-то третий! А  он  не  мог  привлекать  внимание  к  этим  чертовым
картинам.
   - Потом пришел ты, увидел труп и решил, что это я убила Маслова.
   - Ну да. Только потом я вспомнил про ботинки  и  про  то,  что  вы  с
Лизаветой всех заставляли ботинки снимать. А труп был в ботинках!  После
того, как  вытащил  тебя  из  лап  сектантов,  я  понял,  что  есть  два
параллельных  преступления.  Я  вижу  только  одно  -  Добромира  с  его
квартирным интересом. А второго не вижу, потому  что  первое  прикрывает
все, как зонт.  Помнишь,  я  говорил  про  зонт?  Я  вычеркнул  из  дела
Добромира, и сразу все прояснилось.
   - Что прояснилось, Володя?
   - Во-первых, завещание состояло из двух частей - квартира и  картины.
Значит, картины что-то означали. Во-вторых, ключи были только у соседей.
В-третьих, книги приносила Елена Тихоновна, и ту самую про черную  магию
скорее всего принесла она же. В-четвертых, Гаврила заходил к тебе  перед
тем, как мы поехали к нотариусу. В-пятых, свет  на  лестнице  выключался
как будто сам по себе. Ты знаешь, где у нас выключатель?
   - Знаю.
   - И я знаю. Потому что всю жизнь здесь живу.  Свет  выключал  кто-то,
кто знал про выключатель. В-шестых... В каких? В-шестых, да?
   - Да.
   - В-шестых, моя собака ни  разу  не  лаяла,  когда  я  находил  дверь
открытой. Только первый раз, на Макса, потому что он чужой. Она не  лает
на соседей. Вот и все. И именно Гаврила Романович обратил  мое  внимание
на то, что к тебе стали приходить  какие-то  темные  личности.  Это  уже
в-седьмых.
   - А... тетя? Ее тоже убил...  Гаврила  Романович?  Архипов  помолчал.
Почему-то ему было неловко говорить о Лизаветиной смерти, как  будто  он
обманывал Машу, а рассказать ей все от начала до конца про привидение он
не мог себя заставить.
   - Я думаю, что ее убила Елена Тихоновна. Пришла и сделала  укол.  Все
знали, что у Лизаветы больное сердце. Умерла и умерла.  Ты  тоже  должна
была умереть - если бы не удалось тебя напугать так, чтобы ты  бросилась
куда глаза глядят, не думая ни о квартире, ни о прочем наследстве.
   - Откуда ты узнал, что Гаврила Романович в прошлом коллекционер?
   - Позвонил Монахову и спросил. Кстати, они продолжают  настаивать  на
смотринах. Ты как? Переживешь?
   Она вдруг взяла у него из рук пузатую  бутылку,  приткнула  на  стол,
примерилась и бросилась ему на шею.
   - Переживу, - прошептала в самое ухо. - Но что  дальше,  Володя?  Что
нам делать дальше?
   - Дальше? - Он удивился. - Ничего. А что мы должны делать?
   - А что будет... с ними? Они же... убийцы!
   - Убийцы, - согласился Архипов и прижал ее потеснее. - С  ним  делать
ничего не нужно, все уже сделалось.
   - Как?!
   - Так.
   - Что ты сделал?!
   - Я сдал его Добромиру. Вместе с супругой.
   - Что... что ты сделал?
   - Направил в "природу", - объяснил Архипов,  морщась.  -  Вернее,  мы
направили вдвоем с Магомедовым.  Мы  Добромиру,  даже  не  столько  ему,
сколько мстительной Инге Евгеньевне, изложили, в какую  кашу  их  втянул
почтенный старец, какой ущерб нанес их бизнесу, убил их юриста и  всякое
такое. И предложили его квартиру вместо Лизаветиной. Гуня  под  тяжестью
обвинений согласился отписать квартиру секте.
   Маша что было сил отпихнула Архипова от себя.
   - Ну да, -  сказал  он  терпеливо,  -  вместе  со  всей  обстановкой,
естественно. Взамен Гаврила Романович получил  дом  под  Вилюйском.  Сто
пятьдесят верст от человеческого  жилья.  Население  -  полтора  десятка
бывших зэков. Доставят его туда под личным присмотром  Инги  Евгеньевны.
