, прямой как палка; это был мужчина лет шестидесяти в
дорогом, хотя и старомодном пальто и в тон ему темной фетровой шляпе; он
прошел  мимо  них  и  исчез  за  дверью,  ведущей  в  холл.  Его  облик,
по-видимому, напомнил что-то мужчине в сером костюме, так как он  достал
записную книжку, карандаш и записал аккуратно:  "маш.  GJ  88  у  Тингли
Вторн." и положил книжку и карандаш обратно в карман.
   Пять минут спустя донеслись какие-то звуки из окошка кассы. Человек в
сером костюме после несложных умозаключений пришел к выводу,  что  звуки
предназначаются  ему;  встал  и  приблизился.  Старик  с  подслеповатыми
глазами высунулся в окошко и сказал:
   - Мистер Тингли очень занят. Он желает знать, по  какому  вопросу  вы
хотите его видеть?
   Мужчина в сером костюме  вновь  достал  карандаш,  вырвал  листок  из
записной книжки и написал на нем:
   "Хинин", сложил и передал в окошко.
   - Вручите это ему, пожалуйста.
   Через три минуты  его  пригласили  войти,  и  женщина  со  вздернутым
носиком явилась, чтобы проводить посетителя в комнату, на двери  которой
красовалась надпись: "Томас  Тингли".  Мужчина  вошел,  вежливо  пожелал
"доброго утра" и сказал человеку, сидящему за круглым столом, что  хотел
бы видеть мистера Тингли.
   - Мистер Тингли - это я. - Полное, обрюзгшее лицо сидящего за  столом
было таким же  настороженным  и  злым,  как  и  его  голос.  Он  показал
вошедшему листок бумаги. - Черт побери, что все это значит? Кто вы?
   - Я сообщил свое имя в приемной. Фокс. Вам должны были передать,  что
с вами желает встретиться человек по имени Фокс. - Посетитель  освободил
стул, стоящий возле стола, и вежливо улыбнулся.  -  Я  живу  в  сельской
местности недалеко от Брюстера. На прошлой неделе купил несколько  банок
"Лакомств Тингли", и, когда мы открыли одну из них, содержимое оказалось
горьким на вкус. Мой друг, химик, по моей просьбе сделал  анализ,  и  он
утверждает, что в банке присутствует хинин. Как, вы  предполагаете,  это
могло произойти?
   - Не знаю, - кратко ответил Тингли, - где эта банка?
   - Все еще у моего друга.
   - Что было на этикетке?
   - "Ливер Пит № 3".
   Тингли проворчал:
   - Где вы ее купили?
   - У Брюгеля на Мэдисон-авеню.
   - У Брюгеля? Боже! Это первая... - Тингли прикусил язык  и  впился  в
визитера взглядом, которому только недоставало  искры,  чтобы  вспыхнуть
ярким пламенем.
   - Я вправе  думать,  -  сказал  Фокс  сочувствующе,  -  что  новости,
сообщенные мною, вас встревожили, но я здесь не затем, чтобы  тянуть  из
вас жилы. Видите ли, я детектив. Текумсе Фокс.  Возможно,  вы  наслышаны
обо мне.
   - Дьявол меня подери! С какой стати?
   - Просто подумал, что вы, возможно, один из тех немногих, кто слышал.
- Только пристальный  взгляд  мог  бы  уловить  едва  заметные  признаки
неудовольствия,  вызванные  этим  заявлением,  явно  задевшим  тщеславие
посетителя. - Впрочем, это  не  имеет  значения.  Важно  другое:  будучи
наблюдательным в силу своей профессии, я заметил, что  вы  не  удивились
при моем известии, и то, как вы оборвали фразу, подсказало мне,  что  вы
слышали о хинине и прежде. Вы знаете, как он оказался в "Ливер Пит"?
   - Нет, не знаю! - Тингли заерзал на стуле. - Я признаю, мистер  Фокс,
что у вас вполне обоснованные претензии.
   - Я пришел не с жалобой, - отмахнулся Фокс. - А что, много  уже  было
нареканий?
   - Мы... да, несколько...
   - Все от покупателей? От властей? Или от репортеров?..
   - Господи помилуй! Нет! С чего бы?.. В хинине нет ничего опасного...
   - Это верно. Но как закуска он вряд ли  годится,  тем  более  что  на
этикетке - о нем ни слова! Как вы уже слышали,  я  здесь  не  для  того,
чтобы жаловаться. Скорее, затем, чтобы обратить  ваше  внимание  на  тот
ущерб, который может быть вам причинен, скажем,  мною  или  кем-то  еще,
пожелавшим поставить в известность о хинине власти или прессу, допустим,
"Газетт". Или тех и других? Нет, я делать  этого  не  собираюсь,  просто
констатирую факт.
