ад поверхностью стола, и ее мощный яркий круг  словно пригасил
остальной свет, объединив их с Линой на этом уютном пятачке.
     Лина сидела рядом, любопытно следя за его работой. Сначала она задавала
вопросы (а это что? а это зачем?  а о чем книга?); потом умолкла, заворожено
глядя, как белый лист начинал жить, обретать смысл и форму.
     И снова Алекс сладостно  мучился от ее близости;  погруженный в работу,
сосредоточенный, он  все же чувствовал ее дыхание, ее тепло, ее присутствие.
Иногда  она  заглядывала через  его плечо, чтобы  лучше  видеть, и  тогда ее
легкие волосы, сияющие на свету лампы, щекотали его щеку...
     Она коснулась вдруг его плеча, осторожно и легко.
     - Андрей...
     - Да?
     - А я тебе... не мешаю? Если я у тебя буду жить?
     - Конечно, нет. Я ведь сам тебя попросил, чтобы ты осталась!
     - Потому что я тебе нравлюсь?
     - Потому что ты мне нравишься.
     Она замолкла, глядя, как он обмакивает кисточку в гуашь.
     - Я люблю запах краски... А подружка у тебя есть?
     - Нет. Нет у меня никакой подружки. Ни жены, ни подружки.
     - Почему?
     - Так получилось. А что, ты хотела бы, чтобы у меня была подружка?
     - Нет. Не хотела бы. Я бы тогда ревновала!
     Ревновала?  За  Линой  никогда такого  не водилось.  Когда  бы Алекс ни
пришел, куда бы он не отлучился,  никогда  и тени подозрения или ревности не
мелькало в ее лице. Это что-то новое, ревность.
     - Андрей!
     - А?
     - А ты ревнивый?
     - Я? Даже не знаю...
     Тоже интересно. Он, со своей стороны,  никогда  ее не ревновал. Правда,
она  никогда не  давала повода  для ревности  (впрочем, разве ревности нужен
повод?); но однажды Алекс приметил, что Георгий  заинтересован  его женой не
на шутку. Это  только позабавило  Алекса, не более. Наверное,  он  и в самом
деле не ревнивый?
     - А вот если бы ты любил кого-нибудь,  - допытывалась Лина, - например,
если бы ты меня  любил, - ты бы меня ревновал к моему мужу?  У меня ведь муж
есть, ты знаешь.
     Ну  знаете ли, к самому  себе ревновать  -  это  чересчур. Но  как  это
объяснишь Лине?
     - Наверное, - сказал Алекс, чтобы что-то ответить.
     -  А почему ты ничего не спрашиваешь о моем муже? Может, потому что  ты
ревнуешь? Он, например, тоже в издательстве...
     Алекс перебил ее, желая избежать опасного поворота:
     - Ты,  помнится,  ничего не  пожелала узнать ни о своем прошлом,  ни  о
своем муже! Так что же мне у тебя спрашивать?
     - Тоже верно, - согласилась Лина.
     -  Андрей? - снова заговорила она после некоторой  паузы. - Ты  смотрел
"Титаник"?
     - Частично. А ты?
     - Я в больнице видела... Это как - "частично"?
     - Сбежал с середины, - пробормотал Алекс, занятый работой.
     Почему?
     - Я не очень люблю голливудские поделки.
     - "Голливуд" - это киностудия, да? - уточнила Лина.
     - Ну да. Денег много, вкуса мало...
     - Значит, тебе не понравился фильм?
     - Не люблю сахар в сахарном сиропе. И коммерческую слезодавильню - тоже
не  люблю. И уж вовсе терпеть не  могу, когда  меня программируют на эмоции,
нужные  расчетливым  авторам  - я  не  желаю  встраиваться  во всенародные и
всемирные отряды плакальщиков. Я вообще не понимаю,  как можно идти смотреть
фильм,  когда  заранее  знаешь, что два часа  подряд  на твоих глазах  будут
гибнуть  люди, а ты будешь утирать сопли, - право, патология  какая-то!  Ты,
возможно, не помнишь, был такой фильм, "Гусарская  баллада", премилая старая
комедия, и в  ней была  фраза:  "Вы плакать любите?" Так  вот, у  меня такое
ощущение, что у нас все поголовно обожают плакать! Я люблю совершенно другое
кино - в котором  есть воздух, неоднозначность, смысловой простор, в котором
у тебя не вымогают те или  иные эмоции и мысли, а предоставляют тебе свободу
чувствовать и думать...
