т, то, бог
даст, не отыщет никаких доказательств причастности - твоей или  Машиной,
не зря же ты перчатки надевал  и  вообще  проявлял  предельную  киношную
осторожность!
   Ты знал, что его убила Маша - дверь  открыта  ключом,  а  ключи  есть
теперь только у тебя и у нее. Но ты не убивал юриста Маслова.
   Могло быть такое, что она вернулась в свою  квартиру,  открыла  дверь
Маслову, впустила его, а потом убила. Зачем? За что? Или  он  чем-то  ей
пригрозил?
   Но если она вернулась, значит, те,  кто  "уволок"  ее  от  сенежского
поезда, потом выпустили? Или она сбежала? Если сбежала, где она  теперь?
Откуда и зачем она звонила ему, Архипову, да так, что многоумный телефон
не смог определить номер?
   Или все это спектакль - от начала до конца, вместе с  теми  двумя  на
вокзале?  Спектакль,   предназначенный   специально   для   Архипова   и
разыгранный Машей Тюриной и господами из "Радости"?
   А нож? Откуда он взялся под диваном в гостиной?
   Архипов уверен, что нож должен лежать под кроватью  Маши  Тюриной,  а
вовсе не в гостиной. Лизавета тогда сказала - его  появление  предвещает
смерть. И еще сказала, что нож "появился" у нее в комнате.
   Кто режиссер этого спектакля? Маша? Одна? Или  вдвоем  с  Добромиром?
Или с кем-то еще?
   Если она, зря Архипов так старался. Ни веснушки, ни темные волосы, ни
ореховые глаза, ни энергичная грудь не имеют значения, если это - она.
   И Лизавету она убила? И с лестницы пыталась  столкнуть  незадолго  до
смерти?
   И почему, черт возьми, Лизавета сказала  ему  на  бульваре,  что  "по
заслугам каждый получает"?! Что она имела в виду, полоумная старуха?!
   Архипов выбрался из постели и,  держа  спину  очень  прямо,  вышел  в
гостиную. Где-то там должен, стоять холодный чай с мятой.
   Он отхлебнул из тяжелой кружки и посмотрел на  прямоугольник  лунного
света, лежащий на полу. В прямоугольнике расплылись растрепанные  черные
кляксы - тени от Любаниных цветов.
   Если это Маша, значит, ей нужно  было  побыстрее  удалить  из  Москвы
Макса, который нагрянул в такой неподходящий момент.
   Вместо того чтобы отвезти его  на  вокзал  и  тихо-мирно  посадить  в
поезд, она разыгрывает у него на глазах целый спектакль с  "похищением",
"фертом в плаще", побегом, погоней и так  далее.  Совершенно  ясно,  что
после такого спектакля Макс никуда  не  поедет,  да  и  билет,  по  всей
видимости, остался у нее.
   Вывод. Или спектакль тоже часть плана - какого, черт возьми?!  -  или
это не она.
   Все тебе хочется, чтобы была "не  она"!  В  этом  все  дело,  правда?
Наплевать тебе на логику и на правду тоже - лишь бы  не  она!  Отсюда  и
размышления о том, какой не правильной жизнью живешь, - все потому,  что
тебе внезапно захотелось пожить "правильной", и именно с ней.  Два  раза
видел, неделю вспомнить  не  мог,  что  за  девчонку  Лизавета  когда-то
подобрала, - и на тебе!
   Архипов одним глотком допил из кружки чай с мятой, утерся  ладонью  и
произнес довольно громко:
   - Ну и ладно! Ладно.
   Никто ему не ответил, только Тинто Брасс вздохнул на своей подушке.
 
*** 
 
   Макса все время приходилось подталкивать в спину.  Сам  он  никак  не
шел.
   - А... это чего, а?
   - Чего? Здравствуйте, Петр Степаныч! Где чего?
   - Ну, вон! За дверями!
