делают соседи. Впрочем, прямо под  ним  размещались  супруги  Державные,
Елена Тихоновна  и  Гуня,  люди  во  всех  отношениях  интеллигентные  и
уважительные.
   Пот заливал  глаза,  трусы  насквозь  промокли.  Позвоночник:  просил
пощады, но Архипов знал, что пощады ему не даст.
   Гадость сегодняшнего дня растаяла под градом горячего трудного  пота,
и воспоминания о том, как на шею ему упала холодная и тяжелая рука, и  о
том, как Маша Тюрина говорила в телефон бойким, уверенным, ненатуральным
голосом, больше, не мучили его.
   Подошел Тинто Брасс, потыкался носом в ухо, в  пластмассовый  кружок,
внутри которого гремел "Deep Purple".
   - Уйди! - приказал Архипов, не слыша себя. - Сейчас  штангу  на  лапу
уроню!
   Тинто не ушел. Он был удивительно упрям. Архипов отвернулся от  него.
Он не любил, когда на него смотрели во время его экзекуций, а отвязаться
от Тинто было невозможно. На руках  надулись  вены  -  мокрые  и  синие.
Оставалось еще совсем немного. Минут пятнадцать.
 
*** 
 
   Макс осторожно потянул на себя раму,  уверенный,  что  окно  закрыто.
Рама не поддалась, и он потянул еще раз. Конечно, закрыто. Он целый день
добирался до этого дома. Он знал - если доберется, больше ничего  с  ним
не случится.
   Сильный, здоровенный, похожий на бога Тора  Манькин  сосед  придумает
что-нибудь, и даст Максу поесть, и уложит спать на невиданном матрасе, а
утром пойдет и спасет глупую Маньку, наделавшую дел. Он  не  думал,  что
станет делать, если окно закрыто.
   На улице у него дважды проверяли  документы  и  оба  раза  отвязались
только  потому,  что  он  выглядел  "жалостливо"  и  смирно  просил  его
отпустить - он приехал к сестре, адрес такой-то, вот видите, на  бумажке
написано. Сейчас каникулы, так он погостить приехал! Его  отпускали,  но
умный Макс был уверен - если заберут ночью, не отпустят.
   Ему очень хотелось есть, а денег не было совсем, ни  копейки.  Он  не
мог поехать на метро как раз потому, что у него не было денег. Он шел  и
шел, спрашивал, куда идти,  и  опять  шел.  Ему  отвечали,  но  смотрели
подозрительно - Чистопрудный бульвар находился слишком  далеко  от  того
места, где Макс о нем спрашивал.
   Вот он пришел, наконец, а окно закрыто.
   Придется ночевать на улице, хотя он  замерз  так,  что  зубы  во  рту
отчетливо стучали, а  когда  Макс  пытался  их  сжать,  начинала  как-то
подозрительно дергаться шея - пусть уж лучше стучат, ну их!
   А может, его и дома нету. Может, уехал. Он ведь не  должен  сидеть  и
ждать, когда придет Макс Хрусталев.
   Что делать? Как быть?
   Макс присел под окно - там не было лужи, только сырой  асфальт,  вода
скатывалась под куст бузины, - ноги почти не держали  его.  Он  сел  под
окно и спрятал холодный нос за отворот куртки. За  отворотом  тоже  было
мокро, но не так холодно, и пахло псиной, наверное, от свитера.
   Бабушка говорила когда-то, что связала  его  из  собачьей  шерсти.  У
бабушки была собака Клякса - не настоящая собака, как у соседа,  а  так,
чепуховина, мелкая, вертлявая, черная. Бабушка ее вычесывала и добавляла
шерсть "в нитку".
   Вот теперь псиной и пахнет.
   Маньку поймали, когда они садились в поезд.
   Макс твердо решил, что  никуда  не  поедет  -  убежит  на  первой  же
станции! Не для того он ехал в Москву, чтобы через три  дня  сестрица  -
зараза! - приволокла его обратно, как провинившуюся козу. Он  убежит.  У
него теперь своя жизнь, что бы там она ни говорила.
