аново жизнь
и любовь!..
   Кира смотрела на нее во все глаза.
   - И потом, мальчик очень счастлив, - добавила Валентина,  оглянувшись
на дверь. - Очень, очень счастлив. Он так его ждет. Может быть, все-таки
он не такое уж... чудовище?
   - Какое... чудовище?
   - Сергей Константинович, - пролепетала Валентина, - может быть, и  не
чудовище?.. Может быть, мы... простим его?
   Тут Кира стала хохотать.
   Хохоча, она звонко поцеловала Валентину сначала в  одну,  а  потом  в
другую пухлую щеку - Валентина зарделась  -  и  прошлепала  мимо  нее  в
кухню.
   - Давайте есть! - закричала она оттуда. - Пока не явилось чудовище  и
не сожрало нашу курицу вместе с прибором!
   - Тише, тише!.. - зашипела Валентина.
   - Какое чудовище, мам?
   - Никакое.
   - Мам, пойдем  в  субботу  на  "Гарри  Поттера"?  Что  за  дела?  Все
посмотрели, а я нет!
   - А потом ты меня изведешь, что я тебя потащила на детский фильм!
   - Не изведу, мам. Правда.
   - Тогда пойдем. Валентина, давайте ужинать с нами.
   - Мне, право, неловко, Кирочка...
   - Ловко, - объявила Кира, - право, ловко! Садитесь.
   Курица  "из  чудного  английского  романа"   аппетитно   дымилась   в
фарфоровой миске, исходила соблазнительным  духом,  огурцы  были  совсем
весенними, похожими на  огурцы,  а  не  на  зеленую  мочалку,  корейская
морковка, которую любила Кира, сияла неестественным рыжим  электрическим
цветом, Тим смотрел умильно, Валентина хлопотала, никто не  ссорился,  и
беды отдалились и сжались до размеров пресловутой булавочной головки,  в
которую неизвестно почему время от времени сжимается  все  на  свете,  и
тогда приехал Сергей. Он открыл дверь, и вошел, и никто не  слышал,  как
он вошел, и остановился в дверях, и некоторое время смотрел  на  них,  а
потом Кира его заметили.
   Заметила, вскочила, и все его мысли скукожились - стянулись все в  ту
же булавочную головку, а сама булавка впилась в мозги или в  сердце,  он
так и не понял, потому что плохо соображал и только ждал, что она сейчас
его поцелует.
   Как когда-то. Как всегда, когда он приезжал с работы.
   Ну и пусть - мещанское слюнтяйство, ну и что, она все равно  целовала
его каждый вечер, когда он приезжал с работы, два раза, в губы и в щеку,
даже когда они ненавидели друг друга, она каждый вечер целовала его так,
как будто на самом  деле  он  был  ей  нужен,  и  сейчас  поцелует,  как
когда-то, он видел это по ее лицу, а булавка  впивалась  все  глубже,  и
боль была все острее...
   Кира остановилась на полдороге.
   Он посмотрел.
   Тим " Валентина таращились на них, Тим  даже  жевать  перестал,  а  у
Валентины выпал из ослабевшей от волнения руки зонтик укропа,  и  немота
их  поразила,  и  неподвижность  "сковала  члены",  так,  скорее  всего,
выразилась бы Валентина.
   Сердце ударило, чары разлетелись, булавка выскочила из мозга - или из
сердца, - Кира опустила руки, которыми собиралась обнять его. Не  ночью,
в беспамятстве по старой привычке, а  на  кухне,  в  полном  рассудке  и
согласии с собой.
   Ему стало страшно - так он ее любил и хотел.
   - Привет, ребята, - сказал он, - это я.
   - Мы видим, - откликнулась Кира.
   Они не могли даже взглянуть друг на друга.
   - Пап, здорово.  Здравствуйте,  Сергей  Константинович,  -  вразнобой
поздоровалась семья.
   - Ты будешь... ужинать?
