ебя боялась!
   - И он сказал тебе, что собирается вернуться в студию? - Женя  пришел
в страшное возбуждение.
   - Да! - Это слово непросто было выпустить наружу. Мне  было  страшно.
Но если не соврать, то придется выдать и Юлю,  и  Елену  Викторовну.  За
Юлю, правда, я переживала больше.
   - А что еще? Что он сказал еще?!
   Я отчеканила:
   - Он сказал, что  ему  сделали  интересное  предложение  и  он  хочет
вернуться, чтобы его обсудить. Он сказав это мне, когда  прощался  возле
подъезда.
   - Т-ты... - он снова начал слегка заикаться, - т-ты молчала?!
   - А кому я должна была об этом сказать? Тебе?!
   Он  провел  ладонью  по  лицу.  На  щеке  остались  грязные   полосы.
Растаявший снег стекал по подбородку, но он вряд ли это чувствовал.  Его
глаза странно расширились, Женя смотрел в пустоту.
   - Ему сделали предложение, - вяло произнес он. - В самом деле.
   - И что предлагали?
   - Помочь его  группе.  Реанимировать  их.  Это  сказал  ему...  -  Он
запнулся.
   - Твой продюсер? Роман, как его там?  Который  говорит  в  нос?  Этот
гомик?
   Женя дернулся и уставился на меня:
   - Ты и это знаешь?
   - Да, я многое знаю, - ответила я и, чтобы он  не  спрашивал  откуда,
вскочила и подошла к нему.
   Ноги подгибались, и теперь я поняла, что ужасно замерзла.  Где-то  на
краю сознания прошла мысль - автобусы наверняка уехали, машины  тоже,  и
на такси, которым я сюда добралась, денег  уже  нет.  Разве  кто-то  еще
подбросит на своей машине.
   - Это сделал твой продюсер? - И поскольку он молчал, я заметила:
   - Ладно, можешь хранить тайну. Но я и так это знаю.
   - Нет, не он! - вырвалось у Жени.
   - Тогда кто? И что у вас там, в конце концов, случилось?! Откуда...
   Я чуть не спросила про пятна в кабинете Елены Викторовны. Если  бы  я
это сделала, легенду об откровениях от Ивана надо было забыть.  Об  этом
он точно рассказать не мог. Поскольку к тому  времени,  когда  появились
эти пятна, был уже...
   Женя судорожно глотнул воздух:
   - Я ничего не знаю. Я не видел.
   - Не видел, как вернулся Иван?
   - Это да, но...
   - Ты поехал к Мите выяснять отношения? - издевательски спросила я.  -
Ревность  проснулась?  Чувство  собственности?  Что  это  было,   можешь
объяснить?
   Молчание.
   - Или ты просто хотел убедиться, что Митя не провожал меня в  студию?
Не видел на улице машину Ивана? Ничего не знает обо всем этом?
   - О Господи, - пробормотал Женя. - Чем ты занималась все эти  дни?  Я
думал...
   - Ты думал, я лежу на диване и плачу? - фыркнула я, хотя правда  была
почти такова. - Нет, милый. Плакать-то я плакала,  но  прежде  всего  не
хотела чувствовать себя полным ничтожеством. И я хотела знать, почему ты
так со мной поступил. А вот теперь... -  Я  постаралась  изобразить  как
можно более лучезарную улыбку. Не знаю, получилось  или  нет.  -  А  вот
теперь мне куда важнее знать, почему ты так поступил с Иваном! Что вы  с
ним сделали? Где? Как?! За что, наконец?!
   - Я ничего не видел, - прошептал он. - Когда я вернулся, Ивана уже не
было...
   - Ты вернулся на студию после того, как проведал Митю?
   - Да. Мы там пробыли почти до часу ночи. По  -  том  кто-то  позвонил
продюсеру, и он отвез меня...
   - Куда это?
   - На квартиру. Где я сейчас живу.
