о все понял, и спросил, какого черта Архипов не ведет его  на
улицу.
   - Сейчас пойдем.
   - Куда? - встрепенулась Маша Тюрина, как бы по-прежнему опасаясь, что
он собирается "завлечь ее в лес".
   Архипов потрепал свою собаку по складчатому загривку.
   - Мы с Тинто пойдем бегать.
   - А вам разве не нужно на работу?
   - Нужно. Но у меня масса разных других дел. Ваш брат,  например.  Ваш
замок. Юридическая консультация.
   - Простите...
   - Все в порядке. Но было бы лучше, если бы я знал, с чем именно  имею
дело.
   Он сказал это так, что Маша Тюрина в изумлении уставилась ему в лицо.
Все это время он разговаривал с ней, как взрослый  дяденька  с  ученицей
школы для отстающих. Он был насмешлив, весел, как птичка,  снисходителен
и важен. Она не могла взять в толк, почему  он  так  о  ней  печется,  и
поняла, только когда он сказал про обещание и расписку. Дело в обещании,
а вовсе не в ней самой. Даже из могилы тетя оберегала и охраняла ее!
   "Если бы я знал, с чем имею дело" он сказал совсем другим тоном.  Нет
никакого доброго дяденьки и никогда не было - он  прикидывался  и  очень
ловко ее обманул. Был равнодушный, холодный, властный человек,  которому
навязали чужие проблемы.
   Почему она так легко принимала  его  заботы?!  Даже  хотела  все  ему
рассказать, поплакаться в жилетку, попросить совета! Какого  еще  совета
она станет у него просить?! Никто и ничем не сможет ей помочь. Никто  не
помог тете, и тетя погибла, а она была намного, намного  сильнее!  Зачем
же приехал мальчик? Все, что угодно, но мальчик не должен знать.  Он  не
должен знать, и его надо спасти.
   Ему был год, он сидел в коляске, а  она  везла  его  по  булыжнику  -
та-ра-ра, стучали колеса, та-ра-ра, - и он был  единственным,  кого  она
любила.
   Пусть ему не год, но она должна его спасти.
 
*** 
 
   Макс шел в нотариальную контору в первых рядах. Архипов был  убежден,
что так и случится - сам побежит и Марию Викторовну за собой потащит,  -
когда объявлял марку своей машины.
   Архипов только спустился во двор, а Макс уже мыкался  возле  железных
гофрированных ворот.
   Года два назад усилиями Архипова и еще двух  энтузиастов-подвижников,
которые почему-то дорожили  своими  машинами,  глухая  каменная  западня
между   двумя   дворами   превратилась   в   крохотную   стоянку.    Ямы
заасфальтировали, купили  фонари,  провели  электричество  и  установили
ворота. Лена Шумейко из третьей квартиры привезла две кадушки с елочками
и какую-то круглую штуковину с цветами. Елочки и  цветы  установили  под
стену - получилась  красота,  Европа,  и  никаких  ночных  бдений  возле
автомобилей.
   Правда, бабушки-старушки и  дедки-пенсионеры  написали  в  префектуру
пару-тройку гадких  писем  -  засилье,  мол,  капитализма,  детям  негде
играть, и вообще вырубка деревьев и экологическая катастрофа, - но  даже
проверяльщики из префектуры, войдя в западню, поняли, что стоянка лучше,
чем помойка и бомжатник  -  ни  на  что  другое  западня  все  равно  не
пригодна, - и быстро отвязались.
   Архипов очень гордился собой, когда ставил свою машину  на  крохотный
пятачок с цифрой "восемь" - номер его квартиры.
   Чем не Париж, когда есть собственный пятачок с номером?
   Мария Викторовна явилась все в той же тужурке и  тех  же  джинсах,  а
Архипов внезапно решил, что без него родная контора больше  не  протянет
ни минуты, и нарядился в офисный костюм.
   Завидев костюм, Мария Викторовна оробела.
   Архипов  кивнул  издалека,  нажал  кнопку  -  над  воротами   мигнула
лампочка, сигнализируя, что ворота поняли, что именно должны  делать,  и
стали медленно открываться.
   - Во дает! - неизвестно в чей адрес сказал Макс  и  плюнул  себе  под
ноги.
   Архипов прошествовал внутрь и через десять секунд с  известным  шиком
подкатил к Марье Викторовне и ее непосредственному брату.
   - Садитесь.
   - Макс, хочешь на переднее сиденье?
   - Ага.
   Он очень старался выглядеть  сдержанным  и  солидным,  но  все  время
улыбался детской бессмысленной счастливой улыбкой, как будто  неожиданно
получил подарок, о котором даже мечтать не смел.
