м о себе знать  сама", - выпалила  Аля  в телефон. И  прежде, чем
Филипп успел подскочить, она уже разъединилась.


     Он бил ее и целовал. Целовал и бил.
     Ее лицо горело от его пощечин, ее губы распухли от его поцелуев.
     Сначала она сопротивлялась, пыталась  вырваться, убежать. Но это только
распаляло Филиппа.
     Он охотился. Он отпускал  ее, следя  за  ней  хищным взглядом;  и снова
настигал, сминал, заламывал руки, ласкал; и вновь давал ей  уйти, не упуская
из виду,  следуя  за  ней  глазами,  готовый  к  броску,  и  снова  нападал,
опрокидывал, целовал, бил...
     У нее больше не было сил. И она сдалась.
     Он овладел ее неподвижным телом на полу, грубо,  уже без ласк, без всех
тех сладостных штучек, которые  он умел  делать и которые она  когда-то  так
любила. Аля, механически содрогаясь  от  мощных  и грубых натисков его тела,
безразлично смотрела  в  потолок невидящим  взглядом.  Возбуждение,  которое
Филипп  в  ней  вызывал еще сегодня  утром,  исчезло, развеялось,  сменилось
холодной усталой горечью. Тело не отзывалось на насилие. Он даже  ей не  был
противен, он был ей никак. Противна была ей - она сама; вся ее жизнь была ей
- противна.  Она все делала не  так, она жила - не так, и все было ее вина -
все, что с ней случилось.
     ... Закрывшись  на  кухне, она  стояла  у  умывальника, глядя  на  свое
отражение в мутном зеркале  и вспоминая вчерашний (как  странно - всего лишь
вчерашний!) вечер, свою  светлую спальню, свое огромное зеркало на туалетном
столике, в котором она так легкомысленно  обсуждала со своим отражением уход
от  Алекса...  В  этом чужом  зеркале,  висящем  в  неуютном закутке  чужого
неуютного дома,  она себя  не узнавала, словно  само  ее  отражение стало ей
чужим.  Оно  расплывалось   и  кривилось,  оно  дразнилось,  оно   создавало
карикатуру на нее... Или что-то изменилось в ней?
     Это потому, что у меня нет очков, - вдруг вспомнила Аля.
     Это потому, что я плачу - вдруг поняла она.


     ...Сначала  Филипп  оправдывался,  а  Марго кричала.  Потом Филипп стал
кричать,  что это Марго всю кашу заварила со своими дурацкими идеями. К нему
присоединился подголоском Гена.  Потом  вдруг Антон  открыл рот  и произнес:
"Коза ты. Я тебе сразу сказал, что у тебя ничего не выйдет".
     Ободренные этой неожиданной  поддержкой, Гена и Филипп возобновили свои
упреки с удвоенной силой.  Теперь Марго защищалась и доказывала, что план-то
был всем хорош, вот только исполнители хреновые...
     Устав от  их перебранки, Аля  оторвала ухо от дверцы  чердачного  люка.
"Нет,  не ищет  меня Алекс.  Почему он,  собственно,  должен меня искать?  Я
позвонила и сказала, что я его бросила...
     Алекс, Алекс, но неужели ты меня так плохо знаешь! Неужели ты поверил!
     А почему  он  не  должен поверить? Ведь это правда,  бросила. Ну, пусть
только  собиралась бросить,  это ничего  не меняет.  Это  правда,  вот  он и
поверил.
     Да,  но я бы  не  могла уйти так!  Я  бы сначала с тобой  поговорила...
Надеясь, может быть, в глубине души, что еще можно что-то изменить... Что ты
меня остановишь.  Я ведь  даже  это письмо  писала -  только  потому что оно
писалось, складывалось в голове! Разве ты не  понял, что в моем исчезновении
что-то не то? Что я нуждаюсь в помощи? Найди меня, ищи меня, Алекс!..
     В гостиной подозрительно затихли. Алина снова прижалась ухом к дверце.
     - ...Это вымогательство  и похищение, Марго, - говорил негромко Филипп.
- Ты  сама  твердила, что  мы на  это не  пойдем.  Весь  твой  план на том и
держался, что Аля все сделает сама:  и деньги попросит сама, и бриллианты на
них купит сама же...
     - И что ты предлагаешь? От всего отказаться?
     - Не знаю.
     - То-то. У нас нет выбора. Надо нам звонить.
     - И ее муж заявит в ментовку! - сказал Гена.
     - И  когда  Алина  даст  показания, нас найдут в  два  счета, - добавил
Филипп.
