арин, -  сказал  Архипов  терпеливо,  -  я  тебя  в
отделение сдам в два счета! Тут у нас что такое?  Тут  у  нас  кража  со
взломом? Это хорошее дело - кража со взломом! На тебя, урода, все кражи,
какие только произошли в районе с девяносто восьмого  года,  повесят,  и
сядешь ты лет на семь как минимум. Я ж тебя с поличным поймал!
   - Я не крал! - заскулил юнец. - Ничего не крал я!
   - И дверь тоже не ломал?
   - Дверь открыта была!
   - Как тебя зовут?
   - Макс!
   - Фамилия?
   - Хрусталев!
   - Макс Хрусталев - шикарно, - оценил Архипов. - Откуда прибыл?
   - Из... Сенежа.
   - Где это?
   - Где Литва.
   - Литва-а? - удивился Архипов. - Ты, выходит, иностранец, Макс?
   - Да уберите вы ее!
   - Фу, Тинто!
   - Не иностранец я! Сенеж с нашей стороны! Не с той!
   - Ты профессиональный жулик? Вор в законе?
   - Я не жулик!! Як... родственнице!  К  Маньке!  А  ее  нет!  А  дверь
открыта! А тут вы со своим... со своей!
   - А... Манька? - быстро спросил Архипов.  -  Родственница  твоя?  Она
знала, что ты должен прибыть с визитом? - Чего?
   - Того! Ты без предупреждения приехал?
   - Ну да! Я же и говорю!  Дверь  открыта  была!  Я  звонил.  Никто  не
открывал. Я дверь подергал,  а  она  открылась!  Я  думал,  может,  спит
Манька, а дверь забыла запереть! И вошел! А тут вы!
   Архипов немного подумал. Рассказ звучал убедительно. На  члена  секты
"Звездные братья" или "Сестры Иеговы" юнец не тянул. Хотя кто их  знает,
членов-то...
   - Покажи билет.
   - Чего?!
   - Покажи мне билет на поезд.  Или  ты  из  своего  Сенежа  аэропланом
Добирался?
   - Нету у нас никаких... планов, - пробормотал юнец и полез  в  карман
замызганной куртчонки. - Зачем билет-то?! Сказано, не жулик!
   Билет нашелся, и Архипов внимательно его изучил.
   Юнец с ненавистью посмотрел на непринужденного Тинто Брасса, и  потом
- с такой же - на Архипова.
   - А что? - вдруг спросил он убито. - Манька тут... не живет больше?
   - Манька - это Тюрина Мария  Викторовна?  -  Архипов  сунул  билет  в
карман джинсов.
   - Ну да.
   - Еще утром жила тут.
   - А вы... кто? Ейный муж, что ли?
   - Я ейный сосед, - представился Архипов, -  Владимир  Петрович  зовут
меня. Неудачно очень ты прибыл. У Марии  Викторовны  тетушка  умерла,  а
сама она как раз сейчас на работе. Так  что  придется  тебе  на  лавочке
дожидаться. У метро. Квартиру я закрою.
   Юнец моргнул. У него был вид человека, который из последних сил  брел
до убежища и добрел, а оказалось, что это никакое не  убежище,  а  груда
пустых коробок, издалека казавшаяся домом. Архипов решил, что он  сейчас
заплачет.
   Сочувствовать юнцу ему не хотелось. Ему вообще ничего не  хотелось  -
только бы убраться отсюда обратно в  собственную  жизнь,  в  собственную
постель и перестать играть в Робин Гуда.
   Хватит пока. Для одной ночи даже слишком.
   - А можно я тут посижу? -  спросил  юнец  умоляюще  и  носом  шмыгнул
умоляюще. - Я, ей-богу, ничего не трону! Ничегошеньки!  Я  прямо  тут...
посижу, и все. Можно, а?
   - Нет, - буркнул Архипов, - нельзя.
   Юнец несколько секунд смотрел на  него,  а  потом  тяжело  завозился,
поднимаясь.
   - Может, вы за мной последите, а я посижу?