   Архипов посмотрел, что там "за дверями".
   - А-а... Конференц-зал.
   - Для конференций?
   - Для совещаний.
   - Здравствуйте, Владимир Петрович.
   - Доброе утро, Ольга. Макс, идем.
   - И это все ва-аше?
   - На-аше.
   - Так вы ж говорили, что вы... этот самый... программист.
   - Я этот самый программист.
   - А почему тогда ваше?
   - Потому что у меня своя фирма.
   - Чего?
   Архипов едва удержался, чтобы не сказать  -  чего,  да  и  то  только
потому, что они уже почти вошли в приемную.
   - Заходи.
   Катя выглянула из-за компьютера. Хорошенькая, приветливая, всегдашняя
Катя - мать двоих детей.
   - Катя, это Макс Хрусталев. Мой... родственник из провинции.
   - Ничего не из провинции, а из Сенежа,  -  поправил  Макс  строптиво.
Строптивость он продемонстрировал, очевидно, из-за  Катиной  хорошенькой
мордашки. - И не ваш я родственник!
   - Это Макс Хрусталев из Сенежа, - поправился Архипов.  -  Он  мне  не
родственник. Его самое главное вовремя кормить.
   - Покормим, - не моргнув глазом пообещала Катя, а Макс покраснел.
   Катя как раз была похожа на фею из сказки, именно Катя, а  не  худая,
длинная, замученная Манька. Вот если бы Катя оказалась его сестрой!
   - Володь, почта у тебя на столе. В два часа приедет Васильченко.
   - Да, хорошо.  В  полчетвертого  я  уеду.  Макс  останется  на  твоем
попечении.
   - Я не останусь, - пробормотал Макс.
   - Я потом вернусь и заберу его. Кать,  посади  его  к  программистам.
Пусть они ему чего-нибудь покажут поинтереснее. Только  не  интернетскую
порнуху!
   - Не видал я порнухи, что ли!..
   Архипов посмотрел на него с сомнением. Красотка Катя тоже посмотрела,
и тоже, как показалось Максу, с сомнением.
   - Почты много?
   - Как всегда. Из Дубны звонили, у них там  одна  программа  не  идет.
Одна пошла, а вторая не идет.
   - Какая? "С-14", что ли?
   - Да, Володь.
   - Ну так она и не пойдет, - злобно сказал Архипов, -  вызови  Ряпкина
ко мне. Прямо сейчас.
   - Хорошо. А мальчику, может быть, чаю?
   - Да. Давай.
   Следом за Архиповым Макс вошел в кабинет и застыл.
   Владимир Петрович  кинул  портфель  в  кресло,  а  телефон  на  стол,
привычным ежедневным движением  включил  компьютер  и  так  же  привычно
потянул к себе почту.
   - А вы... чего? Начальник, что ли?
   Архипов  промычал  что-то  нечленораздельное.  Макс  ему  надоел,   и
хотелось побыстрее сбагрить его программистам.
   - А чего вы делаете?
   - Читаю. Каждый культурный человек должен  разуметь  грамоте.  Ты  не
разумеешь?
   - Не, ваше. Ваше чего делаете?
   -  Ваше  мы  делаем  программное  обеспечение  повышенной  сложности.
Знаешь, что это такое?
   - Не-а.
   - Ну и молодец.
   Вошла Катя с подносом и кипой газет под мышкой.
   - Ужас один, - заявила она и поставила поднос на  стол.  -  "Дорожный
патруль" лучше не смотреть.
   - Не смотрела бы, - посоветовал Архипов.
   - Опять труп в машине, - поделилась Катя. -  Какого-то  мужика  ножом
зарезали! До смерти.
   Архипов поднял голову и внимательно посмотрел на свою секретаршу.
   - А... кто зарезал?