Наверное, уж доставили. Все лучше, чем тюрьма. Я только просил Добромира
квартиру  приличным  людям  продать.  Хватит  с  нас...   интеллигентных
пенсионеров.
   Маша смотрела  на  него  с  изумлением,  а  потом  медленно  покачала
головой:
   - А тетя как будто все заранее знала. Господи, да если бы она тебе не
оставила эту квартиру!
   - Это точно, - согласился Архипов серьезно. - Она знала.
   В замке завозился ключ, потом послышались  какие-то  тяжелые  прыжки,
приглушенный голос и потом топот.
   В гостиную вбежал Тинто Брасс и сразу сунулся к  Архипову.  В  дверях
воздвигся Макс Хрусталев. На кулак у него была намотана блестящая цепь.
   - Вы чего это?
   - Чего? - уточнил Архипов.
   - Мрачные какие-то.
   - Мы веселые, - возразил Владимир Петрович.
   - А мы того... будем?
   - Чего?
   - Ужинать будем?
   Тинто Брасс закатил глаза.
 
*** 
 
   На ночь Архипов почитал немного Гектора Малафеева, и оттого под  утро
ему привиделся  гадкий  сон.  После  мужской  природы  понесло  бедолагу
Гектора в рассуждения о России - мать ее! - в коих увяз он совершенно  и
Архипова взбаламутил.
   Проснулся Владимир Петрович среди ночи  и  некоторое  время  лежал  в
полной растерянности.
   Маша спала  рядом.  И  это  было  хорошо  -  единственное,  что,  как
выяснилось, могло Архипова успокоить после  разных  трудных  разговоров,
сдобренных рассуждениями Гектора о России,  это  как  раз  ее  легкое  и
веселое тепло рядом с ним.
   Все хорошо. А то "холостяцкий флэт", будь он неладен!
   За окнами светлело, и хотя утро было все  еще  серым,  очень  ранним,
как-то угадывалось, что впереди жаркий и длинный летний день,  с  желтым
солнцем и синим небом.
   - Как рада я, что все теперь в покое, в гармонии великой пребывает, -
доверительно сказала Лизавета. - Почти надежду потеряла я, и обрела ее я
снова лишь недавно!
   Архипов стремительно  сел  в  постели.  Одеяло  свалилось.  В  голове
зашумело от резкого движения.
   - Володь, ты что? - пробормотала рядом сонная Маша.
   Лизавета сидела в кресле, которое Архипов  поставил  вместо  матраса,
отданного Максу. Тинто Брасс спал рядом на круглой  подушке  и  даже  не
думал просыпаться.
   - Три плана бытия в  один  слились,  добра  пространство  образуя,  -
провозгласила Лизавета и погрозила Архипову пальцем. - И  все  же  лучше
вернуть вам одеяло вновь на место, родительские взоры  не  предназначены
для выросших детей!
   Архипов суетливо  потянул  на  себя  одеяло.  Маша  открыла  глаза  и
уставилась ему в лицо.
   - Ты ничего не слышал? - шепотом спросила она.
   - Конечно, слышал, он же не глухой! - довольно  раздраженно  заметила
Лизавета. - Глухой не слышит очевидного,  ведь  люди  подчас  о  чудесах
мечтают, когда все чудеса в одном помещены сознанье!
   Архипов застонал.
   Маша подскочила как ужаленная и уставилась на  Лизавету,  прижимая  к
бледной груди свою часть одеяла.
   - Тетя? - проговорила она, закрыла глаза и опять открыла. - Тетя,  вы
же... Как же...
   - Зря вы позволили себя отравить, - сказал Архипов громко. -  Или  вы
ни о чем не догадывались?
   - Догадки глупые одно, а жизнь - совсем другое. И  не  всегда  нам  в
жизни удается мгновенно все понять, проникнуть в суть вещей.
   -  Не  надо  вам  было  никуда  проникать.  Вы   просто   забыли   об
осторожности.
   - Володя.
   На этот раз  Маша  закрыла  лицо  ладошками,  а  потом  отняла  их  и
взглянула на Лизавету.
   - Тетя, вы вправду... здесь?
   - Я здесь, и где ж мне быть  еще?  Я  ненадолго,  посмотреть  на  вас
пришла,  сказать,  что  счастлива,  что  так  все  разрешилось.  Приветы
передать...
