огибался, уговаривал... Не знаю что  еще...  И  романы
Мэй Валлоу издавались, допечатывались и переиздавались.
   Поначалу семья сходила с ума: как такое может быть? это неприлично!
   - Совсем с глузду сдвинулся, - шипела тетя Поля, мать Павлика.
   Но  потом  все  смирились.  Да  и  кто  бы  не  смирился?  Время  постных
корректорских щей закончилось, и наступило благостное время сахарных плюшек.
Финита.
   - Здорово! - восхитилась Натка.
   - Здорово, - согласилась я, - А теперь подумай, почему дядя  вообще  взял
псевдоним.
   -  Вот  этого  я   никогда   не   понимала,   -   призналась   Натка,   -
Женщин-романисток - завались, а мужчин, пишущих любовные романы, я что-то не
припомню. Зря он прикинулся  женщиной...  Читательницы,  узнай  они  правду,
сошли бы с ума от восторга: писали бы письма и в два  раза  быстрее  сметали
его книги с прилавков. Согласись, каждой интересно понять, знают ли  мужчины
о любви что-то такое, чего не знают женщины, и наоборот. Лучшего  рекламного
хода, по-моему, не придумаешь!
   - В том и дело! В самую точку  попала!  Обязательно  нашлись  бы  круглые
дуры, которые решили, что умный, тонкий, поэтичный,  знающий  толк  в  любви
Генрих Привалов - это именно их вторая половина и ничья  больше.  Только  он
поймет, оценит и тэпэ. Они обязательно  разыскали  бы  его,  такие  чокнутые
всегда находят. И что? Вместо красавца с  горящими  глазами  и  великодушным
сердцем увидели бы немолодого,  прямо  скажем,  и  толстого  гомика.  Хороша
реклама, нечего сказать!
   Подруга обалдела. На ее месте я сделала бы тоже самое.
   - То ли в силу ли своей сексуальной ориентации, то  ли  в  силу  каких-то
иных причин - не знаю, но дядя  чудесно  разбирался  в  женской  психологии,
иначе его романы не имели бы и четверти того успеха, который они  имели.  Он
знал, что  страшнее  и  мстительнее  разочарованной  женщины  зверя  нет,  и
старался не разочаровывать. Он специально спрятался  за  таким  псевдонимом,
чтобы ни у кого, даже  у  самых  чокнутых,  не  возникло  желание  искать  -
во-первых, потому что  женщина,  таких,  ты  правильно  говоришь,  много,  а
во-вторых, потому что иностранка.
   - А журналисты? Неужели не докопались?
   - Нет. По взаимной договоренности об этом заботились московские издатели.
Правда, здесь,  в  Озерске,  где  чокнутых  и  журналистов  меньше  на  душу
населения, скрыть правду о Мэй Валлоу не удалось,  дядя  сам  разболтал,  не
удержался. Нет, не так, я думаю, он  специально  разболтал,  чтобы  получить
маленький, но  сладкий  кусочек  славы  и  уважения.  Странным  образом  все
утряслось, даже с  журналистами  из  "Озерских  ведомостей"  был  достигнут,
выражаясь простым русским языком,  консенсус.  И  получилось,  что  озерчане
знали дядю как литератора, общественника, заслуженного горожанина, почетного
члена городских комиссий, заскорузлого холостяка и  пуританина  со  скверным
характером, в Москве - не вообще в Москве, а в определенных столичных кругах
- как состоятельного и нежадного гея, а в других московских кругах не  знали
совсем. Это устраивало всех - и его, и издателей... Ну вот, подруга...
   - Как же это...
   - Любовь зла, как будто сама не знаешь. Но я о другом, я спрашиваю  себя:
что за дружба связывала дядю с Андреем? Странная дружба, учитывая...
   - А Фаба? Он... тоже?
   - Ну, знаешь, с Фабой они ровесники и дружили  со  школьной  скамьи,  это
другое дело. А вот что касается Андрея... Не могли ли они... Сама понимаешь,
не маленькая. Не та ли это любовь, ради которой дядя решился оторвать  кусок
наследства от родственников? Может, Андрей вьется возле баб,  чтобы  пустить
пыль в глаза.
   - Да вроде не па-ахож: видный мужик, но без ужи-имок, - произнесла Натка,
растягивая слова и модулируя голосом.
   - А дядя, по-твоему, был па-ахож? -  передразнила  я,  -  В  повседневной
жизни не все геи ведут себя как последние... геи. Вот  ты  насмешничаешь,  а
лучше посоветуй, как проверить.