   - Володь, ну разве кто-нибудь знает! Сказали, что он,  скорее  всего,
кого-нибудь подвозил. Митька каждый  день  на  машине  за  город  ездит,
возвращается в ночь-полночь, я изведусь вся, пока дождусь!
   - У нас тоже одного зарезали, - поведал Макс и шмыгнул носом, - но не
в машине, а в парке. Они между собой разбирались  и  пырнули  одного  по
случайности...
   - А... где его нашли?
   - Да где-то за Кольцевой. Тебе налить?
   - Что?
   - Чаю налить тебе?
   - Нет, - ответил Архипов, - спасибо. Сейчас Макс  допьет,  и  забирай
его отсюда, у меня работы полно.
   Значит, подвозил кого-то. Никого он не подвозил, его  самого  Архипов
"подвез", но он к тому времени был уже... труп.
   - Да, Володь, - спохватилась секретарша, -  опять  эта  самая  Тюрина
звонила. Утром, тебя еще не было. Очень волновалась что-то.
   В спину со всего размаха воткнулся нож, похожий  на  тот  самый,  что
лежал у него в письменном столе, завернутый в пакет. Нож вошел глубоко и
несколько раз повернулся.
   Архипов посмотрел на почту, разложенную на столе.
   - Что-нибудь передавала?
   - Нет. Спросила тебя, и все.
   - Ты дала ей номер мобильного?
   - Не дала, - удивилась Катя. - Ты же не говорил!
   - А сама ты не соображаешь?! - неожиданно и обидно закричал  Архипов.
- Ты же секретарь, черт тебя побери!
   Катя попятилась и стукнула подносом в деревянную дверную панель.
   - Ты не сказал, чтобы я дала...
   - Почему я должен все говорить?!
   - Потому что я никому не даю номер твоего мобильного, - обретя  почву
под ногами, отрезала Катя. Иногда шеф шумел не по делу,  и  она  отлично
знала, как нужно с ним справляться.
   Откуда она могла знать, что эта самая  перепуганная  Тюрина  так  ему
нужна?! Мало ли кто звонит и спрашивает  Владимира  Петровича  Архипова,
всем, что ли, теперь мобильный давать?!
   Он не извинился сразу - верный признак того, что  рассердился  не  на
шутку.  Она  подождала  и  вышла,  тихонько  прикрыв  за  собой   дверь.
Настроение теперь на целый день испорчено,  а  все  из-за  какой-то  там
Тюриной!
   Катя поставила поднос,  ответила  на  телефонный  звонок,  независимо
подкрасила губы перед крошечным зеркальцем и прогнала из  приемной  двух
удальцов из коммерческого отдела, которые зашли "поболтать".
   И тут вдруг ей пришла в голову удивительная мысль.
   А что, если он влюбился? Как все нормальные люди, взял и  влюбился  в
эту Тюрину, как ее там? И  дотошная  Катя  посмотрела  на  длинный  лист
перекидного настольного ежедневника, где записывала всех звонивших.
   Тюрина Мария, вот как!
   От этой удивительной мысли Катя повеселела.
   Его жену она не знала - они развелись до того, как Катя заняла  место
"главной  женщины  его  жизни",  как  это  называлось  на  корпоративных
вечеринках. Эту самую жену Катя понять не могла -  зачем  разводиться  с
таким мужиком, нормальным во всех отношениях?! Она бы с  Митькой  ни  за
что на свете не развелась!
   Может, любовь какая посторонняя случилась? Ну и что - любовь!  Любовь
любовью, а Владимир Петрович такая  прелесть  -  и  умница,  и  не  пьет
особенно, и денежки зарабатывает.  Ну,  нетерпеливый,  конечно,  бывает,
разорется не по делу, собаку свою облизывает, как будто это не собака, а
младенец, спина у него болит, он морщится, охает, как  старик,  и  ходит
прямо - палка палкой.
   А может, не у нее, а у него любовь случилась, и он жену бросил?
