ней не поеду.
   - Не поедешь?
   - Нет.
   Расул немного подумал.
   - Логично, - вымолвил  он  через  некоторое  время.  -  Пока  никакие
документы не подписаны, они ее беречь будут. Логично.
   Владимир Петрович очень сомневался, что они станут ее беречь, зато не
сомневался, что она останется жива. А это уже немало.
   - Если я не приеду, они заставят ее мне позвонить, чтобы узнать,  что
случилось. Я скажу, что у меня сломалась машина или разболелись зубы...
   - Лучше машина, - посоветовал Расул.
   - ...и договорюсь на завтра. До завтра успеем?
   - Успеем. Они помолчали.
   - Ты должен поехать, - вдруг заявил Расул,  и  Архипов  посмотрел  на
него, - на моей машине. Твою они видели, мою нет. Ты поезжай и посмотри.
Просто так. Кто привезет,  на  чем  привезет.  Куда  повезет,  когда  не
дождется. Кто с ней будет. Вряд ли ее одну отпустят. Я бы сам поехал, но
я лучше в базах покопаюсь. У меня быстрей получится.
   - Это точно.
   Расул неторопливо поднялся и посмотрел на безупречные  складки  -  не
замялись ли. Со складками все было в порядке.
   - Тогда я  пошел,  -  сказал  он.  -  Как  это  называется?  "Путь  к
радости"?
   - Точно. Вон, на карточке электронный адрес и телефон.
   - Не нужен мне  никакой  адрес,  -  заявил  Магомедов  с  невыносимым
высокомерием. - Я тебе не студент третьего курса!
 
*** 
 
   Примерно с полчетвертого Архипов сидел в засаде.
   Место для засады - магомедовская "Мицубиси" - было идеальным.  Стекла
тонированные, вид устрашающий, просто так никто не подойдет.
   Пару раз Архипов объехал  вокруг  входа-выхода  метро  -  заплеванный
пятачок, полный окурков, пакетов, бумажек, бабок в плащах  с  ведрами  и
мешками, наполненными  семечками,  пирогами  с  капустой,  или  дамскими
кофточками на любой вкус.  Еще  стояли  дядьки  с  тележками  -  "свежая
пресса" и тетки с цветами - "купите букетик".
   Народу было не слишком много  -  вечерний  час  пик  не  наступил,  а
утренний давно прошел. Зев перехода время  от  времени  выпускал  жидкие
струйки пассажиров, которые распахивали зонты и растекались к автобусам.
Из-за дождя казалось, что наступила осень, которую Архипов ненавидел.
   До осени еще далеко, попытался он себя утешить. Почти три месяца, вон
сколько. Все  еще  впереди  -  хорошая  погода,  жара,  солнце,  горячий
асфальт, радость жизни.
   Ничего не получалось.
   Лизавета дождь накликала, черт бы ее...
   Архипов пристроился за каким-то автобусом так,  что  машину-крокодила
было не видно, а заплеванный пятачок перед метро весь открыт.
   Жаль, если автобус уедет.
   Впрочем, уедет или нет, а разобрать  снаружи,  кто  сидит  в  машине,
нельзя. Он специально проверил это перед  офисом,  усадив  в  нее  Макса
Хрусталева. Макс от обилия дорогих иностранных машин, в которых  ему  за
последнее время удалось посидеть или даже  поездить,  впал  в  некоторый
столбняк, как и предрекал Владимир Петрович еще  тогда,  когда  Макс  не
получил должной медицинской помощи, порезавши руку о нож.
   Небо в тонированных стеклах машины  казалось  таким  же  свинцовым  и
грязным, как асфальт. Владимир Петрович  вздохнул  и  от  нечего  делать
понажимал на кнопки незнакомого приемника, а потом пересмотрел  изрядную
стопку компакт-дисков.
   Тяжелого рока не было. Только джаз и этническая музыка.
