осинником,  куда  нередко  в  бабье  лето
наведывался   Иванка   со   своими   молодыми  дружками  за  белыми  и
"поповскими" груздями для зимней солонины.  Груздь - царь грибной! И в
посты и в праздники - почетное место ему на столе.
     Иванка через густые заросли ракитника вышел к озерцу,  вступил на
низкий берет, густо усыпанный диким клевером, мятликой и подорожником,
наклонился,  чтобы набрать пользительной травы, да так вдруг и застыл,
ткнувшись в цветущее зеленое разнотравье.
     В саженях тридцати,  под ракитовым кустом замерла гибкая, статная
девушка  с  самострелом  в руках.  Она в домотканом голубом сарафане с
медными застежками и берестяных лапотках на ногах.
     Девушка ловко  и  быстро  вытянула  стрелу из колчана,  вложила в
самострел, натянула тетиву.
     "Ну и денек мне нонче выдался! Еще только недоставало от лесовицы
погибнуть",  - пронеслось в голове Болотникова. Видимо, не зря на селе
пронесся слух, что появилась в вотчинном бору ведьма-лесовица, которая
чародейство ведает и каждого встречного жизни лишает.
     Иванка поднялся с земли, промолвил:
     - Опусти самострел.  Худа тебе не желаю.  Да и не велика честь  в
безоружного каленой стрелой кидать.
     - Кто ты и зачем сюда явился? - строго спросила лесовица, тряхнув
тяжелой золотистой косой, туго перехваченной розовой шелковой лентой.
     - Обычая не знаешь,  девушка.  Прежде чем выспрашивать да стрелой
кидать - в гости позови,  напои,  накорми,  а потом и вестей поспроси.
Так уж издревне на Руси заведено,  -  проговорил  Иванка,  ведая,  что
хлеб-соль и разбойника смиряет.
     - В лесу гостя нелегко распознать.  Сюда всякий люд забредает - и
с добром и лихом, - не отпуская самострела, холодно ответила лесовица.
     В это время из черемушника раздалось:
     - Эгей, Иванка! Где ты там запропастился? Айда в избу-у.
     - Иду,  Семеныч!  -  отозвался  Болотников  и  погрозил   пальцем
лесовице. - Да кинь же ты свой самострел! А не то бортника позову.
     И на диво молодому  страднику  лесовица  послушалась.  Она  мягко
опустила тетиву,  вложила стрелу в колчан,  вновь глянула на распухшее
лицо парня и вдруг звонко рассмеялась.
     Болотников недоуменно  пожал  плечами.  Чудная какая-то.  Да и не
ведьма она вовсе.
     - Придешь  к  бортнику - поклонись ему в ноги,  а не то стоять бы
тебе здесь  до  всенощной,  покуда  праведное  слово  не  вымолвил,  -
улыбаясь,  проговорила девушка и,  шагнув навстречу парню, добавила: -
Теперь я тебя ведаю.  Из Богородского села на заимку пришел.  А  звать
тебя - Иванка Болотников, сын Исаев.
     "Видимо, и впрямь ведьма", - снова пронеслось в голове Иванки.
     Не дождавшись крестьянского сына, к озеру вышел с роевней старик.
Увидев Василису, спросил:
     - Ты чего здесь, дочка?
     - Тебя искала, дедушка. Да вот на озерце его повстречала.
     - И  как тебя только угораздило.  Завсегда ты на людей попадаешь.
Ох, не к добру это, Василиса, - проворчал бортник.
     - А может,  и к добру,  отец.  Спас ты меня, Матвей Семеныч. Ну и
строга у тебя дочка.  Однако ты хитер. Намедни был у нас в гостях, а о
дочке не обмолвился.  Пошто таишься?  - промолвил Иванка,  прикладывая
подорожник к щеке.
