Да он  ни  за  что  бы  не,
поверил, что ты воруешь! Вот и пришлось!
   - Ну да, - согласилась Кира, - пришлось.
   - Я его спугнул, - продолжил Сергей. Он сидел на подоконнике и  качал
ногой. Кира ненавидела, когда он качал ногой. - Я все  думал,  зачем  он
смотрел старые счета? А он потому и  смотрел,  что  искал  именно  счет.
Только не старый, а новый. Платежку. Я его спугнул, и он решил искать  в
твоем кабинете и тоже не нашел. Что такое одна-единственная  платежка!..
Но она ему нужна позарез, и я был уверен, что  он  будет  ее  искать  до
победы. Так что наша с тобой засада - чистый экспромт и везение.
   - Как же экспромт, если ты соседей предупредил? -  обиженно  спросила
Кира. - Ты же знал!
   - Я предполагал.
   - Как ты мог предполагать, что он не нашел ничего в кабинете?!
   - Да потому что я нашел!
   - Что?!
   Сергей Литвинов отклеился от подоконника, полез в задний карман  и  с
преувеличенной осторожностью вытащил  сложенный  в  четыре  раза  листок
дрянной желтой бумаги.
   - Она?
   Леня Шмыгун, коммерческий директор, взвыл и кинулся  головой  вперед.
Сергей молниеносно закрылся креслом. Бумажку он держал в  зубах.  Сильно
загрохотало, Леня завизжал,  стараясь  дотянуться  до  бумажки,  и  Кира
закричала изо всех сил:
   - Прекратите!!!
   Сергей выхватил изо рта бумажку и сунул ее обратно в  задний  карман.
Леня отчетливо щелкнул зубами.
   - Как она к тебе попала?!
   - Я ее нашел, - самодовольно заявил Сергей,  -  у  тебя  в  кабинете.
Кстати, это была единственная платежка с твоей подписью.  Я  понял,  что
дело в ней.
   - Как, черт побери, ты ее нашел?!
   - Все счета ты всегда хранишь одинаково. - Он посмотрел на нее.  -  Я
женат на тебе черт знает сколько лет. Ты  подсовываешь  их  под  обложку
ежедневника. Ты даже ежедневники всегда покупаешь такие, чтобы у них  на
внутренней стороне обложки был кармашек. Поэтому я  не  стал  перебирать
бумаги и вытряхивать папки, а посмотрел в ежедневнике. И нашел.
   - У-у-у! - завыл Леня Шмыгун. - У-у-у!.. И  сильно  схватил  себя  за
волосы.
   - У всех, кто приезжал к тебе на дачу, - серьезно объяснил Сергей,  -
была какая-то определенная и объяснимая цель. Только у него  никакой  не
было. Платежку мог подписать Батурин. Однако он не  стал  показывать  ее
Батурину, а потащился за город, к тебе. Он знал,  что  ты,  как  Костик,
проверять ничего не станешь. Подпишешь, и дело с концом.
   - Кира, я не виноват! Я просто так! Я думал, что... Но ведь я  никому
не сделал плохо! Никто из вас даже не знал, а Батурин отдал бы меня  под
суд! Во имя старой дружбы, Кира! Я не могу в тюрьму!
   - В какую еще тюрьму! - фыркнула Кира. - Ты Гришку зачем  подставил?!
Ты, поганый мелкий жулик, ну и воровал бы себе,  но  Батурина  ты  зачем
подставил?! Костик места себе не находил! Он ему не доверял! Он даже мне
говорил, что Батурин! Чего тебе не хватало? Бассейна с золотыми рыбками,
что ли?
   - Кира, - бормотал  коммерческий  директор,  -  я  не  хочу...  я  не
стану... доказательств никаких.
   - Да ладно, - сказал Сергей, - полно доказательств. А  Батурин  мужик
кремень. И я тебя с поличным поймал.
   - Кира! Прошу тебя!
   Сергей вдруг посмотрел на часы и свистнул.
