ивнула,  сходила  за
потрепанной книжкой, и,  перелистывая обветшавшие страницы начала монотонным
голосом переводить с эстонского языка легенду.


     Все утро Алекс сочинял мизансцену.
     Лина звонит. Алекс ей открывает. Она его еще не узнает в полумраке - он
специально света не зажжет - и проходит в гостиную...
     И вот тут она узнает Алекса! Вернее, Андрея. "Ах, это ты! Что  ты здесь
делаешь? - Как что? Живу я здесь!"...
     Алекс засмеялся сочиненной сцене.
     Может, Марию Сергеевну попросить задержаться?
     Мария Сергеевна ей откроет. Проводит ее в гостиную. А там Алекс...
     Нет, Мария Сергеевна  сразу  заплачет  на радостях,  как только  увидит
Лину! Ей эту роль доверить нельзя.
     Нет,  лучше! Он  лучше придумал! Он сбреет  бороду, оденется в  костюм,
примет свой  обычный  вид  - элегантный, ухоженный, такой господин издатель,
господин Алекс  Мурашов...  Лина не сразу его узнает, не  сразу  поймет;  но
потом, постепенно, до нее  начнет доходить; а  он  - он  будет смотреть в ее
лицо, в ее прелестное, любимое лицо, в  происходящие в этом лице  изменения,
смену эмоций и мыслей, этот великолепный спектакль узнавания!
     И он ей скажет  со смехом: "Ну  что же ты не говоришь,  что  ты  хочешь
развестись, что ты меня не любишь; что ты любишь другого!"
     Изумление на ее лице сменится  радостью, и он ей  будет все  объяснять,
рассказывать,  смеяться, извиняться;  он  ей  покажет  их дом,  их  сад,  их
спальню, их общую спальню...
     Ему хотелось  уже бежать  домой,  все приготовить к приходу Лины, но не
было  никакой  возможности  отлучиться с  работы:  сегодня он должен  был  в
обязательном порядке провести несколько  встреч. В  лучшем случае он  сумеет
приехать,  как  сказал  Лине:  к семи часам.  Пришлось  все  хлопоты по дому
переложить на плечи  Марии  Сергеевны,  но та  была  несказанно  рада  такой
новости и обещала все сделать в лучшем виде.
     Он с трудом удерживался от того, чтобы не позвонить Лине - он знал, что
она дома, сегодня она никуда не  собиралась отлучаться вплоть  до вчера,  до
поездки  к "мужу", -  но он  боялся, что  его голос, исполненный  через край
бьющего энтузиазма, ее насторожит. Не-ет, сюрприз - так сюрприз!
     В обед  он  слетал в  парикмахерскую,  сбрил бороду,  привел  голову  в
порядок, и за костюмом, в магазин.
     У-у! о-ля-ля!  ну-ну-ну!  - на  все  голоса  провожал  его веселый  хор
сотрудников, пока  он шел  по  коридору,  -  высокий, красивый,  элегантный,
счастливо улыбаясь и оставляя за собой запах дорогой туалетной воды.


     ... Филипп  с утра прятался в подъезде соседнего дома, высматривая Алю.
Миновало три часа, потом четыре. Еще час - дал себе Филипп, - и, если она не
покажется, я поднимусь  к ней. Иначе будет поздно - проклятый Алекс придет с
работы...
     Еще час.
     И все будет кончено.


     ...  Ох,  как  не  понравилась  Кису  старинная  легенда!  Ох  как   не
понравилось  ему,  что  волк-оборотень  похищает  синеглазую,  светловолосую
девушку! Но хуже всего был конец: "И стала она волчицей".
     Кис  не  смог  бы сказать точно, что именно  его так напрягало  в  этой
концовке,  но  в  ней было что-то ужасное: в  ней было насилие,  в ней  было
жестокое  изъятие  девушки из  мира людей  и ее  посвящение,  как в секту, в
хищники...
     Но, по крайней мере, теперь он знал  с точностью две вещи: что интуиция
его не подвела, и Филипп действительно отирался у дома Алины, и что Филипп -
теперь это ясно - намерен Алину похитить.
     Впрочем, теперь Кис знал и еще одну вещь: Филипп по-настоящему безумен.
И крайне опасен.
     Первым делом Кис сообщил на Петровку все, что  сумел узнать и понять за
эти   дни.   И,   немного  успокоившись  -  ребята   немедленно   выехали  в
Замоскворечье,  -   забрел  в  какое-то  кафе:  было  совершенно  необходимо
опрокинуть  в себя  чашку-другую  горячего  кофе,  да и съесть что-нибудь не
помешало бы...


