увствовала,
знаете? Это не собака, это самый настоящий человек, да что человек,  она
в сто раз разумнее любого человека!
   Сергей покосился на старческую брюзгливую морду собаки. Теория  о  ее
"разумности" вызывала у него серьезные сомнения.
   - Вчера вечером она так беспокоилась, вы не  поверите!  -  продолжала
Елена Львовна восторженным, слегка придушенным от высоты чувств голосом.
- И лаяла, и лаяла, и бросалась, и беспокоилась, и в руки не давалась  -
как будто знала!
   Сергей хотел сказать, что Мася  беспокоилась  и  не  давалась  не  от
нечеловеческого ума, а от скверности характера и старческого маразма, но
благоразумно воздержался.
   - Это уж ты напрасно, Леля, -  неожиданно  вступил  Мишенька,  -  она
рычала потому, что услышала на лестнице Валентину Степановну. Просто  не
узнала, а не потому, что у нее было предчувствие! Не нагнетай, Леля!
   - Да, - печально согласилась Леля, - с ней иногда такое  бывает,  она
не узнает даже нас. Старенькая стала.
   Дрогнувшей рукой она погладила старческую шерсть на боку.
   - Она умрет, и я вместе с ней, - неожиданно добавила Елена Львовна  с
извиняющейся улыбкой. - Сереженька, вы тогда Мишеньку не оставьте...
   - Леля, - воскликнул муж, - что за глупости!
   - Правда, Елена Львовна,  -  сказал  и  Сергей,  которому  до  смерти
хотелось вырваться из этой квартиры, - зачем вы так себя настраиваете?..
   - Я не настраиваю, - тихо произнесла Елена Львовна, - я знаю, что так
и будет. А Мася... да. Бывает, что обманется.
   - А может, не на Валентину  лаяла?  -  спросил  Сергей  осторожно.  -
Может, кто-то чужой на лестнице был?
   - Нет, - Мишенька опять принялся потирать  свои  руки,  -  никого  не
было.  Я  выглянул  -  Валентина  спускалась.   Я   ее   видел,   Сергей
Константинович. А больше никого не было. Н-да...
   - Спасибо, - поблагодарил Сергей, - спасибо вам большое. Я пойду, мне
еще нужно... - И он сделал в воздухе неопределенный жест, который должен
был означать, как много всего ему еще нужно.
   - Кире привет, - напутствовала напоследок Елена Львовна, - и сыночку.
Я никогда  не  могла  поверить,  что  вы  разошлись...  навсегда.  Такая
прекрасная, благополучная пара!.. Таких сейчас почти нет.  Я  так  рада,
что все наладилось!
   Ничего  не  наладилось,  сжав  зубы,  подумал  Сергей,   все   только
усложнилось, потому что Костика убили и потому что вчера я застал у  нее
любовника. Любовника, черт побери все на свете!..
   - Не знаю, что делать, - пробираясь  по  мебельному  лабиринту,  тихо
прошелестел Михаил Петрович, - чахнет с каждым днем. Внуков  не  нажили,
жить незачем. Ведь и не старая еще!.. Что делать, Сергей Константинович?
   Сергей понятия не имел, что нужно делать. Он не  верил,  что  человек
может просто так "зачахнуть". Ни от чего. От того, что нет внуков.
   - Позовите врача, - посоветовал он первое, что  пришло  в  голову,  -
может быть, витаминов не хватает.
   - Витаминов!.. - воскликнул Михаил  Петрович,  и  Сергей  понял,  что
сказал глупость. - Витаминов!..
   Еще несколько раз ударившись об углы,  Сергей  добрался  до  двери  и
раскрыл  было  рот,  чтобы  попрощаться,  как  Михаил  Петрович   сказал
неожиданно:
   - Хорошо, что вы вернулись, Сергей Константинович.  Мальчик  без  вас
совсем заскучал. В молодости не умеешь ценить  такие  вещи.  Пользуйтесь
тем, что сейчас вы ему нужны. Только вы, и  больше  никто.  Нашему  сыну
нужна карьера, а мы... нет, не нужны.  И  жена  ушла,  и  внука  нет.  И
карьеры-то никакой нет, так, разговор один... И пусть у  вас  будет  еще
один мальчик или девочка, и им вы тоже будете нужны!
   Второй раз за это невозможное  утро  Сергею  пророчили  "девочку  или
мальчика" - сначала хоккеист Данила, теперь вот Михаил Петрович.