   - Я не стану за тобой следить.
   - А ваша собака... не может последить? - Видно было, что ему очень не
хочется на лавочку у метро.
   - Моя собака сейчас вместе со мной пойдет в мою квартиру, и мы  ляжем
спать. Предупредил бы Марию Викторовну заранее, и ты бы спать лег.
   - Да не мог я ее предупредить!
   - Почему?
   - Потому что не мог!
   "Кто открыл дверь? - думал Архипов. - Или она сама  забыла  запереть,
когда уходила на работу?"
   - Где твои вещи?
   - Все на мне! - огрызнулся юнец. Архипов посмотрел.
   - Не густо.
   - Мне подходит! Сам небось ва-аще голый! - Теперь,  когда  лавочка  у
метро стала неотвратимой реальностью, он хорохорился.
   Архипов и вправду был в одних только джинсах и  теперь  сильно  мерз,
так  что  волосы  на  руках  стояли  дыбом  и  кожа  собралась   мелкими
пупырышками.
   - А в подъезд ты как попал?
   Юнец с шикарным именем Макс Хрусталев сделал вид, что  не  расслышал.
Слышал, слышал, а теперь внезапно перестал.
   - Я спрашиваю, как ты попал в подъезд?
   - Через дверь.
   - А Гурий Матвеевич, конечно, решил, что ты почтальон или слесарь  из
жэка. Да?
   - Не знаю я никакого Матвеича...
   - Ты как в подъезд попал? - душевно  спросил  Архипов  и  душевно  же
положил юнцу руку на локоть. Локоть был острый  и  угловатый,  весь  как
будто составленный из палочек и спичечек. Ладонь Владимира  Петровича  -
шире раза в четыре.
   - В окно! - выпалил юнец, дернул локоть и от этого движения повалился
прямо на Архипова. Тот поморщился и, дернув за куртчонку, придал  тощему
телу вертикальное положение.
   - Под носом у Гурия Матвеевича лез?
   - Я подождал, пока он заснет! - закричал Макс и, кажется,  всхлипнул.
- Я долго сидел! Я под окном сидел! А он все не спал! Он  все  чай  пил,
зараза!
   Старик пил чай. На столе в его  каморке  стоял  блестящий  самовар  и
выдыхал вкусные облака пара. Еще были широкая чашка с  блюдцем,  похожая
на тазик, банка с темным вареньем - из банки торчала  большая  ложка,  -
желтый сыр на салфетке и толстый, густо обсыпанный  маком  бублик.  Макс
сидел под окном, слышал, как  звякает  ложка,  шумит  самовар,  вздыхает
старик, и ему так хотелось есть, что мутилось перед глазами и  слюна  не
помещалась во рту. А старик еще газету читал, и отламывал от бублика,  и
клал на него толстый сыр, и это невозможно было вынести.
   Сколько же он не ел? Дня два? Нет, три. Точно три.
   Как сбежал из дома, так и не ел. Украсть не умел.  Попросить  боялся.
Он только думал, как поест у Маньки. Маньки  нет,  а  есть  этот,  почти
голый, здоровенный, страшный. Что теперь делать?
   - Ну, ладно, - согласился "здоровенный и страшный", - в  окно  так  в
окно. Пошли, парень.
   Он выключил в комнате свет, зажег фонарь и позвал свою собаку. Собака
тяжело потрусила по коридору и  выскочила  на  площадку.  Возле  входной
двери  Архипов  задержался.  Замок  был  новый,  солидный,  с  блестящей
титановой  полоской.  Он  действительно  запирал   дверь.   Только   вот
захлопнуть ее никак нельзя. Ее можно закрыть, повернув ключ. Закрыть,  а
не захлопнуть. Архипов подергал  замок  туда-сюда,  потом  пооткрывал  и
позакрывал дверь.
   - Чего? - спросил Макс Хрусталев петушиным басом. Архипов промолчал.
   Тинто Брасс  замер  у  распахнутой  двери  в  свою  квартиру  и  тоже
посмотрел на хозяина.
