- Говори, Бахты.
     Приложившись правой рукой ко лбу, мурза произнес:
     - О, великий и мудрейший! Благословен твой путь. Мои пять туменов
рвутся в бой.  И никакая сила не остановит моих верных джигитов. Полки
урусов  останутся  под  копытами  наших  быстрых коней!  - воинственно
прокричал Бахты-Гирей.
     Затем крымский   хан  обратил  свой  взор  на  следующего  мурзу.
Сафа-Гирей в малиновом чекмене и красных сафьяновых сапожках, расшитых
жемчужными  нитями,  был  хмур и озабочен.  (Чекмень - верхняя мужская
одежда, полукафтан.)
     - Велик  аллах и велики помыслы твои,  повелитель.  Прямо скажу -
бой будет труден.  Урусы соорудили военный городок,  поставили великое
множество  пушек.  В  их  рати  сто  пятьдесят тысяч храбрых и сильных
воинов.
     - Уж не предлагаешь ли ты,  бесстрашный мурза, повернуть тумены в
Бахчисарай? - язвительно проговорил Казы-Гирей, качнувшись в кресле.
     - Правоверные!  Сафа  поджимает хвост,  как трусливая собака.  Он
гневит бога Сульдэ! - визгливо прокричал Бахты-Гирей.
     Коренастый и  широкоплечий  Сафа  вскочил  с  ковра.  К  лицу его
прилила кровь,  в глазах  блеснули  злые  молнии.  Выхватив  из  ножен
изогнутый меч, он замахнулся на Бахты.
     - Презренный шакал!  Тебе ли говорить о моей трусости.  Вот  этим
мечом я разбил в степях ногаев,  а ты отсиживался на шелковых подушках
в Бахчисарае и забавлялся с наложницами.
     Тогда с  ковра вскочил,  словно ужаленный,  Бахты-Гирей.  Он тоже
выхватил саблю.
     - Уймите мурз,  мои верные тургадуры, - подал знак телохранителям
Казы-Гирей.
     Тургадуры метнулись  к  разгоряченным военачальникам и оттолкнули
их друг от друга.  Вытащив  кинжалы,  глянули  на  повелителя,  ожидая
нового приказания.
     - Садитесь,  мурзы.  Говори,  Сафа,  - строго сказал  повелитель.
Шумно сопя носом, Сафа опустился на ковер и продолжал:
     - Я видел много походов, хан. Еще при великом Девлет-Гирее я брал
столицу  урусов.  Это  была  славная победа.  Мы не потеряли ни одного
багатура.  Урусы укрылись под защиту стен московских.  Здесь ждала  их
погибель.   Мы   подожгли   столицу   огненными   стрелами.  Московиты
задохнулись в дыму.  Их трупы  запрудили  Москву-реку.  Аллах  наказал
неверных.  Теперь  наши тумены вновь подошли к Москве.  Но враги стали
изворотливей. Сейчас они отошли на три версты от столицы и ожидают нас
великой  ратью.  Я  предлагаю  не бросать сразу все тумены на урусские
полки,  а выманить их из укрепленного стана,  отрезать  от  городка  и
крепости,  окружить  нашими  храбрыми  багатурами и разбить строптивых
московитян. Таков мой совет. Так завещал нам биться великий и искусный
каган Чингиз.
     - А что думает мой юный Валди?  - после недолгого молчания  ткнув
пальцем в сторону племянника, спросил хан.
     Молодой царевич поднялся с ковра,  короткими шажками  подбежал  к
трону и, поцеловав подол парчового чапана повелителя, молвил:
     - О,  светлейший хан!  Столп правоверия и гроза  язычников!  Твои
уста  всегда  изрекают  мудрость.  Я сделаю так,  как прикажет мне мой
повелитель. Мои воины рвутся в бой с русобородыми.
     Казы-Гирей ласково кивнул юному военачальнику,  а затем обратился
к паше турецких янычар:  (Паша -  титул  высших  сановников  в  старой
Турции.)