   Тингли подался вперед и вперился в посетителя гневным взглядом.  Фокс
улыбнулся в ответ.
   Наконец Тингли произнес голосом, звенящим от напряжения, как струна:
   - Вы, именно вы?..
   - Именно я!
   -  Почему  вы?..  Вы  грязный  негодяй!  -  Его  челюсть   продолжала
шевелиться, но на какой-то момент он лишился дара  речи.  Затем  к  нему
вернулась способность говорить. - Мой бог! Я выбью из вас признание!  На
кого вы работаете? На "Пи энд Би"? - Он скорее  выплюнул,  чем  произнес
ненавистные ему инициалы.
   - Я работаю только на себя.
   - Черта лысого на себя! Не мытьем, так катаньем!
   Можете сказать мистеру Клиффу...
   - Не знаю никакого мистера Клиффа. Я здесь по собственной инициативе.
Все это плод моих собственных размышлений.
   Когда требовалось, в  голосе  Фокса  появлялись  убедительные  нотки,
например, как сейчас. Тингли откинулся на спинку стула и насупился, сжав
губы так, что рот превратился в одну узкую щелку. Наконец он прорычал:
   - Маленький персональный шантаж. Да?
   - В какой-то степени - да.
   - Что вы хотите?
   - Я хочу проинспектировать вашу фабрику и поговорить  с  работниками.
Хочу сделать все от меня зависящее,  чтобы  найти  того,  кто  добавляет
хинин в вашу продукцию. Я сыщик и хочу заняться расследованием.
   - Вот как! - В голосе Тингли звучал неприкрытый сарказм. - И  сколько
же мне придется выложить вам за это?
   - Нисколько! Ни цента! Вас не касается, почему я хочу заняться  этим,
если расследование будет должным образом санкционировано  вами,  поэтому
считайте, что мною движет простое любопытство. По правде говоря, вам это
будет  только  на  руку.  Я  хороший  детектив.  Вы  знаете  полицейских
чиновников? Должны знать, раз всю свою жизнь сидите здесь и  занимаетесь
этим бизнесом. Позвоните одному из них и наведите  обо  мне  справки.  -
Фокс полез в карман, достал кожаный бумажник,  раскрыл  его  и  протянул
свои водительские права. - Здесь мое имя.
   Тингли взглянул на права, хрюкнул, помешкал  немного  и  потянулся  к
телефону. Набрав номер, спросил капитана Дарста и  спустя  минуту  начал
задавать вопросы. Он выспрашивал дотошно, вплоть до мельчайших  деталей,
касающихся наружности Фокса,  и  наконец  повесил  трубку,  повернувшись
снова к посетителю.
   Тингли испытал  некоторое  облегчение  после  телефонного  разговора,
однако, судя по его виду, полного удовлетворения не получил.
   - Кто направил вас? - спросил он.
   - Никто, - терпеливо ответил Фокс, - давайте не будем  тянуть  резину
по новой. У вас и так дел по горло.
   Выдайте мне пропуск для посещения всех помещений - и можете про  меня
забыть.
   - Не знаю, дурак вы или не дурак, но и умным вас не назовешь.
   - Да уж! Сейчас бы мне следовало  быть  у  себя  дома  и  опрыскивать
купоросом персиковые  деревья,  а  вместо  этого,  видите  сами,  чем  я
занимаюсь. Да и вы тоже!
   Вместо того  чтобы,  накинув  плед,  плюхать  трусцой  по  дороге  со
скоростью пять миль в час с пользой для здоровья,  вы  все  еще  торчите
здесь.
   - Вы из "Консолидейтед Кэрелз"?
   - Я из ниоткуда.
   - Что вы хотите сделать? Что именно?
   - То, что сказал. Осмотреть фабрику и задать людям вопросы. Вы можете
назначить мне сопровождающего, которому доверяете, чтобы он  не  отходил
от меня ни на шаг.
   - Вы чертовски правы, это я могу. Вы или лжец, или придурок. В  любом
случае... - Тингли потянулся к ряду  старомодных  массивных  кнопок  для
звонков и надавил пальцем на вторую слева.  Затем  откинулся  на  спинку
стула и сердито уставился на Фокса; воцарилось молчание, которое длилось
до тех пор, пока не открылась дверь в боковой стене.  Появилась  женщина
лет  пятидесяти  -  шестидесяти,  с  несколько  расплывшимися   формами,
энергичными  чертами  лица  и  темными  глазами,  в   которых   сквозила
деловитость, и быстро приблизилась к столу.
