нный  круг  непонятного
назначения. Еще она рассказала,  что  на  днях  ее  пытались  скинуть  с
лестницы,  но  не  скинули,  поскольку  она  исхитрилась   позвонить   в
"нехорошую квартиру",  где  коммунальный  слесарь  с  супругой  как  раз
праздновали День озеленителя или День работников искусств.
   Самое поразительное, что на следующий день она на самом деле  умерла.
От сердечного приступа, как объяснила  ее  приемная  дочь.  У  нее  было
плохое сердце, и она умерла.
   Ни при чем нож и круг с каплями мутного воска. Откуда она знала,  что
умрет? Если она давно и привычно болела и могла умереть в любую  минуту,
почему эта минута настала как раз после визита к Архипову?!
   Нож с символами и круг с восковыми потеками  были  вполне  реальными,
Архипов видел их собственными глазами. Значит ли это, что  покушение  на
лестнице тоже реальное, а  не  плод  ее  экзальтированного  воображения?
Значит ли это, что кто-то  целенаправленно  пугал  сердечницу  Лизавету,
чтобы в один прекрасный момент напугать ее до смерти?!
   Кто?! Зачем?!
   Кому это выгодно? - вот вопрос.
   Получалось так, что выгодно только ему, Владимиру Петровичу Архипову,
ибо именно он унаследовал все Лизаветино имущество.
   Наследник, черт побери все на свете!
   Владимир Петрович опустил на глаза  темные  очки  и  обозрел  бульвар
через коричневые стекла. Потом поднял очки на лоб и обозрел бульвар  без
всяких стекол.
   Разница была огромной. Ночь - день. День - ночь.
   Прошлой  ночью  кто-то  открыл  ключом  дверь  в  квартиру   покойной
Лизаветы. Ее приемная дочь дежурила в больнице. Тинто Брасс поднял  шум.
Пока Архипов собрался с силами и выступил в дозор, прошло довольно много
времени. Что там делал этот человек - неизвестно. Известно только, что в
квартире оказался хлипкий юнец по имени Макс  Хрусталев,  приехавший  "в
гости" к столичной сестре.
   Чему можно верить, а чему нельзя?
   Всему можно и ничему нельзя.
   Они не виделись пятнадцать лет, откуда она знает, что это  именно  ее
брат?
   Она сказала - уши. "Я помню твои уши". Ну и что? Подумаешь, уши! Даже
почтальон  Печкин  уши,  лапы  и  хвост   в   качестве   документов   не
рассматривал!
   У Макса был билет на поезд Вильнюс - Краснодар, и в принципе  он  мог
приехать вовсе не из Сенежа, а из Вильнюса, например. Или  из  Клайпеды.
Архипов ничего не понимал в  железнодорожных  билетах  и  не  знал,  как
именно нужно смотреть, чтобы понять, откуда пассажир едет.
   Как Макс решился войти в ночную открытую квартиру, в которой до этого
ни разу не был?! Почему не стал звонить и стучать,  а  просто  вошел,  и
все? Почему не зажег свет, а с ходу начал прятаться за кресла?
   Откуда у него порез на руке?
   В позвоночнике засвербило - вж-ж, вж-ж...
   Была ли она на дежурстве? Он звонил ей в больницу,  и  она  оказалась
там и подошла к телефону, но Архипов понятия не  имел,  где  именно  эта
больница находится. А если в соседнем дворе? Она вполне могла  выскочить
из квартиры и добежать до работы.
   Зачем?! Зачем?!!
   Она имела возможность заниматься в своей квартире всем, чем угодно, в
белый день, а не в темную ночь! Она жила в этой  квартире,  черт  побери
все на свете! Или она знала про нелепое завещание и должна была  сделать
что-то до того, как оно вступит в силу?!
   Что она пыталась сделать?
   Она жила в этой квартире и могла заниматься в ней всем, чем угодно, в
светлый день, а не...