   - И остался там с тобой?
   Женя скривил губы и снова занес руку для  удара.  Я  видела,  что  он
близок к нервному срыву. Или, вернее сказать, давно пересек эту грань. Я
понимала, что на этот раз он  постарается  ударить  меня  больно,  очень
больно. Потому что (это я уже знала!) я была права.
   - Ну давай, - сказала я, - ударь меня. Хотя на самом деле  ты  должен
был ударить его. Его толстую рожу. В тот самый миг, когда  он  тебе  это
предложил.
   Я услышала очень  глубокий  вздох  -  как  будто  где-то  в  вершинах
начинался ветер. А потом наступила  тишина.  В  этой  тишине  все  яснее
звучали гудки разъезжающихся автомобилей. Я видела, как  опускается  его
занесенная для удара рука.
   - Этого не было, - каким-то мертвым голосом произнес Женя.
   - Было.
   - Я не согласился. Я правда не согласился.
   - Тебе сделали это предложение до того, как вы убили Ивана,  или  уже
после? Или в тот вечер? Ты уже знал, что Иван мертв? Или тебя убрали  со
студии специально,  чтобы  ты  ничего  не  видел?  А  может,  ты  просто
испугался, что тебя тоже прикончат? Потому и поддался ему?
   Он оттолкнул меня и пошел прочь, к шоссе. Я глядела ему вслед. Он шел
шатаясь, как пьяный, проваливаясь в сугробы, ставя ноги куда  попало.  И
по пути пытался что-то вытащить из кармана куртки. Что-то, что никак  не
желало оттуда вылезать.
   Меня посетила безумная мысль. Сейчас он достанет пистолет (да  брось,
никакого пистолета нет), не останавливаясь, поднесет его  к  виску  (нет
там пистолета, точно нет) и выстрелит. И  упадет  лицом  вниз,  и  будет
безвольно ждать, когда я подбегу к нему и переверну лицом к небу. Да нет
же там никакого пистолета! - подумала я, уже собираясь икнуть, чтобы  он
этого не делал.
   Он достал шоколадку. Большую шоколадку.  С  хрустом  ее  развернул  и
пошел дальше, откусывая куски на ходу. Так он шел,  пока  не  пропал  за
стеной кустарника.
   До работы меня подвезла Юля.
   Когда я добралась  до  крематория,  все,  кто  приехал  проститься  с
Иваном, уже отбыли. Я не увидела  ни  одного  знакомого  лица  -  только
участники следующих похорон.
   Юля окликнула меня, когда я открыла кошелек и принялась  подсчитывать
наличность, решая, могу ли я  себе  позволить  такси,  чтобы  успеть  на
работу;
   - Надя, ты? - прозвучало у меня за спиной. Я оглянулась и едва узнала
ее - холеную, красивую девушку, которая при первом знакомстве показалась
мне фотомоделью.
   Юля постарела  за  один  день,  который  прошел  после  нашей  первой
встречи.  Осунулась,  подурнела,  ее  гладкая  кожа  приобрела  какой-то
нездоровый землистый оттенок. Она была не накрашена да и какая косметика
выдержала бы потоки слез. А слез она  пролила  немало  -  глаза  опухли,
превратившись в щелочки. Я вдруг подумала, что она должно  быть,  старше
Ксении, /хотя раньше казалась совсем девчонкой.
   - Я не заметила тебя, - хрипло сказала она, подходя  ближе.  Голос  у
нее садился, как у простуженной. - Ты опоздала?
   - Я была тут с самого начала.
   - Значит, я тебя просто не разглядела. - Она достала носовой платок и
яростно вытерла уже сухие глаза. - Боже мой, как же я поведу машину... У
меня все расплывается, и голова... Голова болит ужасно.
   Юля  сказала,  что  сама  не  ожидала,  что  будет  так  убиваться  в
крематории. Если бы устроили нормальные похороны, все бы обошлось. Она к
таким церемониям привыкла - ей уже приходилось хоронить родственников  и
знакомых. Но это...
