специальную
экспертизу, но я хотел бы, чтобы кто-то из  присутствующих,  знакомый  с
почерком Тьюсара, взглянул на записку. Кто бы мог это сделать?
   Взгляды, движения, колебание, шепот.
   Всеобщее замешательство прервал голос:
   - Я могу.
   - Благодарю вас. Ваша фамилия?
   - Бек. Феликс Бек. - Он выступил вперед и открыл рот, но не раздалось
ни звука. Наконец, словно желая закрепить  на  все  времена  чрезвычайно
важное и бессмертное сообщение, он громко произнес:
   - Я учитель Яна Тьюсара. С давних пор.
   - Хорошо. - Капитан вручил ему записку. - Это его почерк?
   Бек взял листок и стал всматриваться в него. Наступила  почти  полная
тишина, лишь из-за  закрытой  двери  доносились  приглушенные  голоса  и
звуки. Он провел по глазам тыльной стороной ладони и снова  обратился  к
записке.  Губы  его  неслышно  шевелились.  Потом  он  поднял  глаза  на
присутствующих и тихим, дрожащим голосом спросил:
   - Знаете, что он нам пишет? - Он потряс запиской. -  Я  принадлежу  к
ним, правда? К друзьям, которые верили  в  него?  Я  вас  спрашиваю!  Вы
знаете...
   По щекам его скатились две слезинки, и он не смог продолжать.
   - Мистер Бек! - резко сказал капитан.  -  Я  задал  вам  вопрос.  Это
почерк Тьюсара?
   Он протянул руку и забрал у него записку.
   Бек кивнул, снова вытер глаза и крикнул:
   - Да! Разумеется, его!
   - Благодарю вас. - Капитан спрятал листок в карман. -  Еще  несколько
вопросов - и все. Кто-нибудь из присутствующих был в этой комнате, когда
Тьюсар покинул сцену и прошел в гримерную?
   - Я, - снова заговорил Бек.
   - Вы видели, как он вошел в гримерную?
   - Да. - Голос Бека был сдержаннее. - Я был неподалеку, я пришел  сюда
после Лало. Не выдержал и ушел.
   Я вошел в гримерную и снова вышел, когда он появился, я был здесь.
   - Зачем вы заходили в гримерную?
   - Я хотел взглянуть на футляр от скрипки.
   - Зачем?
   - Хотел убедиться. Мне показалось, что он играет не на своей скрипке.
   Раздался ропот, люди зашевелились, и Бек с  вызывающим  видом  окинул
присутствующих.
   - Я до сих пор так считаю!
   - Почему? - нахмурился капитан.
   - Звук! Боже мой, слух у меня есть, как вы думаете?
   - Вы хотите сказать, скрипка звучала иначе? А  что,  у  Тьюсара  была
какая-то особенная скрипка?
   - Страдивари. И не просто Страдивари, а Страдивари-Оксмана. Этого вам
достаточно?
   - Не знаю. Тьюсар принес скрипку с собой, когда ушел со сцены?
   - Разумеется. Я окликнул  его,  но  он  мне  не  ответил  и  даже  не
остановился. Не взглянув на меня, он вошел в гримерную и закрыл за собой
дверь. Я хотел войти, еще раз окликнул его, но он велел мне не  входить.
Я решил оставить его ненадолго одного, тут пришли мисс  Моубрей,  мистер
Кох и мистер Данхэм, а потом и остальные.
   -  Когда  вы  вошли  в  гримерную  взглянуть  на  футляр,   там   был
кто-нибудь?
   Бек уставился на него:
   - Был?.. Разумеется, нет!
   - Пистолета в гримерной вы не заметили?
   - Нет, не заметил. Но пистолет  лежал  в  кармане  его  пальто  -  по
крайней мере, в последнее время так было.
   После его концерта в пользу  Чехословакии,  когда  он  стал  получать
письма с угрозами, он не расставался с пистолетом. Я  говорил  ему,  что
это глупо, но он не слушал меня.
