ла.
     Стиль!  Вот на  что люди редко обращают  внимание,  а ведь выбранное из
ряда  возможных слово  часто  содержит в себе  целую историю.  Между  словом
"выпросить" и  словом "требовать"  пролегает пропасть... Должно  быть,  Кате
было куда приятнее представлять Марго выпрашивающей подачку.
     Но  Марго не  выпрашивала  вещи.  Она  их, по  выражению Алины,  "стала
требовать".
     Кис  задумался.  Что  это,  собственно  меняет?  Ну,  требовала. Мелкий
шантаж: дай мне вещи,  а то всей  компанией  приду к  твоему мужу на  глаза?
Допустим.  Значит,  Алина  для  нее  последние  два  месяца  вещи  собирала.
"Последнее время все больше сама", - сказал Георгий.
     Интересно,  в самом ли  деле Георгий подслушивал  телефонные  разговоры
Алины,  или ей только почудилось?  Почудилось. Если бы подслушивал -  уже бы
давно настучал Алексу про  сомнительных дружков! Потому как завистливый Гоша
не  упустил  бы такой шанс  свергнуть  конкурентку,  потеснившую его в  доме
Мурашова, и обливающую его ежедневно ледяным душем равнодушия...
     ... Пакет Алина приготовила к четвергу -  тоже для Марго?  Или все-таки
для себя?
     Это лиловое  платье, по которому так убивалась Мария Сергеевна... Алина
сказала мужу, что оно ей надоело. Чтобы оправдать  исчезновение этого платья
из дома? Передачу этого  платья в "благотворительную организацию", то есть -
Марго?
     Предположим. Тогда, это должна была быть машина Марго. Она приезжала за
пакетом... А Алина при этом - куда ушла? Зачем? Не взяв с собой даже минимум
одежды?  Жить с  Марго? Вернуться  к прошлой жизни, от  которой уже один раз
сбежала, не оставив адреса?
     А если пакет был сложен все же  для  нее самой? Могла ли она сбежать от
мужа  из-за этого шантажа?  Боясь, что муж  увидит, узнает ее старых друзей?
Друзья, наверно, не слишком симпатичные, раз она их боялась показывать... Но
- сбежать из-за этого? Маловато для такого серьезного решения.
     А что - не "маловато"? Выходя замуж, Алина поделилась с Катей "теорией"
о том, что любовь - не самое  главное в браке. Но в неоставленном письме она
пишет  именно о любви,  вернее,  о ее  отсутствии.  "Теория", стало быть, не
выдержала проверку практикой.
     Отсутствие любви - это "маловато",  чтобы разрушить удачный в житейском
смысле брак? Или, наоборот, веское основание?
     Смотря кому. Сколько супружеских пар живет без любви, даже не задаваясь
вопросом  о  ее  наличии  или  отсутствии...  Но  для  Алины,   похоже,  это
действительно важно. Кружевная спальня, символ  счастья... Должно быть,  все
долгое,  спартанское и  одинокое детство ей мечталось о счастье. И, как  это
часто  бывает у обделенных людей, Алина в понимании своего счастья оказалась
очень  требовательна  и не  согласна  разменивать его ни  на комфорт,  ни на
покой... Ей нужна полнота счастья, на всю  катушку. В полном  противоречии с
расхожим преставлением, по которому, казалось  бы, человека,  обделенного  с
детства, весьма легко  облагодетельствовать:  тот,  у  которого нет  ничего,
будет рад и малости. Ан нет!  Именно обделенные имеют сверхвысокие запросы и
не останавливается ни перед чем в их осуществлении. Не потому ли среди звезд
шоу-бизнеса  ярче всего блещут провинциалы, задыхавшиеся в детстве в пыльной
тиши маленьких городов? Не потому  ли самые крупные состояния добыты бывшими
бедняками, которым  детство  отказывало  даже в  пустячных удовольствиях? Не
потому  ли, не найдя с Алексом  любви - обязательного и основного компонента
ее счастья, - Алина решила отправиться на ее поиски?
     С другой стороны, расстаться с мужем, с обеспеченным, комфортным  бытом
- очень уж непростое это решение.  Все начать сначала, самостоятельно; найти
работу, жилье. Она уже  не девочка, питающая иллюзии - опыт есть и, кажется,
не слишком сладкий. Должна понимать,  что это такое: все начать сначала... И
при этом решиться уйти в неизвестность, ночью, с одним пакетом личных вещей,
не поговорив с мужем, не оставив ему даже письма?
     Но может,  ей так  легче,  так проще  было выполнить свое решение?  Как
сказала Катя, "то  она такая тихая, всего боится, то вдруг решит, что знает,
как надо  поступать  -  и  поступает,  советов  не  слушает".  И  объяснений
избегает.
     Тогда  -  на  чем  она уехала? И, опять,  куда?  Машина  Алины стоит  в
гараже...