     - Тогда нам придется ее убить, - сказал Антон и коротко хохотнул.


Глава 21.


     Стало быть, Марго, - думал Алексей, заводя мотор. - Марго ждала Алину и
увезла ее на своей машине.
     Алексей  развернулся и  поехал в сторону "Стрелы". "Машина!  Что же это
она вертится у меня в голове? Я что-то упустил.  Давай сначала: Аля не взяла
свою машину. Это странно, но можно понять: она "ничем особенно не дорожит" и
у  нее  вечно  бывают  "несуразные"  идеи.  Допустим,  она  хотела  остаться
независимой  от мужа или показать ему, что  ничего из материальных ценностей
она не берет - гордая. И что? И... и...
     И  вот что:  кредитную карточку она - взяла! И кошелек с наличными! Вот
оно, вот что странно: когда берешь деньги, то уже нечего демонстрировать, то
уже нет никакого смысла не брать машину. Ни-ка-ко-го.
     Правильно. Когда начинаешь жизнь  с начала,  очень трудно обойтись  без
минимума для старта, и Алина должна это знать - не первый раз она начинает с
нуля.  А  машина  -  это  совсем  неплохо  для  минимума.  Тот,  кто  привык
передвигаться на своей машине, больше не мыслит себя без нее.
     Нет,  если   она  хотела  уехать  тихо,  без  шума,  -  продолжал  свои
соображения  Кис, - то не устраивала бы  спектакль с ночным исчезновением, а
уехала бы  просто-напросто днем, вроде по делам.  Днем, когда  на самом деле
все менее заметно и менее слышно, чем посреди ночи-то! И на машине, на своей
машине!  Минимум есть минимум!  С сумкой все более-менее понятно: Алина днем
надевала синий костюм, синяя  сумка была сложена, и вечером,  перед  уходом,
она не стала перекладывать деньги и документы в другую сумку, взяла синюю...
Видно, ей  действительно  все равно,  ведь еще Георгий  заметил,  что она  к
тряпкам равнодушна...
     И  все  же   впечатление   такое,  что  все   делалось  наспех,  как-то
непродуманно,    несерьезно,   особенно   для    женщины,   бросившейся    в
самостоятельную жизнь, и...
     Для  женщины? Вот, ну конечно!  Вот что  еще не вяжется в  этой истории
никак: она не взяла  косметику! Ни  кремчика,  ни  лосьончика, ни флакончика
духов,  ни тюбика  помады:  все, по свидетельству  Марии  Сергеевны, было на
месте. Нет, увольте меня  из детективов, но так не бывает:  женщина не может
уйти  без  косметики.   Допустим,  она  может  не  взять  драгоценности   из
щепетильных соображений  (такого,  правда, в моей  практике  еще не было; но
допустим), но она не может не взять косметику! Это уже минимум миниморум.


     Неоновая вывеска  была  видна  издалека.  Подъехав поближе, Кис  увидел
невзрачное  бетонное здание, которое раньше могло  принадлежать столовой или
"пищевому  комбинату".  Однако  внутри  "Стрела",   против   всех  ожиданий,
оказалась весьма приличным рестораном. Оформленный с аляповатой  претензией,
он  был при  этом чистым и  уютным. И,  видимо, безопасным,  если судить  по
"качкам", которые с дружелюбной улыбкой крокодилов встретили его у входа.
     Поднявшись по уложенной ковром лестнице, Кис  вошел  в  душноватый зал.
Ресторан  был почти полон. В эти  долгие, медленно  догорающие летние вечера
народ засиживался за  ужином допоздна,  а сегодня  к тому же  была  пятница,
конец  недели, и никто  никуда  не  торопился. Распивалась  неспешно  водка;
велись неспешные беседы;  играл оркестр из двух человек -  клавиши и ударник
(недостающие инструменты успешно заменяла электроника);  пела нежным голосом
белокурая ладная девчушка, напоминающая куклу Барби, и в такт ее песне перед
небольшой эстрадой топталось несколько человек.
     Но Марго там не было. Не было ее и в баре на первом этаже -  ни одна из
женщин, находившихся в  ресторане, не  подходила под  описание  Марго. А она
Кису  была нужна, очень нужна.  Все  указывало  на то,  что она  замешана  в
исчезновении Алины.
     Кис  выбрал столик  в зале, в углу - удобно как пункт наблюдения (вдруг
Марго придет?), к тому же народ не мешает размышлять.