   Джаз Архипов не любил. Этническую музыку, как бы это сказать помягче,
не понимал.
   Надо было прихватить с собой Тинто Брасса. Ждать и маяться вдвоем  не
так трудно.
   В  спине  крутилось  веретенце.  Архипов  время  от   времени   терся
позвоночником о подушку и даже не понимал толком, помогает это  ему  или
нет. Похоже, не помогало.
   Прямо перед капотом прошлепала девчонка в длинном  прозрачном  плаще.
Под плащом - джинсы, свитерок и  портфель.  Она  была  похожа  на  Марию
Викторовну Тюрину в их первую встречу.
   Архипов проводил ее глазами.
   Пробежала  грязная  собака  с  обрывком  веревки  на   шее.   Архипов
отвернулся и засвистел в такт приемнику.  Он  не  мог  видеть  бездомных
собак.
   Сзади  подрулила  старая  машина,  именуемая  в  народе   "копейкой",
неопределенного от старости цвета, из нее вылезло  носатое  лицо,  ясное
дело, "кавказской  национальности",  и  стало  шустро  таскать  в  салон
какие-то ящики.
   Что там у Расула? Добыл чего-нибудь?
   Сам Владимир Петрович  "добыл"  имя  Добромира  и  получил  некоторое
представление о структуре "Пути к радости".
   Имя Добромира его изрядно повеселило.
   Анатолий Петрович Безсмертный, вот как его звали.
   До  превращения  в  родного  брата  Иисуса  Анатолий  Петрович   имел
украинскую национальность и многозначительную  фамилию,  которая  так  и
писалась - через букву "з".
   Анатолий Петрович был, так сказать, фюрером  этой  маленькой  партии.
Герингом и Гиммлером, соответственно, числились Инга Евгеньевна Ставская
и Сергей Борисович Ослов.
   Последняя  фамилия  тоже  Архипова  порадовала.  Он  чувствовал  свое
неоспоримое, так сказать, априорное превосходство над человеком с  такой
фамилией.
   Инга Евгеньевна занималась финансами. Сергей Борисович - идеологией.
   Предположение о том, что Добромир - это всего лишь некая особь,  сама
верящая в то, что говорит  и  пишет,  -  оказалось  неверным.  Добромир,
Безсмертный Анатолий Петрович, являлся вполне ловким  бизнесменом,  хотя
из того, что Архипов успел раскопать, трудно  было  определить,  кто  из
троицы придумал всю комбинацию с  созданием  "Пути  к  радости".  Вполне
возможно, что Гиммлер с Герингом.
   С бизнесом тоже все более или  менее  прояснилось  -  не  с  продажей
изделий "народного творчества" и аудиокассет "с молчанием", а с большим,
квартирным.
   Осчастливленные открывающейся  перед  ними  перспективой  глобального
мирового счастья,  члены  организации  "отписывали"  свои  квартиры  "на
благотворительность" и  отправлялись  "в  природу".  Для  этого  дела  в
дальних областях, вроде Вятской и  Тамбовской,  за  бесценок  покупались
брошенные дома. Архипов даже полистал в компьютере некоторые договоры на
эти самые дома. Больше пятисот долларов ни один из них не стоил.
   Следовало  еще  проверить,  что,  в  конце  концов,   происходило   с
"направленными в природу". Вряд ли убивали всех, кого "направляли",  это
было бы слишком опасно и не слишком разумно.
   Кроме  того,  в  компьютерах  юридической  службы  "Пути  к  радости"
болтались документы по трем или четырем судебным искам к организации как
раз по поводу "переданных" квартир. Вряд ли  покойники  могли  возбудить
иски.
   "Копейка" укатила, изрыгая на ходу клубы черного вонючего дыма, а  на
ее место плавно причалил "Мерседес". Из него выскочил водитель  и  почти
бегом под непрекращающимся, как зубная боль, дождем  побежал  к  киоску.
Сигареты кончились, что ли?