     Алекс вдруг спохватился. Тоже мне, оратор! Критик! Разошелся! Выплеснул
на ее  бедный, едва  проснувшийся после комы интеллект,  на ее  простодушное
сознание ребенка свои художественные концепции!
     Он посмотрел на Лину. Она сидела, нахмурившись.
     - Впрочем, - Алекс осторожно взял ее за руку, - это мое мнение, и я его
никому не навязываю... Тебе, должно быть, фильм понравился?
     - Понравился! - с вызовом произнесла она.
     - И  хорошо,  -  поспешил успокоить ее Алекс. - Это нормально. Девушкам
обычно такие фильмы нравятся, - и Алекс снова углубился в работу.
     - Какие - "такие"? - не сдавалась Лина.
     - О любви - большой, красивой и с первого взгляда.
     Лина по-прежнему хмуро взглянула на него и ничего не сказала.
     Алекс,  откинулся  от листа  и,  полюбовавшись на свою  работу, перевел
взгляд на Лину.
     - Я угадал? - не смог он сдержать легкую усмешку.
     Лина прикусила губу. Андрей над ней смеется?
     -  Ты не понимаешь! -  запальчиво воскликнула  она. -  А вдруг я любила
кого-нибудь так? Ты в состоянии представить, как  это ужасно - ведь  я этого
человека забыла! И свою любовь забыла! Это страшнее, чем утонуть!
     Не стоит жалеть, девочка. Возвышенные трагедии о любви, вздымающейся на
буйных волнах  молодых  гормонов,  потому  и  остались  в  истории,  что  ее
действующие лица погибли, -  не дожив (к  счастью  для поклонников жанра) до
совместного быта, до каждодневной мелочевки, до плачущих по ночам младенцев,
до ревности,  скандалов,  разводов, дележки  имущества...  Эта  любовь -  не
более, чем прекрасное воспоминание, с которым не живут - с которым умирают.
     Любовь  же,  с которой  живут, -  это постоянный  труд  души.  Это сад,
нуждающийся в  кропотливой  работе  по  его  возделыванию.  Сад, который без
внимания и без заботы дичает и чахнет.
     - Почему ты молчишь?
     ... Что, собственно,  и  произошло у  них  с  Линой. Одно хорошо:  опыт
служит для того, чтобы извлекать из него уроки. И теперь Алекс знает, как...
     - Ты не веришь в такую любовь?  Да? - горько  предположила  Лина. -  Ты
считаешь, что это только в кино бывает, да?
     - Дело не...
     Он осекся, замолчал.  Только теперь до него дошло, что Лина завела этот
разговор неспроста. Алекс отложил кисть в сторону и внимательно посмотрел на
нее. В ее глазах стояла совершенно детская обида. Вот оно что... Ребенок мой
наивный, насмотревшийся взрослых фильмов!  Детонька, жена моя, любовь моя...
- перехватило горло у Алекса.
     - Не бывает, - глухо ответил он, пряча повлажневшие  глаза. - С первого
взгляда - не бывает.
     Кашлянул, улыбнулся и добавил почти шепотом:
     - Бывает только с четвертого дня.
     И он протянул к ней руки.


     ...  Она закинула  на него ногу,  она  скользила  ею по  его  телу, той
внутренней  стороной бедра,  где кожа  особенно  чувствительна; она  закрыла
глаза, отдавшись целиком ощущениям. Это кожа разговаривала с кожей, это тело
общалось с телом - сознание в этом не участвовало.
     Алекс молча любовался ею. Раньше было по-другому, раньше она беспокойно
следила,  так ли она  все делает и доволен ли он; да и Алекс вел  себя ровно
так же. Вот это и есть  неумение быть самим собой - думал он - и именно этим
они все портили! Их  страсть, не  успевая разгореться, распылялась и сходила
на нет в суете умственного беспокойства...
     Теперь же Лина наслаждалась, не думая ни  о чем. Она не открывала глаз,
губы ее  вздрагивали,  иногда  будто шептали или  кривились  в том выражении
удовольствия и муки,  какое бывает  у музыкантов  за роялем  - и вправду, ее
пальцы  ласково и чутко касались его тела,  как  клавиш, словно  проверяя на
слух отдачу...
     Но  отдачи не  было.  Алекс  был занят  наблюдениями  и сравнениями, он
размышлял и анализировал...
     Лина  открыла глаза,  глянула на его задумчивое  лицо, и  снова закрыла
глаза.
     - Мне  лучше, чем тебе, -  сказала она  с тихим  смехом,  - мне  нечего
вспоминать.
     Она даже не знала, как она была права!...
     Долой, долой рефлексию!