   - Мы только что запустили смеси на среднем конвейере...
   - Знаю, - прервал ее Тингли.  -  Обождите  минуту,  мисс  Ятс.  Этого
человека  зовут  Фокс.  Он  сыщик.  Собирается  осмотреть  фабрику;  ему
разрешается задавать вопросы вам, Солу, Кэрри, Эдне  или  Тропу.  Больше
никому! Я ему не доверяю. Позже объясню, почему он здесь.  Один  из  вас
останется с ним.
   - Можно ли ему посетить комнату для изготовления приправ?
   - Да, но только не спускайте с него глаз, пока он будет там.
   Мисс Ятс,  по-видимому  чересчур  занятая,  чтобы  тратить  время  на
дополнительные вопросы, кивнула Фоксу и отрывисто предложила:
   - Пойдемте!
 
*** 
 
   Снова оставшись один, Артур Тингли оперся локтями на крышку круглого,
старомодного, оставшегося от отца стола и прижал ладони ко  лбу,  крепко
зажмурив глаза. Он сидел так, не шевелясь,  целых  десять  минут,  затем
поднял голову, поморгал и с мрачным отчаянием уставился  на  корзинку  с
утренней почтой. В ней, без сомнения, находились  негодующие  письма  по
поводу несъедобных закусок и пачка отмененных контрактов на поставку.
   Даже заурядный рабочий день любого  бизнесмена  редко  обходится  без
головных болей. Но еще до того,  как  этот  черный  вторник  закончился,
личная секретарша Тингли - костлявая, но настойчивая и цепкая  в  работе
старая дева лет сорока трех, по имени Берлина Пилт, которую  сам  Тингли
всегда называл служащей и никогда - стенографисткой или  секретаршей,  -
испытала на себе в полной мере чрезмерное даже для Тингли рычание, лай и
клацанье зубами. Она приписала это в основном хинину, а  также  и  тому,
что утренние посетители внесли свою лепту в ухудшение настроения  босса:
ни его высказывания, ни комментарии, ни письма, которые она печатала под
его диктовку, не предоставили ей других, более приемлемых объяснений.
   Помещение, которое она занимала,  отделялось  от  его  офиса  двойной
перегородкой, поэтому многое ускользнуло от ее слуха. Так,  скажем,  она
не слышала ни слова из совещания, которое состоялось у босса в  половине
третьего с мисс Ятс и менеджером по  сбыту  -  Солом  Фраем.  Она  также
осталась в неведении и  относительно  странной  экскурсии,  предпринятой
ровно  в  четыре  часа  Артуром  Тингли.  Экскурсия  была  короткой   и,
по-видимому, для всех осталась тайной.
   Тингли проскользнул в дверь, через  которую  мисс  Ятс  утром  вывела
Фокса,  сопровождая  его,   прошел   пятнадцать   шагов   по   коридору,
образованному примыкающими  перегородками,  остановился  возле  открытой
двери, окинул взглядом коридор и шмыгнул внутрь. Он оказался  в  длинной
узкой  комнате  с  женской  одеждой,  развешанной  по  обеим  стенам,  и
перегородкой посередине,  на  которой  в  основном  висели  на  вешалках
пальто. Направившись прямиком к одному  из  них,  далеко  не  новому,  с
воротником из ондатры, он опять быстро огляделся настороженным взглядом,
запустил руку в карман пальто и вынул маленькую закупоренную  стеклянную
баночку, затем тем же манером вышел в коридор и вернулся в офис. В  этот
момент Бердина Пилт постучала в другую дверь, чтобы  передать  документы
на подпись, и он впопыхах сунул баночку в  ящик  своего  стола  и  затем
поспешно задвинул его.
   Бердина не знала, зачем понадобился  хозяину  Фил  Тингли,  когда  он
появился в пять часов, так как ей просто было  приказано  -  передать  в
приемную, что его ждут, и к тому времени,  когда  тог  пришел,  она  уже
собиралась домой, впрочем, как и все остальные, за исключением мисс Ятс,
которая, как правило, задерживалась на работе до шести. Поэтому во время
беседы Фила с боссом, помимо двойной перегородки,  Берлину  отделяло  от
них еще и расстояние от офиса до ее дома. Она  видела,  как  Фил  прибыл
через минуту или чуть позже после пяти часов, но его  уход  сорок  минут
спустя, а также подлинный  феномен  этого  дня  -  телефонный  разговор,
состоявшийся без пятнадцати шесть, через пять минут после того, как  Фил
покинул офис, - ускользнули от ее внимания, так как Бердина находилась в
это время на пути домой - а это целых восемь миль подземки.