     Возвращаясь на  зимовку  и  держа  перед  собой  закрытую роевню,
бортник пояснил:
     - Обет  Василисе  дал,  чтобы  о  ней  никому ни гу-гу.  И Пахому
запретил о том сказывать. Беглая она. Отца с матерью приказчик Василия
Шуйского загубил,  а сиротка вот у меня оказалась.  Так что не серчай,
родимый.
     Когда пришли в избушку, Иванка показал на поклажу.
     - Здесь в мешке мука,  а  в  сундучке  -  порядные  да  кабальные
грамотки. Федьке Берсеню твоему - гостинец.
     Дед Матвей изумленно глянул на Болотникова, опустился на лавку и,
покачивая бородой, протянул:
     - Ну,  парень,  ты и хват!  Как же  ты  вместо  Афони  экое  дело
справил?
     Иванка обо всем рассказал.  Бортник отослал Василису на  дозорную
ель, а затем отомкнул крышку на железном сундучке.
     - Вот куда наша нужда запрятана.  Здесь где-нибудь и моя порядная
грамотка лежит, - сказал старик, разглядывая бумажные столбцы.
     Болотников опрокинул  сундучок  и  вытряхнул  грамотки  на   пол.
Отыскал порядную отца, развернул и прочел вслух:
     "Се я Исайка Болотников сын Парфенов даю на себя  запись  в  том,
что  порядился я за господина и князя Ондрея Ондреевича Телятевского в
вотчинное село Богородское.  А взял я от князя на подмогу  три  рубля,
две гривны да один алтын. И взял льготы на два года - на князя дани не
давать и на изделье не ходить.  А за ту подмогу и за льготу  поля  мне
распахати,  огородити,  избу, хлев да мыльню срубити. И как пройдут те
льготные годы,  давати мне Исайке на князя оброку по рублю московскому
на год, и на дело господское ходити... А не отживу я тех льготных двух
годов и поле не расчищу да пойду вон,  то мне подмогу  отдать  по  сей
записи   приказчику   княжьему.
     А запись писал крестьянин Исайка  Болотников  сын  Парфенов  лета
7075 ноября в 23 день".
     - Надеялся Исаюшка два года просидеть,  да так и пришлось ему  до
седых  волос  на  княжьей  земле  в  страдниках ходить.  Вот так и мне
довелось, Иванка, - вздохнул бортник. - Велик ли долг нонче у Исая?
     - Велик.  Около  десяти  рублев.  Теперь  вовек  нам  с князем не
рассчитаться.
     - По всей вотчине так,  родимый.  Не вернешь былой волюшки.  Одно
мужику остается - либо на погост, либо княжий кнут терпеть.
     - Пошто в хомуте жить,  отец.  Какими заклепками не замыкай коня,
он все рвется на волю. Так и человек.
     - Берсень,  вон,  от  хомута  избавился  нонче,  а  все  едино по
землице-матушке тоскует.  Не сладко  ему  в  бегах  со  всей  ватагой.
Теперь,  чу,  в  степи  собрался.  Нонче в его артели до двух десятков
наших мужиков обитается.
     - Мамон по лесу ватагу ищет. Упредить бы надо Федьку.
     - О том я ведаю.  Не сыскать пятидесятнику ватаги. Надежно мужики
укрылись.
     Иванка разыскал Матвею порядную, протянул старику.
     - Грамоте не горазд,  родимый. Ты поищи - здесь еще одна порядная
должна быть.  А я покуда Федору знак дам.  Воочию  атаман  убедится  -
спалим  грамотки.  Ох  и побегает теперь приказчик.  Быть грозе в селе
вотчинном...

Глава 39
                            МИТРИЙ КАПУСТА

     Как-то вскоре  после  сева  приказчик  Калистрат  привел  Семейку
Назарьева к черной покосившейся избенке.
     - Вот те новые хоромы. Живи с богом, сердешный.
     И с тем ушел. Глянул Семейка на убогую избенку, тяжело вздохнул и
присел на завалинку.  Ох,  какие плохонькие "хоромы" достались.  Венец
сгнил, крыша провалилась, а поветь и вовсе развалилась надвое.