   - Понятно, - капитан кивнул, - значит, пистолет принадлежал  ему.  Вы
сказали, что после Тьюсара пришла мисс Моубрей. Кто она такая?
   - Аккомпаниатор Тьюсара.
   - Вот мисс Моубрей, - раздался резкий голос, - и пора бы ее отпустить
домой. Она не в состоянии отвечать на кучу излишних вопросов.
   Красивый, темноглазый и темноволосый человек, в вечернем костюме,  не
менее элегантный, чем Адольф Кох, но молодой,  стройный,  со  спортивной
фигурой, держал руку на спинке стула, на котором сидела Дора Моубрей.  В
его тоне звучало если не высокомерие, то  по  крайней  мере  создавалось
впечатление, что, будь у него время  и  желание,  он,  пожалуй,  и  свою
бабушку  стал  бы  учить  есть  с  ложечки.  Взоры  всех  присутствующих
обратились к нему.
   - Будьте добры, ваше имя? - осведомился капитан.
   - Меня зовут Перри Данхэм. Незачем допрашивать мисс Моубрей. Она  уже
один раз здесь теряла сознание.
   Мы видели с ней, как застрелился Ян.
   - Ах, вот как?!
   - Да, и это может подтвердить  большинство  присутствующих.  Когда  я
пришел сюда, мисс  Моубрей  и  мистер  Кох  уже  были  здесь,  а  вскоре
собрались и все остальные.
   Все громко удивлялись тому, что  произошло  с  Яном.  Двое  или  трое
попытались войти в гримерную, но он крикнул, чтобы к  нему  не  входили.
Наконец, когда до конца антракта остались считанные минуты,  Бек  и  Кох
решили, что мисс Моубрей должна пойти к Яну, а я, испугавшись, как бы он
не запустил в нее чем-нибудь, вошел вместе с ней.
   Ян стоял перед зеркалом с пистолетом в руке. Я не растерялся и  велел
мисс Моубрей закрыть дверь, что она и сделала. Я заговорил с Яном и стал
медленно к нему приближаться, но, когда я был от него шагах в  трех,  он
сунул дуло в рот и нажал на спусковой крючок.
   - Так, - капитан перевел дыхание, - как я уже говорил, мистер Данхэм,
я уже пришел к выводу, что речь идет о самоубийстве. Никогда не  слышал,
чтобы  человек  открывал  рот  специально,  чтобы  туда   ткнули   дулом
пистолета. Разумеется, ваш рассказ окончательно проясняет дело,  но  для
соблюдения формальностей я хотел бы задать  мисс  Моубрей  один  вопрос.
Мисс Моубрей, все произошло так, как описал мистер Данхэм?
   Не поднимая головы и глаз, она кивнула.
   - Простите, - настаивал капитан, - но  если  мы  выясним  все  детали
сейчас, вопрос будет тут же закрыт.
   Вы были вместе с мистером Данхэмом, когда Тьюсар застрелился?
   - Да, - прошептала она. Затем она подняла голову, встретилась глазами
с капитаном и продолжила неожиданно спокойным и сильным голосом:
   - Мы были там.
   Я стояла дальше, чем Перри, и еле сдерживалась, чтобы  не  закричать.
Когда Ян поднял пистолет, Перри подскочил к нему, но было уже поздно, он
не успел...
   - Ян сделал это слишком быстро,  -  резко  сказал  Данхэм.  -  Или  я
двигался слишком медленно. Он упал, я споткнулся и тоже  упал.  Когда  я
вскочил, мисс Моубрей прижалась к двери, не  понимая,  что  своим  телом
мешает открыть дверь. Я считал ненужным впускать туда целую толпу, но не
знал, как поступить иначе, поэтому увел мисс Моубрей  от  двери,  и  все
ввалились в гримерную.
   Капитан хмыкнул, потер подбородок, медленно  обвел  всех  взглядом  и
снова хмыкнул.