   - Да, - Сергей выдвинул табуретку и сел поближе к Тиму.  Подальше  от
греха, то есть от Киры. - Мне надо с тобой поговорить.
   - Прямо сейчас?
   Почему-то она решила, что говорить он хочет о них и о том, как теперь
им жить. Не могут же они жить вместе! Они развелись сто лет назад!  Один
год два месяца и...
   - Я собираюсь вечером поехать в Малаховку, - мрачно заявил ее муж,  и
Кира моргнула. Ничего подобного она не ожидала.
   - Зачем?
   - Мне нужно.
   - Там не убрано, - обеспокоенно встряла Валентина, - мы еще  не  были
там с зимы.
   Тим ковырял курицу одной рукой. Другую он держал под столом, скрестив
пальцы "на удачу" - хитрый и тонкий план  работал!  Третий  день  подряд
отец приезжал к ним по вечерам и  даже  оставался  ночевать,  и  мама  -
ничего, не злилась.
   - Я тебе объясню, - пообещал Сергей Кире.
   - Объясни, - согласилась она холодно. Ей было стыдно оттого, что  она
решила, будто он хочет снова с ней жить и собирается говорить именно  об
этом.
   - Сергей Константинович,  -  сказала  Валентина  и  зашлась  пунцовым
девичьим румянцем, - относительно утреннего недоразумения  я  бы  хотела
разъяснить... я уверена, что на самом деле вы ничего такого не  думаете,
что... вы сказали, что я... бедного мальчика...
   Сергей открыл было рот, но Кира под столом пнула  его  ногой,  и  рот
закрылся.
   - Я никого, никого не видела на лестнице и во  дворе!  -  воскликнула
Валентина истово. - Я была  немножко...  занята  своими  мыслями,  кроме
того... знаете, радикулит и аллергия... Моя аллергия  -  верный  признак
весны! Как хорек Фил на Индюшачьей горке предчувствует весну, так и...
   - Сурок, - поправил осведомленный Тим, - день сурка, а не хорька!
   - Да-да, сурок, Тимочка. Так вот мой  нос  вновь  стал  напоминать  о
себе...
   - Что, - вдруг спросил Сергей, - что вы сказали?
   - Су... сурок,  -  выговорила  бедная  Валентина,  -  сурок  Фил.  Он
предсказывает весну.
   - Нет, - перебил Сергей, - до этого?
   - До... этого? - пролепетала Валентина. - Ничего особенного.  У  меня
аллергия. Любые запахи  вызывают  у  меня  непроизвольное  чихание.  Так
сказать...
   - Сереж, ты что?!  -  спросила  Кира,  заметив,  что  муж  совершенно
переменился в лице. - Что с тобой? Тебе плохо?
   - Плохо, - ответил он злобно, - мне плохо.
   - Может быть, воды?  -  всполохнулась  Валентина  и  вскочила,  чтобы
немедленно начать его спасать. - "Скорую"? Тимочка, мальчик, иди в  свою
комнату! Кира, в холодильнике валокордин, справа, на  полке.  Боже  мой,
это  опасно!  Молодые  мужчины  в  этом  возрасте  особенно   подвержены
кризисам!.. Скорее, Кира!
   - Стоп, - приказал Сергей, - мне не нужен никакой валокордин. Со мной
все в порядке. Просто я... понял.
   - Что? - выдохнула Кира.
   - Все, - ответил ее муж и улыбнулся, - правда, все. По крайней  мере,
я понял, почему все видели Валентину, когда она давно ушла.
   - Ты даешь! - восхитился Тим и от восхищения вынул из-под стола  руку
со скрещенными пальцами. - Ты даешь, пап!
   -  Меня?!  -  вопросила  Валентина,  попятилась   и   повалилась   на
гобеленовый диван. Нашарила рукой журнал "Старая  площадь"  и  стала  им
обмахиваться. Кира быстро достала из холодильника - на  полке  справа  -
валокордин и накапала в стакан.