     Подкрепившись,  Кис  почувствовал  себя  получше и  даже  повеселее  и,
задымив, пустился в размышления.
     Положим, Филипп действительно  хочет  похитить Алину. Он  совершил ради
нее  три убийства  и  теперь  убежден,  что Алина должна принадлежать ему  в
качестве трофея  в выигранной битве. И все это время, пренебрегая опасностью
быть  пойманным, он  следит, выжидая, пока  представится возможность трофеем
завладеть.
     Тогда  - куда он делся? Он же должен быть все  время  на  посту! А  его
что-то не видать... Так ловко прячется?
     Или - ...
     Кис  дернулся и грохнул  металлическую  пепельницу на пол. Та  противно
зазвенела, рассыпая пепел. Но Алексей даже не шелохнулся, додумывая мысль.
     Официант  не  спеша  подошел  и,  глядя   с  ухмылочкой  на   странного
посетителя,  поднял пепельницу и водрузил ее на место, поленившись протереть
стол.
     "Он просто  сменил внешность. Он  просто больше не носит кепи и очки. А
я, как  последний дурак, высматриваю парня  в кепи...  Потому  что  молодежь
носит  такие вещи,  как  униформу,  всегда  и  везде,  не снимая и  не меняя
избранный  стиль, в  котором  чувствует  себя комфортно...  И, если  бы этот
парень  не  был Филиппом,  он  бы  так и продолжал  маячить повсюду в кепи и
черных очках. Но в  том-то и дело, что  это был Филипп... И именно потому-то
его больше не видно: он изменил облик. А я, козел... Скажите на милость,  ну
можно ли быть таким идиотом?!"
     Кис,  прикрыв  глаза, попытался представить, как мог  сменить внешность
Филипп. Он перебирал увиденные накануне  на улице типажи, - особенно из тех,
кто провожал глазами счастливую пару, - Филипп просто обязан был быть где-то
поблизости! - и как бы примеривал к ним Филиппа.
     Тот,  в зеленой куртке, который стоял у магазина и смотрел им вслед?  -
Нет, он старше.
     Тот, в черном  пальто,  который сидел  на скамейке?  -Тоже нет,  как ни
плоха фотография Филиппа, а все же это явно не он...
     Тот, в черной  коже,  у киоска с  мороженным? -  Опять  мимо,  он был и
толще, и ниже...
     Тот с  бородой? Филипп загримировался  под старика? - Да это  что-то уж
чересчур...
     Ну  не тот же  молодой  человек, которому  стало  плохо  с  сердцем?  В
искаженном болью  лице трудно признать черты Филиппа... И, право, это совсем
не  Филиппа стиль  - скорей Алекса, костюм-галстук... Да  и  "сердечник" был
шатен, а Филипп - блондин...
     Как  же  он  может  выглядеть,  на что  сменил старые  джинсы, вытертый
свитер, кепи и очки?
     ...  Строго  говоря,   если  бы  Кису,  к  примеру,  понадобилось   для
конспирации изменить  внешность... То  он  бы примерно так и сделал: взял бы
стиль прямо противоположный, то есть костюм-галстук!
     Та-ак, приехали. Ты бредишь, милок. Ну не Филипп же это был с сердечным
приступом?  Тот  был  шатен!  А Филипп -  блондин. С  длинными, к  тому  же,
волосами.
     ...  Но,   строго  говоря,  если  бы  Кису  понадобилось  изменить  для
конспирации внешность... Он бы постриг и покрасил волосы!
     Еще  несколько   мгновений,  прижав  руки  к  лицу,  он  вглядывался  в
запечатленный в памяти образ "сердечника"...
     И его кулак неожиданно обрушился на стол.
     Это был Филипп!!!


     Когда  Кис,  как  метеор, вылетел  из  кафе,  ленивый официант покрутил
пальцем  у виска:  то мужик  сидел, как  замороженный, ничего не видел  и не
слышал  вокруг,  а то  его словно в  задницу ужалили  - так подскочил! "Чесс
слово, вокруг одни сумасшедшие..." - пробормотал он, заметая окурки с пола.