   - Так, - сказал  он,  -  не  вижу  оснований  вас  задерживать.  Если
потребуется, у нас есть ваши  фамилии,  но,  думаю,  вряд  ли  возникнет
необходимость вас беспокоить. Как я слышал, один из полицейских позвонил
сестре Тьюсара. Она приехала?
   Несколько человек отрицательно покачали головами.
   - Хорошо бы, - продолжал он, - чтобы кто-нибудь из  числа  ее  друзей
подождал, пока она приедет. Остальные свободны. Если  только  кто-нибудь
не хочет сообщить мне что-нибудь еще.
   Он снова окинул взглядом столпившихся вокруг него людей. Казалось,  и
на этот раз ответом ему станет только молчание, однако кто-то проворчал:
   - Есть тут один пустячок.
   Это был Адольф Кох. Он встал со стула и вышел на середину комнаты.
   Глаза капитана вонзились в него.
   - Да, сэр?
   - Где же все-таки вторая записка?
   - Вторая?
   - Вы сказали, что Тьюсар  оставил  записку  "своим  друзьям,  которые
верили в него". Но когда после выстрела мы вошли в комнату, несмотря  на
страшное потрясение, я слышал, как мистер Гилл сказал: "Вот  оставленная
им записка", а мисс Моубрей сказала: "Их две",  а  мистер  Гилл  сказал:
"Нет, только одна", а мисс Моубрей сказала:  "Две,  я  видела,  как  они
лежали рядом". - Кох вздохнул. - Думаю, это уже не так важно, но если бы
вы поискали ее до нашего ухода...
   Капитан недовольно скривился:  появление  этой  маленькой  неприятной
закавыки  -  пропавшей  записки  -   в   совершенно   очевидном   случае
самоубийства было абсолютно ни к чему. Более жестким, чем раньше,  тоном
он обратился к Доре Моубрей:
   - Это верно? Вы видели две записки?
   Она сокрушенно кивнула:
   - Да. Кажется, я видела две записки, но, возможно, я  и  ошибаюсь.  Я
заметила их, когда Ян держал пистолет, а Перри подбирался  к  нему.  Мне
показалось, что записок было две, но, наверное, только показалось,  ведь
Перри говорит, что видел только одну. И какое это теперь имеет значение?
   Капитан успокоился.
   - Значит, вы не можете с определенностью утверждать, что  видели  две
записки?
   - Нет, нет. Должно быть, была одна...
   - Вы видели одну записку, мистер Данхэм?
   - Разумеется.
   Молодой человек бросил неприязненный взгляд на Адольфа Коха.  Но  тот
пренебрег им и скептически заметил девушке:
   - Дора, ведь у тебя прекрасное зрение! - Кох посмотрел на капитана  и
продолжил:
   - Вполне вероятно, что записок было две и кто-то одну из них взял.
   - Как ваше имя? - с раздражением спросил капитан.
   - Адольф Кох. Фабрикант платья и костюмов. Любитель искусства.
   - Вы настаиваете на своей версии? Вы считаете, мне следует  попросить
разрешения у этих господ обыскать их?
   - Ни в коем случае, - невозмутимо ответил Кох. - Я и сам  не  разрешу
обыскивать меня. Я упомянул об этом только потому, что вы спросили,  нет
ли у кого-либо дополнительных сведений.
   - Хорошо, у вас есть еще что-нибудь?
   - Нет.
   - А у других?
   Судя по выражению лица капитана, дополнительная информация вряд ли бы
его обрадовала,  но  продолжение  все-таки  последовало.  Некий  баритон
вежливо осведомился, нельзя ли внести предложение.
   Другой голос из задних рядов пояснил:
   - Это Текумсе Фокс, капитан.
   - Я здесь как частное лицо, - быстро заговорил Фокс. - И  хотел  лишь
предложить, чтобы  вы,  если  сочтете  нужным,  попросили  мистера  Бека
осмотреть скрипку, пока мы не разошлись. Ведь у него возникли сомнения в
ее подлинности!