     Ютился здесь  недавно  княжий сторожилец Евсейка Богданов.  Нужда
довела Евсейку,  боярщина замаяла. Сбежал темной ночью с женой и тремя
сыновьями из вотчины, не заплатив приказчику за пожилое.
     В былые годы мужики из села после  сева  в  бега  не  подавались.
Своих  трудов  жалко  было  да и надежды на урожай после второго спаса
питали.  Вдруг господь бог окажет милость  свою  и  ниспошлет  сеятелю
невиданного  хлеба  -  четей по двадцать с десятины.  Тогда и с князем
сполна рассчитаешься,  и в избе своей до следующего покрова  достаток.
Живи не тужи, когда хлебушек в сусеке.
     А нонче все едино бегут.  Изверились мужики в хлебное чудо,  да и
приказчик  все  пуще  лютует.  Что  ни год - то голодней.  Вот и сошел
строжилец Евсейка Богданов из вотчины.
     Взял Семейка  после  приказчиковой  "милости"  топор  да слюдяной
фонарь с восковой свечой,  спустился в подполье  и,  простукав  нижний
прогнивший  венец,  решил,  что проку жить в такой избенке мало.  Надо
новый сруб возводить.
     Пришлось снова идти к приказчику за подмогой.  Калистрат Егорович
позволил сделать вырубку в княжьем лесу,  а  за  эту  услугу  попросил
мужика  "малость"  покосить  для него травы в страду сенокосную.  Знал
Семейка,  что по такой милости мужики меньше недели на  приказчика  не
косили,  да  пришлось  согласиться.  Уж  такова доля мужичья.  Сколько
кобылке ни прыгать, а быть в хомуте.
     Закладывал новую  избу  Семейка  Назарьев по издревле заведенному
обычаю.  Вначале срубил первый венец,  а затем  выкопал  ямы  стояков.
Наскреб в сусеке с полчети жита и рассыпал его по ямам,  чтобы бог дал
житье доброе.
     А когда  над селом легла глухая ночь,  Семейка принес к постройке
икону Николая чудотворца,  свечу восковую, четыре полных чарки с водой
и  четыре  ломтя  хлеба.  Обратившись  лицом  к чернеющим куполам Ильи
Пророка,  крестьянин усердно помолился богу,  трижды облобызал икону с
угодником и,  бормоча молитву, спустил в ямы чарки с водой, прикрыв их
горбушками хлеба.
     Теперь только  оставалось  узнать  - счастливо ли выбранное место
для новой избы.  Проснувшись рано  утром  и  помолившись  на  божницу,
Семейка  подошел  к  густо  пахнувшему смолой срубленному подклету,  а
затем заглянул в ямы.  Обрадованно перекрестился.  Слава  те,  осподи!
Чарки  на  жите  не сдвинулись,  вода из них не выбежала и горбушки на
месте.  На сей раз бог миловал.  А то,  когда первую избу  закладывал,
одна  чарка опрокинулась,  и пришлось идти к старухе-чародейке,  чтобы
она отворожила беду. Чародейке пуд жита отвалил, а все равно, выходит,
от беды не ушел. Сгорела изба через три года.
     По соседству  с  Семейкой  возводил  новую   избу   новоподрядчик
Карпушка Веденеев. Ему-то легче. Выдал приказчик на постройку льготу в
три рубля.  Деньги немалые.  Карпушка нанял двух плотников и теперь  с
утра  до позднего вечера стучит топором с деревянных дел мастерами.  У
Семейки еще только три обструганных нижних венца на солнышке обсыхают,
а у Карпушки уже выше оконцев сруб подняли.
     Хоть споро шло дело у  новоподрядчика,  но  ходил  он  хмурый,  с
оглядкой, словно у соседа кур воровал.
     - Чего смурый такой? - спросил как-то его Семейка.