   - Какие еще приветы? - изумился Архипов.
   - От матушки и батюшки от ваших, - выдала Лизавета.  -  Узнали  лишь,
что к вам я собираюсь,  тотчас  просили  всяческую  передать  любовь,  и
чувства лучшие, и светлые порывы!
   - Порывы? - переспросил Архипов. Сердцу  стало  холодно.  -  Это  мои
родители так сказали - порывы?
   Лизавета сконфузилась.
   - По правде говоря, они не так сказали. Они сказали, что  все  совсем
не так, как снизу представляется живущим. Чтоб вы  обиду  отпустили  им,
остаться не могли они надолго. Теперь, узнав о ваших переменах,  они  уж
больше не тревожатся за вас и радуются, что печаль уходит.
   - Тетя! - вдруг вскрикнула Маша радостно. - Тетя так вы не...
   - Конечно, умерла, - отрезала Лизавета. - И, честно  говоря,  обратно
мне совсем не хочется пока, а там посмотрим...
   - Я правильно все понял? - спросил Архипов.
   - Ну конечно! Ваших  мыслей  быстрокрылые  орлы  до  цели  правильной
домчались молниеносно! Спасибо,  обещаний  не  забыли,  все  в  точности
исполнили и девочку мою спасли, которую без меры я люблю.
   - Это вы мне жизнь спасли, - пробормотал Архипов.
   - Не  правда.  Лишь  помогла  чуть-чуть.  Совсем  немного.  Теперь  я
перестану к вам являться, полно занятий  у  меня  других,  а  здесь  все
завершилось превосходно. Да не читайте на ночь гнусных книг!
   - Превосходно? - пробормотал Архипов.
   -  Я  не  хочу,  чтобы  вы  уходили,  -  попросила  Маша  жалобно.  -
Пожалуйста. Немножко...
   Но Лизаветы уже не было в кресле.
   Сделалась тишина.
   Архипов посидел-посидел и обнял Машу за плечи.
   - Не трясись, - сказал он ей. - Это был третий раз, последний. Больше
она точно не придет. Наверное, тот раз, на чердаке, не считается.
   - Ты... тоже ее видел?
   - Маш, только слепой бы ее не увидел! Конечно, видел. Мы с ней  любим
болтать о том о сем... Особенно полюбили после того, как она умерла.
   - Володя, ты что?
   - Лучше ты меня ни о чем не спрашивай, - посоветовал Архипов, - а  то
я тебе нагрублю. Я сам... ничего не понимаю. Но я... правда, Маш... Я же
не сумасшедший!
   - Нет, - согласилась она, - и я тоже.
   - Кстати, Лизавета всегда оставляла знаки своего присутствия, - вдруг
вспомнил Архипов. - То синяк у меня на руке, то лед в луже. Странно, что
сейчас ничего не оставила.
   Маша посмотрела на него еще, потом легла и натянула на голову одеяло.
Архипов тоже лег, но на голову одеяло натягивать не стал.
   Так они лежали и лежали, а потом оказалось, что они  спят,  и  звонит
будильник, и надо вставать и собираться на работу.
   Солнце за окнами было  желтым,  небо  синим,  и  начинался  жаркий  и
длинный летний день.
   Тинто Брасс подошел и боднул Архипова головой.
   - Сейчас, - сказал тот, - иду.
   Нужно подниматься и идти на бульвар - бегать.
   Архипов свесил голову с кровати  и  пошарил  рукой,  чтобы  заставить
замолчать будильник, который все  квакал,  и  нашарил  что-то  другое  -
бумажное и разрозненное.
   Он живо открыл глаза.
   По всему ковру беспорядочно разлетелись страницы  последнего  шедевра
Гектора Малафеева под названием "Испражнения  души".  Глянцевая  обложка
разорвана пополам - о, ужас! Половина элегантного Гектора  валялась  под
креслом, а вторая половина у самой двери. Обе половины были  неровные  и
какие-то слишком карикатурные - низ с сигаретой в ироничных губах и верх
в надвинутой шляпе.
   Тинто Брасс изорвал шедевр практически в клочки  и  теперь  ухмылялся
виновато-победительной усмешкой мальчишки-хулигана.
   Архипов не стал его ругать,  потому  что  знал  -  это  Лизавета  его
надоумила. Сам бы он ни за что не догадался.