   Архипов проводил его глазами.
   Веретенце в позвоночнике стало раскручиваться, дробя кости  и  нервы.
Без семи минут четыре.
   Если все будет хорошо, сейчас он ее увидит. Почему-то  ему  казалось,
что, как только увидит, все сразу станет на свои места. Он выберется  из
машины, пойдет через дорогу, старательно обходя лужи,  возьмет  Машу  за
руку, и все кончится.
   Тучи поднимутся и посветлеют, дождь  прекратится.  Лизаветина  смерть
окажется просто смертью пожилой женщины, много лет страдавшей сердцем, и
можно будет все  начать  сначала  -  как  будто  снова  познакомиться  и
удивиться тому, что  у  нее  ореховые  глаза,  темные  волосы  и  брызги
веснушек на носу, и еще тому, что она такая молодая и  такая  высокая  и
так пугается, когда он берет ее за руку.
   Архипов посмотрел на часы - без двух минут семь.
   Веретенце в позвоночнике превратилось в бензопилу, которая  вгрызлась
в кость и завозилась, расшвыривая осколки.
   Владимир Петрович зачем-то достал первый  попавшийся  диск,  сунул  в
прорезь, и все многочисленные колонки вдруг грянули нечто  зажигательное
в стиле "латинос".
   В "Мерседес" вернулся водитель,  мягко  хлопнул  дверью.  На  пятачке
возле выхода из метро никого не было.
   Архипов опять посмотрел на часы. Смотрел довольно долго.  Потом  стал
поправлять зеркало заднего вида. Расул был значительно ниже, и  Владимир
Петрович в это самое зеркало ничего не видел.
   В зеркале отражались пустынная шоссейка, автобусная остановка, полная
людей и зонтов, палатки с сигаретами и пивом, все тот  же  "Мерседес"  с
копошившимся водителем.
   Ну? И где Мария Викторовна?.. Неожиданно Архипов увидел ее и  застыл,
держась правой рукой за зеркало.
   Она была почему-то внутри зеркала, а вовсе не на пятачке перед метро.
Он посмотрел на пятачок, а потом опять в зеркало, боясь ошибиться.
   Она была там. Он плохо ее видел, потому что  их  разделяло  два  слоя
толстого автомобильного стекла - три, если считать зеркало.
   Маша Тюрина сидела на заднем сиденье "Мерседеса".  Впереди  находился
только водитель, а сзади Маша и еще двое. Архипов их почти не разглядел.
   Он оглянулся и посмотрел просто так, без  зеркала.  Да,  точно,  она.
Очень близко. Передний бампер "Мерседеса" почти упирается в его  машину.
Точнее, в машину Расула Магомедова.
   Значит, "Мерседес".  Чей  же?  Добромира  Безсмертного,  или  госпожи
Ставской, или господина с дивной фамилией Ослов?
   Архипов как-то не подготовился к  тому,  что  ему  предстоит  "борьба
умов" с владельцами "Мерседесов". Он приподнялся на сиденье, посмотрел и
записал на бумажке номер - просто так, на всякий  случай.  Вдруг  у  его
напарника есть не только коды доступа к базе данных  налоговой  полиции,
но еще и к базам ГАИ. Маша сидела совершенно неподвижно  и  как-то  так,
что сразу становилось ясно, что  она  в  "Мерседесе"  не  хозяйка  и  не
гостья, а пленница, и сидеть в нем ей вовсе не хочется.
   Значит, "ферт в  плаще"  и  второй,  взявшийся  "как  из-под  земли",
действительно уволокли ее против воли. Прав был брат Макс.
   Хорошо хоть так. Спасибо и на этом.
   Неизвестно, кого и за что  благодарил  Владимир  Петрович,  -  то  ли
"фертов", то ли невезучую Машу, но, пока думал об  этом,  в  "Мерседесе"
произошло движение.
