угу.
   Архипов понятия не имел, куда девалась девочка Маша  Тюрина,  которую
он обещал Лизавете "не оставить", и кто теперь варит ей кашу.
   Ему не нравилось шевеление на площадке, было жалко Лизавету и досадно
на себя - он был так железобетонно убежден, что она просто  дура.  А  ее
предчувствие оказалось правильным, хотя ни дождь кровавый,  ни  затмение
небес так и не наступили.
   Черт бы  побрал  это  предчувствие!  Архипов  не  верил  ни  в  какие
предчувствия, а вот поди ж ты!
   Под вечер воскресенья явился сосед снизу.
   Архипов в это время поднимал штангу, слушал тяжелый рок,  грохотавший
в наушниках, и обнаружил  соседа,  отразившегося  в  настенном  зеркале,
совершенно неожиданно для себя. Настолько неожиданно,  что  гриф  штанги
выскользнул из его потных пальцев, стремительно проехал по предплечьям и
дал  Архипову  по  шее  в  полном  соответствии  с  законом   всемирного
тяготения, законом  сохранения  импульса,  законом  сохранения  массы  и
парой-тройкой  других  основополагающих  законов.  После   чего   штанга
грохнулась на пол.
   Старый дом содрогнулся, Архипов взвыл и  заматерился,  вытаскивая  из
ушей пластмассовые штучки вместе с тяжелым роком, засевшим внутри.
   - ...не заперта, - растерянно говорил сосед. Пока Архипов  не  вырвал
наушники, казалось, что тот просто шевелит  губами.  Теперь  выяснилось,
что он еще издает звуки. - Я вошел, я не думал, что вы заняты,  Владимир
Петрович.
   - Я свободен, - неизвестно зачем возразил  Архипов,  -  до  следующей
пятницы.
   - Почему... до пятницы? - неуверенно удивился сосед.
   - Вы ко мне по делу?
   - Да-да, - спохватился сосед, - именно по делу!
   - Тогда проходите туда, - Архипов  распахнул  двустворчатую  дверь  в
гостиную, - я сейчас.
   Шея болела, и стало ясно, что дальше будет только  хуже.  Завтра  он,
как новорожденный, не сможет самостоятельно держать голову, не говоря уж
о том, чтобы ее поворачивать. Однажды он уже ронял на шею штангу и знал,
что его ждет. Лучше бы не знать.
   Принимать душ было некогда, хотя он  взмок  от  волос  до  трусов,  и
пришлось наскоро полить себя из шланга, чего Архипов терпеть не мог.
   Неужели он вправду дверь не запер?! Все из-за того,  что  подглядывал
за соседской квартирой!
   Очень недовольный собой и жизнью, он достал  чистую  майку,  кое-как,
застревая в рукавах, напялил ее и вышел в гостиную.
   - Еще раз прошу меня... - с ходу начал сосед.
   - Все в порядке, - величественно остановил его  излияния  Архипов.  -
Хотите минеральной воды? Хорошая вода, - он  посмотрел  на  этикетку,  -
французская.
   Сосед  подозрительно  покосился  на  зеленую  бутылку  и  от  хорошей
французской минеральной воды отказался. Архипов  налил  себе  в  стакан.
Сильно газированная  вода  зашелестела  по  стеклу,  взорвалась  тысячей
мелких, почти невидимых фонтанчиков.
   Народная мудрость номер  один  -  если  тебе  навязали  разговор  или
встречу,  никогда  не  бери  инициативу  на  себя.  Сиди  тихо,  попивай
минеральную воду - желательно французскую, - смотри  доброжелательно.  И
помалкивай.
   Архипов потер шею. Сосед вздохнул. Пауза затягивалась.
   - Так что... э.. хм-м... что вы об этом думаете, Владимир Петрович?
   - О чем именно, Гаврила Романович?
   - Так вот... о соседке вашей, Лизавете Григорьевне?