   Артур Тингли хмуро разглядывал  выдвинутый  ящик  письменного  стола,
пока говорил в трубку:
   - Это ты, Эйми? Твой дядя Артур! Я хочу... словом, у меня проблема, и
мне нужна твоя помощь. Сможешь ли ты подъехать сюда, ко мне  в  офис,  в
шесть... нет, погоди минуту, это не подойдет... лучше в семь? Нет,  нет,
не из-за этого. Нет, не по телефону! Нет, я не могу!
   Ладно,  будь  все  проклято,  я  прошу!..  Хорошо!   Прошу   как   об
одолжении... родственной услуге... ведь моя сестра была  твоей  матерью,
этого-то ты отрицать не будешь!
   Приезжай - мы все обсудим...
 
*** 
 
   Эйми Дункан в гостиной своей квартирки на Гроув-стрит положила трубку
на рычаг и села на диван с выражением отвращения на лице,  смешанного  с
изумлением.
   - Запахло жареным,  -  произнесла  она  громко,  обращаясь  к  своему
отражению в зеркале. - И я обещала, что  приду!  Определенно  моя  башка
набита мякиной!
   Нет чтобы  заявить  ему,  пусть  он  со  своей  неотложной  проблемой
прямехонько катится к мисс Боннер - компетентному детективу!..
   Она посидела какое-то время, затем отправилась  в  ванную  и  приняла
аспирин. Выдался в высшей степени неудачный день. Эйми встала  поздно  и
ничего не успела сделать. Впрочем, и заняться-то было  нечем!  Теперь  у
нее было вдоволь свободного времени, чтобы  переделать  зеленое  платье,
которое она собиралась надеть на званый обед, опять  же  ради  интересов
дела, но теперь все это по боку. В какой-то  момент  этого  бесконечного
вечера она все же достала это платье и стала подрубать кайму, но  так  и
не закончила. Как назло, ничего примечательного не  произошло,  если  не
считать того, что около четырех позвонил Текумсе  Фокс,  чтобы  сказать,
что у него, возможно, будет о чем сообщить ей через пару дней.
   Подруга, вместе с которой она снимала квартиру, впорхнула чуть  позже
пяти, переоделась с быстротой тайфуна и упорхнула снова. Приняв еще  раз
аспирин, Эйми проскользнула в спальню, глянула в зеркало  и,  не  увидев
там ничего утешительного, легла на кровать и закрыла глаза.
   В таком состоянии она пребывала около часа. Когда же наконец вышла из
оцепенения, то рывком приподнялась, взглянула  на  часы  и  вскочила  на
ноги.
   - Бедная тупица женского рода! - вновь громко с  отвращением  сказала
она себе. - Если ты даже не знаешь, о чем бы не хотела думать, то  лучше
не думать вообще! - Затем внезапно  расхохоталась.  -  Неплохо  сказано!
Следует отдать должное!., ах!..
   И тотчас в спешке стала приводить себя в порядок,  одеваться,  выбрав
из шкафа старое голубое платье, которое не очень любила. Времени  поесть
уже не оставалось, но это можно будет сделать и позже, к  тому  же  Эйми
еще не проголодалась. Судя по тому, что можно было разглядеть в  окно  в
рано наступившей ноябрьской темноте, на улице моросило,  но,  оказавшись
снаружи, Эйми убедилась, что это настоящий холодный дождь, да  еще  и  с
ветром, и решила взять такси, которое, к счастью, удалось поймать еще до
того, как она свернула за угол. Напротив здания, принадлежавшего Тингли,
на Двадцать шестой улице она  отпустила  машину;  преодолевая  леденящие
порывы ветра, добралась до входа, толкнула дверь и вошла.
   На пороге Эйми задержалась, решив не закрывать дверь, так  как  света
здесь не было. Развалюха лестница терялась где-то в темноте.  Затем  она
вспомнила  одно  из  бесчисленных  неудобств  этого  старого  здания   -
отсутствие настенных выключателей. Осторожно ступая, она  направилась  в
холл, подняв обе руки над головой и шаря в  воздухе,  пока  не  нащупала
свисающую цепочку, потянула, включила  свет,  закрыла  входную  дверь  и
стала  подниматься  по  лестнице.   Звук   ее   шагов   по   терпеливым,
многострадальным деревянным ступеням громко раздавался в обступившей  ее
тишине. Наверху Эйми опять  пошарила  над  головой,  нащупала  еще  одну
цепочку от лампы, потянула, подошла и открыла дверь в приемную.
