаточно эрудированный в вопросах
права, что кража  могла  бы  послужить  основанием для обращения в  немецкую
полицию.
     -  Господи,-  сказал Тернер,  посмотрев  на  Брэдфилда,-  вы не  хотите
поставить ему хорошую отметку даже за оведение.
     Мисс Пит, личный помощник Брэдфилда, внесла кофе. Это  была средних лет
женщина, употреблявшая совсем  мало  косметики, очень  подтянутая  и  полная
недоброжелательства. Она, по-видимому, уже знала, откуда приехал Тернер, ибо
окинула его взглядом, исполненным величественного презрения. Ее гнев, как не
без  удовольствия отметил Тернер,  вызвали  прежде всего его башмаки,  и  он
подумал: "Отлично, черт подери, для того они и нужны".
     Брэдфилд продолжал:
     - Рейнская армия ушла очень быстро, и он остался без работы. В этом вся
суть.
     - Он потерял  доступ к материалам военной разведки НАТО. Это вы  хотите
сказать?
     - Такова моя гипотеза.
     -  Ага,-  пробормотал  Тернер, изображая  просветление,  и  старательно
записал в  своей  книжке  "гипотеза",  будто  самое  это  слово было  ценным
приобретением в его лексиконе.
     - Как только Рейнская армия ушла, Гартинг в тот же день явился ко  мне.
Это было примерно полтора года назад.
     Он замолчал, погрузившись в воспоминания.
     - Он был такой обыденный,- сказал Брэдфилд наконец с несвойственной ему
мягкостью.- Такой, знаете ли,  неприметный.- Казалось, Брэдфилд  до сих  пор
продолжал этому удивляться.- Сейчас легко забыть об этом, но он был уж очень
незначительный.
     -  Больше вам  не придется  говорить о  его незначительности,-  заметил
Тернер небрежно,- советую привыкнуть к этому.
     - Он  вошел ко мне, он  был бледен - и только. Никаких других  перемен.
Сел  вон на тот стул.  Это его подушечка, между  прочим.-  Он позволил  себе
улыбнуться  сухой,  не  дружелюбной  улыбкой.-  Подушка эта  -  своего  рода
заявочный столб. Он единственный из всех имел здесь постоянное место.
     - И единственный, кто мог его потерять. Кто вышивал эту подушечку?
     - Не имею ни малейшего представления.
     - Была у него экономка?
     - Нет, насколько мне известно.
     - Ладно.
     -  Он  не сказал  ни  слова  о переменах в  своем  положении.  Помню, в
канцелярии как раз слушали передачу по радио. Солдаты размещались по вагонам
под звуки оркестра.
     - Важная для него минута, верно?
     - По-видимому. Я  спросил его,  чем могу быть полезен.  Он ответил, что
хотел  бы  найти   себе  применение.   Все  это   говорилось  на  полутонах,
полунамеками. Он знает, что Майлз Гевистон  очень перегружен работой в связи
с берлинскими осложнениями,  выступлениями ганноверских студентов  и другими
трудностями. Не может ли он ему помочь? Я  сказал, что вопросы такого рода -
вне  его компетенции:  ими должны заниматься мои постоянные сотрудники. Нет,
сказал он, речь идет совсем  о  другом.  Он и не собирается  предлагать свои
услуги  в решении коренных проблем. Он думал вот о чем: у Гевистона есть два
или  три мелких вопроса, не может  ли он заняться ими? Скажем, деятельностью
Англо-германского  общества, которое  в то время  было очень малоактивно, но
все  же требовало какой-то переписки на низшем уровне. Потом дела по розыску
пропавших  без  вести  граждан.  Нельзя  ли  ему  взять  на  себя  несколько
обязанностей такого рода и разгрузить более занятых сотрудников? Я не мог не
признать, что в этом был свой смысл.
     - И вы сказали: ладно?
     - Да,  я  согласился.  Разумеется, как  на  временную  меру.  Временная
договоренность.  Я полагал  тогда, что  мы предупредим его  об увольнении  в
декабре, когда  истечет срок его  договора, а  до тех  пор  я  разрешил  ему
выполнять любые мелкие поручения, какие подвернутся. С этого все и пошло. Я,
разумеется, поступил глупо, поддавшись на его уговоры.
     - Я этого не говорил.
     - Вам незачем это говорить. Я протянул ему палец,  он схватил всю руку.
За один  месяц он сосредоточил у себя все, что можно назвать отходами работы
аппарата  советников,  весь   поток  всевозможной  ерунды,   которая  обычно
стекается в каждое большое посольство: дела о пропавших без вести гражданах,
прошения на имя королевы,  случайные  посетители, официально запланированные
туристы, Англо-германское общество, письма, содержащие оскорбления и угрозы,
и  разные  другие  бумаги,  которые  вовсе  не  должны  попадать  в  аппарат
советников. Не менее активно проявлял он свои таланты и в общественной жизни
посольства.  В церкви он  аккомпанировал хору, вошел  в комиссию  по бытовым
вопросам,   в  спортивную  комиссию.  Он   даже  создал  группу  учредителей
Национального фонда.  Через какое-то время он попросил разрешения добавить к
названию  своей должности  слова "консульские  функции", и я пошел и на это.
Вы, вероятно,  знаете, что у нас здесь консульских функций нет, все подобные
дела отправляются в Кельн.- Он пожал плечами.- К  декабрю он сумел сделаться
незаменимым. Договор с ним был  представлен на рассмотрение.- Брэдфилд  взял
авторучку и снова стал разглядывать ее кончик.- И я продлил его еще на год.
     -  Вы обошлись  с ним  по-хорошему,- сказал  Тернер,  не сводя  глаз  с
Брэдфилда.- Сделали для него доброе дело.
     - У него здесь не было  никакого статуса, никаких  гарантий на будущее.
Он  фактически  стоял  на  пороге увольнения  и знал  это.  Думаю,  что  это
обстоятельство  сыграло  свою роль.  Мы  обычно  больше  дорожим людьми,  от
которых можем в любой момент избавиться.
     - Вам было  просто жаль его. Почему вы не  хотите  признать это? На мой
взгляд, такая причина вполне убедительна.
     - Да. Да, вероятно, мне было его жаль. В первый раз, когда он пришел, я
пожалел его.- Брэдфилд теперь улыбался, но только собственной глупости.
     - Он выполнял свою работу хорошо?
     -   Он   действовал   необычными  методами,  но  довольно   эффективно.
Предпочитал телефон написанному слову; впрочем, это объяснимо: он никогда не
учился составлять официальные бумаги. К тому же английский не был его родным
языком.- Он пожал плечами и повторил: - Словом, я взял его еще на год.
     -  Который истек в  декабре.  Совсем  как  лицензия. Лицензия  на право
работать,  быть  одним  из  нас,-  Он  продолжал  внимательно  наблюдать  за
Брэдфилдом.- На право шпионить. И вы снова возобновили ее?
     - Да.
     - Почему?
     Опять секундное колебание, быть может,