     Сначала  кофе  и  коньяк; (может,  поесть? -  нет, я не  голоден, да  и
дороговато тут...); потом позвонить Мурашову, - устраивался за столиком Кис,
-  потом  расспросить  директора.  Это  скорее всего тот, у служебного входа
возле  эстрады, в  черном  костюме  с  галстуком,  оглядывающий  зал  цепким
хозяйским  взглядом:  низенький,   плотный,  смуглый,  лысеющий,  лет  около
шестидесяти. Но сначала кофе и коньяк.  И еще немного подумать. Еще осталось
что-то неясное в уставшем мозгу.
     Кофе  был  хорош, коньяк  -  кстати.  Директор посматривал на  Киса  со
сдержанным  любопытством  -  угадал  чужого.  "Погоди,  милый,  скоро   свое
любопытство удовлетворишь, - подумал Кис, вытягивая под столом ноги.  - Надо
мне хоть чуть-чуть передохнуть. И посоображать."
     Стопроцентно, Алина  уехала с  Марго. Где они могут  быть? Прячутся, на
случай если  Мурашов  будет  искать? Но тогда  почему она  не  оставила  уже
написанное письмо? Ее муж, по крайней мере, не дергался бы от мыслей,  что с
ней случилось что-то плохое, что ее похитили...
     Похитили. Самое смешное заключается в том, что, похоже... Похоже,  ее и
вправду похитили!
     Погоди-погоди, не так быстро - одернул себя Кис. - Давай-ка по порядку.
В этой истории будто  бы смешались  две  отдельных  сюжетных линии:  с одной
стороны, уход Алины от мужа, с другой  стороны - похищение Алины. Как  будто
кто-то намеренно морочит ему голову... Или... как будто обе истории случайно
переплелись!
     Он достал блокнот и ручку и начертил простенькую таблицу: "ушла" - "за"
и "против".
     Письмо  ведь Аля написала, что  хочет уйти? Написала.  Это "за". Но  не
оставила  -  "против". Пакет  сложила с вещами... Для кого? Если для себя  -
"за", для  Марго - "против". Косметику не взяла -  "против". Свою-то  ручную
сумочку она забрала, - это "за": с  деньгами, с паспортом, с правами - какие
еще  документы ей могут быть  нужны? Документы  на машину  ей  не  нужны без
машины... Наверное, в  машине  и  остались.  Может, и права  там  же?  Я  не
проверил, но это, в общем-то ничего не меняет...
     Боже, какой я идиот! - Кис вскочил, едва не  опрокинув стол. - Вот оно,
что крутилось все время в голове:  машина!  - Он бросился в мужской туалет -
не  голосить ж  на  весь зал, - где вытащил свой  сотовый телефон  и  спешно
набрал номер.


     -  Георгий?  Добрый  вечер, Кисанов.  Нет,  потом,  я  потом с хозяином
поговорю, сначала сделайте вот что... Але,  але,  Георгий, куда  вы пропали?
Это вы, Мурашов?  Погодите, после расскажете, сначала пошлите Георгия машину
осмотреть!  Я сделал непростительную ошибку - не  осмотрел машину  тщательно
внутри... Вот что значит  предвзятость!  Я был до  такой  степени  убежден в
своей теории,  что она ушла сама...  Как это ничего не меняет?  Я уверен, ее
документы в машине, вся ее сумка скорей всего... Они должны быть там. Я тоже
частенько в машине оставляю свой портфель, когда в гараж ставлю... Да просто
потому, что  Алина не собиралась их брать! Да подождите  же,  Мурашов, я вас
выслушаю - но можете вы сначала послать Георгия?
     ...Мурашов, Мурашов, подождите, я вас прошу,  пошлите Георгия! Поймите,
это очень важно: я думаю, вы были правы - вашу жену похитили.
     ... Не понял? Я был прав? То есть?
     ...  С  чего вы  взяли, что  она  сама  ушла?  Подождите,  я  запишу...
"...ничего не надо" - не так  быстро, я вас прошу, -  "...дам  о себе  знать
сама" - все? Когда она  позвонила? То  есть больше  двух  часов назад?.. Тут
что-то  не  то.  Послушайте,  Александр,  не  надо  отменять  расследование.
Поверьте мне, тут что-то не то! Вы Георгия  послали? Хорошо. Я действительно
начал думать, что вашу жену  похитили. У меня  для этого появились серьезные
основания.
     ...Я не знаю, как это вяжется  с  ее письмом!  Никак  не  вяжется, если
честно.  Может, просто  совпадение. Она  ведь его  все-таки не оставила... И
теперь с этим звонком - тоже не знаю. История очень запутанная.
     ...И что, он нашел что-нибудь  в машине? Держу пари,  что ее сумочку...