   - Загуляй - только красиво, с размахом,  -  и  посмотрим,  что  будет,  -
предложила  подруга  испытанный  веками  способ.  До  этого  я  бы  и   сама
додумалась.
   - Легко сказать - загуляй. Думаешь,  это  легко?  С  кем  загуляй?  Не  с
молокососом же. От него материнским молоком разит. Не могу. С души воротит.
   - Женихом я тебя обеспечу. Чем мой Николаша тебе не жених?
   Я задохнулась от возмущения:
   - Ты, блин, на грубость нарываешься. Второй раз подсовываешь  мне  своего
Николашу. Хочешь от него избавиться - пожалуйста,  но,  чур,  без  меня.  Не
хватает нам поцапаться из-за мужика.
   - Успокойся. Чего расшумелась? Я за Николашу  спокойна,  за  тебя  -  тем
более, ты у нас принципиальная, таких больше не делают. Но ты права, красоту
и размах Николаша  не  обеспечит,  -  она  вздохнула  и  призадумалась,  без
воодушевления перебирая варианты.  Внезапно  в  ее  глазах  вспыхнул  желтый
огонь. Насколько я знаю Натку, а я ее, смею надеяться, знаю, желтая  вспышка
означает одно - прячься, кто и куда может. Подруга детства придумала  что-то
сногсшибательное. Наконец, она пробормотала, - Почему  я  сразу,  балда,  не
догадалась? И ему будет проще... И мне спокойней... Ну  конечно...  -  Натка
дозрела окончательно, - Будет тебе жених получше!
   Мы договорились встретиться в  парке  Героев  ровно  через  час.  Подруга
умчалась, отказавшись объяснить что-либо. Полы ее  кимоно  развевались,  как
розовые крылья. Надо бы не забыть объяснить ей, что в кимоно  не  бегают,  в
нем семенят.
   Интересно, что она имела в виду? Кому и что проще и почему спокойнее?
   Жених "получше";, которого она привела с собой,  оказался  ниже  меня  на
полголовы. При моем метре шестидесяти. Во, блин, влипла...
   Я не привыкла созерцать мужские макушки, поэтому начала со страшной силой
рефлексировать. Меня так и подмывало опуститься на  колени,  чтобы  обрести,
наконец, привычный ракурс.
   Ну подруга, ну удружила.
   Он представился:
   - Кшысь.
   Поляк что ли? Леший его разберет.
   Лукаво подмигнув, Натка бросила меня наедине с карапузом.
   Жених, еж твою медь...
   Не успела я глазом моргнуть, как утонула носом в букете белых  хризантем.
О-у?
   Через полчаса совместных блужданий по городскому парку я забыла обо  всем
на свете - о его росте, о своих проблемах, страхах и подозрениях.  Шевеление
между шестым и седьмым позвонками,  периодически  заставлявшее  меня  нервно
вздрагивать  и  сворачивать  шею  на  сто  восемьдесят  градусов,  бесследно
пропало.
   Отец говорит, что я максималистка  и  делю  человечество  строго  на  три
категории - на хороших людей, плохих  людишек  и  мужчин,  с  которыми  была
близко знакома.  Если  пользоваться  предложенной  терминологией,  то  Кшысь
неминуемо должен был оказаться в категории хороших людей.
   Я беззаботно болтала, смеялась над шутками, которыми  он  пересыпал  свою
речь, и разве что в рот ему не заглядывала. Еще не вечер.  Чувствую,  что  к
вечеру начну заглядывать.
   Мой новый, с позволения сказать, жених  обладал  гипнотическим  обаянием,
противостоять которому было невозможно. Он будто светился  изнутри  и  щедро
разбрызгивал радость.
   Плюс к тому он был чертовски предупредителен и внимателен - подавал руку,
открывал двери, подвигал стулья, сметал мусор  с  лавочек,  суетился  вокруг
меня так, как будто я осталась единственной женщиной на планете.
   Кшысь ни о чем не расспрашивал, но я поймала  себя  на  том,  что  готова
выложить ему все, даже если для этого придется вывернуться на изнанку.
   Заметив, как реагируют на Кшыся  встречные  женщины,  я  приосанилась.  А
когда поймала пару откровенно завистливых взглядов, задрожала от счастья. Не
так много, если вдуматься, мне и надо: мужчина, с которым надежно и  просто.
И целый мир в придачу.
   Мы посидели на набережной Тьмаки, походили по тенистым аллеям, постояли у
фонтана, наткнулись на какие-то развалины, пройдя вдоль которых, оказались у
зарослей акации, за  которыми  виднелись  летние  павильоны.  Оттуда  тянуло
шашлыками и поп-корном.