   - Давай, - сказал он коммерческому директору, - езжай.
   - Что! - вскрикнула Кира. - Как?!
   - Кира, все равно в Малаховское отделение милиции мы его  не  сдадим,
верно? Ну, посадят его до утра в "обезьянник", ну и что?
   - Давай его в Москву отвезем!
   - Куда? На Петровку, 38? Тебе надо,  чтобы  завтра  во  всех  газетах
написали, что журнал "Старая площадь" проворовался? Никуда он от вас  не
денется, не беспокойся! Чтобы в Бразилию улететь, нужны визы,  билеты  и
черт знает что, а сейчас два часа ночи! Кроме того, он же не  дурак.  Ты
не дурак, Леня, - спросил Сергей интимно, - ты понимаешь, что, раз уж мы
тебя поймали, денежки лучше всего вернуть, верно?  И  желательно  самому
Николаеву в руки.  Или  Батурину.  Ты  же  не  хочешь  в  тюрьму  или  в
федеральный розыск? Платежка у меня. Николаев бизнесмен, а не  поэт,  он
тебя, родного, из-под земли достанет и заставит все платежки у  него  на
глазах сожрать. Так что езжай, Леня,  и  утром  очередь  занимай,  чтобы
первым в редакцию войти и Батурину в ноги кинуться.  Если  кинешься,  он
тебя просто уволит. Денежки заберет, пересчитает и уволит.  Ему  скандал
сейчас  противопоказан,  ему  репутацию  нужно  беречь.  Если   в   бега
ударишься, будет тебе федеральный розыск и зона, когда найдут. А  найдут
без вариантов. - Он подумал и вдруг добавил:
   - Ясный перец, найдут. У меня вот тут еще на всякий случай...
   Он взял со стола Кирин диктофон и помахал перед носом у Лени.
   - Все записано. Для страховки. Так что  езжай,  соберись  с  мыслями,
чистую рубаху не забудь...
   - Сергей! - крикнула Кира. - Он сбежит!
   - Никуда он не сбежит. Ему бежать невыгодно, а  уж  выгоду  он  лучше
всех понимает.
   - Кира, - застонал коммерческий директор, - пожалей ты меня!  Батурин
меня... убьет. Пристрелит! Я не могу к нему. Не хочу!
   Кира изумилась:
   - Ты хочешь, чтобы я... чтобы ты...
   - Он хочет, чтобы ты никому не рассказывала, - встрял Сергей, - милый
Леня, это невозможно. Или у тебя денег не осталось совсем?
   - Денег? - заикаясь, переспросил директор. Лицо у него  сморщилось  и
перекосилось, как у ребенка, который собирается плакать.
   Сергей взял его за плащ, поднял на  ноги  и  повел  в  коридор.  Леня
оглядывался, порывался вернуться и звал Киру,  но  Сергей  все  тащил  и
тащил его.
   Хлопнула дверь, на крыльце забухали шаги, соседская собака Грей бодро
и радостно залаяла, как будто  устав  молчать.  Кира  прислушивалась,  а
потом встала и начала ходить по комнате. Кресло попадалось ей на дороге,
и она старательно его обходила, но не догадалась переставить.
   Опять шаги, знакомый скрип двери. Она скрипела столько  лет,  сколько
Кира себя помнила. Вот интересно, почему она скрипит -  и  отец,  и  муж
регулярно мазали петли, но они все равно скрипели.
   - Ну что?
   - Зря ты его отпустил! - Кира натянула на пальцы рукава свитера. - Он
все-таки сбежит!
   - Никуда он не сбежит. Он жулик, а не рецидивист! Что бы мы стали тут
с ним до утра делать? Или в твою квартиру повезли.бы?
   - Или в твою, - предложила Кира.