   Жаль, пацаны не видят. Ни Жека, ни Колян,  никто.  Эх,  если  бы  они
знали, на чем он сейчас едет!
   - А это чего?
   - Чего? - уточнил Архипов.
   За последнее время он как-то особенно полюбил это слово.
   - Ну... вот.
   - Задний ход.
   - На руле?!
   - А где же?
   - Так это чего? Автомат?
   - Если ты о коробке передач, то да. Автомат.
   - Ну ва-аше! - протянул Макс и оглянулся на сестрицу.  Глаза  у  него
горели, как у кота. - Ва-аще, да?
   - Я не люблю автоматическую  коробку,  -  зачем-то  поделился  с  ним
Архипов. - Учиться хорошо, а просто так ездить... неинтересно.
   - А вы когда научились?
   - Давно. Меня отец научил, когда мне было лет тринадцать, что ли.
   - Скока?!
   - Тринадцать.
   - Во дает! Манька, он с тринадцати лет машину водит!
   - Я не вожу машину с  тринадцати  лет.  В  тринадцать  лет  я  только
научился.
   - Во дает!
   Архипов был уверен, что Макс умер  бы  от  счастья,  если  бы  вместо
нотариальной конторы они поехали в Питер, а лучше в  Челябинск,  но  они
очень быстро приехали.
   Грубин  Леонид  Иосифович  помешался   на   втором   этаже,   о   чем
свидетельствовала табличка  с  надписью,  и  охранник  подтвердил  -  на
втором.
   Перед последним поворотом коридора Маша, все  время  шедшая  впереди,
так что Архипов не видел ее лица, вдруг обернулась,  схватила  Владимира
Петровича за рукав и толкнула к подоконнику.
   - Что такое?!
   - Я прошу вас, - прошипела она ему в лицо, - я умоляю вас... Когда вы
услышите завещание... пожалуйста... пожалуйста...
   - Да в чем дело?!
   Макс вышел из-за угла и завертел головой, отыскивая их.
   - Мы здесь! - крикнула она и повернулась к Архипову. -  Пожалуйста...
ничего не говорите, не удивляйтесь и ни во что не вмешивайтесь. Обещайте
мне!
   - Что... обещать?
   Она была очень высокой, Маша Тюрина, только чуть  ниже  его.  Слишком
близко от него были глаза,  нежная  бледная  скула  и  губы,  говорившие
что-то - он не слушал, что.
   - Обещайте мне, Владимир Петрович! Тем более мальчик тут... приехал.
   - Я обещаю, - произнес Владимир  Петрович  сквозь  некоторый  звон  в
голове. Произнес просто потому, что она просила его об этом.
   ...Как же это так - он думал, что ей пять лет? Почему же раньше-то он
никогда ее не видел? И Лизавета не предупредила!
   ...Как бы она стала его  предупреждать  -  вот  вопрос!  "Вы  знаете,
Владимир Петрович, вполне возможно, что, едва увидев  девочку  Машу,  вы
немедленно захотите с ней... ее..."
   Между лопатками стало мокро. Маша еще посмотрела  на  него,  подышала
рядом и - отвела глаза, отвернулась, отстранилась, как  будто  выпустила
его из камеры на живую травку.
   Опасность миновала. Вот  пуля  пролетела  и  -  ага!  Архипов  достал
носовой платок, бессмысленно промокнул им лоб и сунул в карман.
   Что такое она шептала ему  в  лицо?  "Обещайте,  не  удивляйтесь,  не
предпринимайте, мальчик тут!" О чем, черт возьми, шла речь?
   Брат и сестра смирно стояли  у  кожаных  богатых  дверей  с  латунной
табличкой,  извещавшей,  что  здесь  обитает  нотариус   Грубин   Леонид
Иосифович. Архипов подошел -  они  расступились,  и  правильно  сделали,
потому что он был вожак, - и решительно потянул тяжелую створку.
   Леонид Иосифович оказался представительным  мужчиной  средних  лет  с
темными быстрыми глазами и хищным носом.
   - Архипов Владимир Петрович?
   - Он самый.
   - Пожалуйста, проходите. Это ваша семья?
   Где семья?! Какая еще семья?! Нет у него никакой семьи!  Была  и  вся
вышла!
   Почему-то он не сразу сообразил, что речь идет о сестрице Аленушке  и
братце Иванушке.
   - Это госпожа Тюрина Мария Викторовна, - представил он, -  а  это  ее
брат. Так что все  в  сборе,  можем  начинать...  установленную  законом
процедуру.