   Маша сидела все так же скованно и безучастно, зато двое других  стали
активно говорить что-то друг другу и ей и показывать  на  пятачок  перед
метро. Видел Архипов плохо.
   Тогда, тихо ругаясь и придерживая рукой спину,  он  полез  на  заднее
сиденье. Лез долго и  трудно  -  наверное,  "Мицубиси"  раскачивалась  и
подпрыгивала на широких колесах.
   Вся надежда на тонированные стекла. Лучше бы они были свинцовые.
   Он перелез и стал коленями на широкое  кожаное  сиденье,  как  малыш,
которому интересно и весело смотреть в заднее стекло,  почти  прижавшись
носом.
   Архипову было не весело.
   В "Мерседесе" ждали еще минут пять. Женщина барабанила  по  переднему
креслу, мужчина что-то говорил в телефон. Водитель смотрел в окно.
   Владимир Петрович не мог рассмотреть ни синяков, ни царапин,  но  был
уверен, что все есть - и синяки, и царапины, и ссадины, и,  может,  даже
выбитые зубы. Или они ребята интеллигентные, больно не дерутся?
   Архипов рассматривал Машу со слезливой жалостью,  для  которой  лучше
всего подошли бы слова:
   "И-и, милая ты моя, да как же оно вышло-то, так  нескладно?!"  И  тут
вдруг она шевельнулась. Архипов забыл все слова.
   Она шевельнулась, подняла голову и посмотрела прямо на него. Он  даже
отшатнулся немного, подался назад.
   Она не может тебя видеть. Ты же сажал в машину ее брата и обходил  со
всех сторон. Ничего не было видно, и сейчас не видно ничего.
   Ничего.
   Маша Тюрина с заднего сиденья "Мерседеса" смотрела ему прямо в лицо.
   - Ты что? - тихо спросил Архипов. - Видишь меня?
   И тут она улыбнулась.
   Архипов растерянно улыбнулся в ответ.
   Тот, что с телефоном, сунул ей в руку трубку. Она  послушно  поднесла
ее к уху и опустила глаза.
   Архипов перевел дыхание и посмотрел на часы.
   Десять минут пятого.
   Они не видят его и звонят ему в офис. Там Катя,  она  сейчас  скажет,
что он уехал на встречу, и продиктует номер его мобильного.
   Он снял с вешалки пиджак и достал из кармана телефон. И посмотрел  на
него.
   Телефон зазвонил через две минуты. Номер опять не определился. "Вызов
№ 1" - высветилось в окошке.
   - Да, - помедлив, произнес Архипов и через стекло посмотрел на Машу.
   - Владимир  Петрович?  -  бодро  спросила  она.  Архипов  видел,  как
шевелятся ее губы.
   - Мария Викторовна?
   Мужчина на заднем сиденье сунулся  прямо  ей  в  лицо.  Женщина  тоже
придвинулась.
   - Владимир  Петрович,  мы  договаривались  встретиться,  вы  обо  мне
забыли?
   - Как можно! -  вскричал  Архипов.  -  Конечно,  нет!  Но  у  меня...
сломалась машина. Прямо посреди  улицы.  Мне  пришлось  срочно  ехать  в
сервис. Такая незадача!
   Спохватившись, он нашарил на полу пластмассовую щетку и стал  стучать
ею по обшивке двери, имитируя шум мастерской.
   - Да, - сказала она, - незадача. А... завтра? Вы не можете?
   - Могу, - уверил Архипов, -  но  давайте  лучше  посетим  контору  на
Чистых прудах. Зачем вы выдумали какую-то "Чертановскую"!
   - А вам... какая разница?
   - Никакой. Очень далеко и неудобно, а так никакой. А почему вы  домой
не возвращаетесь, Мария Викторовна? Все соседи  переполошились.  Гаврила
Романович хочет заявление в милицию писать, что человек у нас пропал.
   Двое на заднем сиденье, вытянув шеи, уставились друг на друга.