   К ней подошел человек. Самый обычный человек, в пиджаке и галстуке, и
плащ у него был серый, тоже самый обычный. Макс смотрел издалека, потому
что она ушла вперед, а он тащился нога за ногу - не хотел никуда ехать и
строил планы побега. Она вздрогнула, вскинула голову  и  сверху  вниз  -
оттого, что высоченная, - посмотрела на того, в плаще.  Он  стал  что-то
говорить, а она вдруг бросилась бежать вдоль состава, и люди  шарахались
от нее и смотрели вслед, а Макс стоял, разинув рот.
   Наперерез ей выскочил еще один - откуда он выскочил,  из-под  поезда,
что ли? - и как-то подозрительно быстро ее утихомирил. Она сама пошла  с
ними и прошла мимо Макса так, как будто никогда в жизни его  не  видела.
Она даже отвернулась, когда проходила мимо него.
   Сумка болталась у нее на плече, и тот, который в пиджаке, шел  совсем
рядом, а второй чуть-чуть  сзади.  Прикуривая,  он  вдруг  встретился  с
Максом глазами, посмотрел внимательно. И тут Макс перепугался  так,  что
кожу на голове как будто стянуло к макушке.
   Неизвестно, чего он перепугался,  -  ничего  не  происходило.  Просто
человек, прикуривая, смотрел ему  в  лицо,  и  Макс  понял,  что  должен
спасаться.
   Немедленно.
   Он неловко побежал, оглядываясь, два раза споткнулся, чуть  не  упал,
пробежал через  длинный  вокзальный  пассаж,  выскочил  на  остановку  и
сиганул в какой-то автобус. Двери закрылись, автобус поехал. Хорошо, что
в кармане оказалось семь рублей. Автобус завез его куда-то  на  окраину,
Макс понятия не имел, что это за окраина - громадные белые дома, широкие
улицы, холодный ветер. На остановках толпы людей штурмовали  автобусы  и
редкие троллейбусы с ожесточением и страстью.
   Макс посидел на лавочке под стеклянным панцирем  остановки,  а  потом
ушел, потому что рядом пристроился спать мужичонка  в  красном  плаще  и
соломенной шляпе, воняло от него невыносимо.
   Тогда Макс в первый раз спросил у подходящего по виду прохожего,  как
пройти на Чистопрудный бульвар.
   "Пройти-и? - удивился прохожий. - Пожалуй,  лучше  ехать.  Идти  тебе
отсюда как раз до завтра".
   Прохожий не знал, что у него нет денег, и Макс пошел. Сначала он  шел
просто так - смотрел по сторонам. Потом стал думать,  во  что  же  такое
влипла его сестрица - надо же, сестрица у него! И признала, сказала, что
помнит его уши, смешная! И чего ей взбрело отправлять  его  обратно,  да
еще вместе с ним ехать?! Дура какая-то...
   Потом он стал думать о том, где она теперь, и что с  ней,  и  что  он
скажет ее соседу, когда, наконец, дойдет до него.  Кто  это  ее  уволок?
Зачем? Может, она денег задолжала? Или кавалера кинула,  а  он  в  обиду
ударился? Колькин брат Серега пришел из армии, а Наташка  с  Генкой  как
раз загуляла. Так Серега как  пошел  молотить  направо  и  налево,  мало
никому не показалось, Генке особенно. А Наташка все равно  заявила,  что
одного только Генку любит и не нужен ей никакой Серега. А через год  они
с Генкой развелись, и  теперь  она  опять  к  Сереге  клинья  подбивает.
Бабушка сказала - шалава девка, одно слово!
   Потом Макс захотел есть, а город - не тот, который был у сестры и  ее
соседа, старый, уютный, не слишком высокий,  с  липами  и  лавочками,  а
другой - громадный, мрачный, переполненный людьми, машинами и свинцовыми
тучами, - все никак не кончался.