   Дверь отворилась, на пороге показался парнишка,  а  за  ним  Владимир
Петрович - Гулливер и лилипут.
   Хотя парень не был маленьким, все равно казалось, что Гулливер  ведет
лилипута за шиворот.
   - На, - сказал ей Архипов,  -  получай.  И  прямиком  в  компьютерный
отдел.
   Катя ничего не ответила - чтобы  он  прочувствовал  как  следует  всю
глубину недавнего хамства.
   - Извини меня, - пробормотал Архипов жалобно, - я  не  хотел.  Просто
она мне очень нужна, эта Тюрина.
   - Это моя сестра, - сообщил Макс хвастливо, и Катя вытаращила глаза.
   Очевидно, дело зашло даже дальше, чем она предполагала.
   - Кать, если она  еще  раз  позвонит,  сразу  соединяй.  Или  дай  ей
мобильный, если меня не будет.
   - Хорошо, - холодно согласилась секретарша.
   Прощать сразу тоже не следует. Непрощенный начальник еще помаялся  на
пороге, а потом канул в свой кабинет.
   Макс посмотрел на Катю, а она на него.
   Он - с застенчивым  любопытством.  Она  -  тоже  с  любопытством,  но
беззастенчивым.
   Он думал - жаль, что Манька не такая!
   Она думала - жаль,  что  до  компьютерного  отдела  так  близко,  все
разузнать не успею!
 
*** 
 
   Телефон ей удалось утащить рано утром.
   Ее охранники бдили не слишком усердно -  куда  она  могла  деться  из
запертой на все замки квартиры на десятом этаже, да еще  без  штанов,  в
рубахе и трусиках!
   Всю ночь она ходила мимо них - как будто в туалет. Однажды она читала
в романе, что так нужно  отвлекать  внимание.  Десять  раз  достаешь  из
кармана то спички, то сигареты, а в одиннадцатый раз - пистолет.  У  нее
не было в кармане пистолета. Только два билета на поезд.
   Она, дурочка, надеялась, что ей удастся спастись и  спасти  мальчика!
Разве от них спасешься? Даже  тетя  не  спаслась,  а  она  была  намного
сильнее.
   Каждый раз, когда Маша проходила, охранники  разражались  первобытным
весельем. Им нравилось, что она так их боится  -  вон  в  сортир  каждые
полчаса бегает!
   - Смотри, не добежишь! - кричал один, самый веселый. - Весь  пол  нам
изгадишь!
   Она  стояла  в  туалете,  за  хлипкой   дээспешной   дверцей,   гадко
захватанной руками, и прислушивалась - так, что в ушах звенело.
   Они смотрели  телевизор  -  футбол,  разумеется,  а  потом  весельчак
подходил к дверце и колотил в нее. Дверца сотрясалась и стонала.
   - Эй, чего там у  тебя?!  -  кричал  он  радостно.  -  Запор,  может?
Подмогнуть, может?!
   От страха и унижения мутилось в голове - она знала, что будет дальше,
но деваться ей было некуда. И они знали, что деваться ей некуда.
   Она открывала дверцу, и  весельчак  жирными  пальцами  хватал  ее  за
грудь, больно.
   - Отпустите, - просила Маша и вырывалась, а он все не пускал, лез под
рубаху и там тоже щупал, отвратительно, мерзко.
   Она начинала плакать, молча, стиснув зубы, и весельчак налегал на нее
еще сильнее.
   Ей казалось, что от него  воняет,  хотя  вовсе  не  была  брезгливой,
медсестра пятнадцатой горбольницы, первой хирургии!
   Она знала, что они не станут ее насиловать -  это  не  входило  в  их
планы, по крайней мере, пока, - но все равно до  смерти  боялась  жирных
пальцев и унижения, которое било в виски, застилало глаза.
   Она могла бы сидеть в своей комнате - на полу лежал матрас,  грязный,
в коричневых пятнах и буграх свалявшейся ваты, но нужно "приучить" их  к
тому, что она все время ходит мимо.