   Услыхав про процедуру, нотариус взглянул на Архипова подозрительно  -
как будто тот внезапно пожелал занять его место.
   - Давайте пройдем туда, - и он сделал приглашающий жест в сторону еще
каких-то дверей, - там нам будет удобнее.  К  сожалению,  полчаса  назад
открылось некое обстоятельство, о котором ранее я не был  осведомлен,  и
вот теперь...
   Маша Тюрина вдруг крепко взяла Архипова за кисть. Рука была  холодной
и жесткой, как будто натертой наждачной  бумагой.  Архипов  с  некоторым
изумлением посмотрел на свою  кисть,  которую  она  стискивала  сильными
ледяными пальцами.
   Что-то с ней и вправду не то.
   - Пожалуйста, - прошептала она ему  в  ухо,  -  пожалуйста,  Владимир
Петрович...
   - Чего? - осведомился рядом ее брат. - Туда идти, что ли?
   - Да-да, - подтвердил нотариус, - проходите. И вы, Мария Викторовна.
   За дверьми оказалась небольшая глухая комнатка с  овальным  столом  и
навязчиво бордовым ковром. За столом сидели двое.
   Железные  пальцы  впились  в  его  запястье.  Архипов  подумал:  "Еще
чуть-чуть, и она порвет мне сухожилия".
   -  Присаживайтесь,  пожалуйста.  Эти  господа  представляют  интересы
организации...  -  Леонид  Иосифович  на  секунду  запнулся,  как  будто
сверился с невидимыми записями, -  организации  "Путь  к  радости".  Они
позвонили мне вскоре после того, как мы побеседовали  с  вами,  Владимир
Петрович.
   - Здрасти, - пробормотал Архипов, усаживаясь.  Ее  рука  на  запястье
нервировала его. Так нервировала, что ее хотелось стряхнуть.  Он  сделал
над собой усилие - и не стряхнул.
   Маша оглянулась на брата. Тот рассматривал стены и  книжные  шкафы  с
толстыми величественными переплетами.
   - Добрый день, - вразнобой поздоровались господа.
   Когда дверь открылась, они оживленно беседовали - голова к голове,  -
а теперь сидели прямо, и вид у обоих был довольно кислый.
   Что за "Путь к радости"? Нелепость какая-то! Вдвойне нелепым казалось
то, что  "господа"  были  самыми  что  ни  на  есть  обыкновенными  -  в
просторных по жаркому времени летних костюмах, с ручечками и  папочками,
телефончиками и портфелями.
   - Я хочу предупредить, - начал  Леонид  Иосифович,  -  что  в  данный
момент выполняю стандартную процедуру, - короткий взгляд на Архипова,  -
и оглашаю волю Елизаветы Григорьевны  Огус,  которая  привлекла  меня  в
качестве поверенного в делах.
   Маша  Тюрина  тряслась,  как  будто  ее  внезапно  прихватил  приступ
тропической лихорадки. На господ из "Радости" она не смотрела.  Даже  не
взглянула ни разу.
   "Так, - подумал Архипов, неожиданно сообразив. - Значит, не "Звездные
братья" и не "Белые сестры". Толклись на площадке и пели заунывные песни
как раз эти, из "Радости". Ну что ж. В некотором смысле ничуть не  хуже.
Или не лучше. Посмотрим. Поиграем. Оценим. Рассудим. Сделаем выводы.
   - Леонид  Иосифович,  -  сказал  он  брюзгливо,  -  у  нас  с  Марьей
Викторовной оч-чень мало времени...
   - Да-да, - моментально принял подачу поверенный, - конечно. Так  вот.
Эти господа представили сегодня завещание гражданки Огус, в соответствии
с которым все ее имущество  отписано  религиозной  организации  "Путь  к
радости" и должно быть пущено на благотворительные цели.
   Этого Архипов никак не ожидал. Она же никогда не была ненормальной  -
Лизавета! Со странностями - да, но не  психованной,  не  фанатичкой,  не
дурой!
   Господа в летних  костюмах  пристально,  не  отрываясь,  смотрели  на
Архипова, а он на них не смотрел,  крутил  в  руках  мобильный  телефон,
открывал и закрывал крышку.
   В таких делах он был большой специалист - кто кого  пересмотрит,  кто
кого переломит и сокрушит, переиграет "в молчанку"  или  "гляделки".  Не
зря и народные мудрости существовали, по одной на каждый случай жизни!
   Он сделал вид, что зевнул,  не  разжимая  челюстей,  и  посмотрел  на
Леонида Иосифовича.
   - Дальше-то что? - спросил лениво. - Все?