Как  нет?  Странно... Только паспорт?  Он хорошо  осмотрел?  Что-нибудь еще?
Погодите, запишу, - Кис  прижал  трубку к уху плечом и  нацарапал в записной
книжке: "пакет  бумажных платков, рецепт, помада, конфета..." - все? Где все
это было? Ага, понимаю: как будто  она  все это выронила впопыхах,  да?  Это
вносит какой-то дополнительный нюанс, Алекс, который я пока не понимаю, но в
целом  я  был прав. Нет,  Алекс,  это я сейчас прав, а не тогда, когда я вам
сказал, что  она от вас ушла. Сейчас, понимаете? А тогда, вначале - я был не
прав... Послушайте, Александр... Да вы можете меня выслушать, черт возьми!
     ...Все,  все,  давайте спокойно, давайте. Я вас слушаю, говорите. Да...
Угу...
     Сказала,  сказала! Что вы  мне повторяете,  что она  вам  сказала!  Это
слова! А у меня на руках - факты. Хватит того, что она не взяла паспорт!
     ...Но не до такой же  степени она рассеянная! Она же не погулять вышла!
Уйти  от  мужа -  серьезный шаг, такие  шаги продумывают, Мурашов.  Не взять
паспорт! Что она может без него?
     ...Алекс,  я  не  подозревал,   что  вы  такой  романтик.   Что  значит
"ненавидит"? Вы жили с вашей женой изо дня в день, и не знали, как она к вам
относится? Помнится,  только  вчера вы меня  уверяли, что  она вас  любит. И
потом,  причем тут "ненавидит"? ... Да,  написала, что хочет от вас уйти, но
письмо  ведь не оставила! И  это, кстати, вовсе не означает, что  она вас не
любит,  это  означает  только то, что она так  думает. Не понимаете?  А  вы,
скажите мне, вы свою жену - любите? Вы уверены? Вот, а она считает, что нет.
Как это -  откуда  я знаю?  А кто вам  ее письмо  прочитал? Вы слишком много
выпили, Мурашов...  Она вам написала, что вы ее не любите. Она так думает. И
она ошибается, не так ли?
     ... Хорошо,  допустим, она  вас  не любит. Допустим, она вас ненавидит,
раз  вы так  настаиваете.  Допустим,  исходя из этого Алина решила ничего не
брать - ни деньги, ни машину - чтобы не быть вам обязанной ничем... Я говорю
"допустим", Александр,  перестаньте паниковать! Но документы-то тут при чем,
черт побери? Любит-не любит,  а документы всегда нужны! Это совсем из другой
оперы. Ладно, мы теряем время. Я позвоню, как только смогу.
     ...Нет, все, что вы можете сделать - это сидеть и ждать. Для помощи мне
у меня есть помощники. Я им  плачу. А вы платите мне. Вот мы и сделаем  все,
что нужно!
     Не ожидая ответа, Кис с облегчением захлопнул крышку телефона и спрятал
его в карман.  Мурашов  обрушил на  него такой  поток слов  и противоречивых
эмоций, что у него голова распухла. Б-р-р - Кис помотал головой, стряхивая с
себя впечатления от разговора. К директору!


     ... Марго шикнула на  Антона.  Голоса стали еще тише  и Алина больше не
смогла   ничего  разобрать.  Только   гулкий  стук  ее  собственного  сердца
раздавался в ушах.
     Она попыталась  его унять.  Она попыталась успокоиться. Он шутит,  этот
Антон? У него всегда были дебильные шутки...
     Конечно, это шутка.
     Конечно.
     До  нее вдруг  снова  долетели слова, произнесенные  Марго  неосторожно
громко:  "... пойми, мы не можем  ее отпустить  с испорченной картинкой! Это
прямое  доказательство,  что ее принудили! Вот только если сделать  так, как
предложил Антон..."
     Продолжения Аля не услышала - на сей раз шикнул Антон,  и  голоса снова
снизились до  неразборчивости. Но она уже  пять  минут  назад  слышала,  что
именно предложил Антон...
     Только никак не могла поверить.
     Она подошла к окну.  Ночь  обвеяла, освежила ее лицо. Ночь, которую она
так любила... Ночь. Неужели последняя в ее жизни?
     Нет,  не  может этого быть! Они на это  никогда  не  пойдут.  Филипп ее
любит.
     Да, но только не он решает. Решает все Марго.
     А она, если и слушает кого-то, то только своего дебила Антона.
     И Антон сказал, что ее придется убить.