     Кис развернул последнее письмо и рассеянно пробежал глазами текст. Ага,
Марго Алину по-прежнему шантажирует... Нет,  не по-прежнему: теперь  она уже
просит деньги,  хотя  пока только  маленькие суммы  "на  жизнь"... "Деньги -
ерунда,  -  писала Алина, -  к  тому же  такие маленькие суммы Алекс вряд ли
заметит...  (если  заметит  -  то  не  представляю,  как   и  что  буду  ему
объяснять!!!) Дело  в другом: этот  призрак прошлого меня  пугает... И самое
ужасное  заключается  в том, что я не  могу  понять,  откуда  она  узнала...
Прости, что задаю тебе  снова вопрос, который уже задавала в прошлом письме:
не говорила ли ты об этом Марго?"
     "Об этом" - это о  чем? -  запустил  пятерню в волосы  Кис. И что там в
прошлом  письме  Алина  спрашивала?  Кис  принялся  перечитывать  предыдущее
письмо, но безрезультатно: в нем Алина не задавала подруге никаких вопросов.
Означает  ли  это, что существует еще одно письмо, которое  Катя  не  отдала
Алексею?
     "...Прости, что задаю тебе снова вопрос..."
     Конечно,  существует.  Катя  слишком долго  возилась дома: стало  быть,
отбирала письма. И  письмо  это  содержит  тот  самый вопрос  Алины к  Кате,
который  для Киса мог бы  послужить ответом  на его собственный вопрос:  чем
шантажирует Марго Алину? Если кое-какие шмотки еще укладывались в схему: "не
дашь  -  явимся  твоему мужу  на глаза", то уже деньги...  Деньги  пока  еще
относительно  маленькие, но аппетиты Марго явно  прогрессируют...  И  Алина,
вместо  того, чтобы  послать  бывшую подругу по  хорошо  известному  адресу,
боится,  что Алекс  прознает. И  тогда ей  придется  это как-то объяснять. А
объяснять не  хочется. "Призрак  прошлого", должно быть,  выглядит не  очень
привлекательно... И Алина платит Марго за молчание.
     Что ж, с Катей ему расставаться рано.


     Он поймал ее уже на выходе из библиотеки. Не церемонясь, Кис спросил:
     - Вы мне дали не все письма. Где оставшиеся?
     Катя попыталась сделать честное лицо, но Кис быстро  пресек ее неумелые
актерские попытки. Он сжал ее локоть и произнес прямо в ухо:
     - Мне нужны все письма Алины, все. Понятно?
     Катя густо покраснела, отчего ее прыщи проступили еще ярче.
     - У меня его нет... - пролепетала она. - Я его выбросила...
     - Неправда!
     - Честное слово!
     Кис отступил на  шаг и  посмотрел,  склонив голову набок,  на  девушку.
Похоже,  что так  оно и  было.  Более того, Алина  наверняка тоже уничтожила
письма  от  Кати,  в  которых  обсуждался  тот  самый  "вопрос"  и  "призрак
прошлого", - иначе бы Кис нашел  его. Может,  боялась  излишнего любопытства
секретаря...
     - Зачем?
     Катя повесила голову.
     - В письме было написано нечто такое, что вы побоялись его хранить?
     Катя бросила на Алексея взгляд, полный ужаса.
     -  Вы понимаете, что этот секрет  и  стал основой шантажа? И что Алина,
может быть, теперь в опасности? - нажал Кис.
     В лице ее изобразилось неподдельное отчаяние.
     - Та-а-к,  -  протянул  Кис,  - тут  явно требуется время  и место  для
разговора!
     И он потащил Катю в кафе, из которого вышел четверть часа назад.
     Прижав  руки  к  груди,  глядя на него  умоляющими глазами,  в  которых
блестели слезы, Катя заклинала его никому,  никому  и  никогда,  никогда  не
рассказывать о том, что она собирается ему поведать...


Глава 16 .