   - Как раз нет, - твердо ответил нотариус. - Завещание, представленное
господином Масловым из упомянутой организации, датировано  началом  мая,
точнее,  третьим  числом.  У  меня  на  руках  более  позднее  завещание
гражданки Огус, и по закону о наследстве, - он подчеркнул  голосом,  что
именно о наследстве, а не о  призыве  на  военную  службу,  -  последнее
считается окончательным. Это завещание датировано двадцать восьмым  мая,
то есть, составлено ровно неделю назад.
   Господа из "Радости" переглянулись.
   - Позвольте, - начал один из них, - нам ничего не известно  о  втором
завещании, и мы требуем...
   Архипов открыл и закрыл крышку на телефоне. Крышка мягко щелкнула.
   - Если окончательным считается последнее завещание, -  проговорил  он
как бы себе под нос, - зачитайте нам его, и дело с концом!  Какое  имеет
значение, что там в предыдущих!
   - Я просто должен поставить вас в известность,  что  сложилась  такая
неожиданно  неприятная  ситуация,  -  любезно  выговорил  поверенный.  -
Покойная не сообщила мне о другом завещании.
   - Да бог с ним, с предыдущим,  -  пробормотал  Архипов  и  неожиданно
прижал рукой дрожащую ладошку на своем запястье. - Давайте нам это, и мы
все поедем по делам.
   Нотариус вздохнул:
   - Завещание очень простое. Опуская все юридические подробности...
   - Да-да, - поддержал его Архипов, - подробности лучше опустить.
   - Тем не  менее,  -  холодно  продолжил  нотариус,  которому  надоели
выступления клиента, - завещание составлено по всем правил  и  в  полном
соответствии с нормами Гражданского кодекса Российской Федерации.  Итак,
завещание гражданки Огус Елизаветы Григорьевны, тысяча девятьсот...
   Продолжая читать, он переложил на столе какие-то бумаги.
   Господа из "Радости" переглянулись. Архипов едва удержался, чтобы  не
зевнуть. Макс Хрусталев потянул к себе высокий стакан.
   Маша Тюрина замерла, как кролик, к которому приближался удав.
   -  Я  повторюсь,  завещание  очень  простое.   Квартира   по   адресу
Чистопрудный бульвар, дом пятнадцать, семь, основная  часть  наследства,
вместе со всей  обстановкой,  достается  Архипову  Владимиру  Петровичу.
Приемная  дочь   покойной   Тюрина   Мария   Викторовна   получает   три
художественных   полотна,   написанные   мужем   покойной    Александром
Васильевичем Огусом. Так сказать, на  память.  Вот,  собственно,  и  все
завещание.
   Тишина, последовавшая за этим поразительным сообщением,  была  такой,
что, когда Макс тихонько вернул на место стакан, который крутил в руках,
показалось, что на крыше загрохотало железо.
   - Этого не может быть, - выговорил Архипов, - этого просто  не  может
быть!
   - Хотите ознакомиться самостоятельно?
   - Да этого быть не может! - закричал Архипов, стряхнул с себя руку  и
поднялся с кресла.
   Нотариус отступил к стене, закрылся гербовой бумажкой и моргнул. Один
из господ что-то тревожно свистнул на ухо другому.
   - Зачем мне ее квартира?! Вы что?! С ума сошли совсем?! Дайте сюда!
   И он выхватил бумажку из рук Леонида Иосифовича, положил ее  на  стол
и, опершись руками, стал быстро читать и, дочитав, взялся за лоб.
   - Да это ерунда! Вы  понимаете,  уважаемый?  Это  ерунда  -  все,  от
первого до последнего слова!
   Нотариус улыбнулся неверной улыбкой.
   - Знаете, - заявил он Архипову, - я видел  множество  разных  реакций
на... чтение завещаний. Но вы такой первый. Вы же получили все. И так...
расстроились?
   - Да мне не надо все! Мне не надо вообще ничего!  У  меня  все  есть!
Черт побери, она с ума сошла, Лизавета! И мне ни слова не сказала!
   - Ни о каком... сумасшествии не  может  быть  и  речи,  -  возмутился
юрист. - На момент подписания завещания гражданка Огус  была  целиком  и
полностью  дееспособна!  Хочу  добавить  также,  что  она  находилась  в
прекрасном  расположении  духа!  В  отличнейшем!  Завещание  -  не   тот
документ, составляя который люди испытывают прилив положительных эмоций.
Все-таки думы о смерти, но Елизавета Григорьевна искренне радовалась!
   - А я, - отчеканил  Архипов,  глядя  нотариусу  в  лицо,  -  искренне
опечален!
