по грязи догонишь!
   Кое-как Сергей дошлепал до дома и, задрав голову, стал изучать  стену
и подоконник. Решетка была аккуратно вывинчена и  прислонена  к  корявой
яблоне, и длинные шурупы лежали металлической кучкой. Отвертки  не  было
видно, Сергей специально поискал. Наверное, дотошный жулик  сунул  ее  в
карман, когда закончил работу.
   Просто так с земли до шурупов не дотянуться, и  из-под  навеса  жулик
притащил пенек, и на нем остались следы, отчетливые следы грязных ног, и
на дорожке были следы, и у ворот.
   Черт побери,  на  следующий  год  решетку  нужно  приваривать,  а  не
привинчивать  шурупами!  Что  один  привинтил,  то   другой   непременно
развинтит!
   Нужно искать гвозди, доски, молоток и укреплять  решетку.  Сейчас  он
этого жулика на иностранной машине спугнул, но ведь в любой  момент  тот
может вернуться - не зря же старался, шурупы  выкручивал!  Видно,  очень
надеялся, что  в  доме  есть  что-то  ценное,  отличное  отлакированного
деревянного коня, которого так любил Тим.
   Сергей спрыгнул с пенька,  поморщился,  потому  что  в  голую  ступню
немедленно впились какие-то камушки, прикрыл распахнутую раму, и  тут  в
спину ему ткнулось  что-то  сурово-металлическое,  и  решительный  голос
приказал:
   - Руки вверх, гадина! Ну!..
   Сергей выдвигал  и  задвигал  ящики  комода,  искал  сухие  носки,  а
Аристарх Матвеевич все бормотал, как он ошибся.
   Как жестоко, непростительно ошибся!..
   - Да ладно, - говорил Сергей, которому  время  от  времени  надоедало
самобичевание Аристарха Матвеевича, - все в порядке.
   Но сосед не сдавался:
   - Кира Михайловна просила меня, и я обещал быть ей  полезным,  а  что
получилось?! Она надеялась на меня, а я вместо того, чтобы застигнуть  с
поличным   настоящего   преступника,   напугал   вас,   дорогой   Сергей
Константинович!
   - Да ладно.
   - Всю зиму, вы подумайте, всю зиму я был на посту, а  тут  вдруг  так
опростоволосился! Сергей Константинович,  дорогой,  не  держите  зла  на
старика, я-то ведь подумал, что это настоящий  жулик  лезет!  Я  в  окно
увидал и сразу кинулся, а оказалось, что это вы приехали!
   - Все в порядке.
   - И Кира Михайловна будет расстроена!  Как  я  мог,  как  я  мог  так
ошибиться!
   - Да ладно.
   Между  колен  Аристарх  Матвеевич  держал  коричневое   пластмассовое
ружьецо, с помощью которого он собирался скрутить "настоящего жулика", и
пол вокруг его ног в подшитых  валенках  казался  черным  от  натащенной
мокрой земли.
   Придется еще и полы мыть, будь он неладен, Аристарх Матвеевич, с  его
бдительностью!
   - Я машину-то сразу заметил, как  только  она  приехала,  ну,  думаю,
хозяева приехали, сегодня день такой чудесный, думаю, не усиделось им  в
Москве! Решили хоть воздуху глотнуть, ну, и не волнуюсь себе  нисколько.
У меня за домом целая куча прошлогодних малиновых кустов осталась. Я  по
осени малину проредил, а сжечь мусор не успели! Я и жгу себе, жгу  и  не
знаю, что тут такое преступление происходит!
   - Все в порядке, Аристарх Матвеевич.
   Сергей  нашел,  наконец,  носки  -  зеленые,  бумазейные,  армейского
образца. Они принадлежали тестю и Сергею были маловаты.
   Он открыл в ванной воду, привычно прислушался, как внизу, под  домом,
ровно и мощно, словно обрадованно,  загудел  насос,  и  вспыхнул  газ  в
итальянской колонке, и вода стала медленно нагреваться, и  ванна  весело
хрюкнула, когда Сергей заткнул блестящую пробку.
   - Сергей Константинович, - позвал под дверью убитый горем сосед, -  а
вы... уже обнаружили, что именно пропало?
   - Нет, - перекрикивая шум ожившего дома, ответил Сергей, - в руках  у
вора ничего не было, так что я не знаю, что могло пропасть!  У  нас  тут
ничего мелкого вроде бы нет!
   - Вот беда, - пробормотал горемыка Аристарх Матвеевич.  -  Вот  какая
беда!