   Архипов сквозь зубы произнес  пространную  тираду.  Юнец  гоготнул  и
смолк.
   - Так, - сказал Архипов. Все-таки он никогда не забывал о том, что он
- вожак. - Тинто, ко мне!
   Пес подошел, глядя вопросительно.
   - Лежать, - велел Архипов и показал на соседскую дверь, - сторожить!
   Тинто Брасс длинно вздохнул, потоптался и с шумом рухнул на  вытертый
коврик.
   - Молодец, - похвалил Архипов, - а ты давай за мной!
   - Куда... за вами? - мгновенно перепугался Макс. - Я за вами не хочу!
   - Я тоже не хочу, - признался Архипов,  -  но  ничего  не  поделаешь.
Давай, давай!
   Он подтолкнул юнца в спину,  еще  раз  оглянулся  на  площадку,  где,
развалившись, лежал Тинто Брасс, и прикрыл за собой дверь.
   Черная тень в остроконечном колпаке шевельнулась в чернильном сгустке
тьмы на лестнице. Шевельнулась и стала медленно отступать. Тинто  поднял
голову.
   - Хорошая  собачка,  -  прошелестела  тень  едва  слышно,  -  хорошая
собачка.
   Тинто молчал, только смотрел настороженно. Тень  еще  шевельнулась  и
пропала, проглоченная мраком.
 
*** 
 
   Первым делом Архипов натянул  свитер.  Шерсть  неприятно  кололась  и
терла кожу, как будто ставшую слишком тонкой. Вот как замерз!
   - Значит, так, - приказал он, вытаскивая из гнезда телефонную трубку,
- никуда не ходи. Садись здесь и сиди. Ему не  хотелось,  чтобы  прыткий
юноша Макс Хрусталев спер у него из дома что-нибудь ценное.
   - Больно мне надо ходить! - огрызнулся тот и приткнулся  на  стул.  И
огляделся с первобытным любопытством. От любопытства он даже на  минутку
позабыл, что голоден и от голода шумит в голове и сводит желудок.
   Ему показалось вдруг, что он попал в телевизор.
   Вот он уходит из дома, и едет на вокзал в раздолбанном автобусе номер
три, и мается в кассе между бабками  в  платках  и  потными  мужиками  с
мешками на плечах, и покупает билет в общий вагон - у него были  деньги,
немного,  заработанные  прошлым   летом,   когда   приезжали   строители
ремонтировать храм Петра и Павла на  рыночной  сенежской  площади.  Макс
Хрусталев толкался у них довольно долго, и от нечего делать они  научили
его штукатурить. Хорошие были рабочие, откуда-то издалека, из  Ашхабада,
что ли. Пили мало  -  или  совсем  не  пили,  вот  чудеса-то!  -  носили
брезентовые  комбинезоны,  не  разговаривали  почти,  ели  аккуратно   и
обстоятельно, как будто делали важное дело, - голод опять скрутил в узел
живот, - а по  вечерам  молились.  Бригадир  Рахим,  самый  бородатый  и
суровый, водку, которую несли со всего города - мало ли чего в хозяйстве
нужно, то крышу перекрыть, то канаву  выкопать,  то  камень  из  огорода
откатить, - возвращал всегда с одними и теми же словами: "Нам  Аллах  не
велит", а за крышу или канаву брал деньгами и натурой - молоком,  медом.
Мяса тоже не брал.
   Петра и Павла невиданные рабочие облагородили очень быстро,  к  осени
уж все сделали и укатили. Макса научили штукатурить, а  потом  заплатили
за работу. Целых триста рублей заплатили. На сто Макс купил себе куртку,
сто отдал матери, надеясь ее задобрить, а сто приберег. Билет до  Москвы
примерно так и стоил, но ушлый и тертый Макс знал, что в Москве есть еще
метро, в которое без денег ни за что не пустят, и всю дорогу не ел и  не
пил, проверял карман, лежа на  третьей  полке,  а  теперь  вот  попал  в
телевизор.