   И тут он вспомнил про Машу  Тюрину,  получившую  три  картины  папаши
Огуса на память. В позвоночнике  начал  раскручиваться  волчок.  По  шее
побежали мурашки. Он оглянулся и снял со стола ладони.
   Она  сидела,  упершись  локтями  в  колени  и  сунув  лицо  в  ковшик
собственных рук. Ее братец, о котором все забыли, топтался рядом и никак
не мог решить - брать ее за плечо или не стоит.
   - Маша, - начал Архипов быстро,  -  не  обращайте  внимания.  Мы  все
урегулируем, это просто!
   Она подняла на него лицо из своего ковшика. Глаза у нее  сияли,  руки
больше не тряслись, спина не горбилась.
   - Слава богу, - выпалила она и улыбнулась счастливой улыбкой, - слава
богу! Как хорошо, что тетя решила... именно так!
   Приехав с  работы,  Архипов  снарядил  свою  собаку  для  прогулки  -
поводок, постромки, намордник, похожий на баскетбольную корзину, - ни  в
один другой пасть его собаки не помещалась, - и ушел на Чистые пруды.
   Тинто Брасс не любил Чистые пруды  -  народу  много,  простору  мало.
Архипов тоже не особенно любил, но выхода не было.
   Он дошел до лавочки и сел, вытянув ноги. Тинто Брасс спросил, что это
значит. Хозяин не должен сидеть на лавочке во время прогулки. Он  должен
бежать, а не сидеть, иначе что это за прогулка!
   - Сейчас, - пообещал Архипов.
   - Добрый вечер, - поздоровалась старуха-армянка, всю жизнь  проведшая
в обувной будке на углу. Сколько Архипов помнил себя, столько помнил эту
старуху. Сейчас она  волокла  за  руку  кудрявую  хорошенькую  внучку  в
бантах, белых колготках и ямочках.
   Архипов им позавидовал.
   Какая, должно быть, простая и  приятная  у  людей  жизнь!  Идут  себе
домой, бабушка и внучка, и не думают ни о  чем  трудном  и  скверном,  и
радуются, что вечер и до завтра можно никуда не  спешить,  да  и  завтра
спешить особенно некуда, - все правильно, ясно  и  неплохо  устроено,  и
внучка в бантах и белых колготках, и родная будка на углу, и  вся  жизнь
прошла здесь, и еще даже и не кончилась, бог даст, лето впереди, ничего,
как-нибудь!
   Тинто  Брасс  лениво  гавкнул  на  голубя  -  пугнул.  Вместо  голубя
перепугалась  роскошная  девица  на  тоненьких  каблуках  и   с   гривой
натурально светлых волос.
   - У вас страшная собака, - сказала она издалека и наклонилась,  чтобы
посмотреть, не случилось ли  чего  с  каблуком,  когда  она  пугалась  и
прыгала в сторону.
   - Страшная, - согласился Архипов.
   - А что это за порода? - Девица удостоверилась, что с каблуком все  в
порядке,  выпрямилась  и  потопала  ногой.  Посмотрела  на  Архипова   и
улыбнулась, откидывая назад волосы.
   "...Только не сейчас, дорогая, ладно? Сейчас я никак не могу!  Я  все
вижу - правда! - и волосы, и ноги,  и  зубы,  и  каблуки,  но  не  могу!
Прости".
   - Порода называется английский  мастифф,  -  проинформировал  Архипов
скучным голосом.
   - Очень большой. - Это был еще один шанс, судя по всему, последний.
   - Большой, - согласился Архипов и потом долго  провожал  ее  глазами,
почти до самого метро.
   Так. Что мы имеем странного?  Да  все.  Самое  странное  -  завещание
покойной Лизаветы. Зачем она оставила ему  квартиру?  Что  ей  в  голову
взбрело?! Чем Маша Тюрина перед ней так уж провинилась, что  она  взяла,
да одной бумажкой лишила ее всего?! Три картины покойного мужа!
   "Нет, стоп, - сказал себе Архипов. - Завещание - финал истории, а  не
начало. Начало-то мне и неизвестно.  Для  меня  все  началось  только  в
минувшую пятницу".
   В минувшую пятницу пришла Лизавета, наплела небылиц про ножи и  круги
с  каббалистическими  символами.   Сказала,   что   инопланетный   завод
перепрограммировался с дисков на шланги, а у него, Архипова, душа кедра.
Просила не оставить девочку Машу, у которой никого нет, потому что  она,
Лизавета,  непременно  должна  вскоре  умереть.  Силы  зла  и   сущность
разрушения уже приготовились, чтобы уничтожить ее, чему свидетельства  -
тот  самый  нож,  предвестник  смерти,  и  деревя