   - Да нет никакой беды! - Сергей решительно закрутил краны,  хоть  ему
до смерти  хотелось  постоять  под  горячей  водой  еще  немного.  -  Не
переживайте вы так, Аристарх Матвеевич! Я  помню,  две  зимы  назад  тут
вообще у всех побывали, даже у Паши  Косого,  который  всем  авторитетам
авторитет, и ничего!.. Самое главное, что все живы и здоровы.
   - Конечно, - согласился из-за двери сосед, - вы,  конечно,  правильно
говорите, Сергей Константинович. Только странно это, когда жулик лезет в
дом и ничего не крадет, кроме... бумаги.
   Сергей перестал вытирать голову.
   - Какой бумаги, Аристарх Матвеевич? - спросил он настороженно.
   - В той комнате, где окно открыто, беспорядочно разбросаны бумаги. Я,
естественно, не стал в них заглядывать, опасаясь  попасть  в  положение,
еще более неловкое, чем то, в котором оказался, когда приставил  дуло  к
вашей спине, но у  меня  создалось  впечатление,  что  налетчик  копался
именно в этих бумагах. Если, конечно, не  вы  сами  их  достали,  Сергей
Константинович, но в таком случае попрошу вас меня...
   Кое-как натянув свитер, Сергей выскочил из ванной. Аристарх Матвеевич
маялся под дверью, подшитые валенки содеяли еще один грязный островок на
чистом полу, но Сергею было не до того.
   Комната "с витражом" дохнула на него холодом  -  может,  потому,  что
Сергей нагрелся в ванной, а может, потому, что окно прикрыто неплотно.
   Так и есть.
   В пылу погони он не заметил, что по всей комнате раскиданы бумаги,  и
выдвинуты  ящики  дедовского  письменного  стола,  и  сквозь  пустотелые
пластиковые папки просвечивает древний персидский  ковер,  а  один  ящик
даже вывернут прямо на пол. Старые желтые квитанции, телефонные  книжки,
исчерченные  Тимом,  чужие  черно-белые  фотографии,  газетные  вырезки,
вязальные спицы, фарфоровая собачка с отбитой лапой,  капроновая  лента,
которую вплетали в косы первокласснице Кире - и в  самой  середине  след
грязного башмака.
   - Бумаги, - бормотал Сергей, - бумаги.
   Он поехал в Малаховку именно за бумагами  и  не  сказал  об  этом  ни
единой живой душе.
   - Вот именно об этих бумагах я и говорю, - затянул от двери  Аристарх
Матвеевич, - я так понял, что для вас  это  тоже  неожиданность.  Верно,
Сергей Константинович? Согласитесь, что это более чем странно!
   - Более чем, - подтвердил Сергей задумчиво, - что более, то более!..
   Тяжеленное кресло с неудобной спинкой валялось на боку  за  столом  -
очевидно, именно его уронил загадочный жулик, когда кинулся спасаться, и
Сергею показалось, что где-то обвалились балки. Под креслом на полу тоже
лежали придавленные бумаги.
   Что именно он мог искать?
   Рукопись в пластиковой папке с отпечатками пальцев?
   Рукописей была целая гора, и как в ней теперь разобраться, Сергей  не
знал. Он  присел  на  корточки  и  стал  проворно  просматривать  листы,
исписанные крупным, четким Кириным почерком:
   "...появление американских военных  советников  в  Панкисском  ущелье
свидетельствует скорее не о том, что  грузинское  руководство  вступило,
наконец, в борьбу с международным терроризмом..."
   "...таинственный и вездесущий министр  печати  и  информации  Дмитрий
Потапов,  известный  всем   поклонник   легкого   жанра   -   никто   из
государственных деятелей не  уходит  с  такой  легкостью  от  щекотливых
вопросов..."
   "...ежегодное    послание    президента    Федеральному     собранию,
задержавшееся в этом году почти на полтора месяца и все же  состоявшееся
на этой неделе,  заставило  всех  государственных  чиновников  на  время
позабыть..."
   Господи, сколько чуши написала его жена и сколько еще напишет!..
   Как она всегда обижается, когда он так говорит о ее писанине! Но ведь
это правда!..
   Сергей Литвинов, всю жизнь занимавшийся  теоретической  физикой,  обо
всем на свете, кроме теоретической физики, думал  примерно  одинаково  -
чушь.
   Вот. Нашел.
   "...вся современная проза, которая, насколько можно судить по книжным
развалам, сосредоточилась сейчас именно в женском детективе. Вечный спор
о том, что  можно  считать  литературой,  а  что  нельзя,  какая  именно
литература "высокая", а какая "низменная", борцы за "высоту" литературы,
кажется, начали проигрывать.