   - Как будто сожгли мусор, - прошептала она. - Под музыку отправили  в
топку. И все. Черт - это все! А все поехали на дачу  и  сейчас  напьются
напоследок. Все, Боже мой...
   Она спрятала платок и взглянула на меня, кажется ожидая, что я  стану
ее утешать. Я не стала. И тут Юля заметила мой странный вид. Думаю, было
на что посмотреть - мокрые волосы,  горящие  щеки,  снег,  набившийся  в
ботинки, вся одежда в пятнах. Снег был даже в карманах  моей  куртки,  и
теперь я его оттуда, выгребала.
   - Господи, где это ты так уделалась? - воскликнула она прежним тоном,
чуть язвительным. Вероятно, иначе говорить просто не умела.
   - Была в лесу, - мрачно ответила я.
   - Что - сейчас?
   - Да, прямо сейчас. Грибы искала. - Я взглянула на часы  -  циферблат
запотел изнутри, ох, они сломаются! - и спросила, не собирается  ли  Юля
ехать в центр. Та подняла брови:
   - В общем, нет, но если тебя надо подбросить... Идем.
   Избавиться от снега, тающего в ботинках, мне удалось только в машине.
Я  уселась  на  переднее  сиденье,  открыла  дверцу,  разулась  и  долго
вытряхивала обувь. Юля тем  временем  тщательно  напудрилась,  накрасила
ресницы,  губы.  Но  вид  у  нее  все  равно  был  странноватый  и  явно
подавленный. Некоторое время мы молчали. Потом она сказала,  что  видела
Женю.
   - Я тоже его видела, - созналась я.
   - Вы так и не помирились?
   - Нет. И вряд ли помиримся.
   Она стрельнула взглядом в мою сторону, пере  хватила  руль  повыше  и
вздохнула:
   - А он неплохо выглядит. И стрижка ему идет.
   Я подумала: надо же, у  Ксении  горевала,  а  Женину  стрижку  успела
заметить. Значит, скоро придет в себя. Юля вела машину не очень уверенно
очевидно,  ей  редко  приходится  это  делать.  Да  и  машина,   старая,
непослушная "Волга", тоже чувствовала себя не  очень  комфортно.  Внутри
постоянно что-то скрипело,  ухало,  и  мне  начинало  казаться,  что  мы
растеряем по дороге половину деталей.
   - Зачем он только приехал, не понимаю, - задумчиво сказала Юля.
   - Ты о ком? О Жене? Она кивнула:
   - Он даже попрощаться не подошел. И все время стоял в стороне.
   Да, она всерьез им заинтересовалась!  Я  поймала  себя  на  том,  что
немного ревную, и мне вдруг стало смешно. Впервые за все это утро. Какой
смысл ревновать теперь?! Уж от этого я, наверное, избавлена навсегда...
   - А уехал одним из последних, - продолжали Юля, не отрывая взгляда от
дороги. - Заявился оттуда-то весь растерзанный, мокрый, и...  Постой,  а
"то не с ним ты по лесу гуляла?! Она  оценивающе  оглядела  мою  куртку,
пятнистые от влаги джинсы, взглянула мне в лицо.  И  сообщила,  что  мне
нужно посмотреться в зеркальце. Я достала пудреницу.  Под  глазом  алела
длинная свежая царапина. Какая-то ветка хлестнула меня, когда я догоняла
Женю. В волосах торчали скрученные мокрые  листья  и  мелкие  сучки.  Ну
прямо лесная дева из "Пер Гюнта"! Я стала причесываться и  почувствовала
острую боль в том месте, откуда ветка  вырвала  клок  волос.  На  работе
решат, что я участвовала в драке, а не в похоронах.
   - Он тебя побил?! - живо поинтересовалась Юля.
   - Это я его побила, - мрачно отшутилась я, борясь со своими волосами.