   - Я думаю, что она умерла, Гаврила  Романович.  Сосед  дико  на  него
взглянул.
   - Да мы... знаем, - пробормотал он, - да мы, собственно, поэтому и...
идем.
   - Куда?
   - К вам и в... милицию...
   - Ко мне и в милицию идете? - поразился Архипов.
   - Сначала к вам, - признался сосед, - мы так...  решили.  А  потом  в
милицию.
   Народная  мудрость  номер  два  гласила  -  никогда  не  вдавайся   в
подробности, если вопрос не имеет к  тебе  отношения.  Собака  не  может
читать. Она поноску несет, дом стережет, воров пугает,  будет  с  нее  и
этого...
   Архипов  молчал.  Сосед  завздыхал  с  утроенной  силой,  как   будто
заработал  пресловутый  отбойный  молоток  на  строительстве  подземного
гаража. Отбойный молоток или паровая машина Уатта. Или кого там?..
   - Владимир Петрович, - умоляюще начал он, - мы не знаем,  что  теперь
делать... Вы же видите, что происходит! Этого  никак  нельзя  допустить!
Никак! Еще чуть-чуть, и поздно будет, а  вы  единственный  человек,  кто
хоть как-то!.. Мы же не можем пойти в Воронью слободку!
   Вороньей слободкой в подъезде называлась та самая  веселая  квартира,
единственная оставшаяся не расселенной, в которой  обитали  коммунальный
слесарь с супругой-ударницей и внуками Колькой и  Лехой  и  еще  полтора
десятка персонажей.
   - Мы же не можем туда пойти! - поднажал сосед.
   - А... зачем вам туда идти? Вы же хотели идти в милицию,  -  напомнил
Архипов.
   - Значит, вы согласны? - возликовал сосед Гаврила Романович.  Архипов
никак не мог вспомнить его фамилию - Я тоже уверен, что надо  непременно
в милицию, иного пути нет! А Генрих Павлович с третьего  этажа  уверяет,
что милиция в данном случае нам никак не поможет, и Бригитта Феликсовна,
его супруга, порекомендовала посоветоваться  с  вами.  Значит,  вы  тоже
считаете, что мы должны обратиться?
   - Вы вполне можете обратиться, - уверил его Архипов и потер шею.
   - А вы... подпишете?
   - Что?
   - Заявление.
   - Какое заявление?
   - В милицию. Подпишете?
   - А о чем мы будем заявлять?
   - Как о чем? - поразился сосед. - Не о чем, а о ком! Конечно, о вашей
соседке!
   - Покойной? - уточнил Архипов.
   - Да нет! - начал слегка  сердиться  сосед  Гаврила  Романович.  Как,
бишь, его фамилия?.. - О ныне здравствующей, конечно!
   Вот тут Архипов наконец-то понял, что совсем увяз. То есть абсолютно.
Догадаться, о чем идет речь, на этой стадии было уже невозможно.
   Пришлось сдаться, несмотря на народную мудрость и на ту  собаку,  что
не могла  читать.  Архипов  прислушался  -  его  собственная  собака  не
подавала никаких признаков жизни из-за прикрытой двери в спальню.
   "Значит, на кровати валяется", - решил Архипов.
   - Гаврила Романович, - попросил он, - давайте все сначала.  Я  что-то
упустил. Зачем нам в милицию и при чем здесь соседка?
   - Да кто же еще?! - воскликнул сосед и даже привстал. - Ну,  конечно,
она!  Лизавета  Григорьевна  со  странностями   была,   несомненно,   со
странностями, но человек пожилой, уважаемый, а сейчас!..
   - Что сейчас?
   Придерживая кресло под худосочным задом, Гаврила Романович просеменил
поближе, опустил кресло на паркет, а себя в кресло, и весь  вытянулся  в
сторону Владимира Петровича.
   - Это же... секта! - тревожно зашептал он. - Самая натуральная секта!