   - Он сейчас все обдумает, остынет и утром сам придет, это точно.  Это
называется проиграть с наименьшими потерями. С такими ребятами, как твой
Батурин, не шутят. Ему выгоднее  признать  поражение,  чем  ударяться  в
бега. Поймают - посадят. Это если менты  поймают.  А  искать  станут  не
только менты, ты ж понимаешь. Или ты согласилась бы на  скандал,  только
чтобы все было правильно? Чтоб мы его в милицию отволокли и все такое?
   Кира помолчала.
   Ее муж прав. Прав, черт побери все на свете!  Опять  прав.  Он  бывал
прав в девяти случаях из десяти и невыносимо этим гордился.
   - Спасибо тебе,  Серый,  -  неловко  сказала  она  и  ткнула  в  него
ладошкой, - ты молодец. Как это ты про него догадался?
   Сергей перехватил ее руку, перевернул и посмотрел.
   - Помнишь, ты все искала линию жизни? И  говорила,  что  она  у  меня
подозрительно длинная. И еще какие-то три брака и семеро детей.
   - Не семеро, - возразила Кира, - по-моему, там было всего двое.
   - Где?
   - На твоей ладони. - Она не смотрела на него. -  Слушай,  может,  нам
позвонить нашему единственному сыну и сказать, что мы еще... живы?
   - Он спит.
   - Может, он волнуется.
   - Я волнуюсь, - сказал Сергей, взял ее за подбородок и повернул  так,
чтобы она смотрела на него.
   Кира посмотрела.
   - Нам нельзя, - напомнила она, - ты что? Не знаешь?
   - Знаю, - согласился он и поцеловал ее в ладонь, - я без тебя  больше
не могу.
   - А девица?
   - Какая девица?
   - Я звонила, а к телефону подошла девица.
   - Кира! - крикнул он в отчаянии.
   Он никогда не умел хорошо, правильно и красиво разговаривать  с  ней.
Он все знал про любовь, про уши, про женщин и знал,  как  составить  все
эти слова, чтобы получилось бессмертное откровение какого-то  психолога,
которое цитировалось во всех книгах  про  семейную  жизнь.  Такие  книги
изредка почитывала Кира - когда приносила какая-нибудь из подруг.
   Он знал, но на практике применять  не  умел.  И  только  удивлялся  -
неужели можно в чем-то сомневаться или хотеть  глупых  слов,  когда  они
занимались любовью так, как будто именно они  придумали  и  открыли  это
занятие!
   Он прижал ее к  себе,  почти  оторвав  от  пола.  И  потрогал  губами
макушку. Это была новая прическа, сделанная  "после  него",  и  ему  все
время хотелось потрогать,  пощупать,  погладить  ее  волосы,  казавшиеся
такими странными и чужими. И еще посмотреть на нее, вспомнить  ее  -  ее
кожу, запах, звук дыхания, - и  черт  бы  побрал  все  на  свете  слова,
которые он не умел говорить!
   Кирины руки забрались ему  под  свитер,  браслеты  царапали  кожу  на
спине, потому что она  изо  всех  сил  прижималась  к  нему,  стискивала
руками. Собираясь с ним в Малаховку -  господи,  какая  стыдоба!  -  она
откопала  в  ящике  среди  белья  новый  черный  шелковый   комплект   с
кружевцами, и  торопливо  нацепила,  и  теперь  вдруг  перепугалась,  не
осталось ли на нем бирок и ценников - вполне могли. Но он был совершенно
равнодушен к белью, она отлично это знала. Он не замечал на ней никакого
белья, даже если бы она нацепила трико кисельного  цвета  или  полосатые
монументальные подштанники. Он хотел ее - всегда! - и на белье ему  было
наплевать.
   Кира заскулила и стала тащить с него свитер, а он все прижимал  ее  к
себе, и ей неудобно было тащить свитер.
   Она собралась погасить свет, но  он  не  дал  ей,  потому  что  хотел
смотреть на нее, вспоминать и узнавать снова.
   - Серый! - с силой сказала она. - Серый!