   - Это совсем просто, - продолжал Сергей, - а я и не догадывался!
   - О чем?!
   - Ты приехала, - начал он скороговоркой, - и Валентина ушла. Это было
после семи или около семи. В восемь, когда приблизительно убили Костика,
Валентина появилась снова. Ее видели Марья Семеновна, Федот Шубин и  его
Вася - словом, все. Никто не видел, чтобы в подъезд заходил или  выходил
из него чужой человек. Мася лаяла как  на  чужого.  Откуда  взялся  этот
чужой? Почему его никто не видел?
   - Ну? - выдохнула Кира. - И почему?
   - Потому что чужой - и есть наша Валентина!
   Упомянутая Валентина взвизгнула. Тим шумно вздохнул.
   - Пап, ты что? С ума сошел?
   - Да нет, - сказал Сергей  с  досадой,  -  конечно,  это  был  другой
человек, одетый точно так же, как наша Валентина!
   Кира  опустилась  на  диван  рядом  с  домработницей,  вынула  из  ее
ослабевших рук журнал "Старая площадь" - выпуск за март - и  тоже  стала
обмахиваться.
   - Ребята, - терпеливо проговорил Сергей,  -  все  логично.  Валентина
приходит и уходит каждый день. Ее все знают. Все к ней  привыкли.  Кроме
того, она одевается одинаково. Всегда. Это верно, Валентина?
   - В общем... наверное... наверное, да.
   - Не наверное, - поправил Сергей,  -  это  точно.  Вы  пришли  к  нам
впервые в этом самом клетчатом пальто и  берете.  Это  было  лет  десять
назад. Правильно?
   - Племянники, - забормотала Валентина,  как  будто  Сергей  собирался
немедленно передать ее в руки правосудия за то, что десять последних лет
она носит одно и то же пальто, - племянницы... неустроенность... трудный
быт... я чем могу... я должна... Это мой долг - помогать, и  я  помогаю,
я-то ведь, слава богу, зарабатываю хорошо, и мне всего хватает, а они...
   - Они сами зарабатывать не могут, - подытожил  Сергей,  -  все  ясно.
Вашему пальто уже десять лет.
   - Тринадцать, - поправила  Валентина,  -  если  хорошо  ухаживать  за
вещами, они отслужат...
   - Кроме того, оно зимой и летом...
   - Одним цветом! - вступил Тим.
   - Вот именно. Убийца видел вас. Я так понимаю, что не один раз.  Ваше
пальто, берет и... макияж. Дальше все очевидно.  Он  надевает  клетчатое
пальто, берет, красит губы лиловой помадой и становится  вами.  Конечно,
никто не смотрел ему в лицо! Зачем? И так  понятно,  что  это  Валентина
Степановна из двенадцатой квартиры, которая все время в таком пальто и в
таком берете! Он делает свое дело и спокойно уходит, и все его видят,  и
никому в голову не приходит, что это и есть  убийца,  и  он  только  что
застрелил человека. Идея совершенно безошибочная. Отличная идея.
   Тут Валентина упала в обморок, повалилась прямо на Киру.
   Пока Кира приводила ее в чувство, брызгала в  лицо  водой,  совала  к
губам стакан, подпихивала подушку, Сергей молчал и думал.
   - И вы... догадались? - просвистела Валентина, едва Кира заставила ее
сесть прямо, и взор ее перестал мутиться. - Вы не поверили,  что  это  -
я?!
   Сергей хотел сказать - нет, не поверил, но это было бы не правдой. Он
верил, не очень долго.
   - Пап, как ты понял, что это не она? - Тим сгорал  от  любопытства  и
был совершенно спокоен, и очень гордился Сергеем.
   - Василиса сказала, что Валентина прошла мимо них и почти побежала  в
метро. Валентина не могла бежать, у нее радикулит. Прострел, -  повторил
он, смешно наморщив нос, - да еще аллергия.
   - При чем тут аллергия?!