     Он начал ответный ход пальцев по ее телу - вот так, словно балетные па,
то ли робость, то ли шутка: сначала  по плечу, потом между маленьких грудей,
теперь два  нижних ребрышка, два тонких, хрупких ребрышка; его ладонь  легла
между  ними, плотно прижавшись кожей  к коже,  и  поползла гусеницей вниз, в
неглубокую  нежную  ложбинку,  посередине которой тенилось  крохотное озерко
пупка... И  дальше, вперед, - туда, где возвышалась маленькая дюна, поросшая
светлой  шелковистой  травкой,   охранявшая   вход   в  обжигающий  источник
блаженства...
     Больше  он уже  не думал, не следил,  не анализировал.  Он забирал всей
ладонью ее кожу, перебирал, там где можно было ухватить, и скользил на тугих
изгибах, там,  где нельзя было сделать складочку;  каждый сантиметр,  каждый
миллиметр ее тела был  им обласкан, потроган, поглажен,  поцелован, прижат к
своему телу. Он качал на своих ступнях  ее маленькие ножки, он сворачивал ее
в комочек, загребая  руками и ногами  все ее  тело  в себя, он выпускал ее и
терся об  нее,  как  кот; он  мурчал,  урчал, стонал, умирал  от  любви и от
блаженства... Как он мог жить без этого раньше, как он мог жить с ней рядом,
не понимая...
     Стоп,  стоп, голову надо прятать на  полку,  в сейф,  под  замок, когда
занимаешься  любовью с  любимой женщиной! Будет,  будет, уймись; тише, тише,
замри: дай телам и душам просто слиться...



Глава 34

     За  несколько дней  их нехитрый  быт  устроился.  Алекс днем  ходил  на
работу, Лина предпочитала  не выходить из дома и  ждала его, читая или делая
простую домашнюю работу. Она училась готовить по  книжке и у нее даже начало
получаться, и за последние дни она разбила только одну тарелку и один только
раз упала, шлепнувшись попкой на мокрый в процессе мытья посуды пол.
     Их дни источались нежностью,  их  ночи  истекали страстью, они не могли
насмотреться, наласкаться, напиться друг другом. Все накопившиеся в сознании
Алекса слова любви  прорвали, наконец, запрет  молчания, и он их произносил,
он  их бесконечно  повторял,  он их шептал, он  их  стонал, - и старые стены
мастерской  изумленно прислушивались к  неслыханным  перепадам  и  переливам
любовного потока.
     Круг  разомкнулся, цикл  повторений  отпустил  Алекса  из своего плена.
Ничего больше  не  было  снова,  больше  не было  ничего сначала -  все было
впервые, все было новым, как в день творения; все было по-другому.


     ... В этот вечер Алекс пришел с работы пораньше и они хлопотали вдвоем:
мастерская  была  чисто  вымыта,  стол был  покрыт  новой белой скатертью  и
празднично сервирован; шампанское  уже стыло  в ведерке, креветки  удивленно
топорщили  свои усы, розовея на листьях  салата; тонко веяло лимоном, гудела
духовка,  запекая  мясо,  и  Алекс придирчиво осматривал комнату:  все  ли в
порядке,  -  не упуская возможности  поцеловать снующую  взад-вперед  Лину в
разрумянившиеся щеки.
     У них сегодня прием, у них сегодня гости! Вернее, гость. Первый гость в
их новой жизни.
     Гостем был Кис.

     Он  потоптался на  пороге:  "Э-э,  тут  у  вас в  дверь  открытка  была
всунута"... И протянул Алексу  открытку с фотографией двух волков:  волчица,
лениво развалясь,  смотрела прямо в объектив, а  волк  положил свою  большую
голову  ей  на  спину, тяжело придавил, отметив  печатью собственности  свою
самку...
     Алекс повертел  удивленно открытку,  передал  Лине. Та, пожав  плечами,
сунула ее в  пачку  газет со  словами:  "Это уже вторая. Наверное,  общество
защиты животных..."
     И улыбнулась Кису: "Лина", - подав тонкую прохладную ладонь.
     Ему  не  нужно  было ничего  придумывать,  он представился,  как  есть:
частный детектив, Алексей Кисанов по прозвищу Кис, старый приятель... Андрея
(хи-хи!).
     Лина не сумела  бы  его  узнать, даже если бы  не потеряла память: в то
единственное  мгновение, в  которое она его видела в темноте,  она не  могла
разглядеть и запомнить его лицо.