     - Скажи мне, славный Резван, о своих помыслах.
     Рыжебородый и  статный  паша  в  высокой  белой  чалме и шелковом
халате с рубиновыми пуговицами, глянул на притихший диван, тронул себя
за золотую серьгу, вдетую в левое ухо и высказал степенно:
     - Твой враг - наш враг,  почтенный хан.  Великий  султан  Амурах,
защитник   ислама,   повелел  наказать  мне  неверных  московитов.  Он
недоволен дерзкими урусами.  Их казаки беспрестанно  ходят  под  Азов,
осаждают  крепость  и  берут  в  полон славных янычар.  Донцы на своих
разбойных стругах спускаются в Черное море и топят наши корабли.  Царь
Иван  вошел  в  родственный  союз  с  нечестивыми  черкесами и вопреки
султанской воле поставил крепость на  Тереке,  затворив  нам  торговый
путь  в  Дербент и Шемаху.  Персидский шах Аббас посылает теперь своих
тайных послов к царю Федору и,  уступая  урусам  Кахетию,  ищет  союза
против великого султана.  Не бывать тому! Мои янычары вместе с твоими,
почтенный хан, джигитами разобьют московские рати. И тогда мы заставим
Федора вернуть Казанское и Астраханское ханство, свести подлых казаков
с Дона и разрушить московскую крепость на Тереке. Такова воля аллаха.
     Казы-Гирей, внимательно выслушав турецкого пашу,  вновь задал ему
вопрос:
     - Как думаешь нападать на врагов ислама, мой верный Резван?
     Паша, посапывая носом,  долго молчал,  поглаживая пальцами мягкий
ковер и наконец обмолвился:
     - Сафа-Гирей прав.  Надо выманить урусов из укрепленного городка,
а затем ударить по ним всем войском.
     Крымский повелитель нахмурился.  На диване нет  единства.  Дурной
признак. Поднялся с трона и сказал свое слово:
     - Правоверные!  Я слушал ваши советы.  Мои отважные мурзы Бахты и
Валди  хотят  единым  ударом  смять  урусов.  А  мудрые  Сафа и Резван
предлагают иной путь.  С нами  аллах.  Он  предсказывает  нам  славную
победу  над иноверцами.  Он говорит мне - веди Казы-Гирей своих воинов
на  рати  русобородых  и  опрокинь  их  всеми  туменами.  Такова  воля
всевышнего,  такова  моя воля.  И тот,  кто посмеет нарушить ее - того
покарает аллах и мой острый меч. Вы слышите меня, багатуры?
     - Слышим,  хан.  Мы с тобой,  наш несравненный!  Мы с тобой,  наш
повелитель! - хором отозвались военачальники.
     - Близится  битва.  Сейчас  всех приглашаю на малый достархан,  а
потом на коней.  Пусть закипит  наша  кровь  от  айрана  и  кумыса!  -
проговорил  хан.  (Достархан  -  угощение,  а также нарядная скатерть,
расстилаемая для пиршества.  Обычно  татары  перед  битвой  устраивали
малый  достархан,  а после победы - великое пиршество.  Айран - кислое
молоко особой закваски (распространено в Сибири, Средней Азии, Крыму и
на Кавказе).)
     В шатре появились черные рабы-невольники с серебряными кольцами в
носах.  Накрыли  шелковую  скатерть  посреди  ковра,  положили  на нее
серебряные и золотые блюда с жареным мясом молодой кобылицы, с тонкими
румяными лепешками на сале и различными сладостями.
     Перед ханом,  пашой,  мурзами и темниками поставили рабы  золотые
чаши с кумысом,  айраном,  хорзой и красным персидским вином. (Хорза -
хмельной напиток, употребляемый южными народностями.)