   Легкие переносные строения стояли плотным полукругом, за ними коптил небо
мангал. Кшысь толкнул одну из дверей. Мой  взгляд  упал  на  потемневшую  от
дождей вывеску. "ООО "Акрополь";, с 13 до 2";, - мимоходом прочитала я.
   Мы оказались в прокуренной  бильярдной.  Табачный  дым  седыми  ошметками
лежал на столах,  медленно  крутился  в  проходах,  толстым  слоем  окутывал
застывшие фигуры игроков. Раздавался щелчок - и потревоженные клубы неохотно
устремлялись к потолку. Дышать было нечем, дым резал глаза, но это не важно.
Кшысь взял меня за руку и повел, как слепую, к свободному столику.
   Мы выпили пива. В руках у Кшыся появился кий. Он легко выиграл две партии
подряд, посвятив обе победы "своей прекрасной спутнице";. Мне, значит.
   Потом мы покинули парк и пошли транжирить выигранные на бильярде  деньги.
Мы обошли все  кафе,  бары  и  рестораны,  где  добросовестно  дегустировали
десерты. Лимонный пирог  с  освежающим  кремом  и  нежнейшим  безе,  румяные
сырники с крупным и необыкновенно мягким черносливом,  воздушные  булочки  с
маком, шесть видов бисквита - легкого, как  сон  восьмиклассницы,  фруктовое
ассорти со взбитыми сливками и ромом, тончайшие блинчики с медом и  корицей,
сыры (рискуя прослыть примитивной особой, от плесени я отказалась  наотрез),
мои любимые молочные коктейли и много чего еще.
   - У меня слиплось, а у тебя?
   - А у меня еще нет.
   И мы пошли дальше, в ресторан "Магдалена";, пить тягучий анисовый ликер.
   Потрясающая гадость, но Кшысь остался в восторге. Он фонтанировал  чистой
радостью. И мне было хорошо рядом с ним.
   Умом я понимала, что радость не  ко  времени,  но  уставшее,  издерганное
подозрениями сердце просило передышки. Ну как ему откажешь?
   На обратном пути мы наткнулись на краеведческий музей. Я  вспомнила,  что
сюда меня зазывал молокосос, и предложила Кшысю зайти на минуту.
   Внутри было тихо, темно и пусто. Пахло пылью и крысиной морилкой. Впустив
нас, пожилая смотрительница включила рубильник. Вспыхнул свет.
   В первом  зале  висели  фотографии.  Каменные  лица  озерчан,  когда-либо
отмеченных   правительственными   наградами   уже   несуществующей   страны.
Напряженные лица ребят, воевавших в горячих точках. Ба,  знакомый  прищур  в
траурной рамке...
   - Смотри, твой дядя.
   Мы  двинулись  дальше.  Экспозиция,  представленная  в  следующем   зале,
рассказывала о романтической истории возникновения  Озерска.  Я  осталась  в
полном восторге.
   Итак,  сначала  в  глухом   лесу   появился   скит,   который   построили
монахи-страстотерпцы, как они сами себя называли. Потом на месте скита вырос
большой монастырь. Судя по описаниям, угрюмая каменная ловушка. Монахи  жили
тем, что ловили рыбу, били зверя, собирали  грибы-ягоды  и  разводили  пчел.
Последнее обстоятельство и сыграло ключевую роль в истории Озерска.
   Слава о монастырском меде - невероятно вкусном и  целебном  -  неведомыми
путями добралась до царского двора. Вслед за  этим  к  монастырю  потянулись
ушлые торговые люди, которые поблизости основали свое  поселение.  Благодаря
им слава о монастырском меде покатилась в Европу, и Озерск, затерянный среди
хвойных лесов, болот и звенящей от перевозбуждения комариной  орды,  пережил
краткосрочный расцвет.
   Но упертые монахи не пожелали жить в оглядке на социальные предпосылки  и
экономические показатели. Чтобы оградить  себя  от  внешнего  мира,  который
вопреки их воле шел за ними по пятам, монахи наглухо  изолировались,  приняв
на себя тяжкий  (с  моей  точки  зрения  -  смертельный)  обет  пожизненного
молчания.
   Кроме того, весь уклад  их  жизни  шел  вразрез  с  жизнью  как  таковой.
Однообразная пища, тяжелая работа по вырубке леса  примитивными  топорами  и
перетаскиванию камней в заплечных мешках, изнуряющие молитвы, недосыпание  и
холода, которым они принципиально не противопоставляли ничего, кроме грубого
черного рубища и деревянных  колодок.  Поэтому  последователей  у  них  было
немного. Остается удивляться, что они были вообще.