     Кис осмотрелся в новом жилище Алекса, сделал кучу комплиментов хозяйке,
затем  прошествовал  к окну  и  выглянул.  Что он  там  хотел  разглядеть  в
сумерках, было непонятно, и Алекс его окликнул.
     - Да-да, - сказал Алексей, - вид из окна  очень славный. И вообще очень
тут у вас миленько. Ты давно с работы пришел?
     Алекс удивился.
     - Час примерно, а что?
     - Так просто, - пожал плечами Кис. - Ничего.
     Он церемонно уселся на диване, потихоньку  разглядывая Лину. В ней было
грациозное,   заразительное  ребячество,  простодушная   непосредственность,
которую  она  в  себе  не  осознавала  и  которой  не стеснялась.  Вероятно,
последствия  амнезии,  - раньше,  по представлениям Киса,  Алина  была иной:
раньше  она была  девушкой  без  характера.  Характер  ведь  проявляет  себя
маленькими  ежесекундными волеизъявлениями,  едва  заметными инициативами  в
общении,  декларациями  по разным  поводам своего хочу-не хочу,  нравится-не
нравится, - короче, всем тем, что четко очерчивает контур  индивидуальности.
Алина же,  привыкшая не  проявлять, сдерживать, прятать свою волю и желания,
сделалась  нейтральна   до   такой  степени,  что  ее  почти  не  стало.  Ее
индивидуальность размылась и слилась с фоном... И не удивительно, что Алекс,
не зная и не понимая,  какая  личная  трагедия стоит за  этой  странной  для
девушки сдержанностью,  и стал  воспринимать свою  молодую  жену  как  часть
интерьера.
     Теперь же, не  скованная памятью и привычками, Алина будто выпросталась
из  пут летаргического  сна.  "Амнезия  как  радикальное  средство  от  всех
комплексов", - усмехнулся про себя Кис, наблюдая за Линой. Жизнелюбие било в
ней ключом, она была радостна и шаловлива, - она была очаровательна.  И Кис,
хоть и причислял себя к поклонником совсем иного  типа женщин", быстро и без
боя попал под ее обаяние.
     Весь  вечер  Алексей был  в ударе. Он  рассказывал анекдоты  и  смешные
случаи из своей  практики, он острил и с неуловимой  ехидцей произносил  имя
"Андрей".  Им было хорошо  с ним, ему было  хорошо с ними; все  шло чудесно.
Кис, изображая  персонажей, о которых  говорил, ходил по комнате, размахивал
руками, строил рожи и время от время выглядывал в окно.
     - Что у тебя там, лошадь привязана? - спросил его Алекс.
     - Не совсем...  Осел, скорее.  И -  пора мне уходить. Я обещал ему дать
ему морковку.
     Они тепло распрощались. "Проводи меня" - шепнул Кис в ухо Алексу.
     Плотно прикрыв за собой дверь, Алексей сказал:
     - Мне показалось, что за тобой следят.
     - Кто? - опешил Алекс.
     -  Не знаю.  Я  не сразу придал значение тому,  что  увидел  - очень уж
нелепо было предположить, что кто-то может за тобой следить.
     - Что ты увидел?
     - Торчал какой-то хмырь против ваших окон. Когда я подъехал поближе, он
уже  испарился.  Я  тебе говорю,  я  сначала не  придал  значения,  но  пока
поднимался  к  вам,  у  меня  эта фигура  с задранной  головой перед глазами
стояла... Она мне не понравилась.
     - Ты поэтому в окно выглядывал все время?
     - Да. Но он больше не появлялся.
     - Он тебе не показался знакомым?
     - У  него  было  кепи  с длинным козырьком  и  черные  очки...  Нет, не
показался.
     - Вечером? Черные очки?
     - У них такая мода дурацкая, у молодежи... Если это не часть маскарада,
конечно.
     - Кто может за мной следить? Зачем?
     -  Не имею понятия. Но я  этим займусь. Ты не замечал, у тебя на хвосте
никто не сидит, когда ты на машине едешь?
     - Я не смотрел, мне в голову не приходило! Ума не приложу, кто, зачем?
     - Я тоже не вижу, зачем... Ладно, оставь это мне. Я понаблюдаю.


     Но ближайшие дни не принесли никаких  результатов. Кис  и его  помощник
Иван следовали за Мурашовым на работу, с работы, дежурили  у дома - никто не
появлялся, ничего подозрительного не было.
     - Тебе показалось, должно быть. В конце концов, не один я тут живу, вон
сколько окон! Этот парень мог в любое из них смотреть! - сказал ему Алекс.