     Приглашенные на  курлутай,  дождавшись,  когда  повелитель первым
положит в рот  кусок  мяса  и  запьет  его  кумысом,  шумно  принялись
уничтожать обильное угощение. Чавкая, обтирая жирные пальцы о замшевые
сапоги,  гости пили пенящийся холодноватый кислый напиток  и  хмельные
красные вина.
     Когда хмель ударил в голову,  Казы-Гирей вытащил из ножен  кривой
меч  и  трижды  взмахнул  им  над  своей белой чалмой.  Гости смолкли,
поставив на скатерть чаши с напитком.
     - Прекратим достархан,  правоверные.  Поднимайте тумены. Потопчем
конями хулителей ислама! - свирепо рявкнул Казы-Гирей, сверкая мечом.
     Когда тумены были приготовлены к бою, к воинам выехал на нарядном
с золотой сбруей  и  серебряными  бубенцами  гнедом  коне  повелитель,
окруженный могучими тургадурами.  Казы-Гирей - в золотом остроконечном
шлеме с сетчатым надзатыльником и в серебристой кольчуге.
     Джигиты сидели   верхом  на  низкорослых,  гривастых  и  лохматых
лошадях.  Они в суконных чекменях,  кафтанах и турбанах.  На головах -
стальные  шлемы  либо  черные  овчинные  шапки с отворотами.  У многих
воинов грудь защищена медными  пластинами,  в  левой  руке  -  круглые
металлические  щиты,  в  правой  -  короткие  копья  с белыми конскими
хвостами на конце.  К седлам приторочены саадаки с  тугими  изогнутыми
луками  и  красными  стрелами  с  закаленными стальными наконечниками.
(Турбан - верхняя мужская одежда. Саадак - чехол для лука.)
     У бывалых  воинов,  а  также  сотников  и  темников  кони покрыты
железными и кожаными панцирями. (Темник - начальник тумена.)
     Джигиты громко приветствовали подъехавшего Казы-Гирея.
     - Салям алейкум, великий хан!
     - Слава повелителю!
     - Слава несравненному!
     Казы-Гирей окинул   внимательным   взглядом   несметное   войско,
ощетинившееся копьями, кривыми мечами, и громко произнес:
     - Мои  верные  и храбрые джигиты!  Я привел вас к богатой столице
урусов.  Сейчас мы  двинем  свои  тумены  на  московитян  и  уничтожим
презренных.  Вспомните славные походы великих монгольских каганов.  Мы
властвовали над всей вселенной.  Теперь неверные подняли свои  головы.
Но  мы  посечем  их  своими  острыми мечами и по их поверженным трупам
въедем в Москву.
     Славные воины!  Я отдаю вам столицу язычников на три дня. Вьючьте
коней  богатой  добычей,  набивайте  чувалы   золотыми   крестами,   и
драгоценными  каменьями,  наполняйте  бурдюки красным боярским вином и
хмельными медами.  (Чувал - большой вьючный  мешок,  изготовленный  из
кожи или шерсти.)
     Берите в полон рабов,  убивайте стариков, кидайте детей в костер.
Все  живое  - предайте земле.  Пусть один черный пепел останется после
нашего победного набега. Не стоять Москве на семи холмах!
     Воины, размахивая  клинками над шлемами и меховыми шапками,  дико
взвыли, сотрясая Воробьевы горы гортанными воинственными криками.
     Повелитель, зажигаясь   от   боевых   воплей  джигитов,  приказал
Бахты-Гирею:
     - Убейте молодого коня и принесите мне чашу крови.
     - Слушаюсь и повинуюсь,  мой повелитель, - приложив руку к груди,
отозвался  мурза  и с десятком нукеров поскакал к пасущемуся на склоне
горы конскому табуну.
     Вскоре темник  явился  обратно и,  припав на одно колено,  поднес
спешившемуся хану чашу с темной лошадиной кровью.
     Казы-Гирей снял с головы золотой китайский шлем, повернулся лицом
к солнцу и, воскликнув - с нами аллах - жадно припал губами к чаше.