   Настало время, когда состарился и умер последний страстотерпец. Вместе  с
ним сгинул секрет целебного монастырского меда. Но самое любопытное,  что  и
зверь, и ягода, и рыба, водившиеся в этих краях в излишестве,  тоже  куда-то
делись. Исчезли с лица  земли  за  компанию.  Не  совсем,  конечно,  кое-что
осталось.
   Но это так, жалкие крохи. Объедки с монастырского стола.
   До настоящего времени  сохранился  лишь  фрагмент  монастырской  каменной
кладки, который можно увидеть в восточной части парка Героев. Ага,  так  вот
на какие руины мы натыкались сегодня, - догадалась я.
   Знала бы раньше - подошла бы потрогать.
   Нетерпеливый Кшысь бил копытом и тянул меня дальше, а я сопротивлялась. Я
представляла холодные каменные кельи, длинные  коридоры,  освещенные  светом
факелов, по которым гуляют жуткие сквозняки, подземелья,  молчаливых  черных
монахов, оставшихся один на один со своим суровым богом. Будь моя воля  -  я
простояла бы здесь до самого вечера, поглощенная мрачными видениями. Но воли
не было - был Кшысь.
   В следующем зале мы осмотрели кости доисторического животного,  найденные
при строительстве котлована. Рядом висела табличка с изображением  чудовища,
которое было восстановлено учеными по этим самым костям.  Фигурка  человека,
пририсованная  сбоку  для  наглядного  сравнения,  своими  размерами  больше
напоминала  муравья.  Мое  воображение   всегда   работало   отменно,   грех
жаловаться, и гигантские костяные штуковины  даже  в  разобранном  состоянии
навеяли на меня священный трепет.  Но,  прочитав  ниже,  что  чудовище  было
травоядным, я успокоилась.
   - Шикарная зверушка, правда? - с восторгом спросил Кшысь.
   - Ничего себе, - согласилась я, прикидывая,  сколько  травы  требовалось,
чтобы набить эдакое брюхо.
   Правильно, что вымерли. Туда им и дорога. Если бы они не вымерли, что  бы
ели кролики и вегетарианцы?.. А я кроликов люблю. И, между прочим, не только
в сметане.
   В Озерске, как в любом небольшом городе,  где  каждый  человек  на  виду,
слухи распространяются.
   Точка. Обеспечив кумушек богатым материалом  для  пересудов,  я  решилась
представить Кшыся домашним:
   - Знакомьтесь, мой жених.
   Грета, которую я застала в гостиной  перекладывающей  с  места  на  место
содержимое шкафчика для настольных игр и выражающей крайнюю  степень  досады
громким хлопаньем дверцами и невероятным изгибом позвоночника, распрямилась,
оглянулась и побледнела, как будто испугалась, но быстро взяла себя в  руки.
Задвинув нихний ящик, она отвела меня в сторону и спросила:
   - Еще один? А как же сама знаешь кто? Он, кстати,  уже  заходил.  Слушай,
мать, чем ты их берешь? - и въедливо оглядела меня с головы до пят.
   Леший меня забодай.  Опять  я  забыла  про  свидание  с  молокососом.  Не
виноватая я, он сам из головы вываливается!
   - Неземной красотой, доча, -  обретя  дар  речи,  ответила  я  на  вопрос
кузины.
   Ровно через десять минут мои дорогие женщины прикипели к Кшысю сердцами и
всеми остальными органами.
   Нюся выпытывала, что больше Кшысь  уважает  -  шарлотку  с  яблоками  или
пироги с черникой. Тетя, ненавязчиво отодвигая Нюсю в сторону, пересказывала
четвертый том краткой  автобиографии.  Грета  блестела  глазами  и  норовила
придвинуться поближе вместе с диваном, на котором сидела еще и я. Испытав на
себе обаяние "жениха", я ничему не удивлялась.
   Такой магнетизм у человека - с ног валит.  Не  ревную,  родные,  но  хату
спалю.
   На прощание Кшысь властно притянул меня к себе и поцеловал. Я  -  женщина
целованная неоднократно. И в замужествах, и между. Но, признаюсь,  дрогнула.
Голова кругом. Очень темпераментный мужчина.
   - До встречи, дорогая, - обласкал он  бархатным  баритоном,  от  которого
горс?тка пепла предательски дрогнула и  вознамерилась  немедленно  растаять.
Значит, могу еще!