   - Не скажу, - ответил Сергей весело.
   В Малаховку Кира увязалась за ним. Впрочем, он был почти уверен,  что
так и будет, и отчасти даже планировал это, когда приехал и сообщил, что
едет на дачу.
   Она не сказала ему ни слова, но, когда он стал собираться, оказалось,
что у входной двери уже стоит ее рюкзачок,  а  в  нем  узкий  серебряный
английский термос и два яблока, и сама Кира показалась в  коридоре  -  в
плотных джинсах и тугом свитерке, челка решительно заправлена за ухо.
   - Я с тобой, - объявила она безапелляционно. - Валентина останется  с
Тимом. Она согласилась у нас переночевать.
   - Возьми телефон, - посоветовал Сергей, - у моего батарейки сдохли, а
зарядник в машине.
   Кира посмотрела на него с подозрением. Он должен был начать  спорить,
ругаться и не брать ее с собой, она даже  к  бою  подготовилась,  но  он
обувался и на нее не смотрел.
   Что бы это значило?
   - Мам, пока! Пап, пока! - крикнул Тим из ванной. - Пап, а  ты  к  нам
приедешь?!
   - Посмотрим, - пробормотал отец себе под нос, и ни Кира, ни  его  сын
не стали уточнять, на что именно он посмотрит.
   - Зачем мы едем? - спросила она в машине. - Ты что-то там  в  прошлый
раз забыл?
   Устраиваясь в дорогу, она включила радио -  "позови  меня  на  закате
дня,  позови  меня,  грусть-печаль   моя...",   -   выложила   сигареты,
расстегнула куртку и повозилась на сиденье, прилаживаясь к ремню.
   - Мы едем в засаду. - Сергей перестроился в  правый  ряд  и  заставил
себя не слишком давить на газ. Утром, проехавшись с ним, Кира  выглядела
несколько подавленной и глубоко несчастной.
   - Куда мы едем? - не поверила она.
   - В засаду. То, что искали на даче, искали и у тебя в  кабинете.  Это
очевидно. Раз перевернули кабинет, значит, на  даче  не  нашли.  Сдается
мне, что в кабинете тоже не нашли.
   - Почему?
   - Батурин уехал  в  полдесятого.  В  двенадцать  в  здании  обход,  я
спросил. До обхода вор должен был уйти,  или  пришлось  бы  остаться  на
ночь, а это рискованно. Утром его могла застать уборщица  или  лифтерша.
Значит, у него было два часа. Сколько метров у тебя в кабинете?
   Кира посмотрела на него.
   - Ты думаешь, он не успел?
   - Да. Думаю, что не успел. И еще я думаю, что он так  все  разнес  от
отчаяния - именно потому,  что  не  нашел  того,  что  искал.  Если  нам
повезет, сегодня он сделает еще одну попытку. В твой кабинет  он  больше
попасть не может. На даче его спугнул я. Он должен попробовать еще  раз,
он ведь не до конца все посмотрел! И именно ночью, потому что  днем  там
Аристарх Матвеевич с пластмассовой берданкой. В дозоре.  Мы  с  ним  так
договорились.
   Кира закурила. Лицо в свете  приборной  доски  казалось  угловатым  и
заостренным.
   - Кто он, Сереж?
   - Посмотрим.
   - Почему ты не хочешь мне сказать?
   - Я не уверен. Я скажу, и не правильно - зачем?
   - Затем, что я волнуюсь, черт тебя побери!  -  крикнула  Кира.  -  Ты
просто бесчувственное бревно!
   - Я всегда бревно, - согласился он, - тебе не повезло. Такой расклад.
   - А он... не вооружен?
   - Нет, - сказал Сергей. На самом деле он ни в чем не  был  уверен.  -
Скорее всего нет. По-моему, это мирный обыватель, а не убийца.
   - Что он ищет?
   - Посмотрим, Кира.
   - А... записка в портфеле у Костика дело рук этого... обывателя?