     Карпушка подсел к соседу,  подмотал онучи, стряхнул с заплатанных
портов стружку, протяжно вздохнул и высказал угрюмо:
     - Страшно мне,  Семейка. Митрия Флегонтыча пужаюсь. Запой у него,
поди,  прошел, вот-вот сюда нагрянет. А я весь в долгах, как в шелках:
Капусте  -  шесть  рублев да оброку в государеву казну три рубля и два
алтына должен отдать.  И  опять  же  за  пожилое  не  заплатил.  Перед
господином, царем и богом виноват.
     - У бога милости много,  он - старый чудотворец. А в долгах у нас
все село ходит.  Помню, в первый год на Юрьев день две полтины за мной
было записано,  а теперь уже десять рублев.  Экие деньги до смерти  не
отработать.  Так  что  кабала  наша  извечная,  братец,  -  проговорил
Семейка.
     - Митрий-то Флегонтыч и убить может, - уныло тянул свое Карпушка.
- Ежели он в ярь войдет, то никому не поздоровится. В прошлую осень он
одного беглого мужика поймал, привел в свой терем и приказал ему долги
возвернуть. А беглый - гол как сокол. Насмерть запорол его Капуста.
     - Не  запорет,  милок.  В  нашу  вотчину  он  побоится  сунуться.
Князь-то у нас,  Андрей Андреевич, в стольниках подле царя ходит. Куда
уж  твоему  Капусте  с  нашим боярином тягаться,  - успокаивал хмурого
новопорядчика Семейка.

     Пожалуй, и  впрямь  зря  оробел  Карпушка   Веденеев.   Приказчик
Калистрат  Егорыч,  отъезжая  в  Москву,  в верстах трех от деревеньки
Митрия Флегонтыча семерых челядинцев с самопалами оставил для дозору и
наказал им строго-настрого:
     - В княжью вотчину Капусту не впущать.  А ежели  Митрий  вздумает
силой на село ворваться - затеять свару. Так князем велено.
     Оружные люди согласно закивали  головами  и  остались  в  дозоре.
Соорудили  шалаши  за  княжьими полями и всю неделю поджидали грозного
гостя. Но Капуста не появлялся.
     Челядинцы засобирались было домой.
     - Зря здесь торчим,  братцы.  Капуста  бы  сразу  беглых  мужиков
хватился.  Укатил он из деревни на цареву службу,  а мы тут под дождем
мокнем и кормимся впроголодь. Айда в княжьи хоромы. Там и тепло и харч
справный подают, - уговаривал челядинцев холоп Никита Кудеяр.
     - Верно,  ребята.  Надоело здесь денно и нощно сидеть,  да и  без
девок тошно, - поддержал Никиту Тимоха Шалый.
     Оружные люди,  махнув рукой,  принялись раскидывать шалаши.  Но в
это  самое  время,  словно  подслушав  холопий разговор,  на дороге от
Подушкина показался наездник, поднимая за собой клубы пыли.
     Тимоха перекрестился и затряс самопалом в сторону всадника.
     - Резво скачет.  И кого это угораздило. А, может, кто из Москвы с
недоброй вестью.
     Челядинцы оставили шалаши,  взмахнули на коней и принялись ждать,
съехавшись на дороге.
     - Капуста,  братцы!  - ахнул Тимоха,  признав по  могутному  телу
дворянина.
     Митрий Флегонтыч  перед  самыми  холопами  резко   осадил   коня,
закричал сердито:
     - Чего столпились, дьяволы? А ну, прочь с дороги!
     - Укроти свой гнев,  батюшка. Не велело нам ни конных, ни пеших в
вотчину впущать, - смиренно развел руками Тимоха.
     Митрий Флегонтыч  одет так,  словно на ратную брань собрался.  На
голове - шапка-мисюрка с кольчатой бармицей,  на груди, поверх зипуна,
берендейка  с  огневым  зарядом,  за малиновым кушаком - пистоль в два
ствола,  сбоку - сабля пристегнута.  Лицом грозен, глаза по-разбойному
сверкают.
     - Отчего нельзя? - рявкнул Капуста.