   Диван всхлипнул и как будто икнул, когда они плюхнулись на него.  Это
был отличный,  ковровый,  столетней  давности  диван,  на  котором  было
столько всего  пережито,  перепробовано,  перечувствовано,  и,  кажется,
именно на этом диване их застали неожиданно приехавшие ее родители.
   От того, что все было правильно и хорошо, и так, как всегда и  только
у них, Сергей отчаянно торопился, потому что боялся за себя, за то,  что
не дождется ее. Он загорался быстрее и сильнее, чем  она,  и  знал,  что
после очередного виража он не сможет ни остановиться, ни оглянуться,  ни
подождать ее.
   У нее были сильные руки, которые все  про  него  знали.  У  нее  были
изумительные гладкие ноги, о которых он  забыл  -  какие  они.  Короткие
волосы на затылке щекотали ему ладонь, когда он трогал их, вверх и вниз.
Она была стремительная, неукротимая, движущаяся, как будто шелковая, как
белье, которое попалось ему под руку, и он куда-то зашвырнул его.
   Как он прожил без нее столько времени?! Столько драгоценного  времени
ушло понапрасну!
   Ему стало смешно, и он, кажется, засмеялся, но Кира перехватила его и
снова поцеловала в губы, и он обо всем забыл  -  даже  о  вираже,  после
которого он не сможет вернуться, и о том, что нужно поберечь дыхание для
финишной прямой, чтобы все-таки не умереть на ней! Он не умер.
   По крайней мере не до конца... Сергей сказал себе, что  спать  ни  за
что  не  станет  -  в  конце  концов,  на  самом-то  деле  он  вовсе  не
бесчувственное бревно! - и уснул, как только они перебрались с дивана  в
старую спальню, где на стене  висела  почерневшая  от  времени  картина,
изображавшая летний полдень, еще  был  пузатый  комод  с  потрескавшимся
зеркалом и широченная кровать.
   Утром он проснулся от счастья, уверенный, что в его жизни все хорошо.
Самое главное, что он наконец-то понял, что значит хорошо  и  что  нужно
для того, чтобы так и оставалось, и только хотел сказать об  этом  Кире,
как она вдруг заторопилась, стала суетиться и отводить глаза.
   Он ничего не понял. Он  только  что  открыл  "формулу  счастья",  так
гордился собой, так радовался прошедшей ночи и знал, что впереди  у  них
еще уйма  таких  ночей,  и  был  уверен,  что  Кира  тоже  открыла  свою
"формулу".
   - Нет, - быстро сказала она, как только он полез к ней с поцелуями, -
не приставай ко мне, Серый. Мне надо подумать.
   О чем?! Зачем?! Он не понимал.
   Они уехали из Малаховки очень рано, чтобы успеть  до  работы  заехать
домой, и Кира ничего не ответила, когда он сказал  -  специально,  чтобы
проверить ее, - что ему тоже надо домой. К себе. В  свою,  отдельную  от
Киры, квартиру.
   То ли она не слушала, то ли ей было все равно.
   Что он станет делать, если ей и вправду все равно?! Если она  решила,
что секс с бывшим мужем ничем не-отличается  от  секса  с  "козлиной"  и
затевать семейную жизнь сначала просто не стоит свеч?!
   Почему, черт побери, он так и не научился говорить эти  самые  слова,
которые все бы ей объяснили, растолковали, и после  таких  слов  она  не
смела бы так напряженно и независимо смотреть в окно его машины!
   - Я поднимусь, - мрачно сказал он, затормозив у подъезда, - дашь  мне
ключи от "Фиата", я налью масла в твой замок.
   - Позавтракаешь? - спросила она. Ему показалось, что спросила  просто
так, из вежливости.
   - Нет, - отрезал он.
   - Серый, ты...
   - Что?
   - Ничего. Ты... не торопи меня. Это ничего не значит. То, что  у  нас
было. - Тут она покраснела и пятерней откинула  назад  свою  потрясающую
челку.
   - Это значит все на свете, Кира.
   - Для тебя.