     - Это верно... И все же ты иногда поглядывай вокруг. Ладно?
     Не  прошло  и трех дней, как  Алекс наткнулся на этого "хмыря". У  него
выдалась возможность  приехать домой  в  перерыв,  чтобы пообедать вместе  с
Линой.  Подъезжая,  он увидел  парня  в  темных очках  и  в  кепи с  длинным
козырьком,  который, присев на корточки, разговаривал с маленьким мальчиком,
-  наверное с братишкой, решил Алекс.  Спустя пару  дней он опять  видел его
днем, входящим в подъезд дома напротив.
     - Да, в очках, в кепи, примерно моего  роста... Ну точно, он. Он  здесь
просто живет, Кис, обычный парень, - говорил он по телефону  Алексею. - Тебе
показалось. Да и то - кому надо за мной или за Линой следить? Ты прямо  кино
какое-то детективное придумал!
     - Ладно, - проворчал Кис, - издержки профессии.
     Оба испытали облегчение и вскоре забыли об этой истории.
     Во всяком случае, Алекс.




Глава 35.


     На исходе третьей  недели  Лина отважилась выйти на улицу.  Дома больше
было невмоготу сидеть, погода стояла чудесная, тепло и солнечно, бабье лето,
самое начало  октября. Мысли о прошлом, о больнице, о Муже,  о  том,  что ее
ищут,  отступили, сделались  далекими и недействительными.  Жизнь с  Андреем
давала ей чувство уверенности и защищенности, страхи ее рассеялись, и черный
ящик был списан в утиль.
     Ей не был  знаком этот  замоскворецкий район и она  решила  не  уходить
далеко  от дома.  Прогуливаясь  вдоль  улицы, она  разглядывала  людей, люди
разглядывали  ее. Лина знала,  что она  хороша собой и это  ее радовало. Это
было как подарок...
     Она спомнила свое  ощущение после комы, когда сознание только вернулось
к  ней,  и она еще не успела понять, что у нее амнезия. Ей казалось, что она
просто не совсем проснулась и поэтому не до конца все понимает. Ничего более
объемного, чем "я - это я",  в ее восприятие не  умещалось. Как выглядит это
"я" и как его зовут, было неизвестно  и, в общем, даже не очень-то важно. Ее
глаза  видели собственное тело под простыней и худые бледные  руки  поверх -
первый образ "я". Потом ей сказали, что ее зовут Алина. Она не  знала точно,
вспомнила ли она это имя или оно ей просто понравилось, но имя показалось ей
подходящим, родным и легко прижилось.
     Следующим этапом знакомства с собой было зеркало. Она робко заглянула в
него,  боясь  разочарований,  но  отражение дружественно вернуло  ей  образ,
который она без особого стеснения нашла просто прелестным. Она почувствовала
себя приятно польщенной вниманием природы, наделившей ее такой внешностью, и
провела  немало   времени  перед  зеркалом,   изучая  свое  лицо  и  тело  и
доверительно беседуя со своим отражением.
     Теперь Лина  шла  по улице, предаваясь неиспытанному -  или забытому? -
удовольствию  ловить на  себе взгляды,  встречать  восхищение и признание  в
мужских глазах. А сегодня она особенно хороша: Андрей купил ей линзы, и очки
больше не скрадывали  ее глаза. И  потому  на нее смотрели  все - подростки,
молодые мужчины, пожилые... По той стороне улице - Лина видела краем глаза -
синхронно  с  ней  шел  какой-то  парень в  черных  очках и  кепи  с длинным
козырьком и, хоть его лицо и было скрыто больше,  чем наполовину, она знала:
он смотрит на нее.
     Женщины  -  те  тоже  смотрели,  но  совсем  иначе.  Их   взгляды  были
строго-оценивающими,  даже  придирчивыми,  и  она  вдруг  почувствовала себя
недостаточно хорошо одетой. Конечно,  вещи, которые ей покупал Андрей,  были
совсем неплохими, но...  Но все эти длинные широкие юбки и просторные  майки
совершенно  не соответствовали ее вкусу!  И  ей ужасно захотелось немедленно
накупить себе туалетов, одеться красиво и даже вызывающе.
     Она продолжала свою прогулку, разглядывала  витрины, заходила в лавочки
и магазинчики,  изучала, примеряла, пробовала косметику и духи. Ей  хотелось
все купить: и всякие штучки для дома,  и  подарок  Андрюше, и  себе... много
чего, все! "Я, должно быть, была страшной кокеткой в прошлой жизни" - решила
она,  уловив  то необычайное вдохновение, кото