     На горе раздались мощные ратные кличи багатуров.

Глава 63
                            НА ПОЛЕ БРАНИ

     Близился час битвы.
     Ратники, переминаясь  с  ноги на ногу,  еще раз проверяли на себе
доспехи,  поправляли шеломы,  натягивали кольчуги,  панцири и тревожно
поглядывали на гору.
     Пушкари встали возле подвижного дощатого тына. У них все наготове
- чугунные ядра, мешочки с зельем, фитили.
     Здесь же  прохаживается  знатный   литейный   мастер   государева
Пушечного  двора  -  Андрей Чохов.  Он в суконном кафтане,  осанистый,
кряжистый,  русобородый.  Зорко поглядывает на пушкарей и  затинщиков,
дает скупые советы. (Затинщик - пушкарь к затинной пушке, т. е. пушке,
вделанной в стену.)
     - Не посрамим матушку Русь,  Андрей Иваныч. Не пропустим басурман
в Москву, - заверяли знатного мастера пушкари...
     - Ты  бы поостерегся,  Андрей Иваныч.  Голова велел тебе во дворе
оставаться.  Татары метко стрелу пускают.  Зашибут,  чего  доброго,  -
вымолвил старый,  жилистый затинщик с опаленной рыжей бородой. (Голова
- в данном случае - начальник Пушкарского приказа.)
     - Где  как  ни  в  ратном бою литейное дело проверять.  Здесь мое
место,  Акимыч,  -  строго  произнес  Чохов  и  пошел   дальше   вдоль
деревянного тына, мимо многопудовых громадных пушек.
     Вместе с пушкарями приготовились к бою пешие стрельцы  с  ручными
пищалями и самопалами.
     - Татары иду-у-ут!  - вдруг пронесся по Передовому  полку  зычный
возглас.
     С Воробьевых  гор  услышали  русские  воины  дребезжанье  рожков,
гулкие удары боевых барабанов, пронзительный вой труб.
     Московское войско  зашевелилось.  Вершники  по  приказу  сотников
взмахнули  на  коней,  а пешие ратники построились в десятки и тесными
сплоченными рядами,  поблескивая шеломами  и  красными  остроконечными
щитами, панцирями и кольчугами, с волнением ожидали грозного врага.
     Размахивая кривыми саблями,  прижавшись к гривам низкорослых,  но
быстрых  и  резвых  коней,  с дикими воплями неслись на русское войско
монгольские тумены.
     Когда татары   приблизились   к   дощатому   городку,  из  бойниц
укрепленного  стана,  с  крепостных  стен  Данилова,  Новоспасского  и
Симонова монастырей дружно ударили тяжелые пушки, пищали, единороги.
     Ордынцы не ожидали столь  громогласной  огневой  встречи.  Многие
ядра  достали  передние  ряды конницы и внесли заметное замешательство
среди джигитов.  Улусники рассыпались по полю  и  повернули  вспять  к
холму, отойдя на безопасные рубежи.
     Казы-Гирей, встревоженный громом урусских  пушек,  спешно  послал
гонцов к темникам, приказывая им явиться к его шатру.
     Когда начальники    туменов    появились    перед    разгневанным
повелителем, Казы-Гирей, размахивая мечом, закричал:
     - Презренные шакалы!  Бог войны Сульдэ не любит,  когда  багатуры
показывают неверным спины. Я даю вам еще один тумен. Идите на Урусов и
разбейте город!
     И теперь  уже  тридцать  тысяч джигитов,  издавая свирепые вопли,
ринулись на русский стан.  Сотники,  темники и мурзы, увлекая за собой
воинов, страшно визжали:
     - И-ойе! И-ойе! Уррагх! (Уррагх - вперед (татарское).)