   Круг замкнулся.
   Тинто Брасс поднял башку и внимательно посмотрел на хозяина.
   - Хочешь пива? - спросил хозяин.
   "Какого еще пива, - возмутился Тинто Брасс, - когда мы должны бегать!
После пива ты ляжешь и уснешь, а я что стану делать?!"
   - Да, - покаялся Владимир Петрович, - лучше потом.
   Запасные ключи Лизавета и ее приемная дочь держали у  соседей.  Нужно
пойти и забрать их и выяснить, может, они пропадали, или  терялись,  или
приходил слесарь и интересовался этими ключами!
   Что дальше? Дальше что?
   Песнопения в подъезде, от которых переполошились все соседи,  включая
тех, у которых были ключи от Лизаветиной квартиры.
   Кое-что  прояснилось  сегодня  в  юридической  конторе   -   название
песнопевцев, и больше, собственно, ничего.
   "Путь к радости".
   Что за путь? Что за радость?
   Религиозная организация, сказал юрист. Легальная, раз  они  пришли  в
контору и назвались.
   Откуда  они  взялись?  Что  у  них  за  завещание?!  Почему  Лизавета
понаписала столько завещаний? Откуда они узнали, что последнее и главное
завещание лежит именно в этой конторе, именно у этого нотариуса и  будет
оглашено именно сегодня?! Или то, предыдущее,  тоже  было  составлено  в
этой конторе, только у другого нотариуса, раз этот  о  первом  завещании
ничего не знал? Сколько нотариусов могло быть у Лизаветы? Десяток?
   И почему Марии  Викторовне,  черт  ее  побери  совсем,  не  досталось
ничего?!
   И зачем она умоляла  его  ни  во  что  не  вмешиваться  и  ничему  не
удивляться - перед самыми дверьми кабинета?! Умоляла, и дышала тяжело, и
смотрела ему в лицо так, что у него взмокла спина!
   И почему Лизавета наврала про родственников,  которых  оказалось  так
много, и все  в  добром  здравии?!  Боялась?  Не  хотела,  чтобы  что-то
досталось им? Что им могло достаться, если  все  отошло  ему,  Владимиру
Петровичу Архипову, и она об этом прекрасно знала?!
   Написать дарственную - или как это называется  -  и  отдать  квартиру
обратно Маше Тюриной ничего не стоит.  Леонид  Иосифович  Грубин  всегда
готов к услугам. Вряд ли Лизавета  имела  в  виду,  что  Архипов  должен
поселиться в ее квартире,  выгнав  бедную  сироту,  о  которой  она  так
пеклась.
   Тогда что? Что она имела в виду?!!
   Когда приходила к нему, когда слезно  просила  "не  оставить",  когда
обещание брала, когда свое завещание писала?!
   - М-м-м...  -  простонал  Архипов,  зажмурился  и  постучал  себя  по
макушке, как будто разгоняя мысли.
   -  Ничего-ничего,  -  успокаивающе  сказал  рядом  чей-то  голос,   -
побегаете, и все пройдет. Энергия добра вас не покинет.
   Архипов вытаращил глаза.
   Тинто  Брасс,  безмятежно  валявшийся  на  гравии,   вдруг   вскочил,
напружинил все свои складки, ощерился  и  зарычал.  Шерсть  на  загривке
встала  дыбом.  Он  мотал  оскаленной  мордой  и  натягивал  поводок   -
металлическую цепь.
   - Фу, Тинто, - приказал Архипов. - На место. Лежать!
   Мастифф не слушался. Архипову показалось, что  он  вообще  ничего  не
слышит.
   - Спокойно, Тинто! Фу! Лежать! Лежать, я сказал.
   - Оставьте животное в покое. Ведь он видит  то,  чего  вы  лишены,  и
странным кажется ему видение такое.
   Архипов уронил цепь на землю. Она негромко звякнула.