   - Конечно, я имею это в виду.
   - До нашего ухода, если не возражаете?
   Капитан обратился к Феликсу Беку:
   - Вы смогли бы подтвердить, что это и в самом деле скрипка Тьюсара?
   - Разумеется, - ответил Бек таким  тоном,  как  будто  его  попросили
удостоверить, что отражение в зеркале принадлежит ему.
   - Прошу всех на минуту  задержаться,  -  сказал  капитан  и  вошел  в
гримерную, закрыв за собой дверь.
   Из-за двери послышались приглушенные звуки и голоса, но слов было  не
разобрать, затем капитан появился снова. Он прикрыл  за  собой  дверь  и
обернулся к присутствующим. Кривая  гримаса  недовольства  на  его  лице
стала еще резче, чем несколько минут назад, когда Кох заговорил о второй
записке. Капитан долгое время молча обозревал присутствующих,  но  когда
наконец открыл рот, в его голосе звучало полное расстройство:
   - Скрипки нет!
   Раздались восклицания, охи,  ахи.  Феликс  Бек  бросился  к  двери  в
гримерную, но один из агентов поймал его за руку и удержал. Хор  голосов
возвестил, что этого не может быть, они видели ее  там,  и  капитан  уже
поднимал руку,  чтобы  призвать  всех  к  порядку,  как  в  воцарившейся
неразберихе появился новый персонаж. Дальняя дверь настежь открылась,  и
в нее влетела женщина в распахнутой норковой шубе - никого  не  узнающие
глаза на бледном лице, накрашенные губы открыты от быстрой ходьбы. Перед
ней расступились, она помчалась по образовавшемуся коридору к гримерной,
но капитан преградил ей путь.
   Адольф Кох кинулся к ней и резко сказал:
   - Гарда, тебе не стоило...
   Она вцепилась в капитана:
   - Мой брат! Ян! Где он?..
   Текумсе Фокс снова тихонько отступил в угол, из которого  только  что
вышел.
 
Глава 3 
 
   - Не согласен, - убежденно сказал  Диего  Зорилла.  -  Совершенно  не
согласен. Это лучшее, что мог сделать Ян.
   Мне надо было бы поступить так же, когда я потерял пальцы. А  что  до
скрипки, я этому не верю.  Если  бы  ее  подменили,  Ян  непременно  это
заметил бы. - Он отпил из стакана, поставил его  и  покачал  головой.  -
Нет, ее просто украли, и все тут. Но кто и как...
   - Может быть, поделишься со мной своими  соображениями,  -  предложил
Фокс.
   Они  сидели  в  ресторане  "Рустерман",  покинув  Карнеги-Холл  около
полуночи. Последние два часа, проведенные там, ничего не прояснили, если
не считать отрицательного результата: скрипку Яна так и не нашли.
   Не возникало, по-видимому,  никакого  сомнения  в  том,  что  скрипка
находилась в гримерной непосредственно после того, как  Ян  застрелился.
Каждый отрицал, что брал  и  даже  дотрагивался  до  нее,  но  все  были
единодушны в том, что во время возникшей сумятицы ее  легко  было  взять
незаметно.   Тщательное   расследование   позволило   достаточно   точно
установить, что до прибытия капитана место происшествия покинули  только
трое: миссис Бриско, мистер Тилингслей и мисс Хиби Хит.  Ко  всем  троим
были  отправлены  агенты,  чтобы  допросить  их,  и  все  трое  отвергли
какую-либо причастность к пропаже скрипки. Правда, все  были  в  верхней
одежде, под  которой  легко  можно  было  спрятать  и  вынести  скрипку,
незаметно отлучившись на несколько  минут,  однако  обыск  всего  здания
оказался безрезультатным.