     ...  Оглядываясь  по  сторонам, Филипп  выбрался из  своего  убежища  и
неспешно  направился ко двору Алины.  Сегодня он надел  поверх  костюма свой
старый плащ  -  было холодно,  но  его финансы,  сильно  истощившиеся  после
покупки  костюма,  не  позволяли  купить  еще и элегантный плащ, и  он решил
надеть  старый.  У  Гены  он  прихватил   потертую  кожаную  кепочку,  очень
подходившую свои потрепанным и унылым видом к мешковатому плащу, и  закончил
свой сегодняшний туалет приклеиванием усиков, - так он совсем неузнаваем. От
этого маскарада он избавится, как только увидит Алину.
     Он остановился  у входа во двор и окинул его  беглым взглядом. Кажется,
ничего подозрительного... Однако, сделав несколько шагов по направлению к ее
подъезду, Филипп  вдруг замер: в  окошке  подъезда  на  втором  этаже что-то
мелькнуло.
     Кто-то из жильцов  поднимается к  себе? Но в подъезд никто не входил за
последние минуты.
     Кто-то  из  жильцов  спускается? Но  никто  из  подъезда  не  вышел  за
прошедшие секунды.
     Оставалось  два возможных варианта: кто-то вынес ведро  в мусоропровод,
если он там имеется. Или кто-то кого-то поджидает.
     Филипп  сделал  вид,  что  шарит  по карманам в поисках  ключей,  чтобы
оправдать - на случай, если за ним наблюдают  - свое замешательство.  Найдя,
он покрутил их на  пальце и проследовал к совсем другому, крайнему подъезду,
где,  осторожно выглянув в окошко, попытался понять,  точнее, почувствовать:
не по его ли душу кто явился?
     Чувство опасности  не  замедлило появиться.  Филипп  снова  пошарил  по
карманам: денег было немного, десятка. Но тоже деньги.
     Он  спустился вниз  и позвал, не высовываясь  из дверей, мальчишку  лет
двенадцати,  возившегося  с  роликами  у  подъезда.  Сунув  ему десятку  "на
мороженное", Филипп послал его в соседний подъезд на разведку.
     Пацан  не   замедлил  доложить:   в   соседнем  подъезде  торчит  между
лестничными  пролетами  мужик.  Обычный  мужик,  в  серой  куртке,  среднего
возраста,  ничего  особенного...  "Что,  за  долгом  пришел?"  -  спросил  с
понимающим видом мальчишка. Филипп молча потрепал  его по вихрастой голове и
парнишка умотал на своих роликах.
     "Менты? -  размышлял Филипп. - Охрана? Аля пожаловалась  Мурашову  и он
нанял кого-то?"
     Но, кто бы это ни был, вход в подъезд ему был заказан.
     Ох, как это ломало его! Ох, как это было поперек всех его планов!
     Филипп пощупал спрятанный в кармане нож с острым  двусторонним лезвием.
Может...? Он справится. Ему терять нечего. Где три убийства, там и четыре.
     А где четыре, там и ...
     Аля, Аля, я не хочу тебя убивать. Лучше соглашайся в лес.
     Но как же найти к ней доступ? Он снова потрогал лезвие.
     Где три убийства, там и четыре!
     Уже спустившись,  уже взявшись за  ручку двери  подъезда, Филипп  снова
остановился.
     Если это менты... Если это милиция, то мужик не один. Где-нибудь торчит
еще парочка.
     Он снова  внимательно окинул взглядом  двор:  вроде бы никого. Впрочем,
они могли, как и он,  прятаться по другим подъездам, за домом. С рациями они
за  одну секунду будут на месте. Того  мента он, конечно, успеет пришить, но
ведь не он ему нужен, - ему нужен доступ к Але. А они припрутся. Не годится.
     Уже стемнело, а  он  все еще стоял в подъезде  у  окошка,  не зная, что
предпринять.  До тех пор, пока  не  увидел,  как  Аля вышла из дома и села в
такси.
     Забыв обо всех предосторожностях, Филипп кубарем скатился  с лестницы и
выскочил на улицу. Такси уже выезжало со двора.
     Филипп помчался  ему вслед. На улице, стараясь  не упустить ее такси из
виду,  он  стал  отчаянно размахивать  рукой, чтобы  остановить какую-нибудь
тачку. Но все  его аккуратно объезжали: начинался пик, и народ желал попасть
незамедлительно домой.
     Вне себя от бешенства, видя, как  медленно, но  неотвратимо удаляется в
пробках ее  такси, Филипп едва не  выскочил  на  дорогу, перегораживая  путь
машинам.
     Наконец,   на  противоположной   стороне  притормозил   старый  голубой
"Москвич",  и  водитель  сделал ему знак,  что  готов  его  обслужить.  Одно
мгновенье Филипп колебался: "Москвич"  ехал в прямо противоположную сторону!
Однако решился, быстро  вычислив в уме, как по параллельной улице они  могут
нагнать Алино такси  на перекрестке, и шагнул на проезжую часть, готовясь ее
пересечь...
     И  в этот момент он  увидел, как к нему с двух сторон направляются двое
мужчин.
     Филипп рванул  наперерез  транспорту,  уворачиваясь  от  тормозящих  на
красный  свет машин.  Но  и с противоположного тротуара,  оттуда,  где стоял
вожделенный "Москвич", пружинисто и  нетерпеливо шагнул на мостовую мужчина,
глядя прямо на Филиппа. Тот самый, который помог  Але ночью на  даче сбежать
от Филиппа!
     Обложили, сволочи!!!
     Филипп метнулся назад, - но там уже сгруппировались, готовясь к броску,
двое первых.
     Снова вперед, - но к тому гаду присоединились еще двое!
     Все. Кончено. Поезд дальше не пойдет, просьба освободить вагоны.
     ... И тогда Филипп, круто развернувшись, побежал посреди проезжей части
вперед - туда, где еще маячило, удаляясь, такси, увозившее его Алю...
     Дали   зеленый,   машины   взревели,  завизжали   тормоза,   посыпались
ругательства, но Филипп  не обращал внимания на скрежещущий  железный поток,
глядя только в одну сторону: в сторону ее такси.
     ...  Он даже  не успел понять, что случилось. Просто его тело взлетело,
потом рухнуло.  Даже умирая,  он  искал  в багровом  тумане, застилавшем его
взгляд,  ее  ускользавшее  от  него  такси,  и  ему  казалось, что он кричит
вдогонку: "Аля-я!!! Вернись!!!"
     Нет ответа.
     Аля, его Аля, его хуторянка, его волчица - обманула его!...
     Она не захотела с ним в лес.
     Она бросила его одного в смерти.
     Но ведь легенда написана!..
     Обман...
     Все обман...
     Все.