   Голова болела от этих пророчеств и еще от того, что вчера в  подъезде
его дома - бывшего дома - застрелили начальника его жены - бывшей  жены,
- и менты решили, что это именно она его застрелила, а потом  он  нос  к
носу столкнулся с ее любовником, а утром проснулся от того, что  желание
было почти невыносимым, как когда-то, когда все еще было  хорошо,  и  он
гордился этим желанием, и любил Киру, и хотел ее днем и ночью - всегда.
   Пробормотав  какую-то  прощальную,  привычно-вежливую  фразу,  Сергей
вышел на площадку, и тут у него в кармане зазвонил мобильный телефон.
   - Сергей, - быстро сказала Кира, -  они  нашли  какую-то  записку,  в
которой я угрожаю Костику. Приезжай прямо сейчас. Можешь?
   Батурин смотрел в окно, и его затылок красноречиво выражал  все,  что
он думает.
   Кира была совершенно уверена - думает он о том,  что  теперь  главный
он, Григорий Батурин, а  вчера  Костик  грозился  его  уволить  и  делал
какие-то непонятные пассы, и закатывал глаза, и многозначительно смотрел
в потолок, и намекал на то, что на  его,  батуринском,  месте  хотел  бы
видеть Киру.
   И еще он думает, что ему  некогда  будет  возиться  с  Кирой  Ятт,  и
выяснять ее причастность к убийству, и оправдывать ее, если  понадобится
оправдывать, и искать доказательства, и выяснять подробности.
   Теперь у него на руках журнал, и до тех пор,  пока  Володя  Николаев,
владелец  и  бывший  главный  редактор,  а  ныне  простой   американский
миллионер, не прислал никого на его место, он, Батурин, здесь командир.
   Он командир, на лихом коне, с шашкой и развевающимся знаменем впереди
всех, и нужно быстро определиться, в  какую  сторону  скакать,  и  каким
флагом махать, и что делать, если налетят вдруг лихие махновцы  из  Думы
или Минпечати, и у кого можно поживиться салом и гусями, а кого лучше бы
оставить в покое, а с кем и поделиться добычей.
   Григорий Батурин отлично знал, что он хороший журналист и  амбиций  у
него целый воз. Особенно этих амбиций прибавилось после того, что  тогда
с  ним  случилось,  и  больше  всего  на  свете  ему  хотелось  доказать
неизвестно кому - всем, - что он еще на что-то годен, кроме того, что на
самом деле умел, чему полжизни учился и что пришлось в одночасье бросить
- навсегда. Но он понятия не имел, что нужно, чтобы быть хорошим главным
редактором, хоть и храбрился и делал вид, что он с шашкой на лихом  коне
впереди всех.
   Трудно делать вид.
   - Ну что? - спросил он, повернулся, опираясь на свою палку, и оглядел
кабинет. За распахнутой дверью слышались всхлипывания и подвывания - это
страдала Раиса, только что узнавшая о смерти шефа.
   - Что? - тоже спросил капитан Гальцев.
   Он курил какую-то невиданную махру, и от ее духа слегка  мутило  даже
привычного и закаленного Батурина,  что  уж  говорить  о  Кире.  Батурин
подумал и, с трудом дотянувшись, открыл замок и рванул на  себя  оконную
створку. Сырой холодный воздух ворвался в  кабинет,  разогнал  по  углам
махорочный дух, зашелестел планками немецких жалюзи.
   - Я не писала Костику никаких угрожающих записок, - отчеканила  Кира.
- Это просто какая-то дикая чушь.
   - Это? - снова переспросил капитан, как будто  удивившись,  и  потряс
перед носом у Киры сложенным  вдвое  листком  бумаги.  -  Это  не  чушь,
уважаемая. Это называется вещественное доказательство, и найдено  оно  в
портфеле у вашего покойного друга и начальника.
   - Я не знаю, как это  попало  к  нему  в  портфель.  Это  моя  старая
рукопись.
   - Рукопись? - еще пуще удивился капитан, - Что за рукопись?
   Кира вздохнула. Она сражалась одна -  Батурин,  очевидно,  так  и  не
забывший вчерашнего концерта, ничем ей не помогал.
   - Я никогда не пишу на компьютере, - холодно  сказала  Кира.  -  Это,
конечно, очень неудобно, и главный меня всегда за это ругал,  но  я  так
себя и не приучила. Я пишу только от руки, а потом  машинистки  набирают
текст. Это страница из моей рукописи. По-моему, месячной давности.