   Потом он уже думал только о том, что устал и замерз, и о том, как ему
хочется есть, и еще  о  горячей  воде,  с  силой  бьющей  из  сверкающей
насадки, и о металлических кнопках на могучей собачьей шее, и о мягкости
круглой штуковины, на которой он в прошлый  раз  спал.  Ему  становилось
стыдно, когда он вдруг вспоминал о Маньке и о том, что совсем не  думает
о ней, а потом он опять забывал и думал  только  о  том,  как  дойдет  и
поест.
   Только в арке он вдруг  вспомнил  про  старикашку  с  его  кружкой  -
старикашка вполне мог закрыть окно на холодную белую  щеколду,  и  Максу
тогда не влезть.
   Так все и получилось.
   Если бы не было дождя, он бы переночевал в кустах бузины и сирени,  а
утром караулил бы у ворот, когда выедет черная блестящая  машина.  Дождь
шел, и Максу страшно было представить, что он до утра просидит в "устах,
голодный и мокрый.
   Очень трудно жить "своей" жизнью, когда в кармане ни  гроша,  хочется
есть, зубы стучат от холода и усталости, и негде ночевать, и неизвестно,
как дожить до завтра.
   А завтра что? Завтра что поесть и где согреться?
   Руки совсем заледенели, и Макс сунул их под мышки. Ветер приналег  на
кусты, швырнул в лицо колючую, холодную воду, стукнул рамой над головой.
   Макс привстал и посмотрел. Рама медленно приотворилась, покачалась  и
замерла. Он даже не поверил. Выходит, окно открыто? Выходит,  он  просто
слабо тянул?!
   Макс поднялся, выпростал руку и потрогал раму  -  открыто.  Несколько
раз оступившись,  он  влез  на  кирпичный  парапетик  и  толкнул  вторую
створку.  Она  бесшумно  открылась  внутрь,  в  сухое  и  светлое  нутро
подъезда. Где-то там, глубоко, пело радио.
   Очень  осторожно   Макс   перелез   через   подоконник   и   постоял,
прислушиваясь. Все в порядке.  Шум  дождя  отдалился,  стал  другим.  На
гранитный пол с Максовой куртки громко шлепались тяжелые капли.
   Стараясь не стукнуть, Макс прикрыл окно и опрометью бросился вверх по
лестнице. Толстые старые стены отражали тяжелое дыхание. Он  взлетел  на
шестой этаж и позвонил. Подождал и позвонил еще раз.
   Никаких звуков не доносилось из-за металлической двери -  умный  Макс
еще  вчера  понял,  что  дверка-то  металлическая!  -  только  слышались
какие-то отдаленные размеренные удары.
   Значит, все-таки его нет дома.
   Зря Макс так старался, так долго шел и так надеялся,  что  сосед  ему
поможет. Его нет дома. Конечно. Он подождал и еще позвонил,  долго-долго
не отпуская палец.
   Никого.
   Это стало последней каплей. Макс Хрусталев не помнил, когда он плакал
в последний раз. Бабушка говорила, что он сильно  плакал,  когда  Манька
уехала в Москву.
   Изо всех сил вдавливая палец  в  черную  кнопку,  Макс  заплакал.  Он
плакал и утирался рукавом насквозь промокшей куртки.
 
*** 
 
   Тинто Брасс все не уходил.
   Мало того, что он стоял и смотрел, он  еще  стал  поддавать  Архипова
носом.
   - Уйди, я тебя прошу, - выговорил Архипов с усилием, - пошел вон!
   Тинто вместо того, чтобы оскорбленно  удалиться,  неожиданно  схватил
зубами тонкий проводок наушника  и  выдернул  его  из  архиповского  уха
вместе с группой "Deep Purple".
   - Спятил, что ли?! - заорал Архипов и тут  услышал,  как  непрерывным
истерическим звоном заливается звонок у входной двери.