     Ею  овладел  страх. Поплыли  в памяти истории, которыми заполнен эфир и
газеты: тут  убили, там  пытали; там  за большие деньги, а там  просто  так,
оттого что прикурить не дали...
     Да уж чего там пресса, - с горькой иронией  усмехнулась Алина, -  ей за
примером далеко ходить не надо: она сама убийца.
     Всплыло  вдруг воспоминание: когда ей было одиннадцать лет,  влюбился в
нее мальчик, живший  в соседнем с интернатом дворе. Вовка по  прозвищу  Сал
был  хулиганом и,  кажется, грозой окрестных дворов.  Аля  его не  боялась -
чувствовала,  что влюблен.  Они  в  свои одиннадцать  лет  вели  философские
разговоры, и  Аля все пыталась объяснить Вовке, - как  понимала сама в  свои
годы - что есть хорошо и что  есть  плохо,  и  что в жизни все  должно  быть
по-доброму  и  справедливо...  Вовка  внимательно слушал,  пока в  отдалении
топталась  его свита,  поджидая своего  маленького  пахана... Иногда спорил,
иногда  соглашался. Он любил  слушать  Алю  и приходил  в интернатский  двор
каждый день.
     Девчонки  вопили:  ты с ума сошла, он же хулиган! Немедленно прекрати с
ним отношения, ты же себя роняешь!
     В конце концов,  Аля их послушалась. И потом  постоянно жалела об этом.
Потому  что  Вовка на  самом деле мыслил, он по-своему  искал истину,  и эта
истина  была  ему  нужна,  жизненно  необходима;  а девчонкам было  жизненно
необходимо только  сплетничать. Уже будучи взрослой Аля поняла, что подружки
добивались  их  разрыва   просто  из   зависти,  и   она,  по  своей  вечной
слабохарактерности, потеряла друга.
     Впрочем,  какая дружба  могла быть между  ними? Кем  он стал?  Одним из
криминальных авторитетов? Он уже не мог сойти со сложившегося пути... И, как
бы внимательно  он не впитывал Алины  слова в одиннадцать лет, они бессильны
что-либо изменить в его жизни. Так что теперь, - если сам еще жив, - он тоже
убивает и грабит... И, может, иногда  философствует по старой привычке после
баньки  за водкой...  Вспоминает ли  он маленькую  светловолосую Алю? Если и
вспоминает, то смеется, должно быть...
     А уж  как  бы посмеялся Вовка  по прозвищу Сал , если бы узнал, что его
маленькая наставница в  области нравственности  и сама -  отравительница! Не
прошло и пяти лет со времен ее душеспасительных бесед с маленьким хулиганом,
как она, рассуждавшая о добре и зле, сделалась преступницей. Убийцей...
     Да, конечно, разумеется, у нее не было выбора: ей некуда было бежать из
дома в свои шестнадцать. Ей некому было доверить постыдный секрет, не у кого
было просить  помощи. А  обратиться в милицию  означало бы  ославить себя на
весь городок, и ежедневно, ежечасно, ежеминутно ловить на себе двусмысленные
взгляды... Объяснять: "да, вот так он меня положил, вот так ноги раздвинул"?
Доказывать то, чему свидетелей не было и не могло быть?
     Нет, это было  выше ее  сил! И она  сделала то, что  было  в  ее силах:
принесла из лесу в кармашке горсточку грибов и положила незаметно в кастрюлю
с маринадом...
     Но у нее все-таки есть оправдание!
     У  нее есть оправдание? Полно, не надо играть  с собой в прятки! Кто же
не найдет себе  оправдания? Еще  Достоевский заметил, что нет  ничего проще,
чем подвести философско-оправдательную базу  под преступление. И сразу топор
становится легок в руках...
     Аля рывком  поднялась с тюфяка. Хватит! Есть у нее оправдание  или нет,
но она сделала то, что сделала.  И теперь бессмысленно  об этом думать. Всем
этим мыслям  о  прошлом - место в том  черном  сундуке, в  который она давно
научилась их прятать! А сейчас следует подумать о настоящем...
     Но  ей  стало  до  такой  степени  плохо от собственных  уничижительных
мыслей, что слезы ринулись из  глаз, как горные потоки по весне. Было  жалко
себя - за то,  что она такая плохая, за то, что она такая несчастная, за то,
что  собралась  уходить  от  Алекса,  за  то,  что  сидит на  этом  дурацком
чердаке...
     За то, что ее собираются убить.
     Может, это и шутка... Но что-то от таких шуток делается не по себе.
     Надо что-то придумать. Надо бороться! Надо спасаться!
     Но как? Они там, внизу. Остается только окно...