дверь - на площадке никого не было,  и  песнопения  не
слышались, - пересек гранитный квадрат и позвонил в квартиру напротив.
   Он думал, что  дверь  будут  открывать  несколько  часов  -  судя  по
скорости телефонных переговоров, - но она распахнулась в ту же  секунду,
как будто Маша Тюрина стояла под ней и ждала, когда он позвонит.
   - Проходите, - предложил из темноты тусклый голос. -  Только  ботинки
снимите.
   Он сбросил ботинки.
   - Куда проходить? - Архипов почти ничего не видел.
   - За мной.
   Ее он тоже почти не видел - так, копошилось  что-то  в  полумраке,  с
виду похожее на человеческое существо.
   Следом за этим существом он прошел длинным коридором, повернул и чуть
не налетел на него, когда оно остановилось  у  двери  в  комнату.  Дверь
распахнулась. Солнечный свет ударил в глаза, и Архипов зажмурился.
   - Что вам нужно?
   Он разлепил веки и никого не увидел  -  только  громадную  квадратную
комнату, залитую солнцем. Солнце  вваливалось  в  широкие  чистые  окна,
каталось  на  полированном  паркете,  путалось  в  хрустальных  вазах  и
вазочках, струйками стекало с громадной  люстры  -  его  капли  попадали
Архипову в глаза, мешали видеть.
   - Что вам от меня нужно?
   Он повернулся спиной к солнцу и оказался нос к носу с ней. Она стояла
у высоких дверей, прижавшись к ним спиною, как в кино.
   - Мне нужно с вами поговорить, - пробормотал Архипов.  -  Меня  зовут
Владимир Петрович. А вас?
   - Мария Викторовна. О чем вы хотите со мной говорить?
   - О жизни и смерти вашей тетушки, - пробормотал Архипов, рассматривая
ее, - или бабушки. Она вам тетушка или бабушка?
   - Ее жизнь и смерть вас не касаются. Простите.
   - Да ничего, - неторопливо сказал Архипов. - Вы правы. Не касаются.
   После этого Мария Викторовна Тюрина как будто расслабилась и отлепила
спину от двустворчатой двери.
   - Можно я сяду? - попросил Архипов.
   - Садитесь, - разрешила она равнодушно. Прошла мимо него и присела на
краешек дивана. Руки стиснуты, плечи судорожно сведены.
   Неизвестно, кого он ожидал увидеть.
   Пожилую девушку в платке и черной юбке? Мышку-норушку  в  балахоне  и
тапках? Бледную поганку с псориазной кожицей,  кладущую  перед  божницей
земные поклоны?
   На вид Марии Викторовне было лет двадцать. Впрочем,  Архипов  никогда
не  мог  правильно  определить  на  глаз  женский  возраст,   непременно
ошибался. На ней были джинсики, голубенькие и довольно потрепанные, зато
безупречно чистые, и темная штуковина без рукавов, но с высоким  горлом.
Руки длинные и худые, совсем девчачьи, щеки розовые, волосы  короткие  и
темные,  собранные  в  невразумительный  хвостик.  Она  оказалась  очень
высокой, почти с Архипова, и примерно раза в два уже.  Что  это  Гаврила
Петрович Державный так его дезинформировал?..
   - Сколько  вам  лет?  -  мрачно  спросил  Архипов.  Мария  Викторовна
взглянула на него и некоторое время помолчала.
   - Двадцать четыре.
   - Понятно.
   Что нужно делать дальше, Архипов не знал. То есть когда шел, он знал,
а сейчас позабыл.
   - Мне скоро на работу, - тускло сказала  Мария  Викторовна,  -  через
полчаса.
   - А кем вы работаете? Опять некоторая пауза.
   - Медсестрой в пятнадцатой больнице.
   Архипов рассматривал ее, а она - свои сложенные на коленях руки.