   - Где? - удивился Архипов  и  даже  оглянулся  по  сторонам.  В  зоне
видимости никакой секты не оказалось.
   - На вашей площадке! Господи, Владимир Петрович! Вы вчера вечером  не
слышали... песнопений?
   Песнопения, которые вчера вечером слушал  Архипов,  исполняла  группа
"Led Zeppelin".
   - Вчера весь вечер и почти всю ночь! Они... пели. В квартире Лизаветы
Григорьевны. И накануне. А эти люди на площадке? Я  сегодня  возвращаюсь
из булочной, а они сидят на полу! Прямо на полу! На  таких  циновках,  и
все что-то жуют!
   - "Дирол - сладкая черешня"? - предположил Архипов.
   - Вы  напрасно  иронизируете,  Владимир  Петрович!  Если  они  решили
завладеть квартирой, нам не будет покоя никогда! Во всех  газетах  пишут
про секты, какую страшную они представляют опасность для  всех!  А  если
это... сатанисты?! Это же скопление зла!
   "Сущность разрушения,  -  вспомнилось  Архипову.  -  Силы  зла.  Нож,
похожий на хлебный, предвестник смерти".
   Лизавета умерла. Нож был прав, а он, Архипов, не прав.
   - Да, - неожиданно для  себя  согласился  он,  -  да.  Какие-то  люди
действительно приходят. Вчера я целый день был дома и... да.
   - Владимир Петрович, - взмолился Гаврила Романович, - дорогой вы мой!
Что же нам делать? Если они облюбовали квартиру для  своих...  ритуалов,
мы пропали! Начнется  воровство,  бандитизьм,  -  он  так  и  сказал,  с
ударением на "изьм", - наркотики, боже избави! Это она их  привела!  Еще
покойницу не схоронили, как она уже  привела  секту!  Конечно,  квартира
теперь свободна! Что хочешь, то и  делай!  А  она  одна  осталась  -  ни
тормозов, ничего!
   - Кто - она? - осведомился  Архипов,  подозревая,  что  речь  идет  о
девочке-сироте Маше Тюриной.
   - Племянница, конечно! Мы, соседи, решили обратиться  в  милицию,  но
для начала поговорить с вами. Это Бригитта Феликсовна посоветовала.  Ну,
как? Подпишете заявление?
   Архипов перевернул бутылку. Вода плеснула, зашуршала, осела на чистом
стекле пузырьками. Архипов задумчиво смотрел, как они лопаются.
   Девочка-сирота   влипла   в   неприятности   гораздо   быстрее,   чем
предполагала ее прозорливая тетя или бабка. Какие-то люди  действительно
толпились на лестничной площадке,  и  их  количество  явно  превосходило
возможное число скорбящих Лизаветиных друзей и подруг. И вид у  них  был
странный - правду сказал Гаврила Романович.
   Как же его фамилия?.. Какая-то государственная фамилия -  Гимнов  или
Гражданинов?..
   - Владимир Петрович! - взмолился сосед.  -  На  вас  одна  надежда  и
осталась! Вы у нас самый уважаемый человек в доме. - Архипов усмехнулся.
- Вы же всегда помогаете! Вы же по-соседски никогда не  отказываете!  Вы
же тут ближе всех к...
   - Нехорошей квартире, - подсказал самый  уважаемый  человек  во  всем
доме.
   - Нехорошо, нехорошо в квартире!  -  моментально  согласился  Гаврила
Романович. - Это уж  точно!  Что  хорошего!  Бригитта  Феликсовна  вчера
пыталась выяснить у них, что они тут делают, и  милицией  пригрозила,  и
управдомом, а они улыбаются только и молчат! Это она так сказала, я  сам
ничего не видел и не заговаривал и вообще  считаю,  что  с  ними  нельзя
разговаривать! Только силой, только силой! И за сто первый километр!
   - А вы знакомы с... племянницей? - неожиданно перебил его Архипов.