   В  этом  телевизорном  нутре  жизнь  устроена  совсем  не  так,   как
настоящая, снаружи.  Здесь  был  коричневый  ковер,  а  перед  дверью  -
полукругом - блестящая плитка: просторные стены, а на стенах  картины  -
загляденье, ничего не поймешь! - широкий  диван,  высокие  стулья  перед
длинной и узкой штуковиной. В Сенеже такую штуковину он видел  только  в
баре. Бар назывался "Хилтон" и имел нехорошую репутацию. Еще  здесь  был
низкий  столик  с  бумагами,  разлапистые  кресла,  огромный  серебряный
телевизор на низких блестящих ногах, а за спиной у Макса оказалась вроде
бы кухня - все синее с желтым,  новое,  сверкающее,  как  будто  тут  по
правде никто не живет. Не выпуская из  виду  гостя,  Архипов  выудил  из
нижнего  ящика  обувной  полки  огромный  растрепанный  справочник  "Вся
Москва" и кинул его на стойку. Гость вздрогнул, как будто Архипов  "Всей
Москвой" дал ему по голове.
   - Когда собираешься  к  родственникам  в  гости,  -  сказал  Архипов,
распахивая холодильник,  -  предупреждать  надо.  Повезло  тебе,  что  я
добрый, сильный и справедливый, как Робин Гуд.
   - Вы как Робин Гуд? - не поверил юнец.
   - Я. Ботинки сними и руки вымой. Ты что, навоз возил?
   - Не возил я навоз!
   - А по-моему, возил.
   Один о другой Макс Хрусталев стащил ботинки,  извиваясь  всем  телом,
слез с высоченного стула и поплелся к  раковине.  Крана  не  было.  Была
диковинная  плоская  ручка,   в   которой   отражалась   уменьшенная   и
перевернутая люстра.
   - Вверх.
   - Чего?
   - Вверх тяни.
   Он потянул, и вода неистово брызнула в разные стороны, широким веером
вылетела из раковины и залила Максу штаны.
   - Да не так сильно!..
   - Чего?!
   Архипов подошел и закрыл кран. И снова открыл:
   - Руки мой - чего, чего!
   Макс послушно стал намыливать руки. Штаны  спереди  стали  совершенно
мокрые, да еще на пол налилась небольшая лужица.
   - А теперь чего?
   - А теперь вытирай.
   - Чем?
   - Вон салфетки.
   Целая катушка толстых и мягких салфеток  была  надета  на  деревянный
фигурный штырь, торчавший  из  стойки.  Макс  вытер  руки  и  растерянно
посмотрел на Архипова.
   - Садись, - раздраженно сказал тот, - черт, навязался на мою шею!
   - Я вам не навязывался!
   - Еще как навязался!
   Макс снова влез на стул, и перед  носом  у  него  очутилась  огромная
тарелка с розовыми кусками мяса  и  желтыми  кусками  сыра  -  куда  там
старику  с  его  бубликом!  Вместо  хлеба  в  плетенке  лежала   длинная
поджаристая палка, огромные ломти. Эти ломти  пахли  так,  как  пахло  в
Сенеже возле хлебозавода. Макс икнул.
   - Ешь, - велел Архипов и отвернулся.
   Макс снова икнул. Руки затряслись и похолодели, в глазах поплыло. Так
у него плыло в глазах только один раз.  Когда  он  на  спор  с  пацанами
закурил сразу шесть папирос  и  выкурил  их  до  конца.  Макс  судорожно
выпрямился и задышал открытым ртом, разевая его, как рыба, и по-рыбьи же
тараща мутные глаза. Все-таки он справился с собой, муть  откатилась  от
головы, ему удалось протянуть руку к ломтю поджаристого хлеба, и он стал
жевать, отрывая зубами огромные куски  и  стараясь  глотать  не  слишком
шумно.
   Архипов на середине  открыл  толстенный  справочник  и  стал  листать
тонкие,  мелко  напечатанные  страницы.  Ему  нужны   были   медицинские
учреждения.