   Раньше он точно никогда ее не видел. Странное дело - каждый  день  он
приезжал домой и уезжал на работу, а по выходным чаще всего бывал дома и
знал всех соседей, которых было не слишком много в старом малоквартирном
доме, но ее не видел ни разу.
   Однажды Лизавета заманила его на "чай из трав". Он помнил,  что  этот
чай им подавали, а кто подавал - нет, не помнил.
   Она молчала, и Архипов выудил из недр мозга народную  мудрость  номер
три - про то, как надо держать паузу.
   - Я хотел с вами поговорить, - вопреки мудрости начал он быстро, -  и
поэтому позвонил. Ваша тетушка просила меня... Вы знаете, что она была у
меня за день до своей... кончины?
   Мария Викторовна перевела взгляд со своих рук в центр ковра и  ничего
не ответила.
   - Она просила меня вам помочь, если потребуется помощь.
   - Мне ничего не нужно.
   - Конечно, - согласился Архипов. Он бы очень удивился,  если  бы  она
продиктовала ему список "добрых дел", которые он должен для нее сделать.
   Если бы она не оказалась такой хорошенькой, молоденькой и несчастной,
Архипов с чистой совестью наплевал бы на все  свои  обещания.  Ему  было
неловко от того, что это именно так, а врать самому себе он не умел.
   -  Так  кем  вам  приходилась  Лизавета  Григорьевна?  Тетушкой?  Или
все-таки бабушкой?
   - Она никем мне не приходилась. - И опять молчание.
   - Послушайте, Маша, - произнес Архипов как можно значительнее, -  мне
нужно с вами поговорить, а вы почему-то упираетесь. У вас есть  полчаса.
Пойдемте ко мне, я сварю кофе, и мы поговорим. Пойдемте, это недалеко.
   - Я не хочу кофе.
   - Тогда чай.
   - Чаю я тоже не хочу.
   - Квасу? Спирту? Соленых огурцов?
   Тут она улыбнулась - наконец-то.
   - Огурцы тоже есть?
   - Сколько угодно.
   Улыбка пропала, как будто ее и не было.  Снова  заснеженная  равнина,
унылая и однообразная до крайности. Архипов начал раздражаться -  какого
черта он уж так-то старается?! Ну, не хочет  она  с  ним  разговаривать,
пусть не  разговаривает,  ему-то  что?!  Он  сделал  попытку  -  попытка
провалилась, и хватит сидеть, изображать дружеское участие и сочувствие!
   Всему его участию вместе с сочувствием цена -  грош,  потому  что  он
предлагал их исключительно из-за того, что у нее оказались длинные  ноги
и крепкая грудь.
   - Ну что? Не станем кофе пить и есть огурцы?
   - Нет.
   - Отлично.
   Архипов  поднялся,  чувствуя  себя  идиотом.  Все   из-за   Лизаветы,
поставившей его в такое дурацкое положение!
   - Что за люди приходят к вам в квартиру?  Заснеженная  равнина  вдруг
ожила, как будто от первого дыхания надвигающегося урагана.
   - Какие люди?
   - Не знаю, - сказал Архипов резко,  -  я  у  вас  хочу  спросить.  На
площадке толчется народ, который валит в вашу квартиру.  Соседи  слышали
какие-то песнопения, хотели милицию вызывать. Что это за народ?
   Ураган улегся так же внезапно, как и поднялся.
   - Это... мои друзья.
   - Сколько их?
   - Что?
   Архипов вздохнул:
   - Я спрашиваю, сколько их. В штуках. Сколько?
   Мария Викторовна Тюрина уставилась ему в лицо.
   Глаза были орехового цвета,  пожалуй,  с  примесью  янтаря.  Народная
мудрость номер четыре гласила - никогда первым не отводи глаз. Тот,  кто
дольше смотрит, сильнее. Тот вожак. Архипов  рассматривал  ее  глаза  со
старательным равнодушием - как будто он только и делал целыми днями, что
рассматривал женские глаза, и она дрогнула первой.