Когда они спутываются, возникает желание отрезать все под корень.  Но  я
этого не делаю. Еще  один  признак  моей  нерешительности.  Женя  всегда
говорил, что хотел бы  увидеть  меня  с  короткой  стрижкой.  Зато  мама
предупреждала, что если  я  постригусь,  то  нанесу  ей  страшный  удар.
Волосы,  дескать,  это  единственное,  чего  у  меня  в   избытке.   Под
недостатком подразумевался, наверное,  ум,  как  в  народной  поговорке:
волос длинный - ум... и т. д.
   - Помирились бы вы, - довольно неискренне посоветовала Юля. -  Или...
Ну, если тебе это сложно, дай мне его телефон, я сама вас сведу!
   Я  подумала,  что  если  она  получит  телефон,  то  разовьет  бурную
деятельность. Сегодня Женя произвел  на  нее  неизгладимое  впечатление.
Удивительно, что у нее было еще настроение плакать. Я покосилась на Юлю:
   - Боюсь, что кое у кого возникнут возражения он живет не один.
   - Да что ты? А с кем?
   - С одним... Не важно. - Я взглянула на часы  Кажется,  на  работу  я
успеваю. - Юля, ты помнит наш разговор на  даче?  Ты  рассказывала,  что
Иван звонил тебе со студии и сообщил о выгодном предложении?
   - Ну конечно. А что случилось? - Она сразу замкнулась и поскучнела.
   - Ты точно не можешь припомнить, от кого  исходило  предложение?  Имя
называлось? Может быть, Роман?
   - Если бы Роман, я бы запомнила, - раздраженно ответила Юля. - Если и
было названо имя то совсем заурядное.
   - Ну, тогда постарайся вспомнить, как  звали  тог  человека,  который
явился на дачу второго декабре Представителя  продюсера.  Ты  же  видела
его, вас должны были представить.
   - Да это  вообще  была  женщина,  -  ответила  она,  пренебрежительно
скривив губы. - Может она и не одна пришла, но  этого  я  уже  не  помню
Черт, когда же я починю "дворники", ни черта я не видно!
   Ветровое стекло в самом деле было покрыто полосами  грязи.  Судорожно
двигающиеся "дворники" едва его касались. Я  следила  за  их  движением,
напоминающим пьяный танец. Царапина под глазом неожиданно начала болеть.
Наверное, когда отогрелась в тепле салона. Но я на это особого  внимания
не обращала. Было кое-что другое, более важное.
   - Женщина? - спросила я, когда Юле удалось обогнать ползущий  впереди
автобус. - Как она выглядела? Как ее звали?
   - Имени не помню,  а  выглядела  обычно.  Хороший  костюм,  косметики
никакой. Лет  ей,  думаю,  за  сорок.  А  может,  уже  и  за  пятьдесят.
Невыразительная внешность, я бы ее встретила - не узнала.  -  Юля  снова
вцепилась в руль и выругалась:
   - Ненавижу эту тачку! Просто ненавижу!
   Еще минут через пять,  оправившись  от  приступа  ненависти  к  своей
машине, Юля Обратилась ко мне, спросила,  нельзя  ли  все-таки  получить
телефон Жени. Что не вышло у меня, может получиться у нее. Дескать,  нам
с ним - лучше помириться. Я не ответила и услышала ее тревожный возглас:
   - Слушай, ты в порядке?! Ты меня слышишь?!
   Я слышала. Лицо горело огнем, царапина  превратилась  в  пульсирующий
источник боли. Я открыла рот, облизала пересохшие губы. А может, дать ей
телефон Жени, гори оно все синим пламенем... Самое худшее уже позади. Да
уж, если станет еще хуже...
   Я вспомнила ироничный, немного грустный тон Елены  Викторовны,  когда
она проповедовала, что, мол, мы живем в джунглях. С ума можно сойти,  но
я купилась именно на эту дешевую философию. Наверное, не желала казаться
одним  из  обитателей  этих   джунглей.   Решила   довериться   кому-то.