   Она вырывалась и лягалась и  однажды  лягнула  его  довольно  сильно,
потому что он вдруг озверел и ударил ее - не по лицу, по  шее,  так  что
она грохнулась на колени  и  некоторое  время  стояла  на  четвереньках,
тяжело и натужно дыша.
   - Тихо там! - крикнул второй  из  комнаты.  -  Не  слышно  ни  хрена!
Отстань от нее, Витек, сдалась она тебе!
   - Лягается, зараза, - пожаловался Витек над ее головой.
   В  глазах  плыла  зелень,  которая  постепенно  сменялась  коричневым
рвотным цветом, и в конце концов она поняла, что стоит, почти уткнувшись
носом в пол. Тут  жизнерадостный  Витек  оценил  наконец  исключительную
комичность ее позы и резво пнул ее в зад,  так  что  она  клюнула  носом
заплеванный пол.
   - Вот ведь сука, - ласково произнес он, - лягается!
   Он не позволил ей подняться, заставил  на  четвереньках  доползти  до
комнаты с бугристым матрасом. Время  от  времени  он  пинал  ее,  всегда
неожиданно,  локти  подламывались,  и  она  опять  утыкалась   носом   в
коричневый пол. . "Ничего, - уговаривала она себя,  -  ничего,  потерпи.
Ты, самое главное, потерпи пока".
   Телефон лежал в кухне на столе - громоздкая черная трубка, она  давно
его приметила. Все ее маневры с туалетом были затеяны  ради  этой  самой
трубки. Если удастся утащить трубку, она позвонит Архипову. Скорее всего
после этого звонка они ее убьют, но она должна позвонить.
   Она должна позвонить и предупредить, иначе он тоже попадет в ловушку,
и тогда не останется никакой надежды. Тогда уж точно никто не поможет.
   Будь они прокляты, подонки, убийцы!
   Они убили тетю - единственного человека, которого Маша любила! - и ее
тоже убьют, но на это почти наплевать.
   Она заползла на матрас и легла, подтянув к подбородку колени.  Правое
оказалось сильно разбитым, на  нем  выступили  мелкие  красные  капли  -
много. Левое - измазано, болело, но крови не было.
   Она долго смотрела на свои колени - просто так, чтобы  ни  о  чем  не
думать.
   Не думать не получалось. Тетя не справилась с ними - не смогла;  она,
Маша, уж точно не справится. Тетя пыталась ей  помочь,  даже  из  могилы
пыталась защитить, уберечь - и не смогла.
   Она сделала единственное, что сумела, - оставила  квартиру  соседу  и
думала, бедная, что сосед выстоит против их натиска. И просчиталась.
   Будь проклята эта квартира! Пусть они ее заберут, пусть  делают,  что
хотят, только ее оставили бы в покое, но Маша прекрасно понимала  -  это
невозможно.
   Не оставят.
   Под ухом тикали  часы.  Она  подняла  голову  и  посмотрела.  Сколько
осталось до следующего похода в туалет и следующей  экзекуции.  Двадцать
минут, почти ничего.
   За тонкой стеной гремел телевизор - кончился футбол, начался  сериал.
В неестественные сериальные голоса время от  времени  вплетались  голоса
реальные, Маша не вслушивалась.
   ...Сосед был огромный, беловолосый, очень коротко стриженный, похожий
на  скандинавского  актера,  имени  которого  Маша  никогда   не   могла
запомнить. Он никогда ее не видел - смотрел и не видел, как  смотрят  на
привычные стены. Тетя не чаяла в нем души, Маша даже ревновала отчасти.
   Чем он ей так уж приглянулся?