   Все-таки вожак - он, Архипов.
   - Зачем вы меня об этом спрашиваете?
   Вот тут он сплоховал. Пока изображал равнодушие, забыл, о чем  именно
спрашивал. Но Мария Викторовна ничего не знала о существовании  народной
мудрости номер пять, которая  гласила,  что  никогда  не  нужно  бросать
собеседнику спасательный круг. Он или  выплывет,  или  утонет  сам,  без
посторонней помощи.
   Мария Викторовна круг бросила:
   - Какое вам дело... сколько их? Зачем вам?
   - Нам затем, что мы здесь живем, и нам никакие  последователи  культа
Вуду не нужны. Или это адвентисты седьмого дня?
   Тут Мария  Викторовна  Тюрина  так  перепугалась,  что  глаза  у  нее
увеличились и как будто поплыли на побледневшем лице. Нос заострился,  и
оказалось, что он  слегка  обрызган  веснушками.  Архипов  умилился.  Не
хотел, а умилился. Надо же, веснушки у нее, как у маленькой!..
   - Я не знаю, о ком вы говорите, - пробормотала она. - Ко мне приходят
только друзья.
   - Из больницы номер пятнадцать? Врачи и сестры? Это они поют так, что
все соседи слышат и пугаются?
   - Никто не поет.
   - Не правда.
   - Владимир Петрович, мне нужно... уходить.
   - Не правда. Вам уходить нужно через двадцать минут.
   Она по-прежнему не смотрела на него, но его собственное имя,  которое
она бойко произнесла, странным образом его... задело. Как будто  в  том,
как она его выговорила, было что-то очень интимное, личное.
   - Ну, так как, Мария Викторовна? Она молчала только секунду.
   - Никак. - Она решительно поднялась и распахнула двустворчатую  дверь
в кромешную тьму коридора. - До свидания.
   Архипов ничего не ответил, большими шагами прошагал до входной двери,
распахнул ее и через мгновение был у себя  дома.  Он  уже  вошел,  когда
услышал, как бахнула, закрываясь, соседская дверь, заскрежетал  замок  и
на площадке все стихло.
   В дальнем конце  просторного  холла  показался  величественный  Тинто
Брасс. Он посмотрел на Архипова и вопросительно мотнул башкой.
   - Выперли, - сообщил Архипов, - взашей. Ему показалось,  что  мастифф
закатил глаза.
   - Да, правда! - энергично подтвердил Архипов. - Зря ты мне не веришь!
   Тинто Брасс ухмыльнулся, и тут Архипов захохотал. Хохотал он долго  и
смачно - над собой, польстившимся на  веснушчатый  нос  и  длинные  ноги
Марии Викторовны Тюриной, медсестры пятнадцатой горбольницы,  племянницы
полоумной  Лизаветы,  которую  он  заверил  распиской,  что  не  оставит
"девочку".
   Похохотав, он пошел варить кофе, вытащил из ванной Гектора Малафеева,
проскакал вместе с ним по пирамиде из трехбуквенного слова и пустился  в
дальнейшие странствования по "Испражнениям души". Мария  Викторовна  его
больше  не  интересовала.  Осталось,  впрочем,  маленькое  предчувствие,
зудевшее о том, что с ней он еще не оберется хлопот.
 
*** 
 
   Архипов проснулся оттого, что рядом кто-то гулко и настойчиво колотил
молотком в дно железной бочки.
   - Ч-черт! - пробормотал Владимир Петрович и накрыл  голову  подушкой.
Удары несколько отдалились, но не прекратились. Спать  было  невозможно.
Архипов снял подушку и сунул в ухо палец.
   Палец тоже не помог. Кроме того, спать  с  пальцем  в  ухе  никак  не
получалось.
   - Козлы! - в подушку сказал Архипов. - Уроды! До нас добрались!
   Он был уверен, что молотком  по  бочке  стучат  строители  подземного
гаража. Колебание материи - так выразилась Лизавета Григорьевна.