   В маленьком удобном кабинете "Рустермана" Диего объяснил  Фоксу,  что
миссис Бриско - это та самая дама, которую Фокс назвал жердью в соболях,
и ее можно с  уверенностью  исключить  из  числа  возможных  похитителей
скрипки. Мистер Тилингслей, концертмейстер Манхэттенского симфонического
оркестра, также вне подозрений. Хотя Хиби Хит,  как  кинозвезду,  нельзя
судить по обычным критериям логики и разума, все-таки маловероятно,  что
она украла скрипку, на приобретение которой сделала весомый вклад в виде
двух тысяч пятисот долларов.
   - Она тоже поклонница искусства? - спросил Фокс.
   - Она поклонница Яна Тьюсара, -  сказал  Диего  уверенно.  -  Ян  был
фигура  романтическая.  Он  был  настоящим  романтиком,  что  и  доказал
сегодня.  В  отличие  от  меня.  Я  реалист.  Когда  со  мной  произошел
несчастный  случай  и  мне  размозжило  пальцы  так,  что  их   пришлось
ампутировать, разве  я  поставил  точку?  Нет.  Я  воспользовался  твоим
гостеприимством и твоей добротой и несколько месяцев жил у тебя,  потому
что  реалист  должен  есть.  Может,  еще  выпьем?  И  вот  я   занимаюсь
аранжировкой музыки для "Метрополитен бродкастинг компани".
   - Ее слушают много людей. Как бы там ни было, у тебя все  в  порядке.
Расскажи мне о других.
   Диего продолжил рассказ. Все думали, говорил он,  что  Тьюсар  лелеет
мечту жениться на Доре Моубрей, но у Доры это не вызывало энтузиазма,  а
уж ее отец и вовсе был против этого брака. Когда несколько месяцев назад
Лоутон Моубрей выбросился из окна  своего  офиса  и  разбился  насмерть,
ходили даже слухи, что к этому его последнему путешествию имел отношение
Ян Тьюсар, желавший устранить препятствие на пути пламенной  любви,  но,
на  взгляд  Диего,  это  всего-навсего  капля  яда  с   грязного   языка
сплетников, ибо Ян все же не был настолько  романтичен.  Через  какое-то
время Дора  снова  согласилась  стать  аккомпаниатором  Яна,  во-первых,
потому, что Ян твердил,  что  иначе  он  вообще  не  сможет  играть,  и,
во-вторых, потому что нуждалась в деньгах. Хотя  Лоутон  Моубрей  и  был
исключительно удачливым менеджером, он тратил больше, чем зарабатывал, и
после себя ничего, кроме долгов,  приятных  воспоминаний  и  дочери  без
гроша, не оставил.
   Фокс спросил, а не строил ли насчет Доры Моубрей определенных  планов
молодой Данхэм?
   Диего хрюкнул и сказал, что, как  он  надеется,  это  не  так.  Перри
Данхэм - самонадеянный паяц, он не способен понять  тонкую  и  искреннюю
натуру прелестной маленькой Доры. Он называл ее "маленькая Дора", потому
что, когда впервые увидел ее шесть лет назад, ей было всего четырнадцать
и она напоминала длинноногого олененка. Даже теперь,  признался  он,  на
его  испанский  вкус,  ей  не  хватает   некоторой   округлости,   хотя,
несомненно, она очень миловидна и  притом  весьма  неплохо  играет.  Для
Перри же существует только одна музыка - джаз, который  Диего,  судя  по
его тону, просто усыпляет.  Единственная  причина,  почему  вообще  нога
Перри ступает под своды Карнеги-Холл,  -  это  необходимость  добиваться
расположения своей богатой матушки Ирэн Данхэм  Помфрет,  которая  стала
финансовой  крестной  матерью   для   многих   музыкантов,   организовав
Вифлеемский фестиваль. В его вкусе  скорее  не  Дора  Моубрей,  а  Гарда
Тьюсар, сестра Яна.
   Они были?..