     И Тимоха промолвил, как было приказчиком наказано:
     - Смертный мор в вотчине объявился,  батюшка,  потому пути-дороги
на село всякому заказаны.
     - Хитришь,  холоп.  На селе мои беглые мужики укрылись.  Сойди  с
дороги!
     Оружные люди  подняли  самопалы,   пытаясь   устрашить   грозного
дворянина.  Но не таков Митрий Капуста! Выхватил из-за кушака пистоль,
бухнул поверх челядинцев из одного ствола,  обнажил саблю,  гаркнул на
все поле:
     - Убью, дьяволы-ы-ы!
     Кони шарахнулись в стороны,  а Митрий Флегонтыч, едва не полоснув
саблей  Тимоху,  пришпорил  своего  скакуна   и   стрелой   помчал   к
Богородскому.
     Холопы ошалело уставились ему вслед.  Тимоха поднял было самопал,
но не выстрелил. Почесывая затылок, изрек:
     - Господин все же,  не ведьма-лесовица,  хе-хе.  Не хочу на  душу
грех принимать.  Ну,  будет теперь шуму! Свиреп Митрий, братцы. Словно
Илья Пророк на колеснице.
     Челядинцы потрусили  за Капустой.  А разъяренный Митрий Флегонтыч
влетел в село и, едва не подмяв под коня тщедушного псаломщика Паисия,
остановил разгоряченного скакуна возле храма. Христов человек в ветхом
подряснике,  обронив в лопухи плетеную коробейку с рыбой, опустился на
колени, часто закрестился.
     - Свят, свят! Пронеси силу нечистую. Изыди, сатава!
     Всадник оглянулся  на  Паисия,  вложил  саблю  в ножны,  проронил
недовольно:
     - Протри глаза, отче.
     Паисий пришел в себя и сердито затряс худым кулачком:
     - Усмерть зашибить мог, нечестивец. Прокляну, крапивное семя!
     - Прости,  отче,  - поостыл Митрий Флегонтыч и,  спрыгнув с коня,
подошел к Паисию.  - Ты подле бога живешь и соврать себе не позволишь.
Молви праведное слово,  отче.  Скажи мне - много ли беглых мужиков  на
селе укрывается?
     Пономарь подобрал запылившуюся свежую рыбу  из  лопухов,  прикрыл
коробейку крапивным листом, молвил уклончиво:
     - Отколь мне знать, сыне. Яко монах - схимник в молитвах дни свои
провожу.  Мирские дела мне не ведомы.  (Схимник - человек, посвятивший
себя выполнению особо суровых аскетических правил.)
     - Ой, лукавишь, отче. Церковь каждому новому мужичку рада. Всякая
голова в святой книжице прописана. Чай, дары мимо рта не проносишь?
     - Ступай,  ступай, своей дорогой, сыне. Недосуг мне, - проговорил
Паисий и засеменил к храму.
     Митрий Флегонтыч  снова  взобрался  на  коня  и  не спеша,  зорко
поглядывая по сторонам,  поехал вдоль села.  Мужики должны  где-нибудь
здесь  укрываться.  Ишь  чего  удумали.  Не  живется  им  в деревеньке
поместной,  на княжьи земли переметнуться захотели.  И царева указа не
устрашились,  лапотники.  А государь на службу ждет.  Ох, разгневается
ближний царев боярин Борис Федорович,  что Капуста не при  деле.  И  с
поместья  теперь  снова  не  сойти.  Вначале  надо  крестьян  на землю
возвернуть.  Запустела деревенька.  Одни древние старики  да  беззубые
старухи остались. Кормиться нечем. У-у, ироды!
     Капуста зло выругался и тотчас приметил знакомого мужичонку возле
постройки.  Вот  один и попался,  выходит,  и другие здесь.  Избу себе
новую ладит, подлый!
     Митрий Флегонтыч  спустился  с коня,  выхватил из голенища сапога
нагайку и, весь наливаясь гневом, подошел к беглому.
     Карпушка, оседлав  ногами  бревно,  сидел к Митрию спиной и мирно
постукивал топором, старательно вырубая паз для венца.