   - Позвольте, - вкрадчиво начал капитан Гальцев, - это в  рукописи  вы
написали... - Он развернул листок и прочел с выражением:
   - "Если наш сюжет  полностью  соответствует  законам  жанра,  значит,
непременно  произойдет  убийство,  а  вот  будет  ли  найден  убийца   -
неизвестно. Идея непременного разоблачения зла нынче  отошла  на  второй
план, уступив место кровавым и шокирующим деталям. Если вам  не  хочется
на себе испытать действие этих кровавых подробностей, послушайтесь моего
совета. Вернее, нескольких советов. Они очень просты, но, последовав им,
вы сможете уберечь себя... " Это часть вашей рукописи, Кира Михайловна?
   Кира беспомощно посмотрела на него.
   - Да, - неожиданно сказал Батурин. - Если я не ошибаюсь, дальше  было
так: "Вы сможете уберечь себя от бездарной и безрадостной траты  времени
на дрянные детективные романы". А потом про то, что  и  детективы  можно
писать хорошо, а можно  плохо,  только  плохие  лучше  не  читать.  Ваша
цитата, капитан, как раз о плохих детективах. Верно, Кира?
   - Да не о плохих детективах это написано! -  громко  сказал  капитан,
которого с утра уже вызывали к генералу по  поводу  "громкого  дела"  об
убийстве "прогрессивного журналиста и борца за свободу слова Константина
Станиславова", и  долго  накачивали,  и  песочили,  и  промывали  мозги,
поэтому капитан с самого утра был как будто целлулоидный  -  накачанный,
пропесоченный и  промытый.  -  Это  написано  об  убийстве.  Вот,  вашим
почерком, Кира Михайловна, черным по белому. Ах, - нет. Синим по белому.
И сюжет упомянут с "трупом вначале и  "глухарем"  в  конце,  и  кровавые
подробности, и...
   - С каким глухарем? - перебила его Кира.
   - Ну-у, - протянул капитан, - это теперь  каждый  дурак  знает,  Кира
Михайловна. "Глухарь" - это как  раз  то,  что  в  этой  так  называемой
рукописи описано. В  начале  труп,  а  в  конце  -  шиш.  Дело  закрыто.
Виноватых нет. Труп сам по себе труп, а убийцы как будто нет. Вы про это
писали?
   - Я писала про детективные романы. Статью.
   - Вы что? Литературный критик?
   - Я не критик, но у нас  нечего  было  поставить  в  номер,  а  тогда
только-только  объявили  премию  за  лучший  детективный  роман.  Костик
попросил меня написать. Я написала.
   - Можно статью-то поглядеть?
   - Она не вышла, - негромко сказал Батурин. - Кто-то тогда помер. Кто,
Кира?
   - Ну во-от, - протянул капитан с  таким  удовлетворением,  как  будто
Кира наконец-то призналась, что это она  пристрелила  Костика  почти  на
пороге своего дома, - не вышла! Значит, нет никакой статьи.
   - Есть, - Кира старательно и глубоко дышала. Батурин  видел,  как  ей
трудно, а капитан нет. - Статья есть. Рукопись очень большая. Это только
один абзац. Тогда в Париже умер  художник  Михаил  Швидинский,  и  пошел
материал про него, а детективы остались  про  запас.  У  нас  так  часто
бывает.
   - А у нас, - сообщил капитан, рассматривая  свою  папиросу,  -  часто
бывает так, что сначала пишут записки с угрозами, а потом убивают. Даже,
бывает, киллеров нанимают, чтоб самим, так сказать, руки не марать.
   -  Да  поймите  вы!  -  закричала  Кира,  и  всхлипывания  за  дверью
прекратились - очевидно, Раиса стала слушать и перестала рыдать. Кто там
еще слушает и сколько их? Полредакции?  Или  уже  вся  собралась?  -  Да
поймите вы,  что  это  очень  глупо  -  убивать  Костика  в  собственном
подъезде! Ну, я же не  идиотка,  чтобы  этого  не  понимать!  Да  еще  с
запиской в портфеле! Ну,  неужели  вы  думаете,  что  я  не  забрала  бы
записку, если бы знала, что она у него в портфеле?!! Неужели вам даже  в
голову  не  приходит,  что  если  я  ему  угрожала,   то   должна   была
элементарно... замести следы! Так это называется?
   Батурин тяжело прохромал мимо, вышел в приемную  и  закрыл  за  собой
дверь. Капитан проводил его взглядом.
   - А вам, - спросил он у Киры, которая судорожно пыталась закурить,  -
вам в голову не приходит, что все сходится именно на вас? Я вам не герой
сериала, я в Лос-Анджелес не поеду международный заговор  против  вашего
Костика разоблачать. Мне и здесь все ясно.