     ...Он сидел на кровати возле  нее и  смотрел на  нее.  Она  ощущала его
взгляд  сквозь  закрытые  веки.  "Алекс,  -  растроганно подумала Аля, -  ты
пришел..."
     Постепенно просыпаясь,  она почувствовала нестерпимую головную  боль  и
хотела пожаловаться на нее мужу,  встретить участие  в  его  карих глазах  и
услышать  его ровный  и  ласковый  голос:  "Это не страшно, дорогая,  я тебе
принесу таблетку, хочешь?"
     -  У меня голова болит, - сказала  она жалобно, и вдруг вспомнила:  она
решила уйти от Алекса!
     Она решила уйти. От Алекса.
     Она решила уйти? От Алекса?
     Нет, надо  это  получше  обдумать;  нельзя принимать  такие решения под
настроение; это несерьезно. Пока ничего не надо ему говорить, ничего. Она не
готова к этому.
     Аля открыла глаза.
     На кровати сидел Филипп.


     - Ты разговаривала во сне, - сказал он, склонившись над ней.
     - Да? - с трудом разомкнула губы Аля, - и что я сказала?
     - Не знаю, я не разобрал.
     Аля усилием воли стряхивала с себя тяжелый сон и постепенно припоминала
чердачную комнату, окно, Марго... Все, что из ее сна оказалось правдой - это
головная боль, бившаяся в левом виске.
     - Я, наверное, сказала, что у меня голова болит.
     - Может быть. Вставай. Уже без двадцати три.
     - У меня голова болит, - настаивала Аля.
     - У меня тоже, - сухо сообщил Филипп.
     Аля мельком взглянула на  его лицо,  находившееся так близко от  нее, и
сочла за лучшее встать.
     - Пусти, сказала она, - я встану.
     Но он  не двинулся с места, он сидел на ее постели, не сводя с нее глаз
и не давая  ей  встать.  Он  медленно запустил руку ей под  спину, в обхват,
вокруг талии,  где  трикотажная  майка  задралась,  открыв  горячую  от сна,
упругую кожу... Он потянул ее тело на себя - гибко выгнулась поясница, живот
обнажился навстречу его  губам, -  нежный,  незагорелый еще живот  - и  лицо
Филиппа стало наклоняться...
     Алекс! Мне Алекс приснился! Вот странно, мне  приснилось,  будто  я его
люблю...  Чушь. Это близость  Филиппа  меня волнует.  Волнует, да,  - всегда
волновала...  И во сне это связалось с Алексом. Но только во сне,  на  самом
деле между нами все совсем не так, между  нами нет этого, нет того, что было
с Филиппом, того головокружения и...
     - Ай! Ты что, с ума сошел, Филипп? - Она села рывком на кровати.
     Филипп  оторвал  свои  губы от нее  и поднял  глаза. На  ее коже  стыла
влажная полоска от его языка.
     Он посмотрел  на нее  вопросительно,  не понимая.  Потом  в его  глазах
мелькнула ярость.  Потом он ее спрятал. Потом он выпростал свои руки  из-под
ее одежды. И сказал, как ни в чем ни бывало: "Пошли звонить".
     И Аля поняла, что ступила на минное поле.


     ...  Алина заворожила Филиппа с первой встречи. Светлая головка - как у
эстонок, с пепельным оттенком в легких волосах, задумчивые, загадочные синие
глаза, тихая  и  нежная,  сдержанная  и немногословная, как  эстонки  -  она
идеально подходила под девушку из легенды. Ей  бы синюю ленточку вокруг  лба
да платье  хуторянки  - и она стала бы ожившей иллюстрацией из той,  детской
книжки.
     Он влюбился в  Алину -  как никогда сильно. И ни  за что на свете он не
хотел  бы, не  мог бы сделать ей больно. Он был готов носить ее на руках, он
был готов посвятить ей свою бессмысленную жизнь...
     До первой ревности.
     Это потом, час спустя,  с  невыразимым  раскаянием глядя на ее разбитые
губы, он не мог понять, что на него нашло.
     Это  потом, час  спустя, он с  удивлением осознавал,  что ревность была
совершенно беспричинной.
     Это потом он плакал и просил прощения...
     А  тогда  свет  в  его глазах померк, наступили беспросветные  багровые
сумерки,  как если  бы  солнце внезапно  рухнуло  за горизонт,  обдав  землю
прощальным кровавым лучом...