     Капуста стеганул страдника кнутом. Карпушка вскрикнул, выронил из
рук топор,  съежился всем телом и повернулся  к  обидчику.  Да  так  и
обомлел. Вот тебе и не доберется до села! Не зря всю неделю ждал беды.
Теперь в усмерть забьет, осподи! Ты от горя, а оно тебе навстречу.
     Бухнулся Карпушка  на  колени,  ткнулся  ничком в землю,  покорно
ожидая кнутобойства.
     Спустились со сруба двое плотников с топорами.  Подошел к Капусте
и Семейка Назарьев, недобро блеснув на господина глазами.
     - Пошто кнутом человека увечишь? Неправедное дело вершишь.
     - Кнут не бог, а правду сыщет. Не встревай!
     Семейка насупился,  широким  плечом  повел  и  топор  к рыжеватой
бороде вскинул.
     "Ишь какие у князя мужички крамольные. Нешто с кнутом не свычны?"
- пронеслось в голове Капусты.  Однако второй раз Карпушку не  ударил.
Еще  ноги протянет мужичонка.  А с мертвого ни пожилого,  ни оброка не
вытянешь.
     Митрий Флегонтыч приметил возле сруба веревку,  поднял ее с земли
и молча привязал Карпушку к конскому седлу.
     - Указывай, чертов сын, где остальные мужики прячутся.
     Карпушка жалостливо заморгал глазами, затряс бороденкой.
     - Не  пытай,  батюшка  Митрий  Флегонтыч.  Уж  лучше  разом  меня
пристукни. Деньжонок у меня все едино за пожилое нету.
     - Умел  брать  - умей и долги отдать,  сатана,  - строго произнес
Капуста и тронул коня.
     Карпушка качнулся всем телом и,  низко опустив голову,  потащился
за наездником.
     - Худо  дело,  братцы.  Нелегко придется подушкинским мужикам,  -
хмуро проронил Семейка и,  воткнув топор в комель бревна,  добавил:  -
Надо Исая кликать. Мужик он разумный, может, дельный совет даст. Иначе
пропадут новопорядчики.

Глава 40
                             БРАЖНЫЙ КОВШ

     Исая Болотникова   страдник  разыскал  возле  двора,  где  он  на
деревянном обрубке с железной бабкой  отбивал  косу-горбушу  кузнечным
рушником.  Возле  него  расположились  Пахом Аверьянов и Афоня Шмоток.
Захарыч месил в корыте глину, а бобыль, вытянув босые ноги под телегу,
чинил хомут, без умолку рассказывая мужикам свои затейливые побасенки.
     - Капуста  на   селе,   Исай   Парфеныч,   -   поздоровавшись   с
односельчанами, зачал Семейка и поведал старожильцу о нахлынувшей беде
на подушкинских крестьян.
     Исай отложил  в  сторону косу,  задумался,  как всегда не спеша с
ответом.  Новоподрядчикам мудрено помочь.  Митрий  Капуста  по  цареву
указу  прав:  заповедные  лета  на Руси.  Мужик должен возле господина
сидеть без выходу,  покуда государь Федор Иванович про Юрьев  день  не
вспомнит.  С  беглым людом у господ разговор короткий.  Вначале кнутом
исполосуют,  затем как должников  на  вечную  кабалу  посадят.  Так  и
замучат, покуда вовсе ноги не протянешь. Нет, понапрасну беглые мужики
в наше село подались.  Уж лучше бы на вольные земли шли. У нас свои-то
страдники  от  княжьих  неправд  и  тягот  бегут.  За два года до трех
десятков  из  Богородского  ушли...  А  про  Митрия  Капусту  на  селе
наслышаны.  Ратник  он  отменный,  а  в земле ничего не смыслит,  да и
пропойца, каких свет не видел...
     Болотников поднялся с кряжа и заходил вдоль повети.
     - Ну,  так что,  Исай Парфеныч? - неторопли