   Рассуждения о  том,  что  тиражи  ничего  не  значат,  -  это  просто
попытка..."
   И так далее, несколько страниц подряд. Сергей не нашел ни начала,  ни
конца,  ни  того  места,  из  которого   были   изъяты   "полстранички",
обнаруженные в портфеле у мертвого Костика, но  читать  внимательно  ему
было некогда.
   С бумагами в руках он поднялся с корточек и огляделся.  Насколько  он
мог судить по характеру  разгрома,  любознательный  жулик,  более  всего
интересовавшийся   именно   бумагами,   эти   рукописи    отбросил    за
ненадобностью.
   Что, черт побери, он искал?
   - Аристарх Матвеевич, - сказал он замученному чувством вины  старику,
топтавшемуся рядом и сокрушенно бормотавшему, как он  недоглядел,  -  вы
помните, как Кира месяц назад приезжала и жила здесь несколько дней?
   - Еще бы! - воскликнул сосед.  -  Конечно,  конечно,  помню!  Мальчик
отдыхал с бабушкой, а у вас были дела,  и  Кира  Михайловна  жила  здесь
одна.
   - К ней... никто не приезжал?
   -  Почему  не  приезжал,  конечно,  приезжали!  С  работы  приезжали,
несколько раз!  Она  даже  пожаловалась,  что  вот,  мол,  вырвалась  на
недельку из городского шума, так сказать, убежала от жизненной суеты, но
и тут ей не дают покоя.
   Кира никогда не  сказала  бы  "от  городского  шума"  или  "жизненной
суеты".
   - Я потому так и подвел вас, Сергей Константинович, что машина эта  у
ворот показалась мне очень знакомой, я даже решил, что это вы  приехали!
Теперь мне трудно разобраться, их так много стало, этих  машин,  не  то,
что раньше, когда в пятьдесят  шестом  мы  с  Виленой  Игоревной  купили
"Победу"! - Он поморгал старческими глазами, сунулся поближе и спросил с
надеждой:
   - Может, чайку, а, Сергей Константинович? С  малиновым  вареньем,  а?
Леночка варит замечательное варенье, даже, я бы сказал, конфитюр! И  чаю
горячего! Сегодня на станции  продавали  калачи,  и  я,  знаете  ли,  не
удержался, купил. Горячий индийский чай с калачом и малиновым  вареньем!
В качестве компенсации, так сказать, за причиненные неудобства.
   - Не было никаких неудобств, -  сказал  Сергей  неловко,  -  что  вы,
Аристарх Матвеевич! Я... мне... я боюсь, что...
   Старик покивал, как бы ободряя Сергея,  как  бы  заранее  прощая  ему
отказ от индийского чая  с  калачом  и  вареньем,  и  переступил  своими
мягкими валенками, и Сергей продолжил решительно:
   - Я сейчас приведу здесь все в порядок.  Мне  ведь  решетку  надо  на
место поставить! И... - по привычке он  взглянул  на  часы,  -  ...минут
через сорок приду к вам. Договорились?
   - Конечно! -  пылко  воскликнул  Аристарх  Матвеевич,  вознамериваясь
немедленно броситься и обрадовать  Леночку;  что  у  них  сегодня  будет
гость, который по достоинству оценит ее "конфитюр". И на некоторое время
можно будет даже вообразить, что к ним  приехал  сын,  много  лет  назад
утонувший  во  время  какой-то  дальней  экспедиции,  и  Леночка  станет
суетиться и ухаживать, и достанет чистую скатерть, и чашки с  пастушками
и пастухами, и уберет со  стола  обувную  коробку,  полную  лекарств,  -
свидетельство того, что время уходит, его почти уже  нет,  и  ничего  не
изменить, не поправить, не  начать  заново,  и  никому  не  съесть  весь
малиновый "конфитюр", который она такая мастерица варить!..
   - Спасибо, - пробормотал старик, как будто Сергей сделал ему  невесть
какое одолжение, -  большое  спасибо,  Сергей  Константинович!..  У  нас
калитка немного... покосилась, так вы ее толкните получше.
   - Я через забор, - улыбнулся Сергей. Спрашивать об этом не следовало,
но он все-таки спросил:
   - А из Кириных гостей никто... на ночь не оставался?
   - На ночь? - наивно удивился сосед. - Нет, ну что  вы!  Здесь  же  до
Москвы недалеко! Все, кто приезжал, сразу же и уезжали.
   Значит,  героя-любовника  она  в  Малаховку  не  взяла.  Глупо   было
радоваться, но Сергей все-таки обрадовался.
   - А кто у нее  тогда  бывал,  вы  не  запомнили?  Аристарх  Матвеевич
подумал немного.