   И там нигде не было света.
   Она с полсекунды стояла как вкопанная, чувствуя, как мурашки побежали
по коже.
   Дрожь, охватившая  Эйми,  была  следствием  рефлекторного  сокращения
мышц, наступившего вследствие охватившего  ее  страха,  а  вот  чем  был
вызван этот страх, объяснению не поддавалось.  Мертвая,  нахлынувшая  на
нее тишина была всеобъемлющей, но дядя Артур не всегда бушевал  и  топал
ногами, и не было никаких оснований полагать, что  в  здании  обитали  и
другие существа, способные производить шум  и  издавать  звуки.  Что  до
отсутствия света, то в этом тоже не было ничего  такого,  чтобы  вызвать
тревогу: за время своей работы здесь она не раз  убеждалась,  что  после
наступления  темноты  всегда  приходилось  пробираться  на  ощупь:  всех
работающих у Тингли заставляли экономить электричество.
   Тем не менее на сей раз Эйми ощутила  дрожь.  Ей  Даже  захотелось  в
какой-то момент окликнуть дядю  по  имени,  но  она  удержалась.  Однако
оставила дверь в холл открытой и вернулась к прежней  тактике:  по  мере
того как продвигалась вперед,  останавливалась,  нащупывала  цепочку  от
лампы, включала всюду свет, пока не миновала лабиринт перегородок  и  не
достигла цели - двери с надписью:  "Томас  Тингли".  Здесь,  видимо,  ее
ждали: свет горел, и дверь была открыта. Как только она  вошла,  первое,
что бросилось ей в глаза, - дяди за столом не было.
   Эйми постояла, сделала шаг  вперед,  и  тут,  если  верить  тем,  кто
утверждает, что жизнь - это сознание,  и  именно  оно  определяет  бытие
человека, - так вот, если верить им, то Эйми перестала существовать.
   Она  вернулась  в  "бытие"  без  малейшего  понятия  о  том,  сколько
пребывала вне его,  подобно  улитке,  которую  водоворотом  затянуло  на
вязкое дно мутной реки и затем вытолкнуло на поверхность. Возвращение  к
жизни  было  настолько  мучительным,  что  скорее  походило  на  агонию.
Несколько мгновений Эйми еще не была в полном смысле этого  слова  живым
созданием, а просто хаотичным и никуда не направленным  потоком  нервных
импульсов. Затем что-то произошло: ее глаза открылись,  но  Эйми  еще  и
сама не осознала этого. Вскоре, однако,  тот  факт,  что  зрение  к  ней
вернулось,  дошел  до  нее;  она  застонала  и  сделала  слабую  попытку
приподняться, опираясь на руку, но ладонь соскользнула -  и  Эйми  снова
оказалась на полу, но уже достаточно придя в сознание, чтобы понять, что
ладонь соскользнула в  лужу  крови,  а  то,  что  находится  от  нее  на
расстоянии протянутой руки, это лицо и  горло  дяди  Артура  и  что  это
горло...
 
Глава 4 
 
   Она подумала - если оцепенелое и замедленное восприятие можно назвать
мыслью, - что ее парализовал шок от увиденного; но это было не так - сам
факт, что подобное могло произойти, оказал на Эйми такое воздействие.  В
действительности же шок придал ей силы, несмотря на то, что она ушиблась
при падении, помог скорчиться,  встать  на  колени  и  ползти  по  полу,
обогнув лужу крови, туда, где у стены была мраморная раковина.  Все  еще
не  поднимаясь  с  колен,  Эйми  потянулась,  чтобы  сорвать  с  вешалки
полотенце, и, прислонившись в поисках опоры к  ножке  раковины,  вытерла
полотенцем руку, которая, соскользнув, попала в лужу крови.
   Действия,  предпринятые  Эйми  в  данный  момент,  были   не   вполне
осознанными, скорее  инстинктивными:  просто  крови  на  руках  быть  не
должно, вот и все! Когда она бросила полотенце на пол, то ощутила спазмы
в желудке.
   Эйми прислонила голову к краю раковины, закрыла глаза  и  постаралась
сдержать дыхание. После  казавшейся  бесконечной  паузы  она  попыталась
сглотнуть слюну, и ей это удалось. Еще одна пауза, похожая на  вечность,
- и она, уцепившись за раковину обеими руками, подтянулась изо всех  сил
и оказалась на ногах.
   Остается только гадать: что сделала бы Эйми, если  бы  ее  разум  был
ясным. С учетом особенностей ее  характера  и  интеллекта  вполне  можно
предположить, что она добралась бы до телефона и  позвонила  в  полицию,
скорее