   Юнец затолкал в рот последний кусок хлеба и сразу же схватил  второй.
Почему-то он ел только хлеб, а сыр и мясо не трогал.
   Архипов нашел больницу номер пятнадцать,  отчеркнул  ручкой  номер  и
позвонил. В приемном покое - ясное дело! - никто не знал  ни  про  какую
Марию Викторовну Тюрину, и он едва выпросил телефон какого-то отделения,
откуда его послали в хирургию, и в хирургии никто долго не брал  трубку,
и он снова набрал, решив, что ошибся, и снова ждал.
   Юнец добрался наконец до сыра и мяса,  рвал  их  зубами,  глаза  были
бессмысленными.
   - Хирургия, але! - ответил тусклый голос, который Архипов  немедленно
узнал.
   Узнал и покосился на часы - ровно три.
   - Здравствуйте, Мария Викторовна, -  сказал  он  любезно.  -  Архипов
Владимир Петрович вас беспокоит, сосед.
   - Кто-о? - оторопело спросили из трубки.
   - Архипов, говорю! - Он слегка повысил голос. - Мария  Викторовна,  к
вам родственник прибыл. Погостить. Именует  себя  Макс  Хрусталев.  Пока
гостит у меня.
   В хирургии воцарилось молчание. Памятуя народную мудрость номер три -
о паузе, которую нужно держать,  -  Архипов  посмотрел  на  родственника
Марии Викторовны, а потом на чайник. Родственник жадно и  некрасиво  ел.
Чайник готовился закипеть, шумел громко и уверенно.
   Архипов достал с полки чашку, сахарницу и коробку с чайным  пакетами.
Мария Викторовна все молчала.
   - Вы... - помолчав  еще  немного,  выдавила  она,  -  вы  ошибаетесь,
наверное. У меня нет никаких родственников.
   - Господин Хрусталев вам не родственник?
   Вышеупомянутый  господин  вдруг  перестал  жевать  и   уставился   на
Архипова. В глазах у него больше не было голодной мути, только, пожалуй,
страх.
   - Я...не знаю.
   - Не знаете, родственник он или нет?
   - Почему он... у вас?
   - Поначалу он был у вас, - заявил Архипов. - Я валандаюсь с  ним  уже
час.
   - Почему вы с ним... валандаетесь?
   - Потому что среди ночи залаяла моя собака!  Дверь  в  вашу  квартиру
была открыта. Я вошел и нашел на полу родственника. Если он родственник,
конечно.
   - Как - открыта?! - вскрикнула Мария  Викторовна  во  весь  голос.  -
Почему открыта?!
   - Вот этого я не знаю, - признался Архипов. - Так он родственник  или
нет?
   - Да, - произнесла она устало, - это мой брат.
   - Вот как, - изумился Архипов. - А я что-то слышал о том, что  у  вас
нет кровных родственников.
   - Есть, - сказала она. - Он все еще у вас?
   - Где же ему быть!
   - Дайте ему  трубку,  -  распорядилась  она,  и  Архипов  разозлился.
Бесцеремонность всегда его раздражала.
   - Это вас, - сказал он юнцу и сунул ему трубку.
   - Да, - пробасил юнец, с трудом проглотив  очередной  кусок  мяса.  -
Манька, это ты?
   Архипов прикидывал, чего бы ему выпить - чаю, кофе или коньяку,  -  и
решил, что кофе. Все равно не спать!
   Юнец слушал, что ему говорила Манька, недолго. Архипов даже не  успел
насыпать в кружку кофейной крошки.
   - Она теперь вас просит.
   Пластмасса, там, где ее держал Макс Хрусталев, была теплой и влажной.
Архипову не хотелось ее трогать, и он прижал трубку плечом.
   - Ну что, Мария Викторовна?
   - Я сейчас приеду,  -  быстро  сообщила  она.  -  Вы  меня  извините,
Владимир Петрович, пусть он еще у вас побудет.
   - У меня?! - поразился Архипов.
   Он наивно надеялся, что остаток ночи проведет в собственной  постели,
а не в обществе брата "бедной девочки" Маши Тюриной.