   - А для тебя нет?
   - Добренького утричка, - заголосила из своей стеклянной  будки  Марья
Семеновна,  -  добренького,  добренького!  Издалёка  в  такую   рань-то,
Кирочка?
   - Здрасти, - пробурчал Сергей.
   - Из Малаховки. - Кира пронеслась мимо будки с  Марьей  Семеновной  и
свернула к лифту. Сергей едва успевал за ней.
   В молчании они поднялись на пятый этаж, и  Кира  решительно  вставила
ключ  в  замок.  Сергею  показалось,  что  это  она  ему   демонстрирует
решительность.
   - Ребята! - неестественно закричала Кира, едва  перешагнув  порог,  и
кинула под вешалку  рюкзак  с  термосом.  -  Вставайте,  мы  дома!  Тим,
вставай! Валентина!
   - Я здесь.
   Валентина вышла в коридор, сразу же оказавшись в двух шагах от Киры с
Сергеем. В руке у нее был пистолет.
   Аллочка заметила его сразу. Он стоял в дверях, перегородив вход, и не
торопясь, рассматривал закусочную, очевидно, отыскивая ее.
   - Григорий Алексеевич!
   Он посмотрел на нее издалека, и лицо его как будто чуть-чуть дрогнуло
и смягчилось, но, когда он подошел к ее столику, оно уже было прежним.
   - Ну хорошо, - сказал он, не здороваясь, и  пристроил  свою  палку  к
соседнему свободному столику, - я пришел. Зачем вы хотели  меня  видеть,
да еще в такую рань, да еще в "Макдоналдсе"?
   - Мне надо с вами поговорить, - быстро и решительно сказала  Аллочка,
- а по телефону я не могла.
   - О чем?
   - О смерти Константина Сергеевича.
   Батурин молчал, никак не выражая ни изумления, ни смущения  -  вообще
ничего. То есть совсем ничего. Что такое? Должен бы выражать.
   - Вы знаете, кто его убил? Или это вы его убили?
   - Вы с ума сошли! - тихонько вскрикнула Аллочка. - Что вы говорите?!
   - Не знаю, - признался Батурин, - а вы что говорите?
   И  подвинулся  на  стуле,  удобнее  устраивая  свою  ногу.   Устроил,
посмотрел на стол и задержал взгляд на ее стакане  с  недопитым  дрянным
кофе.
   Неизвестно почему у Аллочки закружилась голова.
   Нет, известно. Потому что Батурин смотрел на ее  стакан  с  недопитым
кофе.
   - Можно? - вдруг спросил он. - Мне идти лень.
   - Что? - не поняла Аллочка. Он кивнул на стакан.
   - Допить?
   - Господи, конечно! - засуетилась Аллочка.  -  Я  могу  принести  вам
свежего, Григорий Алексеевич! Хотите? Я сейчас, одну минуточку!
   - Сядьте, - попросил Батурин, - не бегите. Я глотну, и мне хватит.
   Он взял стакан и посмотрел на Аллочку очень черными, странно  черными
глазами. И вдруг улыбнулся.
   - Может, мне хочется кофе именно из вашего стакана.
   - Из... моего? - запнувшись, переспросила Аллочка. Она отлично  умела
играть  в  разные  полезные  для  жизни  игры.  Играть,  становиться  то
неприступной, то наивной, то деловой, то  непонимающей.  Она  выросла  в
среде, где такое умение ценилось больше других важных качеств,  где  оно
могло заменить многое, если не  все.  Аллочка  разбиралась  в  играх  до
тонкостей, хотя пользовалась своим умением не слишком часто.
   Теперь, когда игру предлагал Батурин, она растерялась.
   Батурину стало неловко.
   - Да, - сказал он, одним глотком допив из стакана кофе, - так что там
с Костиком?
   - Я видела, - выпалила Аллочка ему в лицо. - Я видела, что это именно
вы сунули ему в портфель листок  из  Кириной  статьи.  Видела,  Григорий
Алексеевич.