   Нет, насколько Диего знал, не были. Темноволосая, порывистая Гарда  -
Фокс и сам это наблюдал - своим лицом, фигурой  и  движениями  воплощала
образ  истинной  соблазнительницы,  но  свои   чары   она   использовала
исключительно расчетливо и благоразумно. В ней было что-то загадочное. О
ее занятии трудно было сказать что-либо  конкретное,  предполагали,  что
она связана с миром моды, однако если за туалеты,  которые  она  носила,
квартиру, которую она снимала,  а  также  за  автомобиль  и  шофера  она
платила из своего жалованья, это, должно быть, классная служба!
   - Гарда обожала брата, - заметил Фокс.
   - Несомненно, - согласился Диего, - но недавно между  ними  пробежала
кошка.  -  Только  вчера  Ян  рассказал  ему,  что  Гарда  так  на  него
разозлилась, что отказалась быть на его концерте в Карнеги-Холл, правда,
он не назвал причины их ссоры. Диего  при  этом  покаянно  добавил,  что
последние несколько месяцев он не поддерживал  с  Яном  прежних  близких
отношений, и это было очень скверно с его стороны.  В  порыве  раскаяния
после шести или  семи  порций  виски  он  признался,  что  ревновал.  Ян
готовился к самому значительному событию  в  своей  карьере,  совершенно
ясно, что его выступление стало бы триумфом, и это оказалось  выше  его,
Диего, сил. Он оставил своего молодого друга как раз в тот момент, когда
тот более всего нуждался в поддержке, и никогда этого не  простит  себе.
Сейчас он готов сделать все, что можно, лишь бы искупить свою  вину.  Он
отомстит подлецу, из-за которого Ян в порыве отчаяния  наложил  на  себя
руки. Диего надеялся с помощью своего друга Фокса выяснить, кто  заменил
скрипку Яна на картонку с ручкой и унес ее после того, как она выполнила
свою гнусную роль.
   Через десять минут, правда, Диего  утверждал,  что  если  бы  подмена
была, Ян мгновенно распознал бы ее.
   - Нужно выбрать что-нибудь одно, Диего, - улыбнулся  Фокс,  -  только
что ты сказал...
   - Ну и что? - мрачно перебил его Диего. - Все равно я прав.  Конечно,
обвести Яна вокруг пальца с этой скрипкой  было  невозможно,  и  тем  не
менее это произошло. И я собираюсь найти того, кто это сделал. Сейчас  я
пьян, но завтра я буду трезвый и займусь именно этим.
   - Что ж, желаю успеха. - Фокс взглянул на часы. -  Извини,  сейчас  я
уже ничем не смогу тебе помочь, у меня билет на ночной поезд в Луисвилл.
Двух дней мне там вполне должно хватить, так что,  возможно,  я  позвоню
тебе в четверг утром и узнаю, как у тебя дела.
   Однако дело, которое он расследовал  в  Луисвилле,  -  неожиданная  и
непонятная эпидемия желудочных заболеваний в конюшне  скаковых  лошадей,
затронувшая будущих участников скачек в Дерби, - заняло на день  больше,
чем рассчитывал Фокс, поэтому он вернулся в Нью-Йорк не в четверг,  а  в
пятницу, не в восемь утра, а в два часа пополудни и не с Пенсильванского
вокзала, а из аэропорта Ла-Гардиа. Тем не  менее  ему  не  потребовалось
сразу же звонить Диего Зорилле, чтобы узнать, как продвигается его  план
возмездия: он разговаривал с ним по междугородному  телефону  в  четверг
вечером и все выяснил. Более того,  информация  и  задание,  которые  он
получил,  были  таковы,  что  он  спешно   пообедал   в   аэропортовской
забегаловке и доехал сначала на метро до Манхэттена, а  затем  на  такси
помчался на Парк-авеню.
   Усталый вид после трех напряженных дней  и  ночей,  карманы,  набитые
подарками дл