   - Нет, - сказал он виновато, - не  запомнил.  Какой-то  мужчина  был,
солидный. Прошел и поздоровался. Девушка  какая-то,  сильно  надушенная.
Раньше считалось  дурным  вкусом,  а  сейчас...  -  Тут  он  сконфузился
немного.  -  Валентина  Степановна  приезжала,  да!  Заходила  к  нам  с
Леночкой.
   Лицо его осветилось приятным воспоминанием, как к  "ним  с  Леночкой"
заходила Валентина, и он продолжал:
   - И еще один приезжал, но в дом не заходил. Машина такая...  большая,
темная.
   - Как не заходил?
   - Да вот не заходил, Сергей Константинович.  Я  на  почту  ходил,  за
газетой. Мы, знаете ли, на почте получаем, потому что в последнее  время
газеты стали воровать. Вышел, стоит машина. Возле нее мужчина  курит.  Я
поздоровался,  и  он  мне  кивнул.  Я,  наверное,   с   полчаса   ходил.
Возвращаюсь, машина все стоит, а он все курит. Увидел меня, сел и уехал.
   - Странно, - удивился Сергей, - может, он уже к тому времени вышел?
   - Может, и вышел, - согласился старик, - только у  него  следы  очень
приметные - хромает сильно, и палка, а у  самой  калитки  никаких  таких
следов не было. Снег шел, я это очень хорошо запомнил.
   Александра Зубова ненавидела имя Аллочка, которое прилепилось к  ней,
когда ей было месяцев пять, с тех пор никак не отлеплялось.
   Это имя стало ее врагом, ее "пятой колонной", ее камнем преткновения.
Оно просачивалось за ней повсюду, как керосин в мясной  пирог  в  романе
Джерома. Сначала оно просочилось в детский сад,  и  она  вынуждена  была
вести себя в соответствии с этим ужасным именем - носить банты и оборки,
шепелявить,  учить  гнусные  стихи  "белая  береза  под  моим  окном"  и
отбиваться  от  мальчишек,  которые  не  давали  ей  житья.  Потом   оно
просочилось в школу, и  там  началось  все  сначала  -  белые  колготки,
локоны, гнусные стихи.
   В институт оно тоже просочилось. И вот теперь на работу.
   Ей и так приходилось труднее всех. Из-за  отца,  который  был  богат,
знаменит, уважаем, запечатлен во всех  журналах  и  показываем  во  всех
телевизионных передачах. Почему-то считалось, что дочь такого отца может
быть  только  избалованной  идиоткой  или  наркоманкой   при   последнем
издыхании, на худой конец.
   Аллочка боролась изо всех сил, стремясь доказать окружающим, что  она
такая, какая есть, и величие и могущество ее отца, в тени  которого  она
произрастала, не имеют для нее никакого значения.
   Работа началась для нее очень скверно. Конечно,  она  ни  за  что  не
попала  бы  в  такой  "продвинутый"  и  элитарный  журнал,  как  "Старая
площадь", если бы не ее фамилия и не звонок старого  друга  в  Нью-Йорк,
где пасся владелец "Старой площади", бывший трибун,  борец  и  демократ.
Бывший трибун порадовался, что  "девочка  уже  большая",  и  моментально
перезвонил Константину Сергеевичу  Станиславову,  нынешнему  трибуну,  и
тот, немного морщась, взял ее на работу.
   В первом же материале, который она с такой гордостью отдала в печать,
президент был назван Василием Васильевичем.
   Аллочка знала совершенно точно, как зовут президента, потому что отец
дружил с ним еще с давних, не  президентских  времен,  а  мать  в  своем
ателье, не переросшем тогда в Дом высокой моды, одевала его жену,  и  на
рыбалку они вместе ездили, и с горки детей катали, и в бане  парились  -
на "первый пар" мужики, женщины и дети следом.
   Костик разорался так, как  будто  Аллочка  совершила  государственное
преступление. Он ничего не слушал, мотал красивой  головой,  багровел  и
выкатывал глаза.
   - Что вы себе позволяете, дорогуша?! Вы что, спятили совсем?! Вы  где
учились? В совпартшколе?! Я вам покажу, как такие ляпы в печать сдавать!
Вы у меня вылетите и даже оглянуться не успеете, а папочке вашему можете
от меня привет передать! Я  вас  с  треском  уволю,  и  вашей  следующей
работой будет "Вестник колхоза имени Лопе де Вега"!
   Потом еще был Гонконг в центре Европы,  фамилия  Евгения  Максимовича
оказалась Примусов, Давос был переименован в Навое,  а  Аляска  вошла  в
состав России.