   От неожиданности он выпустил штангу. Штанга проехалась по предплечьям
и со всей силой дала ему по шее. Архипов заорал и заматерился, выбираясь
из тренажера. Звонок захлебнулся и смолк. Тинто выплюнул наушник и гулко
залаял.
   Архипов  наконец  выбрался,  схватил  полотенце  и  утер  капавший  с
физиономии  пот.   Не   иначе   Гаврила   Романович   Державный   пришел
осведомиться, куда пропала девочка Маша,  может,  Владимир  Петрович  ее
выселил? А то они с Еленой Тихоновной волнуются.
   Архипов накинул на плечи полотенце, подошел к  двери  и  посмотрел  в
"глазок".
   Никого. Странно.
   В разогретом и натруженном позвоночнике зажужжало острое веретенце  -
вж-ж, вж-ж...
   Архипов еще раз посмотрел.
   Подошел Тинто Брасс и сунул нос в щель.
   - Кто там, Тинто? - негромко спросил Архипов. - Ты знаешь?
   "Я-то знаю, - отозвался Тинто. - Сказать не могу, как всякая собака".
   Архипов взглянул на него.
   "Час назад я отвез труп юриста Маслова за Кольцевую  и  оставил  так,
чтобы утром его непременно нашли. Потом я еще снял ковер и запихал его в
свою машину. Нож, которым был убит юрист, лежит в моем письменном столе.
   Может быть, труп нашли гораздо раньше, чем я  предполагал,  и  теперь
хотят получить объяснения?"
   Веретенце превратилось в шило, которое впилось и с хрустом  проткнуло
кости и нервы.
   Архипов еще раз вытер лицо и распахнул дверь. На площадке  никого  не
было. Тинто Брасс протиснулся мимо него и потрусил к  лестнице.  Архипов
заглянул за угол и вниз. Тинто лениво гавкнул.
   - Вот как, - удивился Архипов. - А я думал, пенсию принесли.
   На ступеньках стоял Макс Хрусталев, по архиповским сведениям, недавно
отбывший  в  город  Сенеж.  Он  стоял  с  задранной   головой,   неловко
повернувшись и свесив длинные, как у орангутанга, руки. По грязным щекам
было размазано нечто, подозрительно похожее на слезы.
   - Здрасти, - выговорил он, завидев Архипова.
   - Будь здоров, - отозвался Архипов. Шило выскочило из позвоночника  и
пропало, оставив только тупую  нестрашную  боль.  -  Ты  чего  печальный
такой? Карточки украли?
   - Че... чего?
   - Поднимайся, - приказал Архипов. - Тинто, домой! Это ты названивал?
   - Я, - признался Макс и шмыгнул носом.
   В присутствии  бога  Тора  из  учебника  истории  никак  нельзя  было
раскисать, но от облегчения и счастья слезы как-то сами собой  наплывали
на глаза. Он сопел и отворачивался.
   Тор пропустил  его  в  квартиру,  на  блестящую  плитку,  за  которой
простирался уютный  ковер,  следом  тяжело  вбежала  собака,  прогремели
замки.
   Все. Кончились беды.
   - Хорош, - сказал Архипов, с отвращением рассматривая  его.  -  Опять
станем отмываться?
   Макс молчал, расшнуровывая ботинки.  Пальцы  совсем  замерзли,  плохо
слушались, а шнурки сырые, так сразу и не развяжешь.
   - А сестрица ваша нам сказала, что вы  в  Сенеж  укатили.  Погостили,
мол, пора и честь знать.
   - Не, - объяснил  Макс,  -  мы...  собирались.  Она  меня  на  вокзал
приволокла. А потом ее...
   - Что?
   - Увели.
   - В отделение?
   - Не, не в отделение. Двое каких-то подошли и увели.
   Народная мудрость номер  семь  гласила  -  никогда  не  беги  впереди
паровоза. Придет время, и все узнается само. Народные  мудрости  никогда
Архипова не подводили - до нынешнего вечера.
   - Кто подошел? Куда увел?
   - Я не знаю. Не, правда не знаю. Один в плаще, а второй в  куртке.  И
увели.