   - Нет, - сказал Сергей, - записку подложил убийца. В этом я  как  раз
уверен.
   - А кто убийца? Ее муж засмеялся:
   - Я не знаю! Правда.
   - Ты узнаешь? - требовательно спросила Кира, не принимая его веселья.
   - Я постараюсь, - пообещал  он.  -  Машину  придется  оставить  возле
дальних соседей.
   "Дальними" назывались соседи, которые жили через переулок от них.
   - В тот раз он мог видеть мою  машину,  хотя  я  сомневаюсь.  Слишком
быстро бежал. Но все равно от греха подальше. Вдруг мы его спугнем?
   - Ты будешь Глеб Жеглов, а я Шарапов, - неожиданно сказала Кира, - мы
с тобой идем накрывать банду Горбатого.
   - Банды нет, - заявил Сергей, - есть один только Костя Кирпич.
   - Так мы идем на Костю Кирпича? - пренебрежительно протянула Кира. Ей
было страшно. - Всего-то?
   Он не ответил. Очевидно, думал, а когда  Сергей  Литвинов  думал,  он
никого и ничего не слышал.
   В Малаховку джип въехал, когда стало совсем темно,  и  плотный  мрак,
который бывает только  ранней  весной  и  поздней  осенью,  лег  поперек
дороги, и желтые столбы мощных фар вырезали из него продолговатые  куски
и швыряли навстречу машине.
   - Как темно, - тычась носом в стекло, потому что  машину  бросало  на
ухабах подмосковной дороги, сказала Кира, - сто лет здесь не  была.  Так
люблю. А ты?
   - И я. Помнишь, мы хотели за городом жить?
   - У нас тогда денег было мало.
   Сергей хотел  сказать,  что  теперь  "на  загород"  им  вполне  может
хватить, но вовремя спохватился,  что  "их"  нет.  Есть  отдельно  он  и
отдельно она, и каждому по отдельности "загород" был не нужен. Вот  ведь
странность какая.
   - Приехали.
   Он заглушил мотор и некоторое время посидел молча.  Кира  смотрела  в
стекло и тоже молчала.
   - Фонарь, - сам себе сказал Сергей, - свет мы не будем зажигать.
   - Без света страшно, - тоненьким голоском заявила Кира.
   Она всегда смешно боялась темноты, он знал.
   - Пошли.
   - А кофе?
   - Я возьму.
   Он подхватил рюкзак, сунул в  него  фонарь  и  включил  сигнализацию.
Яркий автомобильный свет прощально полыхнул и погас. Кира  ушла  вперед,
он догнал ее. Пол  ногами  чавкала  весенняя  земля,  они  шли  молча  и
слушали, как она чавкает.
   Не нужно было ехать, думала Кира.  Бомба  не  падает  дважды  в  одну
воронку. Никто не придет сегодня ночью продолжать поиски.
   Сергей станет молчать, и Кира станет молчать. И так они промолчат все
время, отведенное на "приключение", и оба потом будут жалеть об этом,  и
сердиться на себя и друг на друга.  У  подъезда  Сергей  скажет  ей  "до
свидания" - ах, как Кира знала его безразличный отстраненный  тон,  -  и
ничего не выйдет. Ничего из того, о чем Кира не разрешала себе думать.
   Впрочем, ему, скорее всего, наплевать. Он бесчувственное  бревно.  Он
просто не хочет, чтобы мать его ребенка посадили в тюрьму.
   От этой мысли, чрезвычайно глупой, Кира совершенно расстроилась.
   - Может, мне в машине посидеть? - предложила  она  мрачно.  -  Что  я
попрусь, все равно никто не прилет!
   Это означало, что он должен ее уговорить. Пожалеть. Спросить,  в  чем
дело. Но он всегда слышал только, что ему говорили - и ничего больше. Он
не понимал намеков, не читал по лицу и никогда не мог  догадаться,  чего
ей хочется - если она не говорила об этом прямо.