Поделиться. С моей доверчивостью  я  даже  не  успею  набить  достаточно
шишек, чтобы поумнеть. Все может кончиться куда раньше.
   - Надя! - снова этот назойливый голос над ухом. Я с трудом  повернула
голову - подо лбом будто прокатился, кегельный шар, состоящий из  чистой
боли.
   - Мне нужно в район Красной Пресни, - сообщила я.
   - Да тебе  в  больницу  надо!  -  перебила  она.  -  Ты  так  странно
выглядишь! Тебе плохо?
   Мне  было  плохо,  ужасно  плохо.  Потому  что  ощущала  себя  глупой
доверчивой девчонкой, которая сделала всего одно доброе дело. Что  бы  я
там ни болтала, а насчет Ксении не сказала ни слова. Зато  почти  выдала
Юлю. Наивную, хотя и двуличную болтливую Юлю,  которая  сейчас  с  такой
тревогой спрашивает, не нужно ли остановить машину.
   - Зачем? - выдавила я из себя. - Я тороплюсь!
   Она замолчала. Чем ближе мы  подбирались  центру,  тем  сложнее  было
управляться с непослушной машиной. Юля крутила руль, стиснув зубы  время
от времени отпуская короткие ругательств.
   А я впала в какое-то оцепенение. Даже на час смотреть не хотелось.  Я
думала только о том, что раскрыла все свои карты врагу.  Что  стала  под
удар. Что теперь я представляю большую опасность для  Елены  Викторовны,
если на даче и в самом деле была она. Но как убедительно она врала,  что
никогда прежде не видела Ивана! Зачем? Зачем она указала мне на пятна на
ковре? Зачем рассказала про сброшенную трубку?  Зачем  привезла  к  себе
домой? Неужели все это было нужно только для  того,  чтобы  вытащить  из
меня побольше информации?
   От этой мысли мне захотелось плакать. Я даже не заметила, что мы  уже
подъезжаем к зданию редакции. Юля притормозила  напротив,  у  маленького
ресторанчика, и сухо спросила, туда ли мы приехали?
   - Спасибо, большое спасибо.
   Я выбралась из машины и, не оглядываясь по сторонам, перешла  дорогу.
Меня чуть не сбили,  а  даже  не  заметила,  что  это  была  за  машина.
Постоянного пропуска у меня еще не было,  я  должна  была  получить  его
только сегодня. А сейчас нужно зайти в бюро пропусков, показать  паспорт
и взять временный талон...
   В бюро я обнаружила, что сумки при мне нет.  Милиционер,  сидящий  за
стеклом, внимательно рассматривал мое лицо.  В  основном,  конечно,  его
интересовала царапина, которая к тому времени сильно распухла. Вся  щека
горела, и даже больно было моргать.
   Я выскочили на улицу и увидела, что Юлина "Волга"  все  еще  стоит  у
ресторанчика. И даже разглядела  за  стеклом  ее  светловолосую  голову,
склоненную над чем-то. Я побежала к машине,  на  этот  раз  стараясь  не
попасть кому-нибудь под колеса.
   Юля распахнула дверцу:
   - Что случилось?
   - Я забыла сумку! Если она не у тебя, тогда  я  ее  потеряла  в  лесу
или...
   Юля хмыкнула и подняла  с  соседнего  сиденья  мою  сумку  -  изрядно
помятую после лесной пробежки:
   - Держи. Твое счастье, что я решила посмотреть карту, а то бы...
   Она хлопнула дверцей, давая понять, что разговор  окончен.  Наверное,
Юля все-таки слегка обиделась, что я так и не дала ей  телефон  Жени.  Я
отправилась в бюро пропусков, по дороге убеждая себя, что поступила  так
вовсе не из ревности. Женя сейчас был опасен. Возможно, для меня.  А  уж
для Юли - подавно! Проболтаться ей ничего не стоит, в этом я уже  успела
убедиться. А если он обнаружит, что Юля располагает сведениями о  вечере
двадцать девятого...