   Кира попятилась, зацепилась ногой за лямку брошенного рюкзака и стала
валиться на спину. Сергей не  мог  оторвать  глаз  от  маленькой  черной
дырочки в вороненом стволе.
   Нужно как-то спасти Киру. И Тима. Где-то в квартире  их  сын.  Скорее
всего, он еще спит. Спит и ничего не знает. Он не должен  проснуться  от
выстрела, который убьет его мать.
   - Мам, пап, привет! - пробасил Тим где-то совсем близко.
   - Тим! - крикнула Кира. - Тим, не смей сюда ходить?!
   - Почему же? - спросила Валентина и нелепо взмахнула пистолетом.
   "Сейчас, - подумал Сергей. - Как же я не был готов?!! Почему?!!"
   - Пап, - Тим выскочил из коридора, ведущего в кухню, из него вышла  и
Валентина. - Вы чего там в Малаховке делали?
   На нем были пижамные штаны, волосы всклокочены, а в кулаке  почему-то
зубная щетка.
   - Пап, смотри! - Он подбежал к Валентине и  вытащил  у  нее  из  руки
пистолет. - Классная штука, да? Мы ее в диване нашли.  Как  ты  думаешь,
откуда она там взялась, а, пап?! Мам, ты чего? Ты чего, мам?! Пап, что с
ней, а?
   - Тима! - крикнула Кира, бросилась и обняла его, как будто  не  чаяла
увидеть живым. - Тимка! Ты просто... ты просто дурак какой-то!!
   И заплакала.
   - Почему дурак-то? - не понял Тим. - Папа, ну посмотри же ты!..
   - Смотрю.
   Сергей постоял еще секунду, прогоняя безумие из головы.  Ладони  были
мокрыми, и сердце колотилось у глаз.
   - Где вы это взяли?
   - В диване, - доложила  Валентина  и  покосилась  на  пистолет,  -  в
гостиной, в диване. Я хотела лечь на нем, а  он...  не  слишком  удобен.
Особенно для моего ревматизма. Мы с Тимочкой решили его разложить и...
   На самом деле они полезли в диван, потому  что  играли  в  дурака  до
первого часу и потеряли карту. Они играли в  дурака,  ели  бутерброды  с
колбасой и толстыми кусками желтого сыра,  и  еще  солнечные  квадратики
мармелада, и конфеты "Трюфели", которые обожала Валентина, и  клубничный
джем, и жареные орешки.
   А потом они полезли в диван искать карту и нашли... пистолет.
   Они долго  рассматривали  его,  вытаскивали  друг  у  друга  из  рук,
сталкивались лбами, шушукались, совещались, потом Валентина сунула его в
карман своего клетчатого фартука и, как Тим ни ныл, больше ему не дала.
   - Покажите где, - приказал Сергей, - где именно, покажите.
   Они показали. Злополучная карта, так и не найденная ночью,  оказалась
на самом виду, и Тим даже делал некоторые маневры, чтобы припрятать  ее,
но ни отец, ни мать ничего не заметили.
   - Та-ак, - протянул Сергей. Кира смотрела на него, и в глазах  у  нее
был ужас. - Пистолет я возьму с собой. Тим и Валентина никому не  должны
о нем рассказывать. Никому и нигде. Понятно? Кира, я сейчас сделаю  твой
замок, ты поедешь на работу и там тоже никому и ничего не скажешь.  Тим,
открой маме воду погорячее, видишь, она вся трясется!
   - Откуда у нас в доме... У нас  в  доме...  -  Кира  никак  не  могла
выговорить это слово, - пистолет?! Откуда?!
   - В том-то и дело, - непонятно сказал Сергей.
   - В чем?
   Он посмотрел на нее  сверху  вниз,  чувствуя  себя  намного  сильнее,
гораздо сильнее, чем она.
   - В том,  что,  когда  я  осматривал  квартиру  наутро  после  смерти
Костика, никакого пистол