   - Куда?!
   Макс стащил ботинки, выпрямился, сопнул напоследок носом и потер  его
рукавом.
   - Не знаю, говорю же... А вы чего?
   - Чего?
   - Спали?
   - Мы не спали, - сказал Архипов, - мы делали приседания.
   - Чего-о?
   - Значит, так, - заключил Владимир Петрович,  вожак  стаи,  -  быстро
раздеваешься. Прямо здесь, никуда  не  идешь.  Барахло  оставляешь  тоже
здесь.
   - Че ж я голый буду ходить?!
   - Вымоешься и наденешь то, в чем был вчера. Насколько я  понимаю,  на
этот раз ты не ел всего только один день, так  что  с  голоду  сразу  не
помрешь. Возьми на стойке яблоко. И давай-давай, в темпе!
   - Чего?
   - Штаны снимай, чего! Лужа на полу!
   Оставив гостя в тягостном недоумении, Архипов ушел в  ванную  и  стал
под душ. Вода хлестала по макушке, текла по лицу,  попадала  на  губы  -
соленая от недавнего пота.
   Нельзя было думать - он пока еще ничего не знал и ничего не понял  из
объяснений Макса Хрусталева. Раз мальчик пришел к нему, значит, вряд  ли
Маша Тюрина пряталась именно от него,  Архипова.  Раз  мальчик  вернулся
сюда, значит, вряд ли юрист Маслов был убит у него на глазах.
   Кто и куда уволок его сестрицу? Милиция? Так сказать,  задержание  по
горячим следам?
   Зачем она потащила Макса на  поезд,  если  он  не  врет?  Почему  так
внезапно решила отбыть в город Сенеж? Потому что убила  юриста  Маслова,
заколола ножом в сердце? И если решила отбыть, почему звонила Архипову и
назначала встречу на станции метро "Чертановская",  последний  вагон  из
центра?
   Не нужно вспоминать никаких народных  мудростей,  чтобы  понять,  что
нельзя делать выводы на пустом месте, но Архипов все-таки делал и злился
на себя.
   Из душа он вышел уже основательно обозленный.
   - Давай, - громко и сердито позвал он, - давай, где ты, погорелец?
   Тинто появился на пороге гостиной и сказал, что погорелец здесь.
   - Где?!
   Сердитыми шагами Архипов дошагал до комнаты с тренажерами и заглянул.
   Макс Хрусталев в  одних  трусах  -  старая  сизая  стиральная  доска,
обернутая  поперек  выцветшей  тряпицей  -  стоял  возле   нагромождения
блестящей хромированной стали, тросов и блоков, которые подавляли  своим
мужским, хайтековским, самодовлеющим  изяществом.  Он  стоял  и  пальцем
трогал то одно, то другое.  Физиономия  выражала  глубокий  и  вдумчивый
восторг.
   - Ну что? - спросил Архипов, и Макс отдернул руку.
   На хромированной поверхности остался быстро тающий туманный след.
   - Вы чего? Качаетесь?
   - Приходится, - признался Архипов. - Давай в душ.
   - Не, вы правда... качаетесь?
   Архипов вздохнул:
   - Я правда качаюсь.  Каждый  день.  В  отпуске  тоже  качаюсь.  И  по
выходным.
   - Круто! - выдохнул Макс. - Не, правда круто!.. А вы кто?
   - Я Архипов Владимир Петрович, - представился вожак  стаи.  -  Ты  не
знал?
   - Не, я не в этом смысле... Вы... каскадер? Из этой? Из ассоциации?
   Очевидно, тренажеры  в  голове  у  Макса  Хрусталева  были  прочно  и
неразрывно связаны с благородной профессией каскадера.
   - Я программист, - покаялся Архипов.
   Лицо у Макса вытянулось.
   - Программист?! Тот, кто часами  сидит  за  компьютером  и  играет  в
стрелялки?!