     И вновь  дружным  огнем  встретили яростно напиравшего неприятеля
русские пушки.  Над песчаной  равниной  заклубились  тучи  пыли.  Кони
шарахались в стороны,  ржали,  поднимались на дыбы, выкидывая из седел
всадников, которые погибали под копытами испуганных лошадей.
     Но все же татары упорно неслись вперед.  Приблизившись к дощатому
городку,  воины на полном  скаку  метали  через  тын  копья,  спускали
тетиву, поражая меткими калеными стрелами ратников Передового полка.
     Но тут ударили в гущу  конницы  две  тысячи  пеших  стрельцов  из
пищалей и самопалов.
     Монгольские тумены остановились,  а затем,  резко повернув коней,
вновь понеслись назад, оставив на поле брани тысячи поверженных наземь
трупов.
     Русское воинство   ликовало.   Опытный   воевода  Федор  Иванович
Мстиславский,  неторопливо  поглаживал  окладистую  пушистую   бороду,
сказал степенно окружившим его князьям и боярам:
     - Непривычно ордынцам под ядрами и пулями скакать. Лихо пушкари и
пищальники басурман бьют...
     - Нашим пушкам нет равных.  Ливонцы и свейцы до сих пор помнят их
силу. Андрейку Чехова и затинщиков следует наградить щедро за радение,
- произнес князь Андрей Телятевский.
     - До  награды  еще  далеко.  Монголы  упрямы.  Орда  их несметна.
Вначале  надлежит  бой  выиграть,  -  посуровев,  проговорил  воевода,
поглядывая из-под ладони на отступавших татар.
     Узнав о больших  потерях  и  поняв,  что  урусов  смять  нелегко,
крымскому повелителю пришлось согласиться с доводами Сафы-Гирея.
     - Выманите неверных из лагеря и перебейте,  как паршивых собак, -
отдал   хан   военачальникам  свой  новый  приказ,  недовольный  ходом
сражения.
     Такого прежде  не бывало.  Тумены обычно в степных боях,  яростно
налетев на противника, опрокидывали его и начисто уничтожали стрелами,
копьями  и  мечами.  А  здесь - стена,  о которую споткнулись джигиты.
Урусы надежно укрылись в своем  боевом  городке,  укрепившись  сотнями
пушек и тысячами пищалей. Их ядра и картечь летят в конницу из стана и
монастырей.
     О, аллах! Помоги низвергнуть язычников!
     Из каждого тумена темники выделили по сотне багатуров и направили
их  к  русскому  стану.  Джигиты  придвинулись  к вражескому городку и
остановились на безопасном расстоянии, выжидая урусов.
     От татарской  конницы  отделился огромный,  словно копна,  воин в
серебристой кольчуге.  На резвом  и  сильном  степном  коне,  покрытом
защитным  кожаным панцирем,  он дерзко приблизился к боевому городку и
поднял над головой хвостатое копье, вызывая уруса на поединок.
     На ратном поле застыла тишина.  Лишь слышались предсмертные стоны
раненых и хрипы умирающих  коней.  Замолкли  пушки,  пищали,  походные
трубы,  рожки, бубны и барабаны. По отважному багатуру не стреляли, не
пускали из тугих луков стрелы.  Таков  закон  ратного  поля:  одинокий
воин,   требующий   боя,   пользуется  с  незапамятных  времен  полным
неприкосновением.  Иначе бог покарает  любого,  кто  посмеет  нарушить
издревле заведенный обычай.
     Тысячи глаз  устремились  на  могучего,   закованного   в   броню
всадника,  горделиво  застывшего  с  поднятым  копьем.  Сердца русских
воинов наполнились гневом и неумолимо звали их  на  бой  с  иноверцем.
Многие с надеждой поглядывали на воеводский,  расшитый золотом голубой
стяг,  ожидая,  кого же выберет  князь  Тимофей  Трубецкой  из  своего
Передового полка на схватку с татарином.