     ...  Свидетель  дорожно-транспортного  происшествия  говорил потом, что
молодой человек, сбитый машиной, выл, умирая, по-волчьи.
     От боли, должно быть.



Глава 40.


     Лина   решила  приехать  немножко  пораньше,  чтобы  успеть  освоиться,
рассмотреть  дом,  в котором  она  когда-то жила, привыкнуть  к его  виду  и
атмосфере, - чтобы во время их разговора дом уже не отвлекал ее.
     Подумав,  она  решила  не звонить Мужу. Конечно,  если  она приедет без
предупреждения, у  нее есть  шанс не  застать его: мало ли, он  мог  поехать
куда-то  после работы. Но зато это давало ей преимущество: она была готова к
разговору,  а  он  -  нет. Она сочла,  что  лучше рискнуть зря  потраченными
деньгами на такси, но приехать без звонка.
     Не рассчитав правильно время на дорогу,  Лина оказалась на месте на все
сорок минут раньше. Найдя нужный адрес, она отпустила  такси и  остановилась
перед витиеватой решеткой ворот.
     Было уже темно, но в свете  фонарей можно было разглядеть  за  воротами
большой  участок,   посредине   которого   возвышался   трехэтажный  дом  из
крупноотесанного  камня  с  остроконечной черепичной крышей. К входной двери
вело крыльцо в несколько ступенек, которое заканчивалось небольшой площадкой
под  навесом.  Ступеньки  и  площадка  были  уставлены  по  бокам подвявшими
хризантемами в больших горшках. И  кто  же это  в доме любил  цветы, кто ими
занимался? Она, Лина? Наверное...
     Слева  и  справа от крыльца были какие-то кусты,  а дальше ей ничего не
было видно.
     Окна дома были темны.  Лина  нажала  кнопку звонка, никто  не  ответил.
Никого. Интересно, там  живет кто-нибудь, кроме них? То есть кроме  ее мужа?
Какая-нибудь  домработница?  Или  она   приходящая?  Или  -  вообще  никакой
домработницы нет и Лина все сама делала в этом огромном доме?
     Сорок минут надо было как-то занять. Лине очень  хотелось попасть  хотя
бы за ворота,  хотя бы  в сад,  чтобы приблизиться  к  дому... Она осмотрела
внимательно ворота и калитку - нет, не войти, все заперто. Перелезть? Высоко
слишком, да и неловко к тому же: вдруг кто-то увидит?
     Ничего не оставалось делать,  как ждать. Чтобы не  торчать у ворот, она
начала прогуливаться по улице, представляя себе, как Муж приедет...
     Он приедет. Она  подождет,  пока  он  войдет в дом,  не  будет  к  нему
подходить  на улице: она  не хочет, чтобы  он догадался,  что  она  его  тут
поджидает...
     Он войдет в дом. Она подождет еще минут пять и позвонит.
     Он откроет.
     Она   ему   скажет:   "Ну,   здравствуй,  ...Александр".   Нет,   лучше
"Здравствуйте" - мало  ли, что он муж! Она с ним не знакома,  она с  ним  на
"вы". Лучше сразу дать ему понять,  что между ними дистанция и  нарушать  ее
она не собирается.
     "Я к вам  приехала специально, чтобы с  вами  поговорить.  Вы, полагаю,
недоумеваете,  куда  и каким образом  я  исчезла  из  больницы...  Ну вот, я
приехала, чтобы все вам объяснить.
     Вы, конечно, знаете, что у меня  амнезия. То есть, я ничего не помню. И
вас  я  тоже не  помню.  Соответственно,  никаких  чувств  у  меня  к вам не
осталось... Мне  приходится начинать мою жизнь совершенно  заново, и в  этой
новой жизни я успела  - совершенно случайно! -  встретить человека, которого