   - Он порычит немного и затихнет, поймет, что  зла  вам  причинять  не
собираюсь.
   По виску поползла капля и упала на рукав белой майки.  Архипов  видел
место, куда она упала, - влажное пятно. Он посмотрел на пятно,  а  потом
осторожно повернул голову налево.
   Рядом с ним на скамейке сидела Лизавета.
   Нелепейшие  одежды,  белое  лицо,  раскрашенное,   как   у   японской
деревянной куклы, - насурьмленные в ниточку  брови,  веки  со  стрелами,
алые губки.
   С некоторым трудом она закинула ногу на ногу, посмотрела  на  него  и
усмехнулась. Тинто припал на передние ноги, захлебнулся  тихим  жалобным
рыком и стал медленно отступать.
   Архипов закрыл глаза. Что-то коснулось  его  руки,  и  он  посмотрел.
Ветер с Чистых прудов трепал Лизаветин шарфик. Шарфик  взлетал  и  легко
трогал его кожу.
   - Лизавета Григорьевна? - спросил Архипов хрипло.
   - Что ж, вы меня не узнали? - удивилась она.
   - У... узнал, - признался Архипов. - Только я  думал,  что  вы...  Мы
решили, что вы...
   - Что? - поторопила Лизавета и сняла у него с колен свой шарф.
   - У... умерли. Вы. То есть мы так думали... Недавно.  А  вы,  значит,
вовсе и не...
   - Конечно, умерла,  -  возразила  Лизавета  энергично,  -  но  ничего
плохого нет в том, что я пред вами появилась! Я вижу, трудно вам постичь
весь смысл того, что происходит. Хотела  лишь  поговорить  немного.  Вас
напугать - и мысли не было такой!
   - О господи, - проговорил Архипов и сильно ущипнул себя за  руку.  За
ту самую, которой касался белый шарф. Потом еще раз.
   - Зачем вы боль себе приносите щипками? - поинтересовалась Лизавета.
   - У меня что-то с головой, - признался Архипов.
   - В порядке и душа, и голова отличном. И комплекс всех энергий, и все
планы бытия в гармонии между собой приятной.
   Архипов застонал.
   - Хотела благодарность выразить свою, - деловито продолжила  Лизавета
и смахнула с коленки клейкую кленовую почку, - за то, что  вы  обещанное
мне так выполняете усердно! Ведь только вы  способны  то  постичь,  чего
никто на свете больше не способен!
   - Чего... не способен? - выдавил Архипов. Лизавета вздохнула и  сняла
ногу с ноги.
   - Душа, - сказала она с пафосом, - душа должна затрепетать  и  взмыть
на крыльях радостных того, что...
   - Моя душа? -  перебил  ее  Архипов,  несколько  приходя  в  себя.  -
Лизавета Григорьевна, да что происходит-то?! Может, вы мне объясните?! Я
ведь ни черта не понимаю! Куда вы делись,  зачем  вы  нам  сказали,  что
умерли, что это за дикое завещание?! Зачем вы его написали?!
   - Со временем поймете это вы.
   - С каким еще временем?!
   - Времен река неспешна и сурова, всегда лишь вдаль течет, и вспять не
повернет она вовеки.
   - Кто?
   - Река.
   - Какая река?
   Лизавета вздохнула и повторила назидательно:
   - Река времен.
   - Да не нужна нам никакая  река  времен,  мы  и  без  нее  запутались
совсем!
   - Вы так прекрасно это говорите, - прошептала Лизавета и всхлипнула.
   - Что?!
   - Мы. Вы говорите - "мы", и это слово бальзамом радостным вокруг  все
омывает.
   - М-м-м, - опять застонал Архипов, - что же это такое?!
   - Помочь вам не сумею я, но все же должна сказать,  что  по  заслугам
каждый получает! Обиженным никто себя считать не может.
   - Это вы о чем? - встрепенулся Архипов. - О завещании?!