   - И телефона вашего у меня нет, - сварливо продолжал Архипов, -  а  я
вам позвонить хотел. Пригласить на чашку  пива.  У  этой  вашей  подруги
какой телефон?
   - Телефон? - повторила Маша Тюрина за двумя  стеклами  -  японским  и
немецким.
   Двое замахали руками.
   - У нее есть телефон, - торопливо сказала Маша, и Архипов  улыбнулся,
- но она никому не разрешает его давать. Мы с вами...  завтра  увидимся,
если все будет в порядке.
   - А если не будет?
   - Что?
   - Говорю, машину сначала  надо  починить!  Почему-то  ему  все  время
казалось, что она его видит, а те двое - нет.
   - А вы ее до завтра почините?
   - Кого? - удивился Архипов, думая только о том, что она его видит.
   - Машину.
   - Я не слесарь, Мария Викторовна. Надеюсь, что слесарь починит.
   -  Тогда  давайте  перенесем  все  на  завтра.  Пожалуйста,  Владимир
Петрович! Мне ведь даже  домой  вернуться  невозможно,  потому  что  это
больше не моя квартира!
   Судя по тому, как шевелились губы у женщины слева,  в  данный  момент
суфлировала именно она.
   - О чем разговор, я верну вам вашу квартиру! - вскричал Архипов. -  У
меня своя есть, чужого мне не надо!
   - Тогда... завтра. В четыре. В Чертанове, у метро. Сможете?
   - Смогу, - ответил Архипов, который вдруг изнемог от напряжения и  от
бессмысленности разговора, и нажал кнопку.
   Маша Тюрина в "Мерседесе" сунула трубку мужчине,  и  некоторое  время
тот о чем-то разговаривал  с  женщиной.  Маша  участия  в  разговоре  не
принимала, сидела, съежившись и странно уменьшившись.
   - Надо было сразу все мне рассказать,  -  злобно,  адресуясь  к  ней,
вымолвил Архипов.  -  Сидела  бы  сейчас  со  мной,  а  не  с  какими-то
ублюдками, прости господи!
   Она ничего не ответила.
   Водитель запустил  мотор,  и  громоздкая  машина  стала  медленно,  в
несколько приемов, отчаливать.
   Архипов  отпустил  ее  довольно  далеко   -   светофор   должен   был
переключиться  на  красный  и  задержать  ее.  Светофор  переключился  и
задержал, Архипов  пристроился  в  крайний  правый  ряд,  за  запаленный
грязный грузовичок, и быстро позвонил Расулу.
   - У них "Мерседес", - сообщил  он,  как  только  тот  ответил.  -  Не
слишком новый, но солидный. Ее я даже видел. Они припарковались прямо за
мной. С ней двое - баба и мужик. По виду не охранники.
   - Зачем ее охранять, слушай? - спросил Расул с раздраженным акцентом.
Видно, Архипов оторвал его от чего-то важного. - Она, что, леопард, твоя
Маша? Прыгнет и убежит? Зачем звонишь?
   Не мог же Архипов сказать ему, что звонит  потому,  что  беспокойство
впивалось ему в позвоночник, не давало сидеть, грызло изнутри, выло, как
бензопила "Дружба"!
   - Как у тебя дела?
   - Нормально мои дела. Приедешь - поговорим.
   И повесил трубку: Восток - дело тонкое!
   Архипов  медленно  тронулся  за  запаленным  грузовичком,  не   теряя
"Мерседес" из виду. В колонках гремел  "латинос",  а  он  не  знал,  как
сделать потише. Черт бы побрал этого Расула с его восточными штучками!
   Пошел дождь, "дворники" тоже нашлись не сразу, и Архипов чуть было не
потерял "Мерседес", который  поворачивал  направо.  В  последний  момент
Владимир Петрович увидел солидный багажник  и  широкий  бампер  и  успел
свернуть за ним. Ехали недолго. "Мерседес" еще раз повернул направо,  во
двор, чуть-чуть проехал и встал.