   У него была страшная собака и  внушительная  машина,  из  которой  он
всегда как-то слишком медленно выбирался. Улыбался он кривоватой улыбкой
- исключительно тете или своей собаке, Маше никогда не  улыбался.  Когда
она видела его улыбку, у нее  в  голове  становилось  как-то  холодно  и
просторно, и получалось, что она  видит  только,  как  он  улыбается,  и
больше ничего.
   Однажды, засмотревшись, она чуть не упала с лестницы, тетя потом  над
ней смеялась.
   Оттого, что Маша думала о них, ей как-то полегчало. Она посмотрела на
свою коленку в мелких бусинах крови и лизнула. Кожу слегка защипало.
   Она должна его защитить. Пусть тетя не смогла защитить  ее  саму,  но
Архипова Маша защитить должна.
   Вчера, когда  ее  заставили  позвонить,  она  так  и  не  сумела  его
предупредить - боялась, что убьют, и презирала себя за этот  страх.  Все
равно убьют, ей не на что надеяться и нечего терять.
   Нечего, нечего!..
   Было в этом слове нечто  окончательное,  такое,  что  уже  никому  не
удастся изменить, и от этого становилось страшно,  и  Маша  решила,  что
должна постепенно приучать себя к тому, что изменить ничего нельзя.
   Она только должна предупредить его.
   Как-нибудь. Как-нибудь.
   Он не должен приезжать к станции метро "Чертановская" и ждать ее там.
Ни за что.
   Пока он не знает, у него есть шанс. Как только  узнает  -  они  убьют
его.
   И мальчик, господи, мальчик!
   Зачем он приехал, так неожиданно,  так  некстати,  и  сразу  попал  в
водоворот, из которого не выбраться!
   Мальчика она тоже любила.
   Правда, она любила его годовалого, но этот походил на того, хотя  тот
был толстый, мусолил рогалик - свою половину! - дрыгал плотными  ножками
и все время  хохотал.  Этот  оказался  настороженным,  худым,  лопоухим,
угловатым,  но  все  равно  это  был  именно  он,  ее  любимый  ребенок,
единственное существо, которому она в свои девять лет была нужна!
   Его она попыталась спасти и не смогла. Откуда  они  узнали,  что  она
собирается увезти  его?  Догадались?  Но  как?!  Выследили?!  Выследили,
скорее всего.
   От мысли, что за ней следили - все время! - ее вдруг чуть не вырвало,
и она прикрикнула на себя. Что это еще за дамские штучки! Она не  должна
распускаться - ни на минуту, ни на секунду, ей столько всего предстоит!
   Ей еще предстоит ждать, когда они начнут убивать ее. Наверное,  сразу
же, как только Владимир Петрович подпишет бумагу  о  том,  что  квартира
снова принадлежит ей. Или они еще будут тянуть, чтобы  никто  ничего  не
заподозрил?
   Тянуть и держать ее в клетке, на вонючем матрасе, в белье  и  рубахе,
провожать ее  в  туалет,  и  лезть  к  ней,  и  хватать  отвратительными
пальцами!
   Хуже всего - она убеждена, что Архипова тоже не оставят  в  живых,  и
эта мысль не давала ей покоя. На себя она махнула рукой - почти.
   Почти.
   Она поняла, что так будет, когда умерла тетя.  Она  поняла,  что  они
добились своего.
   Ее  только  чуть-чуть  отпустило,  когда  нотариус  -  какое   милое,
приятное, старомодное, учтивое слово! - мягким голосом прочел завещание.
Ей показалось, что тетя спасла ее, придумала, как спасти,  и  спасла,  и
даже то, что Владимир Петрович голосом оскорбленного викинга завыл,  что
не желает никаких "Лизаветиных квартир", нисколько Машу не расстроило.
   Тетя как будто отвела от нее  беду,  переложила  на  плечи  Владимира
Петровича, а плечи у него - будь здоров, и не такое потянут!
   Потом ей позвонили. Позвонили и сказали - все остается  в  силе.  Еще
сказали, что завтра  у  них  должна  быть  бумага