   "От Калининграда до просторов Аляски"  -  вот  как  было  написано  в
Аллочкином материале, и ничего подобного она не писала.
   Она же не сумасшедшая, на самом-то деле!
   Вчера Константин  Сергеевич  вновь  закатил  ей  скандал  -  ужасный,
унизительный,  слышный  на  всю  редакцию!  Он  снова  орал,  встряхивал
головой, багровел, а она ни слова не могла вставить в  свое  оправдание,
он не желал ничего слушать, он сразу понял, какая идиотка Аллочка, и был
рад, что его мнение так блистательно - и точно подтверждалось!
   А сегодня его уже нет. Нет в живых. Его убили.
   С утра в редакции началась  паника,  постепенно  переросшая  в  тихий
конец света. Никто не работал, телефоны подпрыгивали  и  разрывались  от
звона. Мужская половина мрачно курила на лестнице, женская утирала глаза
и шептала друг другу  в  уши,  что  "бедный  Костик  вернулся  к  старой
любовнице, а она его  и...".  Милиция  задавала  вопросы  и  копалась  в
кабинете главного, всегда сдержанная и холодная Кира Ятт, вдруг  ставшая
растерянной, не выходила из своей  комнаты,  куда  еще  утром  прохромал
Батурин и тоже с тех пор не показывался.
   Аллочка честно рассказала капитану Гальцеву, что накануне главный  на
всю редакцию орал, что он ее уволит, но, кажется, капитана это нисколько
не заинтересовало. Он спросил еще что-то про  статью,  которую  когда-то
писала Кира и о которой Аллочка ничего не знала, а Магда Израилевна  "по
секрету" сообщила, что в портфеле у Костика обнаружилась "записочка",  а
в "записочке" Кира  угрожает  с  ним  разделаться.  -  Вот  когда  Магда
Израилевна  сказала  "записочка",  Аллочка   с   ужасом,   от   которого
остановилось сердце, - на самом  деле  остановилось,  как  будто  сжатое
ледяной рукой, - поняла, что знает, кто его убил.
   Телефон зазвонил, и Аллочка подпрыгнула на своем стуле. Телефон у нее
на столе почти никогда не звонил - она никому не была нужна.
   Аллочка схватила трубку и задержала дыхание, чтобы "алло"  прозвучало
солидно и красиво. Звонила мать.
   - Зайка, ты как там, - весело спросила она, - я тебе звоню, звоню,  а
мобильный не отвечает!
   - Мама,  я  на  работе,  -  прошипела  Аллочка,  стреляя  глазами  по
сторонам, не слышит  ли  кто,  как  с  ней  разговаривает  мать.  Как  с
маленькой.
   - Ну и что? Или ты занята?
   - Занята.
   - Как у вас дела?
   - Плохо, мам. Я потом тебе расскажу.
   - Что случилось? - встревожилась мать. Она вечно тревожилась об  отце
и об Аллочке, как будто отцу было четырнадцать, а Аллочке - семь.
   - Мам, я тебе все расскажу потом!..
   - Ну, когда же потом? По вечерам ты мне не звонишь, и вообще это была
совершенно идиотская идея - жить одной. Мы скучаем, и ты без присмотра.
   - Мама!
   - Зайка, поедем с нами в Париж. Мы летим в пятницу. У  отца  какие-то
дела, а я уж с ним заодно. Поедем, а? Мы  с  тобой  хоть  погуляем.  Там
сакура цветет, и яблони на Елисейских Полях. Мне сегодня звонила Фру.
   Так звали жену отцовского делового партнера.
   - Мам, я не могу, у меня теперь работа.
   - Ну, на выходные, конечно. Работу пропускать нельзя. - Мать  и  отец
всегда воспитывали Аллочку "правильно".
   - И на выходные не могу. Мам, у нас тут такое творится!..
   - Не пугай меня, зайка.
   - Я тебя не пугаю.
   - Тогда тем более я должна забрать  тебя  в  Париж,  -  сказала  мать
решительно.
   - Мам, в Париж я не поеду. - ответила Аллочка тоже очень решительно.
   Возле ее уха, за которое она все время заправляла  волосы  -  беда  с
этими волосами,  хорошо  хоть  локонов  давно  нет!  -  вдруг  произошло
какое-то движение, и вкрадчивый голос прошептал игриво:
   - Почему девочка не хочет с мамочкой в Париж?
   Аллочка  дрогнула  и  уронила  трубку.  Трубка  заскакала  по  столу,
свалилась и повисла на перекрученном шнуре.
   Леша Балабанов подхватил ее