   Гаврила Романович махнул рукой:
   - Видел в подъезде и на улице несколько раз.
   - Сколько ей лет?
   - Лет? - удивился Гаврила Романович. - Не знаю. Лет тридцать.  Может,
тридцать пять.
   - Или пятьдесят? - задумчиво предположил Архипов.
   Конечно, он уж сообразил, что девочка Маша давно выросла из песочницы
и вряд ли теперь ходит с синим пластмассовым ведерком,  но  то,  что  ей
тридцать лет - или даже тридцать пять, - Архипова поразило.
   Он ведь дал обещание "не оставить". Он даже написал это на бумажке  и
сунул Лизавете в физиономию. Как он станет опекать женщину тридцати пяти
лет?! Зачем ее опекать?! Лизавета все повторяла, что "девочка пропадет",
но в тридцать пять - хорошо, пусть в  тридцать!  -  девочки  уже  вполне
самостоятельны.  Если  она  решила  продать  квартиру,  бросить  работу,
очиститься  и  уйти  в  секту,  чтобы  там,  на   свободе,   предаваться
песнопениям,  которые  слышал  Гаврила  Романович,  значит,  Архипов  ей
помешать не сможет. Даже смешно надеяться.
   Тем не менее соседи надеялись, а Лизавета взяла с него  обещание  "не
оставить девочку", и он его дал, черт возьми! Хорошо, что  у  него  душа
кедра, а не носорога. Была бы носорога, он бы сейчас  кого-нибудь  точно
боднул.  Например,   Гаврилу   Романовича   -   Думцева,   Министерских,
Беззаконова?..
   - Милиция нас не спасет,  -  поморщившись,  сказал  Архипов  и  одним
движением вылил в  горло  остатки  колючей  французской  воды,  -  права
Бригитта  Феликсовна.  В  конце  концов,   ничего   противоправного   не
происходит.
   - Как?! - поразился Гаврила Романович. - А секта?!
   - У них в  паспортах  не  написано,  что  они  секта!  Скорее  всего,
указано, что прописаны на Сиреневом бульваре, дом триста пятьдесят,  или
на улице Бориса Галушкина, и вполне законопослушны!
   - Так... что же делать? - упавшим голосом вопросил Гаврила  Романович
и дрогнул тощим телом, как будто уже влекомый  невидимыми  сектантами  к
жертвенному костру.
   - Я поговорю с племянницей, - объявил Архипов. - Постараюсь выяснить,
что это  за  люди  и  какие  у  нее  планы  в  отношении...  квартиры  и
песнопений.
   - Только, пожалуйста,  если  можно,  сегодня,  -  просвистел  Гаврила
Романович тревожно, - прямо сегодня, не откладывая, а то завтра  вам  на
службу, а там, кто знает!..
   - Сегодня, - пообещал Архипов и посмотрел на часы, - если  она  дома,
конечно.
   Гаврила Романович заблагодарил, закланялся и стал отступать в сторону
входной двери. Архипов надвигался на него - как гора на муравья.
   Когда дверь захлопнулась, вспомнилась наконец неуловимая фамилия.
   Соседа звали Гаврила Романович Державный.
   Державный, а вовсе не Беззаконных!
   Архипов полежал в  ванне  с  книжечкой  -  роман  моднейшего  Гектора
Малафеева "Испражнения  души".  Сам  Гектор  был  изображен  на  лаковой
обложке, которую хотелось лизнуть, - шляпа, поднятый  воротник,  прищур,
контур  щеки,  сигаретка.  В  линии  сочных  губ,  держащих   сигаретку,
известный цинизм и усталость, намек на пресыщенность.  Красота.  Архипов
любил  красоту.  Примерно  на  пятнадцатой  странице  в  ванную   пришла
архиповская собака, вдоволь навалявшаяся на  диване.  Она  приблизилась,
посопела и сунула холодный нос прямо Архипову в ухо.