   - О завещании, конечно, говорю! Поймете вы со временем все сами, пока
же я ликую от того, что говорите "мы" и думы ваши несутся к цели, словно
быстрокрылые орлы!
   Архипов тяжело задышал.
   - Сегодня не бегите слишком долго,  -  озабоченно  напутствовала  его
Лизавета, - под дождик попадете, не дай бог. Вернусь, когда смогу.
   - Постойте! - крикнул Архипов, и тут что-то легко и  звонко  стукнуло
ему в висок.
   Голова мотнулась вбок и назад, и прямо  перед  своей  физиономией  он
невесть как поймал грязный футбольный мяч.
   - Извините, дяденька!  Простите,  пожалуйста!  Это  Димон  кинул,  он
маленький еще!
   - А зачем ты Димону дал кидать?!
   - Да я не давал, он сам кинул!
   Архипов бросил мяч в разноцветную толпишку футболистов, оттолкнув  от
себя ладонями.
   Мимо шли люди, смеялись и разговаривали. Унылый дворник накалывал  на
железный прутик бумажки и стряхивал их в пластиковый  мешок.  У  решетки
визжали дети. Напротив,  через  аллею,  продавали  мороженое,  небольшая
очередь стояла к синему ящику под зонтом.
   У правой ноги пошевелился Тинто Брасс, поднял башку.  Они  посмотрели
друг другу в глаза - хозяин и собака.
   - Ну что? - негромко спросил Владимир Петрович. - Что это было?
   Тинто не отвечал и не усмехался.
   - Мы заснули, -  строго  внушал  ему  Архипов,  -  мы  пригрелись  на
солнышке и заснули оттого, что целую ночь прошлялись по чужим домам.  Ты
понял?
   Тинто смотрел недоверчиво.
   - Да, - продолжал Архипов, не веря  ни  одному  своему  слову,  -  мы
заснули, только и всего. Нас разбудил мяч.
   Тинто все молчал.
   - Она умерла, - сам себя убеждал Владимир Архипов,  -  она  не  могла
оказаться здесь и говорить со мной. Так не бывает.
   Он встал со скамейки - рядом шевельнулось что-то белое и  летящее,  и
сердце рухнуло вниз.
   Ничего такого. Какая-то женщина, вовсе не похожая на Лизавету, сидела
далеко, катала туда-сюда коляску. Архипов перевел дух,  заставил  сердце
вернуться на место, посмотрел на небо -  ни  облачка,  ни  ветерка  -  и
опустил на нос очки.
   - Бежим, Тинто, - скомандовал он мастиффу, - вперед.
   И намотал на кулак звенящую цепь.
   Он уже бежал и время от времени тряс рукой, которую как-то непривычно
терла цепь. Он помахал кистью, но неприятное ощущение  осталось.  Тогда,
не сбавляя хода, он размотал железный поводок и посмотрел.
   На руке остался синяк. Самый обыкновенный синяк - там,  где  он  себя
ущипнул, когда появилась Лизавета.
 
*** 
 
   Когда он ввалился в квартиру, дождь разошелся не на шутку. За  окнами
было черно, из открытой балконной двери несло запахом мокрого асфальта и
свежей воды.
   Стаскивая кроссовки, из которых лилось на пол, Архипов  поскользнулся
на плитке и чуть не упал.  По  носу  скатывались  крупные  капли.  Штаны
промокли насквозь.
   Тинто Брасс широко расставил лапы и наклонился вперед.
   - Не-ет! - закричал Архипов, прыгнул и накрыл  мастифа  полотенцем  -
махровой  простыней,  которую  Любаня  специально  для   таких   случаев
складывала под вешалкой. Он успел на  одну  секунду  раньше,  чем  Тинто
начал отряхиваться, торопливо обтер монументальные бока, медвежью  башку
и колонноподобные лапы.
   - Сколько раз я говорил, чтобы ты на улице отряхивался!