   - Да, - нетерпеливо сказала она, - не пускайте его в мою квартиру!  Я
вас умоляю, пожалуйста!
   - А я что должен с ним делать?!
   - Ничего! Ничего. Я сейчас приеду и уведу его.  Он  не  должен  здесь
оставаться.
   - Сейчас - это когда? - уточнил Архипов, злясь все сильнее.  -  Кроме
того, моя собака сторожит вашу квартиру.  Мне  хотелось  бы  забрать  ее
обратно.
   - Я... я постараюсь побыстрее. Только отпрошусь и...
   - Так, - заявил Архипов твердо. Все же  он  был  вожак.  Может  быть,
Мария Викторовна об этом ничего не знала.  -  Значит,  так.  Моя  собака
продолжает сторожить  вашу  квартиру.  Ваш  брат  остается  у  меня.  Вы
приедете утром. Часам... - Он секунду  подумал.  -  ...к  девяти.  Не  к
шести, не к восьми, а к девяти. Вам ясно, Мария Викторовна Тюрина?
   - Почему... к девяти? - помолчав, смиренно спросила она.
   - Потому что до девяти я забудусь крепким спокойным сном. Приедете  к
шести, будете на лестнице сидеть. Моя собака без меня  в  вашу  квартиру
никого не пустит, а в мою вы смело  можете  не  звонить.  Я  не  открою.
Договорились?
   Она молчала, и он понял, что победил.
   Он посадил себе на шею сенежского брата, который  ел,  как  бездомный
пес. Он взял на себя -  вернее,  на  Тинто  Брасса  -  охрану  соседской
квартиры. Он создавал самому себе массу неудобств, но что  неудобства  в
сравнении с  тем,  что  последнее  слово  все-таки  осталось  за  ним  и
длинноногая,  веснушчатая,  темноволосая,  высоченная  Мария  Викторовна
согласилась выполнить все его указания и вообще теперь у него в долгу.
   Впрочем, она еще пока ни с чем не согласилась.
   - Але, госпожа Тюрина!
   - Хорошо, В девять. Спасибо вам большое, Владимир...
   - Петрович, - подсказал Архипов.
   - Владимир Петрович. Я... я вам заплачу.
   - Я не служба по передержке собак, -  отозвался  он  любезно,  -  мне
гонораров не нужно.  Обойдусь.  С  меня  Лизавета  Григорьевна  обещание
взяла.
   - Господи, - вдруг простонала на другом  конце  ночного  города  Маша
Тюрина, - зачем же она еще и вас-то впутала! Впутала, а сама  умерла!  И
меня одну оставила!
   - Во что... впутала? - осторожно поинтересовался Архипов и  посмотрел
на родственника, который все ел, ел, ел без остановки.
   - Я не знаю, - с отчаянием сказала Маша, - я сама не  знаю,  Владимир
Петрович, но во что-то... страшное.
   Архипов сунул руку под свитер и потер спину  -  позвоночник,  который
зудел невыносимо.
   Народная мудрость номер шесть  гласила  -  никогда  не  беги  впереди
паровоза. Любопытство на самом деле порок.  Чуть-чуть  терпения,  и  все
узнается само.
   Поэтому он снисходительно попрощался:
   - Спокойной ночи, Мария Викторовна. Или с добрым утром, как хотите. К
девяти мы вас ждем.
   И повесил трубку, даже не стал ждать, когда она с ним попрощается,  -
вот какой молодец.
   - Ну, чего? - с тревогой спросил юнец,  как  будто  Архипов  был  его
закадычный приятель, только что сдавший трудный экзамен.
   - Чего?
   - Чего она... сказала-то?
   - Она ничего не сказала. - Архипов налил в кофейный порошок  кипятку.
- А я сказал, что ты останешься у меня до утра. Утром она приедет, и  вы
все решите.
   - У ва-ас?
   - У на-ас. Сколько тебе сахару?
   - Шесть.
   - Шесть... чего шесть?
   - Ну