     Как ни раскаивался Филипп, как ни клялся больше никогда - слышишь, Аля,
я  тебе  обещаю:  ни-ког-да!  -  не  поднимать  на  нее  руки,  но  единожды
прорвавшаяся   жестокость   словно    отворила    створки   подсознания,   и
волк-оборотень вышел на охотничью тропу.
     Сколь  нежен  и предупредителен  был он с  ней  в  любви,  столь жесток
становился он  при малейшем всплеске ревности. А  ревность всплескивалась  с
отчаянной  и  регулярной беспричинностью. Может, это то  странное,  звериное
желание перегрызть  горло любимой  женщине искало таким образом  свой выход?
Может, невозможность это сделать  -  он любил  ее, боже, как он любил ее!  -
компенсировала  себя  таким  образом?  И  тогда  он  находил  предлог, чтобы
выплеснуть скопившуюся жестокость, ту глухую, яростную ненависть, которую он
никогда не знал, куда приложить?
     Может,  может... Филипп  не  умел  заниматься  самоанализом,  во всяком
случае  таким,  который  высвободил  бы   подсознание   и  помог  бы  с  ним
разобраться.  Ему  было  давно   ясно,  что  в  душе  его  соседствуют   два
противоположных  начала, и все, что он мог сделать  -  это обуздать  в  себе
волка-оборотня. Задавить его, загнать, забыть.
     И  он пытался. Честно  пытался. И безрезультатно. Волк стал выходить на
тропу все чаще и чаще...
     Все кончилось однажды и разом. Алина, до сих пор прощавшая его и каждый
раз  верившая  новой  клятве:  "больше  никогда,  Алина,  слышишь,  клянусь,
никогда!" - Алина сбежала от него.
     Он дернулся, разъяренный - найти!!!
     Марго пустилась в крик. Антон и Гена были на ее стороне...
     Филипп никогда  не отличался инициативой.  Он привык подчиняться  своей
властной матери, властной бабушке - он  всегда делал  то, что  скажут. Он не
умел, не научился жить самостоятельно,  занятый дрессировкой поселившегося в
душе волка. У  него не было никаких целей в жизни, он не думал ни о карьере,
ни о  деньгах - хотя  бы в  той  минимальной  степени, которая  обеспечивает
минимальные потребности. Его ничего не интересовало, кроме волков-оборотней,
саксофона, и потом -  Алины.  Поэтому он легко принял создавшееся положение,
при котором распоряжалась Марго. С женщиной  он не мог  соперничать -  самцы
бьются с самцами, а самкам уступают. Марго, под силовым обеспечением Антона,
взяла на себя функции лидера их маленького отряда - ну и пусть. Зато с утра,
открывая глаза,  он знал, что  нужно ехать туда-то и туда-то, делать то-то и
то-то:   Марго  ему  и   всем   указывала.   Это  избавляло  от  мучительной
необходимости обозначать самому список собственных дел и искать для этих дел
цель...
     И  потому, когда  Марго стала исходить криком:  " не смей Альку искать!
Или я,  или она!" - он  смирился.  Просто он  подумал:  если  я  ее  найду -
перегрызу горло.
     Лучше не надо.
     Потому что потом я покончу с собой.
     И  еще  он  подумал:  эти  -  Маргошка с  ее  командирскими  ухватками,
дебильноватый Антон, женственный Гена - это все, что у меня есть из людского
племени. Если я их потеряю, то мне останется только уйти в лес, к волкам...


     Аля  привела  себя  наскоро в порядок, плеснула в лицо  холодной водой,
протерла очки.
     Филипп терпеливо ждал.
     - Ты поняла, что говорить? - наконец спросил он, протягивая ей телефон.
     - Я не представляю, как я все это могу ему сказать!
     - Сделай голос такой... Подходящий для ситуации. Растерянный. Поплачь в
трубку. Он должен тебе поверить. Скажешь, чтобы шел в банк немедленно...
     - А если я не сумею?
     -  Тогда я  сам позабочусь, чтобы ты плакала  натурально,  -  его глаза
приобрели блеск. - Тогда ничего и играть не придется. Ясно?
     - Ясно...
     - Звони.
     Аля молча смотрела на трубку, которую Филипп вложил в ее руку.
     - Чего ждешь? Звони!
     Она перевела глаза на Филиппа.
     - Звони, я сказал!
     - Не буду.
     - Что-о-о?
     - Не буду, - повторила Аля.
     - То есть как это - не буду? Ты что?!
     - Не буду. - Она швырнула телефон в стену.
     Рука  Филиппа  взлетела, тогда как все  его тело одновременно рванулось
поднимать телефон, от которого отскочил кусочек пластмассы.  Аля  проследила
за его рукой  -  и,  поднырнув  под  нее,  бросилась  к  лестнице, выдернула
торчащий в замке  люка ключ,  влетела на чердак и закрылась изнутри дрожащей
рукой.
     Филипп, покачнувшись от промаха, не успел сообразить,  что случилось. А
когда сообразил - было поздно. Аля была надежно защищена дверью, запертой на
ключ.
     - Открой, дрянь! - кричал он отчаянно и колотил в дверцу, - открой!
     Аля молча сидела на матрасе по-турецки, созерцая  дверцу, содрогавшуюся
под его ударами. Ее занимали два вопроса: разбился ли телефон окончательно и
может ли Филипп вышибить дверцу?
     Телефонный звонок заставил подскочить обоих по разные стороны от двери.