   Гектор  Малафеев  в  это  самое  время  составил  из  трехбуквенного,
известного всем с третьего класса слова перевернутую пирамиду и  галопом
несся с верхней ее части, где оно было только одно,  в  нижнюю,  где  их
насчитывалось штук двадцать. Архипов за ним  не  поспевал.  Да  и  слово
было, скажем так, излишне затасканным. Слишком уж  часто  встречающимся.
Несколько передержанным, как разбухший огурец в бочке с рассолом.
   Для того чтобы публично выразить свои мысли именно  этим  словом,  уж
лет десять не нужно никакого  "гражданского  мужества".  Может,  поэтому
супер - пирамида не  вызвала  в  душе  Архипова  должного  восторженного
содрогания, и он обрадовался, что пришла его собака.
   - Привет, - поздоровался Архипов.
   Пес понюхал пену, брезгливо поморщился и мотнул лобастой башкой.
   - Не нравится? А по помойкам шастать, значит, нравится?
   Пес  тяжело  плюхнулся  на  задницу,  зевнул  и  лязгнул  чудовищными
челюстями.
   Порода  называлась  английский  мастифф  и   относилась   к   разряду
гигантских. Складки палевой лоснящейся шерсти прикрывали сто килограммов
мускулов и литой плоти.
   Мастиффа подарил партнер-англичанин,  страшно  гордившийся  тем,  что
придумал такой отличный подарок.
   Архипов назвал его Тинто Брасс - не англичанина, понятно, а пса -  за
томный   взор   и    потрясающую    целеустремленность    в    отношении
противоположного пола, проявившуюся еще в детские годы, как  страсть  ко
всякого рода революциям у маленького Володи Ульянова.
   Когда Архипов в первый раз приехал с Тинто  Брассом  на  свою  бывшую
дачу в гости к бывшей жене, бывшая теща засела на втором этаже и кричала
оттуда, что ни за что не спустится, пока  бывший  зять  не  увезет  "это
чудовище". Чудовище валялось на боку,  занимало  полтеррасы,  и  палевые
лапы толщиной с хорошо развитую мужскую руку протянуло на середину пола,
и теперь они всем мешали ходить. Впрочем, никто и не ходил, все боялись.
   - Если опять на кровати валялся, - пригрозил Архипов Тинто Брассу,  -
я тебя выдеру.
   Тинто покосился на хозяина, ухмыльнулся и отвернулся.
   - Сейчас пойдем к девочке Маше Тюриной, - сообщил  хозяин  и  положил
Гектора Малафеева на деревянный  стульчик  страницами  вниз,  сигареткой
вверх. - Девочка Маша перепугала  всех  соседей,  а  мы  обещали  ее  не
оставить.
   Тинто Брасс вздохнул. Лично он ничего  не  обещал  и  визиту  к  Маше
предпочел бы прогулку по Чистым прудам.
   Архипов вылез из воды, голый и мокрый прошлепал к телефону  и  набрал
номер  соседской  квартиры  -  чтобы  некуда  было  отступать.  Идти   к
малахольной сектантке Маше не хотелось не только Тинто Брассу.  Архипову
не хотелось тоже.
   Долго никто не отвечал,  а  потом  трубку  сняли,  и  слабый  голосок
пропищал:
   - Алло...
   - Здравствуйте, - сказал Архипов очень твердо, - меня зовут  Владимир
Архипов, я ваш сосед. Я могу зайти к вам минут через пятнадцать?
   В трубке  немедленно  наступила  глубокая  тягучая  тишина.  Народная
мудрость номер три - умей держать паузу, особенно если не  ты  ее  взял.
Держи до последнего и не суетись.
   Архипов не суетился.  Он  переступил  на  ковре,  изучил  собственные
мокрые следы, почесал бровь, переложил мобильный телефон с одного  места
на другое, вытянув шею, посмотрел, что там делает в ванной Тинто  Брасс,
и только тогда в трубке снова запищало:
   - А... зачем?