   Но Тинто не  любил  на  улице.  Перетерпев  экзекуцию,  он  отошел  и
все-таки отряхнулся, так сказать, всухую.
   Себе Архипов налил  ванну.  Дождь  начался,  когда  они  добежали  до
Солянки. Возвращаться было довольно далеко, и  примерно  на  полпути  на
Архипове уже не осталось  ничего  сухого.  Тинто  Брасса  дождь  сначала
забавлял, а потом  он  сказал,  что,  пожалуй,  предпочел  бы  встретить
непогоду на матрасе "Уют-2000".
   Вода в ванне была очень горячей, и дрожь  в  позвоночнике  постепенно
утихала.
   Она же сказала ему - будет дождь. Она сказала -  не  бегайте  слишком
долго.
   Он не мог ее видеть и разговаривать с ней. Он не  истеричная  барышня
преклонных лет. Он точно знает, что может быть, а чего быть не может.
   Он уснул на лавочке, и ему приснилась Лизавета,  потому  что  он  все
время  о  ней  думал.  Руку  ушиб.  Дождь   пошел   в   соответствии   с
предсказаниями метеослужбы.
   Владимир Архипов в свое время окончил  Московский  физико-технический
институт, чем очень гордился. У него было то, что называется  "блестящим
образованием", и именно оно не позволяло даже самому себе  признаться  в
том, что сидел на лавочке с покойницей и разговаривал...  о  делах.  Ну,
для начала она, конечно, по своему обыкновению, понесла какую-то  ахинею
- про реку времен, три плана бытия и  гармонию,  -  зато  потом  сказала
что-то важное.
   Что-то очень важное. Только он забыл что.
   Конечно, забыл! Он не привык разговаривать на лавочках с покойниками.
   Архипову стало противно и отчего-то как  будто  стыдно,  и,  стараясь
отвязаться от Лизаветы, он потянул к  себе  Гектора  Малафеева  и  начал
читать с середины, где книга открылась.
   Гектор немедленно пустился в рассуждения о любви, которые сводились к
тому, что любовь суть похоть и истерия, но в этом весь кайф. Было  много
слов из трех и пяти букв, а также их многобуквенных производных.
   Ни слова, ни производные на Архипова впечатления не произвели. Он сам
мог составить сколько угодно производных, даже  лучше,  чем  Гектор,  не
закаленный физтеховской общагой.
   Что же она сказала? Единственно важное - и он забыл!
   Гектор тем временем перешел к рассуждениям о мужской природе, и стало
совсем тоскливо. Очевидно,  мужская  природа  Архипова  чем-то  серьезно
отличалась от природы Гектора Малафеева.
   Интересно, что поделывает Мария Викторовна в бывшей  своей,  а  нынче
архиповской квартире? Плачет? Что-то не похоже,  что  она  расстроилась,
когда  Леонид  Иосифович  огласил  завещание.  Она  обрадовалась.  Можно
сказать, расцвела.
   В чем дело? Почему завещание Лизаветы  не  расстроило,  а  обрадовало
ее?! Двух джентльменов, идущих по "Пути к радости", оно расстроило  куда
больше.
   "Стоп, - сказал себе Архипов. - Ну конечно".
   Расплескивая воду, он сел в  ванне  и  столкнул  с  бортика  Гектора.
Отягощенный знаниями мужской - и человеческой вообще! - природы,  Гектор
немедленно пошел ко дну.
   Архипов выловил его и кинул на пол.  Гектор  шлепнулся  с  лягушачьим
звуком.
   Лизавета сказала - он не помнил точно фразу, потому что ненавидел эту
ее манеру выражаться, - что каждый получает по заслугам. Никто не должен
быть в обиде. Кажется, именно так.
   Значит, Мария Викторовна  должна  удовольствоваться  тремя  картинами
покойного Лизаветиного супруга и не мечтать ни о каких  квартирах.  Так,
что ли?