   По спине бежал холодок - будто я  снова  валялась  в  том  подтаявшем
сугробе, в обнимку с Женей, и  мое  лицо  обдавал  пар  его  дыхания.  Я
подумала,  что  они  могли  разговориться  во  дворе  крематория,  после
церемонии. Что и раньше были знакомы, так что Юля спокойно могла подойти
к нему и в конце концов заполучить телефон. Какое счастье, что она  была
поглощена своим горем и не сделала этого! Какое...
   Милиционер выдал мне разовый пропуск и еще раз пристально взглянул на
царапину. Я поспешила пройти к себе.
 
Глава 10 
 
   На работе я чувствовала себя как двоечница я школе. Сидела тихо-тихо,
не поднимая глаз, и делала вид, что увлечена делом. Я снова  опоздала  и
заслуживала выговора. Мне так и слышался голос Валерии Львовны,  которая
упрекает меня в разболтанности.
   А тут  еще  эта  царапина.  Сотрудницы,  сидевшие  в  одном  со  мной
кабинете, знали, что я была на похоронах знакомого музыканта,  и  теперь
явно терялись в догадках: где мне  удалось  заполучить  такую  отметину.
Может, я билась головой о гроб или  что-то  в  этом  роде.  Взгляды,  во
всяком случае, были сочувственные.  Я  проработала  за  компьютером,  не
поднимая головы, часов до пяти. Потом вышла  в  туалет  и  там  замазала
царапину остатками тонального крема. Тюбик подошел  к  концу,  денег  на
новый не было. Впрочем, нет, деньги были. Дома  -  те,  которые  оставил
Женя. И их нужно было вернуть. Как можно скорее.
   Я еще раз подумала, так ли уж важны для меня  сейчас  вопросы  чести.
Мне до сих пор не приходилось их решать. Или же я просто  уклонялась  от
подобных решений, шла на компромисс. Но только не  теперь.  Я  вспомнила
его лицо там, в лесу, жал кое,  загнанное,  почти  уродливое.  Когда  он
говорил, у него дрожала верхняя губа  и  дергался  кадык  на  шее.  Женя
размазывал по лицу слезы и растаявший снег, всхлипывал. И врал. Врал,  я
была уверена в этом. Пусть даже он отсутствовал в студии в  тот  момент,
когда погиб Иван! Но в то, что Женя не знал о том,  что  ждет  Ивана,  я
поверить не могла. Он должен был остаться  и  защитить  Ивана!  В  конце
концов, парень так хорошо к нему относился, переживал за него! И не  зря
- ведь он прекрасно знал, что  за  птица  этот  продюсер  и  почему  так
заинтересовался Женей! Голос?! С ума  можно  сойти  от  смеха!  Да  если
никакого голоса и нет, хватило бы одной внешности!
   Валерия Львовна сидела за моим столом и рылась  в  бумагах.  Когда  я
вошла, она сочувственно Оглянула на мою пострадавшую щеку:
   - Лучше бы ты смазала йодом, чем кремом.
   Я пропустила ее совет мимо ушей, набралась смелости и спросила:
   - Скажите, пожалуйста... Мне неудобно об этом спрашивать, но...
   - Ты насчет зарплаты? - догадалась  она.  -  Ох  не  раньше  десятого
февраля, милая. У самой в кармане пусто.
   Я замолчала. Все это значило, что нужно просить  денег  у  родителей.
Ничего крамольного тут нет, но... С тех пор как я от них  ушла  и  стала
жить с Женей, все в наших отношениях  переменилось  И  очень  изменились
они. Я догадывалась, чего они  ждут,  -  ждут,  что  я  приду  к  ним  с
протянутой рукой, сдамся, приз