   Если я скажу ему, что хочу с ним спать, решила Кира, он  перепугается
до смерти. Он привык жить один.
   Или не привык? Она-то вот так и не привыкла!  То  есть  она  привыкла
жить одна. Жить без него - не привыкла.
   - Хочешь в машину? - переспросил он с сомнением. - Ты долго в ней  не
высидишь, а я не знаю, сколько придется ждать. Зря  я  тебя  взял,  надо
было в Москве оставить!
   Идиот! Как есть бесчувственное бревно.
   В доме по-прежнему  пахло  деревом  и  отсыревшими  книгами,  и  Кира
некоторое время  постояла  на  прямоугольнике  голубого  лунного  света,
лежавшего возле деревянного коня-качалки, которого так  любил  маленький
Тим.
   - Привет, - сказала она дому.
   -  Привет,  -  ответил  ей  ее  несентиментальный  муж   и   деловито
протиснулся мимо нее в большую комнату "с витражом".
   - Я в прошлый раз решетку не стал намертво прикручивать, -  заговорил
он оттуда, - если появится наш жулик, он ее быстро снимет.
   - Тогда лучше бы совсем не ставил!
   - Это подозрительно, - объяснил он, - была, была,  и  вдруг  нет!  Не
разувайся, Кира! Я в прошлый раз разулся и бежал за ним в одном ботинке!
   - Ты думаешь, я за ним побегу? - осведомилась Кира.
   - Нет, - искренне ответил ее муж, - но вдруг  ты  должна  будешь  мне
помочь.
   Никакого рыцарства - "Это мужская работа, дорогая! Дай мне "кольт"  и
подожди меня на лужайке!" - в нем не было и в помине. Он считал, что раз
может он - бежать, держать, тащить, - значит, может и она.
   Раз уж мы приехали  вдвоем,  значит,  мы  оба  будем  ловить  жулика.
Подержи пока мой "кольт", дорогая. Кстати, можешь и свой достать.
   Он по очереди заглянул во  все  двери  и  прикрыл  каждую  поплотнее.
Зачем-то открыл и закрыл на кухне воду.
   - Ты чего стоишь? -  спросил,  протискиваясь  мимо  Киры  в  холодную
темную кладовую. Она все стояла на голубом лунном прямоугольнике.
   - Кир, ты не знаешь, куда тесть масло переставил?  -  Он  чем-то  там
громко шуровал.
   - Какое масло? - Кире хотелось плакать.
   - Канистра была с маслом. В твой замок капнуть. Когда я еще  в  гараж
попаду!
   Кира поняла это так, что он не желает возиться  с  ее  замком,  ехать
ради него в гараж и потом опять к ней.
   - Кира?
   - Я ничего не знаю ни про какое масло, - отчеканила она.
   - Ты что?
   - Ничего.
   Он вылез из кладовой и прикрыл за  собой  дверь.  В  доме  как  будто
светлело - то ли глаза привыкали, то ли луна поднималась над соснами.
   Сергей потоптался рядом с ней, не понимая, отчего у  нее  испортилось
настроение, и предложил:
   - Пошли? Посидим?
   - В засаде?
   - Кира, что случилось?
   - Ничего, - приглушенно крикнула она и, кажется, даже  всхлипнула,  -
иди ты к черту!
   Она была уверена, что он везет ее на свидание. А  он  на  самом  деле
привез ее ловить жулика и теперь  чрезвычайно  и  деятельно  этим  самым
жуликом озабочен, а на Киру ему наплевать.
   - Ну ладно, - согласился он, - стой. И ушел в комнату "с витражом".
   Кира порылась в кармане куртки, но куртка была "весенняя", только что
взятая из гардероба, и в кармане, конечно,  не  было  никакого  носового
платка. Пришлось вытереть глаза рукавом.
   Да еще этот дом.
   Кира выросла в нем, и Тим в нем вырос.
   Ему было три года, когда Сергей купил велосипед. Дивный  трехколесный
вело