     - Звонила? - Раздался голос Марго в трубке.
     - Нет, - переводя дух, ответил Филипп.
     - То есть как это - нет?!
     - Отказалась.
     -  Как  она  могла отказаться? Ты что  с ней  делал, Фил? Ты что  с ней
делал?! Почему она отказалась?
     - Ничего я с ней не делал! Пальцем не тронул! А она отказалась.
     - Тут что-то не то. Ты мне  что-то не договариваешь, Фил!  Она не могла
ослушаться, у нее на это характера нет!
     - Значит, ты ошиблась Марго.  Ты  ее больше четырех лет не видела,  и у
нее  за это время характер прорезался.  Она  телефон  чуть не расхерачила  о
стенку.
     - А-а-а, черт! Надо было мне самой! Меня  бы она не посмела ослушаться!
Ну-ка, дай мне ее к телефону!
     - Не могу. Она закрылась в комнате, изнутри.
     - Как закрылась?
     - На ключ. Могу дверцу выломать, если хочешь.
     - Не вздумай!  Мы в чужом  доме, родители Гены не должны знать  о нашем
присутствии... Я сейчас приеду. Жди.


     Аля слышала,  как приехала Марго. Они о  чем-то пошептались с Филиппом.
"Готовятся к разговору со мной, - подумала Аля. - Пусть. Я тоже готова".
     Она им скажет правду.  Все, как  есть. Только  чуть-чуть передвинет  во
времени,  и  то,  что она собиралась  сделать,  выдаст  за  сделанное. И это
"чуть-чуть" изменит все. Они сами поймут, что все их планы неосуществимы. И,
делать нечего, отпустят ее домой.
     - Аля! - раздался вкрадчивый голос Марго. - А, Аля? Открой мне!
     Аля  спокойно  открыла  дверцу.  Марго  бросила победоносный  взгляд на
Филиппа.
     - Спустись, иди сюда... Присядь... Ну,  объясни мне, дорогая, почему ты
не  хочешь  звонить?  - проникновенно заговорила  Марго,  усаживаясь рядом с
Алей. -  Ведь ты мне всегда помогала, ты всегда была хорошей  подругой... Я,
конечно,  понимаю: пятьсот  тысяч, это не то же самое, что  дарить шмотки...
вещи, я  хотела  сказать. Но твой  муж  не  обеднеет,  у него  их еще  много
останется, этих тысяч, не  так  ли? -  Марго внимательно вглядывалась в лицо
Али. Но Аля никак не отреагировала на ее вопрос.
     - Ты хорошо  выглядишь, Аля... Очень хорошо. Совсем не изменилась, даже
еще  красивее стала  - правда, Филипп?  Вот  что  значит  для  женщины  быть
богатой! Бедность - это заботы, а заботы старят, Аля, старят. Уносят красоту
и  молодость.  А  на кремы всякие да косметические кабинеты  -  тоже  деньги
нужны... Мы ведь просим у тебя совсем не много, - по сотне тысяч на каждого.
Так, только дух перевести. На ноги встать...
     - А кто пятый? - удивилась Алина.
     - Какой еще пятый? - вскинула брови Марго.
     - Ну, ты сказала: "по сотне на каждого"...
     Марго бросила быстрый взгляд на Филиппа.
     -  Я просто округлила...  Ну,  пусть сто  двадцать  пять -  что  это за
деньги? Так только, квартирку купить... Еще немножко останется, чтобы  жизнь
новую начать... А, Аля?
     Аля молчала.
     - А? Хорошо - жизнь новую начинать, правда? Ты ведь это знаешь, по себе
знаешь, правда ведь? Я тоже хочу, подружка. И ты должна мне помочь. Ведь это
-  просто удача,  слепая удача,  что ты  вышла замуж  за  богатого.  А удача
несправедлива! Почему у тебя есть все,  а у меня - ничего? Ты этих  мужниных
денег не заработала, Аля, не твоим трудом они  нажиты... Так что ж ты их так
бережешь?  Мужа  своего бережешь,  деньги его бережешь,  а  друзья,  значит,
побоку?  Нехорошо это,  подружка. Я  для  тебя столько  сделала! Неужели  ты
забыла?  Все добро, которое ты видела от меня? Как я о тебе заботилась? Кто,
скажи мне, тебя из глуши вытащил в столиц