   - Что тут такое?! - громко говорил за дверью Батурин. - Почему  общий
сбор?! Раиса, прекратите рыдать! Леонид Борисович, у вас ко  мне  что-то
срочное?  Всем  немедленно  разойтись  по   рабочим   местам,   собрание
коллектива я назначаю на четыре часа, тогда и будете рыдать, а сейчас по
местам, и чтобы я в коридорах никого не видел! Это ясно?
   Капитан Гальцев посмотрел на дверь.
   - Во дает командир, - то ли с осуждением, то ли с  одобрением  сказал
он. - Это его потерпевший вчера уволить грозился?
   Кира ничего не  ответила.  В  пепельнице  была  гора  окурков,  и  ей
почему-то казалось, что все дело в этой пепельнице, полной  окурков.  От
нее так невыносимо и муторно болит голова  и  желудок,  но  как  от  нее
избавиться, Кира не знала.
   - Вы, Кира Михайловна, не молчите, - душевно попросил капитан,  -  вы
на вопросы отвечайте.
   - На какие вопросы?
   - На мои. На мои вопросы.
   - Вы ни о чем меня не спрашиваете.
   - Спрашиваю. Я  спрашиваю  про  вашего  нового  начальника,  которого
потерпевший собирался уволить не далее как вчера.
   - Что вы про него спрашиваете?
   Капитан начал медленно, но верно наливаться свекольным цветом.
   - Я спрашиваю... - Тут он неожиданно сообразил, что и впрямь ни о чем
не спрашивал, потому что и так  было  ясно,  что  это  именно  тот  зам,
которого главный собирался уволить, и  свекольный  цвет  стал  вызывающе
свекольным.
   Хлопнула дверь, вернулся Батурин.
   - Хрен знает что, - выпалил он со злобой, - не редакция,  а  Институт
благородных девиц! Все ревут, твою мать!.. Кира, ты бы пошла разобралась
с ними как-нибудь. Номер завтра сдавать. А у нас конь не валялся.
   - Я не могу, - холодно ответила Кира.  Ей  казалось,  что  ее  сейчас
вырвет. - Меня допрашивают.
   - Идите, - разрешил капитан, - только недалеко, чтобы я  мог  с  вами
еще... поговорить, если мне понадобится.
   - А подписку о невыезде? -  спросила  Кира.  Нужно  срочно  встать  и
выйти, но ей было так плохо, что она совсем обессилела. - Возьмете?
   - Возьмем, - пообещал капитан неторопливо, - успеется. А  вы  пока...
того. Сбежать не вздумайте.
   Отпускать ее не хотелось, но и увозить было рано.
   Доказательств никаких, черт бы их побрал. Записка запиской, но в  ней
ни обращения, ни даты, и вообще никакой "конкретики", как выражался один
известный всем политик. Оружия нет, а санкцию на  обыск  в  ее  квартире
прокурор ни хрена не даст - больно уж хлипко все. Ну, застрелили  его  у
нее в подъезде, но там еще одиннадцать квартир, все обыскивать будем или
через одну? И непонятно пока, какие у нее связи - сунешь в КПЗ, а завтра
по всем каналам заголосят о  произволе  и  бессилии  власти,  о  той  же
свободе  слова,  -  далась  она  им!  -  да  еще  какой-нибудь   богатый
покровитель выищется, надавит на руководство, и пойдет, и пойдет...
   А генерал сказал - чтобы к вечеру  подозреваемый  в  камере  сидел  и
признание писал!
   Признание, мать его!..
   - Кира, - как будто поторопил Батурин.
   Она поднялась - прямая как палка, со стеклянными  глазами  и  зеленью
возле висков, - и  вышла.  В  другую  дверь,  не  ту,  за  которой  была
приемная.
   - Вы что, -  спросил  Батурин,  когда  дверь  тихонько  закрылась,  -
думаете, что это Кира Костика застрелила?
   - Ну, кто-то его точно застрелил, - сообщил капитан, - и  приехал  он
именно к вашей Кире. А что? Она прямо такой вот божий одуванчик,  цветок
роза, что пристрелить никого не может?
   Батурин пожал здоровенными плечищами под толстым свитером. Вообще  на
журналиста он был не похож. Капитан Гальцев был не  то  чтобы  уж  очень
большим знатоком пишущей и снимающей братии, но телевизор тем  не  менее
смотрел и журнальчики читал, когда они ему попадались.