   Архипов приткнул машину к обочине и выскочил.
   Вокруг был обычный двор "спального" района - бывшая песочница с двумя
бортиками вместо четырех, а над ней бывший грибок с выломанными досками,
а рядом бывшая скамейка - один остов. Дальше  неровно  и  плотно  стояли
алюминиевые панцири гаражей-ракушек.
   Водитель остался сидеть, а дама и  джентльмен  бодро  выволокли  Машу
Тюрину и под локотки потащили к подъезду шестнадцатиэтажки.
   Архипов схоронился за мокрыми кустами, хотя никто из них не  думал  о
конспирации.
   Следом за троицей, стараясь не топать и не дышать слишком  шумно,  он
вошел в сырой и холодный подъезд и тотчас же услышал,  как  захлопнулись
двери лифта.
   Нужно бежать по лестнице. Быстро, чтобы не отстать от лифта.  Архипов
побежал.  Каждая  ступенька  больно  отдавалась  в  спине,  разгрызаемой
бензопилой.
   Лифт все ехал. Архипов посмотрел вверх.
   Что он станет делать, когда лифт остановится?
   Хорошо, если они войдут в квартиру все втроем, а если Машу затолкают,
а сами вернутся в машину? Шофер-то остался ждать, не уехал! Да и вряд ли
именно эти двое, из "Мерседеса", стерегут  Машу  Тюрину,  наверняка  для
этого есть "специально обученные люди".
   "Ничего, - сказал Архипов своей спине. - Ты сейчас  потерпи  немного,
мне очень нужно".
   Навстречу попалась какая-то бабка, шарахнулась от бегущего  Архипова,
прижалась к стене, забормотала то ли  "господи  помилуй",  то  ли  "куда
прешь, бешеный".
   Лифт все ехал. Архипов от него не отставал.
   Гудение прекратилось, и тишина больно ударила по ушам. Только  далеко
внизу тяжело дышала и бормотала давешняя напуганная бабка.
   Архипов выскочил на площадку, перебежал  ее,  заметался,  потому  что
прятаться было негде, и в  ту  секунду,  когда  открылись  пластмассовые
избитые двери, юркнул в темный коридорчик, ведущий на лестницу.
   В длину коридорчик был ровно один шаг. Большущий Архипов там почти не
помещался и все пытался втолкнуть в стену распиленную бензопилой спину.
   По бетону  протопали  ноги,  звонко  процокали  каблучки  той  самой,
которую Архипов подозревал в том, что она - Гиммлер или Геринг.  У  Маши
Тюриной не было никаких каблуков, Архипов знал это точно.
   Зазвенели ключи, послышался  толчок,  а  потом  нетерпеливый  звонок,
приглушенный дверью, - очевидно, открыть ключом не получилось.
   - Кто? - спросили из-за двери.
   - Витек, открывай, это мы!  -  нетерпеливо  сказала  дама.  -  Делать
нечего, что ли! Среди бела дня на щеколду заперлись!
   Дверь загрохотала, открываясь.
   Архипов быстро выглянул и спрятался.
   Все трое стояли к нему спиной. Первая - Маша, ее  голова  возвышалась
над всеми, за ней женщина и мужчина. Квартира за обшарпанной дверью -  в
торце узкого коридорца.
   - Обратно привезли? - радостно  гоготнув,  спросил  тот,  что  открыл
дверь. - Что так?
   - Ты, Витек, делай, что тебе велено, - заявила  женщина  с  некоторым
раздражением, - все откладывается до завтра. Смотрите за ней получше.
   - Да мы... того... смотрим.
   - Пошли, - неожиданно подал голос  мужчина,  -  нам  еще  в  Красково
пилить!
   - Да, - согласилась женщина, - пока.
   Архипов метнулся на лестницу и быстро побежал