     Но все знали - ордынцы  выставили  самого  сильного  и  искусного
воина,  повергшего  разящим  мечом  уже не один десяток ратоборцев.  У
кочевника тяжелая рука,  верный  наметанный  глаз  и  свирепое  сердце
завоевателя, не ведавшее и тени страха.
     Бой будет нелегок.  Нужен славный витязь - стойкий, мужественный,
чтобы не осрамиться, не уронить чести русского войска.
     Это понимали ратники,  об этом думали воеводы. К белому шелковому
шатру  князя  Тимофея  Трубецкого  прибыл  из Большого полка сам Федор
Иванович Мстиславский.  Глянув на князей и бояр в  сверкающих  дорогих
ратных доспехах, молвил:
     - Уж больно спесив басурманин - под Москвой гуляет.  Не  пора  ли
поганому и на свое место указать,  бояре?  Наши удальцы-молодцы в поле
рвутся. Кого против злого нехристя выставим?
     Вышел вперед  князь  Андрей Телятевский - статный,  широкоплечий.
Высказал твердо:
     - С  татарами  у  меня  особые  счеты,  князь Федор.  Вотчину мою
когда-то испепелили,  над  сестрой  надругались.  Зол  я  на  поганых.
Отпусти меня с татарином биться...
     - Спасибо тебе,  княже. Воистину обрадовал. Не перевелись, знать,
среди князей ратоборцы.  Ведаю о твоих поединках по ливонским походам.
Добрый воитель.  Одначе на поле тебя не пущу.  Твое место здесь. Ежели
Тимофей  Трубецкой  голову  в  битве  сложит  - тебе в Передовом полку
воеводой быть. Так с Борисом Федоровичем и великим государем порешили.
Ты и родом своим высок и воин отменный, - проговорил Мстиславский.
     Телятевский хотя и был польщен словами князя,  но все же решением
воеводы  остался недоволен.  Уж очень хотелось выйти в поле к ордынцу.
Однако вслух промолвил:
     - Волю государя не смею рушить, воевода. Спасибо за честь.
     К боярам протолкался крупный большеголовый дворянин  в  шеломе  и
стальном  панцире.  Низко  поклонился князю Мстиславскому и запальчиво
заговорил, ударяя себя тяжелым кулаком в грудь:
     - Мочи нет смотреть на похвальбу басурманскую.  Дозвольте, бояре,
мне  с  татарином  поразмяться.  Силушкой  меня  господь  не   обидел.
Застоялся я тут в городке.
     - Имя свое назови, молодец.
     - Митрий Капуста - дворянин поместный. Выпускай, воевода, а не то
сам пойду. Я поганого единым ударом наземь свалю.
     К Федору  Мстиславскому  наклонился  один  из ближних челядинцев,
сказал негромко:
     - Сей дворянин навеселе, князь.
     Воевода крякнул с досады.  Дворянин -  виду  богатырского,  чисто
Илья Муромец. Такой бы не осрамился. Да жаль - зелена вина хватил.
     Федор Иванович нахмурился, сказал строго:
     - На татарина надлежит без хмеля ходить, братец. Здесь одной силы
мало. Нужна сноровка и голова разумная. Так что посиди покуда, Митрий.
     Капуста обиженно  фыркнул  и  отошел  в  сторонку.  Князь  Андрей
Телятевский после недолгого раздумья вновь подошел к воеводе.
     - Уж  ежели,  Федор  Иванович,  меня  на  бой не пускаешь,  тогда
дозволь моему ратнику в поле выйти.
     - Чем примечателен твой ратник, княже Андрей?
     - Парень молод,  силен, разумен и на коне проворен. Не подведет -
за то словом своим ручаюсь.
     - Зови своего молодца, княже.
     Иванка Болотников предстал перед князем.  Воевода и бояре пытливо
оглядели ратника.  Высокий,  плечистый. С виду могутный детина, однако
татарин много крупнее будет. Выдюжит ли?
     Заметив в глазах  воев