   Нет, Максу нравились компьютеры - у Кольки, того самого,  чей  братан
поколотил  Генку,  был  компьютер,  и  Максу  иногда  удавалось  на  нем
поиграть, - но программист?! Зануднее работы не придумаешь!
   - Иди в душ, - устало велел Архипов.
   - Программист, - повторил Макс убитым голосом.
   - Ты так сильно не отчаивайся, - посоветовал Архипов.
   - Чего?
   - Ничего.
   Еды в холодильнике было не слишком много, и Владимир Петрович  достал
все. Подумал-подумал и сунул в микроволновку кусок мяса - размораживать.
Если не хватит колбасы, сыра и хлеба, придется жарить. Оперся  руками  о
подоконник и посмотрел вниз.
   Дождь все шел. Тинто Брасс приблизился и стал рядом.
   - Ну что? -  спросил  у  него  хозяин.  -  Втравила  нас  Лизавета  в
историю?
   Тинто сокрушенно вздохнул.
   В дверях появился обновленный Макс Хрусталев, прошлепал в комнату  и,
извиваясь, заполз на высокий стул. Он был розовенький от  горячей  воды,
волосы торчали в разные стороны.
   - Рассказывай.
   - Чего?
   - Где твоя сестра?
   - Да не знаю я! Как ее уволокли, так я сразу к вам побежал.
   - Долго бежал?
   - Да... целый день.
   - А ночью вы где были?
   - Ночью? - переспросил Макс, запихивая в рот кусок колбасы.  -  Ночью
мы на вокзале были.
   - Что ж вам дома не сиделось? Макс махнул рукой:
   - Не знаю я! Манька  вдруг  как  подхватилась!  Сумку  там,  кошелек,
быстрей-быстрей, туда-сюда, и мы на вокзал поехали.
   - Подожди, - попросил Архипов, - давай не  так.  Давай  вот  как.  Мы
вернулись от нотариуса, я вас высадил и  уехал  на  работу.  Дальше  что
было?
   - Ну, мы домой пошли.  В  смысле,  в  Манькину  квартиру.  В  смысле,
которая теперь стала... ну, ваша стала. Она все говорила -  слава  богу,
слава богу, а я ей - чего, слава богу, если у тебя теперь своей квартиры
нету?! А она мне - ты ничего не понимаешь!
   - Я тоже мало что понимаю, - признался Архипов. - Дальше что?
   - Ей позвонил кто-то. Она подошла  к  телефону,  но  сама  ничего  не
говорила, только слушала.  Слушала,  слушала,  трубку  бросила  и  давай
носиться, собираться, то есть. Потом говорит - поехали.  На  вокзал,  то
есть. Я, говорит, отвезу тебя домой и вернусь.
   - А ты?
   - А я говорю, что не поеду.
   - А она?
   - А она говорит - поедешь. В руку влепилась и не отпускает.  Ну  а  я
чего?
   - Чего?
   - Ну, не драться же мне с ней! Я решил - потом все равно  убегу.  Она
уснет, а я убегу. Только она не спала. За  всю  ночь  ни  разу  глаз  не
сомкнула. И не отходила никуда. Даже... в туалет не отходила. - На слове
"туалет" Макс потупил взор - смутился.
   - А кто звонил?
   - Почем я знаю? Она мне  не  сказала.  Говорит,  поехали,  тебе  надо
уезжать, и весь разговор.
   - Так. А на вокзале что случилось?
   - Ну, уволокли ее, говорю же.  Это  утром  произошло.  Мы  уже  вдоль
поезда шли. К ней подошел такой... ферт в  плаще.  Плащ  серый.  Ферт...
невысокий такой. Она, когда на него  смотрела,  голову  вниз  наклоняла.
Длинная, - зачем-то добавил он и вдруг улыбнулся.  И  Владимир  Петрович
тоже улыбнулся. - Она от него побежала. А к ней второй  метнулся.  Прямо
как из-под земли. В куртке. Она как-то сразу - раз, и все...
   - Что - все?
   - Ну