полюбила...  Так что  нам с вами придется расстаться  - нас больше ничего не
связывает..."
     Лина,   задумавшись,   сворачивала   уже  на  третью   улицу   и  вдруг
остановилась, испугавшись, что потеряется. Она  стала  оглядываться. Как она
сюда пришла? Видимо, она вышла из-за того угла...
     Она  повернулась  и пошла обратно, внимательно вглядываясь в дома  -  в
большие, новые дома, со вкусом и без, с фантазией и с претензией, отделанные
кирпичом  и цветной кафельной плиткой, наподобие ванных... Один из домов был
еще не достроен,  и пустые глазницы его окон слепо чернели в ночи.  Одинокая
голая  лампочка за прочными  металлическими  воротами  выписала острую тень,
отбрасываемую  мордой огромной овчарки,  охранявшей  недостроенное имущество
имущих  людей.  Лине сделалось страшно.  Овчарка  ей чем-то напомнила волка.
Того  самого волка, чье  изображение на  открытке  ей несколько раз зачем-то
подсовывали в дверь...
     Где же дом Мужа? С трудом подавив  желание  побежать  прочь отсюда, она
заставила  себя  идти  медленно, пытаясь  узнать  хоть один из них  и  найти
обратный путь. "В крайнем случае,  позвоню в какой-нибудь  дом и спрошу, как
найти Мурашова. Мне непременно укажут, так что не потеряюсь", - убеждала она
себя.
     Неожиданно ей  показалось,  что она  узнала один дом. Не может  быть...
Что, это память к ней стала возвращаться?
     Нет. Она узнала то, что видела пятнадцать минут назад: дом Мужа. Только
с обратной стороны.
     Впрочем, он ли? Тот ли дом?
     Лина остановилась, разглядывая. На этой  улице света  было совсем мало,
вернее,  здесь он был  приглушен  мощными кронами старых полуоблетевших лип,
которыми была обсажена улица.
     Да, это он, тот  самый  дом. Трехэтажный,  с  остроконечной  черепичной
крышей, с темными окнами. На эту улицу выходил сад и в него вела калитка.
     Лина  ее подергала.  Закрыта. Но ощущение такое, что...  Она пропустила
руку  меж деревянными  планками.  Влажный от  вечерней  осенней росы, металл
задвижки неприятно холодил кожу.  Рука  ее пошарила  с  обратной  стороны, и
пальцы,  нащупав  круглую  головку,  сдвинули  ее  вбок.  Калитка   бесшумно
растворилась.
     Постояв в  нерешительности, Лина все же шагнула в темноту. Тихо закрыла
за собой калитку. И вошла в сад.
     Она медленно приближалась к дому. Узкая дорожка едва мерцала у нее  под
ногами, и  трава по обеим  сторонам от нее казалась черным опасным провалом.
Из мрака постепенно выплывало размытое белеющее пятно террасы, притулившееся
у темной, безмолвной громады дома. Было немножко страшно.
     "Что  тут  страшного?  -  уговаривала  себя  Лина.  -  Правильно Андрей
говорит, нужно поменьше было телевизор смотреть  в больнице. У Андрея, между
прочим,  вообще  телевизора  нет, и он прав.  Ничего  и не  страшно. Сейчас,
кстати, даже еще не  ночь,  сейчас просто вечер, люди  возвращаются  домой с
работы, садятся ужинать с семьей...
     Как это хорошо,  семья! Но  моя семья - это Андрей. И Муж  должен будет
это понять".
     Она  остановилась  у  террасы,  рассматривая,  насколько  позволяла  ей
темнота,   ее   очертания:   снова  большие   цветочные   горшки,  несколько
пластмассовых   стульев,   сложенных  горкой,  сиротливый  столик,  покрыт