   В позвоночнике опять задрожало и поехало - вверх и вниз.
   "Постой. Ты рассуждаешь так, как будто на самом деле  разговаривал  с
покойной Лизаветой на Чистых прудах. Ты не мог с ней разговаривать.  Она
умерла. И все-таки я с ней разговаривал. Я ущипнул себя за  руку  -  вот
синяк. Я бросил собачью цепь на землю и потом  подобрал  ее.  Я  отлично
помню, как нагнулся, чтобы ее подобрать. Я никогда ее  не  бросаю.  Люди
боятся Тинто, и я всегда делаю вид, что крепко его держу. Она сказала  -
будет дождь, хотя было солнечно и тихо, и я вымок до трусов и шнурков на
кроссовках.
   Подожди, - уговаривал он себя, - подожди".
   Каждый получил именно то, что нужно. Никто не должен и не может  быть
в обиде. Ах, черт побери.
   - Я должен поговорить с ней, -  заявил  Архипов  Тинто  Брассу,  -  я
должен все у нее узнать. Почему Лизавета сказала про заслуги? Может, они
поссорились или она узнала про девочку Машу что-то такое, чего не должна
была знать?
   Тинто пожал плечами.
   Архипов вылез из пенного  тепла,  кое-как  вытерся  и  напялил  сухую
одежду. Хотелось есть, но  он  почему-то  решил,  что  ему  некогда.  Он
вернется от Маши Тюриной, сядет и поест.
 
*** 
 
   Примерно в час ночи он снова открыл дверь на площадку - тень от Тинто
скакнула  на  противоположную  стену,  -  перешел  гранитный  квадрат  и
позвонил.
   Никого. Ничего.
   Мария Викторовна со своим братом как сквозь землю провалились.
   Или точно провалились? Отправились в преисподнюю навещать Лизавету?!
   - Тинто, искать! Искать, Тинто!
   Мастиф подошел, повел башкой и посмотрел на Архипова - он не понимал,
кого искать, а Архипов не знал, как ему объяснить.
   Куда они могли деться? Музеи  и  парки  аттракционов  давно  закрыты.
Библиотеки и Дома культуры тоже. На дежурстве она была вчера.
   Все-таки в больницу он позвонил.
   Томная особа дамского пола сообщила ему,  что  Тюриной  не  будет  до
послезавтра, а послезавтра звоните с утра.
   - А вы кто? - спросила она напоследок. - Передать, что вы звонили?
   - Архипов Владимир Петрович я. Передайте, что мы звонили.
   Он высадил их у дома и поехал на работу,  где  коллектив  маялся  без
начальника и без дела. С работы  приехал  около  восьми  и  сразу  пошел
бегать - только снял костюм и надел штаны и  майку.  Из  ванны  вылез  в
полдесятого и стал звонить в дверь.
   Спину под свитером ломило и как будто выворачивало наизнанку, костями
наружу. Он все тер и тер ее. Спать он не мог.
   Мама всегда говорила, чтобы он звонил, если задерживается.
   "Я не могу спать, когда не знаю, где ты". Он не понимал, как это - не
может спать? Чего проще, ложишься и спишь!
   Оказывается, он не мог спать, когда не знал, где Маша Тюрина.
   Она же должна быть дома! Она после дежурства, она должна спать  дома,
на диване, под пледом!
   Должна, но ее нет.
   Вдвоем с Тинто Архипов завалился на круглый матрас и некоторое  время
лежал в  темноте,  сам  перед  собой  делая  вид,  что  успокаивается  и
засыпает.
   Дождь шумел за стеклянной балконной стеной,  по-деревенски  шуршал  в
цветах, которые в больших деревянных ящиках растила Любаня. Пахло землей
и свежестью.
   Тинто Брасс завозился и повалился на бок, разбросав гигантские  лапы.
Архипов слегка его пнул, чтобы не  слишком  разва