   - Что? - не понял Архипов.
   - Зачем вы... хотите зайти?
   - Я зайду поговорить с вами, если вы Маша Тюрина. Вы Маша  Тюрина?  -
Он поймал себя на том, что  говорит  медленно  и  раздельно,  словно  не
слишком надеясь на то, что Маша понимает человеческую речь.
   - А... зачем вам со мной говорить?
   - Я обещал Лизавете Григорьевне.
   - Обещали... поговорить... со мной?
   - Послушайте, уважаемая Маша Тюрина, - рассердился Архипов, - давайте
встретимся  и  все  обсудим.  Собственно,  я  затем   и   звоню,   чтобы
договориться о встрече. Вы меня понимаете?
   Маша Тюрина еще некоторое время молчала, как будто обдумывала теорему
Больцано - Вейерштрассе, потом неожиданно пришла в сознание и пропищала,
что Архипов может зайти.
   - Ну, слава богу, - похвалил Машу Владимир Петрович и повесил трубку.
   Как он станет с ней разговаривать, если  она  двух  слов  связать  не
может?! Вдруг у  нее  замедленное  развитие  или  поражение  центральной
нервной системы? Или она алкоголичка? Или фанатичка  -  не  зря  Гаврила
Романович слышал  песнопения,  а  Бригитта  Феликсовна  видела  "странно
улыбающихся" людей!
   Натягивая  джинсы,  Архипов  думал,  что,   пожалуй,   напрасно   так
легкомысленно отнесся к беспокойству Гаврилы Романовича, и  почувствовал
свое собственное беспокойство.
   Оно всегда возникало в  одном  и  том  же  месте  -  в  позвоночнике,
примерно в середине спины, и оттуда быстро растекалось вверх и вниз.
   Если у Маши не все дома, быть беде.
   Жить на одной лестничной площадке - дверь в дверь - с  душевнобольной
членшей "Белых братьев", "Звездных  сестер"  или  "Небесных  странников"
невозможно.  Избавиться  от  них  крайне  трудно  -  как  тараканы,  они
немедленно   заполняют   весь   предоставленный   объем,   размножаются,
укрупняются, входят во вкус.  Тихий  и  чинный  подъезд  -  коммунальный
слесарь и его супруга, последние из могикан, не в счет -  превратится  в
проходной двор, соседняя квартира - в ночлежку для  "братьев,  сестер  и
странников". Архипову придется или платить милиции взятки, чтобы  "взяли
на контроль", или разбираться собственными силами - ни того, ни  другого
ему не хотелось.
   Что за Маша Тюрина?! Откуда у нее такая прыть?
   Лизавета, хоть и была со странностями, но ни  "братья",  ни  "сестры"
при ее жизни на площадке отродясь не появлялись.
   Архипов подумал-подумал и вместо майки натянул классическую и  чинную
рубаху с длинными рукавами. Кто ее знает,  эту  Машу!  Может,  и  впрямь
душевнобольная!
   Заслышав, что стукнула дверь гардероба,  из  ванной  показался  Тинто
Брасс. Взгляд у него был вопросительный.
   - Я раздумал, - объявил ему Архипов, - ты  в  гости  не  идешь.  Маша
Тюрина тебя принять не может. Еще очень большой  вопрос,  может  ли  она
принять меня.
   Тинто Брасс подошел и стал смотреть на  Архипова  в  зеркало.  Рубаха
оказалась с дырками для запонок, и нужно  было  или  вдевать  эти  самые
запонки, или искать другую рубаху.  Архипов  подумал-подумал  и  закатал
рукава. А что? Может, он сию минуту стирал? Или мыл? Или красил?
   - Вернусь через десять минут, - пообещал он мастиффу.  -  Если  будут
звонить, отвечай, что я пошел в библиотеку, и записывай фамилии.
   Тинто Брасс пообещал, что все исполнит в точности.
   - Вот и хорошо.
   Архипов открыл