   После его ухода я пошла к себе, размышляя на ходу о  том,  что  опять  не
произошло ничего экстраординарного.  Гениальная  на  первый  взгляд  тактика
выжидания не оправдалась. Икс не выдал себя. Что делать  дальше?  Ничего  не
делать я больше не могу. Мне  бы  какую-нибудь  маленьку  зацепочку,  совсем
малюсенькую,  мне  бы  получить  подтверждение,  что  я   думаю   в   нужном
направлении...
   С этим я вошла в спальню, и поскольку давным-давно находилась в состоянии
ожидания, а нервы мои  предупреждающе  гудели  от  перенатяжения,  то  сразу
почувствовала, что во время моего отсутствия в комнату  наведывались  гости.
Ага. Плотно  закрыв  входную  дверь,  я  принялась  за  изыскания  и  вскоре
обнаружила, что в моих вещах действительно кто-то рылся. Все на месте, ничто
не пропало, но лежит не так, как я привыкла.
   Сложно объяснить. Я - не большой любитель порядка, и человеку  стороннему
может показаться, что белье в верхнем ящике комода  свалено  в  общую  кучу.
Куча - кучей, не спорю, однако и в ней имеется своя система.  Я  органически
не способна положить белые носочки рядом с  черными  трусиками,  это  претит
моему эстетическому  вкусу.  Не  мог  же  носок  сам  переползти  к  трусам.
Насколько я знаю, либидо у носков отсутствует.
   Следующее свидетельство пребывания чужака в  моей  комнате  -  фотография
родителей, которую я пристроила на комоде.  Точнее  не  сама  фотография,  а
отсутствие тончайшего слоя пыли рядом с рамкой.
   Несомненно, здесь шарили. Случилось! Икс прорезался! Мама. Однако  раньше
он  действовал  не  в  пример  решительнее.  Взять  хотя  бы   недоубиенного
Павлика...
   Интересно, что он искал. И что нашел - тоже интересно.
   Вообще-то все самое важное и ценное я всегда ношу с собой. Такая  у  меня
дурацкая привычка. Без  любимой  сумки,  в  которой  умещается  растрепанная
записная  книжка  в  кожаном   переплете,   визитница,   кошелек,   паспорт,
свидетельство о рождении, водительские права, ключи от  квартиры,  машины  и
почтового ящика, помада, пудреница с зеркалом, пустой  флакон  из-под  духов
"Маскино";, список покупок к прошедшему Новому году  (ничего,  через  четыре
месяца снова понадобится), несколько квитанций  из  химчистки,  прачечной  и
сапожной мастерской, две скрепки, упаковка бумажных носовых  платков,  пилка
для ногтей, последнее письмо из Токио, удостоверение издательства, в котором
я работаю, зажигалка, раскрошенная в  порошок  таблетка  аспирина,  дежурный
презерватив, несколько замусоленных чеков, использованные талоны на проезд в
общественном транспорте, клочок  бумаги  с  Дашкиным  адресом,  а  теперь  к
перечисленному добавились запасная спица, никчемный моток ниток и "молния";,
- так вот, без  всего  этого  хозяйства  я  чувствую  себя  неуютно,  как-то
скованно и излишне обнаженно даже в  ванной  комнате,  не  говоря  о  прочих
присутственных местах. Не знаю,  в  чем  тут  дело.  Возможно,  в  привычке.
Возможно также, что неуютность и  неприкаянность  возникают  у  меня  только
тогда, когда расстаюсь с использованными талонами. Или со  свидетельством  о
рождении. Ручаться не буду, поскольку носить содержимое сумки по отдельности
я не пробовала.
   Перетряхнув скудное имущество, непоместившееся в сумке, я сделала  вывод,
что искать у меня решительно нечего. Была барсетка с деньгами, но я сдала ее
в банк. Земной, кстати, поклон Фабе за подсказку.
   Но если за мной следили, - а за мной точно следили,  если,  часом,  я  не
повредилась рассудком и не страдаю манией величия, - то про банк Икс не  мог
не знать. Это исключено! Нелепость какая-то.
   Так что у меня искали?.. Нет ответа. Буду надеяться, что, что бы  они  ни
искали, ничего найти не смогли, кроме пары шелковых трусиков и кота. Но  все
мое белье и весь мой кот на месте. Лежит тут рядышком, косит желтым  глазом,
лентяй, нет чтобы охранять хозяйское добро.
   - А-ау-у, - сказал кот, одновременно зевая  во  всю  острозубую  пасть  и
сладко потягиваясь.
   - Я те дам ау!
   Я спустилась вниз, спроси