   Журнал "Старая площадь" был изданием "солидным".  Статьи  все  больше
про политику, про больших людей,  про  значительные  события  -  намеки,
недомолвки: президент на Давосском форуме на этого посмотрел, а от  того
отвернулся, и поэтому акции на рынке ценных бумаг  подскочили  вдвое,  а
валютный курс укрепился. А может, наоборот, акции упали,  а  курс  рубля
обвалился. Реклама тоже была "солидной" - внедорожники "Тойота",  горные
лыжи из "Спортмастера", мобильные телефоны с подключением  к  Интернету,
тарифный план "Элитный". Никаких "аппаратов для повышения потенции "Эрос
плюс" или тайских таблеток для похудения.
   Поди тут разберись, кого из этого "солидного" издания можно в кутузку
посадить, и чтоб к утру без погон не остаться!..
   Взять хотя бы  этого,  хромого.  Ни  тебе  лакированных  ботинок,  ни
пиджака  с  галстуком,  ни  альпийского  загара.  Здоровенный,   коротко
стриженный, почти квадратный, в джинсах,  темном  свитере  и  с  палкой.
Хромает сильно. В аварию, что ль, попал?
   Вчера Кира Ятт - наградил бог фамилией! - сказала, что у него не было
никакого резона  убивать.  Еще  она  сказала,  что  именно  потерпевшему
следовало прикончить зама, потому что зам... Как она  выразилась?..  Да,
вот как - дышал ему в спину.
   Гальцев распахнул свой блокнот и  уставился  на  надпись  "Батурин  -
претендент на должность". Читал он ее долго и внимательно.
   Это был психологический прием - противник должен знать, что у тебя на
него целое досье: как в четвертом классе окно выбил, а в пятом булку  из
магазина утащил, а потом в скверике подрался и  еще  что-нибудь  в  этом
духе. Противник  должен  знать,  что  ты  читаешь  это  самое  досье,  и
пугаться.
   "Читая", капитан пересчитал все полоски на обеих страницах  блокнота,
и все надписи "пон", "втр", "срд", узнал, что  Батурин  наоборот  звучит
как "нирутаб", а также продолжительность дня и время восхода Луны -  вот
сколько всего.
   Батурин - "нирутаб" наоборот - сидел в  кресле  и  молчал.  В  кресло
покойного главного он не уселся, примостился напротив капитана, и  палку
свою пристроил рядышком, и неотрывно смотрел в стол. Потом почесал ухо и
стал опять смотреть.
   Не действует психологический прием, решил капитан со вздохом.  Ладно.
Попробуем другой.
   - А почему  у  вас  телефон  не  звонит?  -  неожиданно  спросил  он.
Ошарашить неподходящим вопросом - вот  отличный  прием,  и  тоже  вполне
психологический.
   - А я его выключил, - рассматривая стол, сообщил Батурин.
   - А тот, который на столе? Тоже выключили?
   - А тот, который на столе, на приемную перевел.
   От созерцания стола он так и не оторвался, опять не  сработал  прием,
черт его дери.
   - Из-за чего вы вчера поссорились с потерпевшим?
   Плечи опять равнодушно дрогнули.
   - Мы всегда ссорились из-за одного и того же. Из-за денег.
   - Вы одалживали у него деньги или он у вас?
   Батурин перестал созерцать стол  и  с  тем  же  равнодушием  принялся
созерцать капитана.
   - Никто ни у кого не одалживал. Он все время подозревал меня  в  том,
что я за его спиной ставлю в номер оплаченные  материалы,  а  с  ним  не
делюсь.
   - Что значит - оплаченные материалы?
   - "Джинсу", - сказал Батурин.
   Свекольный  цвет  опять  стал  во  все  стороны  распространяться  по
капитанской физиономии.
   - "Джинса" - это заказные материалы, - неторопливо объяснил  Батурин,
- не реклама, а, как  бы  это  сказать,  имиджевые  статейки.  Например,
статья в рубрике "Карьера" о каком-нибудь начальнике или политике. Какой
он умный, тонкий,  любит  жену,  детей,  собаку  и  отечество.  Честный,
порядочный, образованный, но в то же время "из народа" - по выходным  на
участке в бане парится и местному фермеру Горемыкину пробил в сельсовете
трактор.  "Джинса"  -  ходовой  товар,  особенно  перед   выборами   или
какими-нибудь  крупными  кадровыми  перестановками.  Бывает,  конкуренты
"заказывают" друг друга, тогда  мы  пишем,  что  банк  такой-то  вот-вот
лопнет, ибо там неграмотный менеджмент, а председатель правления  вообще
алкоголик или раньше сидел в Матросской Тишине.
   - А если за задницу возьмут?
   - Возьмут, извинимся. Это  очень  просто  -  на  последней  странице.
Извините, ошибка вышла, ваш председатель вовсе не алкоголик,  а  человек
уважаемый и приличный во всех  отношения