   Архипов сел и открыл глаза. Было темно и очень поздно. Именно поздно,
а не рано. Он всегда точно чувствовал время.
   Будильник показывал начало третьего.
   Удары возобновились, и он понял, что никто не бьет молотком по бочке.
   - Тинто! - позвал Архипов, встал и побрел по ночной  квартире.  -  Ты
что, с ума сошел?!
   Тинто Брасс - темная неподвижная туша - стоял возле входной  двери  и
гулко на нее брехал.
   - Фу! - сказал Архипов с изумлением. - Что ты орешь? Ночь на улице!
   Тинто Брасс, помимо небывалой внешней стати, отличался еще недюжинным
умом. Архипов никогда не слышал, чтобы он лаял просто так, ни  от  чего.
Он вообще почти никогда не лаял.
   - Что? - повторил Архипов.
   Тинто Брасс отвернулся от него, сунул нос в дверь  и  гулко  брехнул,
как будто гром ударил.
   Шлепая босыми ногами. Архипов подошел  и  посмотрел  в  "глазок".  На
площадке было темно.
   - Ну и что? - опять спросил Архипов у Тинто. - Я ничего не вижу!
   Мастифф не отрывал носа от дверной щели. Мощная спина  напряглась,  а
палевые складки, серебрящиеся в лунном свете, казалось, стояли дыбом.
   "Там кто-то есть, - вот как понял Архипов свою собаку. - Кто-то, кому
там быть не положено. Я его чувствую, а ты нет, потому что ты всего лишь
человек".
   Палевые  складки  встопорщились,  и  Тинто  Брасс  негромко  зарычал.
Архипов все всматривался в "глазок" - бесполезно, потому что  ничего  не
угадывалось в плотной чернильной тьме, и он вдруг сильно встревожился.
   Свет, черт побери! Почему не горит свет?! В их  подъезде  свет  горит
всегда. По крайней мере, Архипов, проживший  здесь  всю  жизнь,  не  мог
вспомнить случая, чтобы на площадках не было света. Хороший дом, хороший
район, дедок караулит входную дверь - почему бы свету не гореть?
   Выключили? Кто?! Зачем?! Да еще в два часа ночи!
   Тинто опять зарычал, сунулся башкой  и  переступил  тяжелыми  лапами.
Архипов вернулся в комнату и натянул джинсы. Стоять голым перед  дверью,
за  которой  явно  что-то  происходило,  ему  не  хотелось.  Где-то  был
здоровенный автомобильный фонарь, с которым он ездил на рыбалку. Роняя в
потемках вещи, Архипов добыл фонарь и вернулся к двери.
   Ах, как ему не хотелось геройствовать, как не хотелось!..
   На площадке всего две  квартиры  -  его  собственная  и  сектантки  -
медсестры пятнадцатой горбольницы. Последний этаж, выше  только  чердак,
где Лизавета нашла свое волшебное ритуальное, и хрен знает какое колесо.
   Вряд ли кто-то среди ночи полез на чердак.  Значит,  этот  кто-то  на
площадке. Значит, девочка Мария  Викторовна  Тюрина  получила  очередную
порцию неприятностей сразу после его ухода.
   Надо идти ее спасать. Конечно, надо. Архипов  переступил  с  ноги  на
ногу, как Тинто Брасс, не отрывая глаз от черной дырки  в  двери,  и  не
двинулся с места.
   Сейчас он откроет дверь и  пойдет  спасать  Машу.  Все  по  правилам.
Барышни вечно напуганы и несчастны, но не лишены известной  строптивости
и  упрямства,  за  которые  должны  поплатиться.   Робин   Гуды   всегда
великодушны и снисходительны и опережают негодяя на  один  разящий  удар
меча. Ох-хо-хо...
   Кто там может быть внутри чернильной ночной  вязкости?  "Белый  брат"
или "Небесный странник"? Или обычный жулик? Или кто-то пострашнее?
   Тинто Брасс мотнул башкой, как  будто  сокрушаясь,  что  Архипов  так
труслив и туп.
   - Ладно, ладно, - чуть слышно пробормотал его хозяин.
   Он ударил по выключателю - желтый свет упал с потолка, сожрал мрак, -
одним движением распахнул дверь на лестницу и зажег фонарь.
   Широкий луч обежал стены и потолок.  Прямоугольник  света  достал  до
противоположной стены, как будто сложившись пополам, и вознесся  по  ней
вверх. Тинто Брасс фыркнул и выскочил на площадку.
   - Назад, Тинто! - негромко скомандовал Архипов. - Назад!
   На площадке никого не было - он понял это в первую секунду.
   Зря готовился и боялся.
   - Тинто!
   Мастифф замер у двери напротив, опустив башку и напружинив спину.
   - Ну, уж нет, -  сказал  Архипов,  -  туда  я  не  пойду,  можешь  не
намекать.
   Тинто Брасс негромко зарычал  -  так  что  завибрировал  шпингалет  в
оконной раме.
   - Все, Тинто, - позвал Архипов, - хватит. Пошли домой!
   Мастифф уперся могучим лбом в соседкину дверь, поднажал,  и...  дверь
вдруг открылась! За ней было  черно  и  как-то  глубоко.  Архипов  вдруг
подумал, что именно так должен выглядеть вход в ад.
   Тинто Брасс не спеша, вошел в черноту и  исчез,  как  будто  канул  в
бездну.
   Архиповский позвоночник вибрировал от  беспокойства  и  страха.  Кожа
стала холодной и липкой, лягушачьей.
   - Тинто, вернись! И прислушался.
   Ни шороха, ни звука. Ему показалось даже, что он слышит,  как  тикают
часы в его собственной квартире, возле его собственной широкой и удобной
кровати, в его собственной хорошо и правильно устроенной жизни.
   В чью  жизнь  его  только  что  занесло?  Марии  Викторовны  Тюриной,
медсестры? Или покойницы Лизаветы Григорьевны?
   Архипов вышел на площадку - ногам мгновенно стало холодно на граните,
пальцы  поджались  -  и  оглянулся  на  свою  дверь,  за  которой  сияло
электричество и было безопасно.
   Он не станет закрывать дверь.  Пока  она  открыта,  остается  смутная
надежда, что в любой момент можно перестать геройствовать и вернуться.
   Расширяющийся луч фонаря, прочертив по стене, затек в темный  дверной
провал, зацепился за  угол  старинного  шкафа,  уперся  в  тусклую  раму
какой-то картины и дальше, дальше, до стеклянной двери, которую  Архипов
не заметил, когда вечером был в этой квартире. Словно намертво связанный
с широким лучом, следом  за  ним  Архипов  вошел  в  длинный  коридор  и
осторожно двинулся дальше.
   Вдалеке снова зарычал Тинто Брасс. Архипов замер и прислушался.
   - Мария Викторовна! - позвал он негромко. Голос увяз в чужих стенах и
чужих громоздких вещах. - Мария Викторовна,  у  вас  дверь  открыта!  Ни
звука.
   Где, черт побери, в этой квартире зажигается свет?! Желтого луча было
недостаточно, и в позвоночнике вибрировало и дрожало  все  сильнее.  Это
дрожание  мешало  ему,  было  больно  и  хотелось  потереться  спиной  о
что-нибудь надежное.
   - Мария Викторовна! Вы меня слышите?
   В ответ снова настороженно рыкнул Тинто. Фонарь  в  архиповской  руке
метнулся и замер.
   Если она дома, почему не откликается? Почему открыта дверь?  Что  мог
услышать мастифф, что так его встревожило? Выстрел, предсмертный вскрик?
Глухой дробный звук, с которым падает тело?
   Архипов споткнулся обо что-то и посветил себе  под  ноги.  Деревянная
скамеечка с изогнутой спинкой. Желтый луч выхватил из черноты  туфли  на
длинных и тонких каблуках, валявшиеся нос к носу.
   Выходит, она дома? Или это... нарядные туфли?
   Он снова поводил  лучом  по  стенам,  как  будто  помазал  светящейся
краской, которая тут же гасла, едва он отводил фонарь. Смутное шевеление
тьмы, как будто внутри что-то колыхалось, насторожило  его.  Луч  замер,
словно раздумывая, стоит ли светить  туда.  Архипов  вдохнул,  выдохнул,
решительно перевел фонарь, но рассмотреть ничего не успел.
   Откуда-то  слева  вдруг  послышался  странный  звук,  потом  короткий
вскрик, оглушительный грохот и вопль:
   - Не на-адо!
   Архипов ринулся на вопль, больно ударился, босая нога  поскользнулась
на паркете, лбом он въехал в какой-то острый угол, выматерился,  куда-то
выскочил. Совсем рядом гавкнула его собака, как будто пушка выстрелила.
   Широкий луч выхватил блестящий складчатый бок,  напряженно  вытянутую
шею и - бледное, перекошенное человеческое лицо,  прямо  перед  собачьей
мордой. Архипов зашарил правой рукой по стене, зажав подбородком фонарь,
кажется, обрушил со стены  очередной  "натюрмортик",  и  свет,  наконец,
зажегся.
   Судорожно  поднимая  к  лицу  острые  коленки,   закрываясь   руками,
поворачиваясь худым плечом, на полу метался  молодой  человек  в  темной
курточке и грязных ботинках.
   Тинто  Брасс  величественно  качнулся  на  колонноподобных  ногах   и
непринужденно обнюхал физиономию молодого человека.
   - Нет! - вскрикнул тот чуть не плача. - Нет! Да заберите вы собаку!
   - Тинто, фу, - велел Архипов не слишком настойчиво. Покрутил фонарем,
посмотрел в его зеркальную  чашу  и  погасил.  Мастифф  придвинулся  еще
чуть-чуть ближе.
   - Дверь была открыта! - заверещал его пленник. - Я звонил, звонил.  А
потом оказалось, что она открыта! Я вошел! Я ничего не брал! Ничего! Ну,
на, на, обыщи! - И он стал выворачивать карманы и тыкать их в нос  Тинто
Брассу.
   Тинто брезгливо поморщился.
   - Так, - заявил Архипов, обретший почву под ногами, - давай быстро  и
по пунктам. Ты кто?
   - Я?! Я... приезжий.
   - Ты кто? - повторил Архипов и легонько ткнул босой  ногой  в  жидкий
бок.
   - Я... приехал сегодня, - захныкал юнец и покосился на Тинто  Брасса.
- Да уберите вы ее, я собак с детства боюсь!
   - Правильно делаешь, - похвалил Архипов. - Ты кто?
   - Да родственник я! Родственник! И что вы на меня напали?!!
   - Чей? Мой?
   Юнец поднял на Архипова замученные красные глаза.
   - Почему... ваш?
   - Тогда чей?
   - Ейный.
   - Чейный - ейный? - уточнил Архипов.
   - Манькин.
   Манька, подумал сообразительный Архипов, должно быть,  и  есть  Мария
Викторовна Тюрина, поразившая его сегодняшнее воображение. Ах, нет,  уже
вчерашнее.
   А вот это - то, что на полу, - родственник Марии Викторовны. А может,
обычный жулик, которого Архипов "накрыл".
   Тинто Брасс "накрыл", если уж быть справедливым до конца.
   - Как тебя зовут?
   - Меня? - По куриной шейке прошла приливная волна,  вздрогнул  острый
кадык.
   - Тебя.
   - А... это... Юрий.
   - Гагарин?
   Юнец опять затеребил ногами в грязных башмаках и отдернул  голову  от
подсунувшегося Тинто.
   - Слушай, Юрий Гаг