градила ей дорогу к двери. Нормандка набросилась на нее  сзади.
Вместе с подоспевшей мадемуазель Саже  они  втроем  втолкнули  Клер  в  ее
комнату и; несмотря на отчаянное сопротивление девушки,  заперли  ее  там,
дважды повернув ключ. Клер колотила ногами в дверь, разбила все  вдребезги
в своей комнате. Затем слышалось только какое-то отчаянное царапанье.  Это
Клер пыталась ножницами сорвать дверные петли.
   - Будь у нее нож, она бы меня убила, - сказала  Нормандка.  -  Увидите,
ревность ее до добра не доведет... Только бы кто-нибудь не отпер ей дверь.
Она поднимет против нас весь квартал.
   Мадемуазель Саже торопливо удалилась. Она поспела на угол улицы  Пируэт
как раз  в  ту  минуту,  когда  комиссар  входил  с  черного  хода  в  дом
Кеню-Граделей. Старуха смекнула, в чем  дело,  и  явилась  в  колбасную  с
горящими глазами, но Лиза знаком попросила ее  молчать,  указав  на  Кеню,
который развешивал связки свежепросольной свинины. Едва он ушел на  кухню,
старуха вполголоса рассказала о драме, разыгравшейся в квартире  Меюденов.
Колбасница слушала, наклонившись над прилавком и положив руку на миску  со
шпигованной телятиной; лицо ее сияло, как у женщины, торжествующей победу.
Затем, когда вошедшая покупательница, спросила  две  свиных  ножки,  Лиза,
завертывая их, по-видимому, над чем-то задумалась.
   - Я ведь не желаю  зла  Нормандке,  -  сказала  она  под  конец,  снова
оставшись наедине с мадемуазель Саже. - Я очень ее любила  и  жалела,  что
нас с ней поссорили... Смотрите, вот доказательство, что я не  злопамятна:
эту вещь я спасла от рук полиции и готова вернуть Нормандке, пускай только
она сама сюда придет и попросит меня.
   Лиза  вынула  из  кармана  фотографию   Нормандки.   Мадемуазель   Саже
обследовала ее со всех сторон и, хихикая, прочла надпись: "Луиза -  своему
другу Флорану".
   - Вы, может быть, делаете ошибку. Вам надо бы  сохранить  эту  штуку  у
себя, - сказала она своим скрипучим голосом.
   - Нет, нет, -  перебила  ее  Лиза.  -  Я  хочу  положить  конец  всяким
сплетням. Хватит, пора нашему кварталу зажить мирно.
   - Ну что ж! Хотите, я пойду сейчас к  Нормандке  и  скажу,  что  вы  ее
ждете?
   - Да, вы меня очень обяжете.
   Мадемуазель Саже отправилась снова на улицу Пируэт и привела рыбницу  в
ужас, сообщив, что сию минуту видела ее портрет, который колбасница  носит
в кармане. Но старухе не сразу удалось заставить  Нормандку  сделать  шаг,
требуемый соперницей. Нормандка поставила свои условия: она  придет,  если
Лиза встретит ее на пороге колбасной. Старухе пришлось совершить  еще  два
рейса между рыбницей и колбасницей, чтобы согласовать условия  встречи.  И
все-таки она получала удовольствие от того, что ведет переговоры по поводу
примирения, которое вскоре наделает немало шуму. Когда она в последний раз
прошла мимо двери Клер, оттуда доносился все тот же скребущий  звук:  Клер
откалывала ножницами штукатурку.
   Сообщив колбаснице  окончательный  ответ  Нормандки,  мадемуазель  Саже
поторопилась разыскать г-жу Лекер и Сарьетту. Они остановились  втроем  на
тротуаре у павильона морской рыбы, напротив  колбасной:  здесь-то  они  не
упустят  ни  одной  подробности  предстоящей  встречи.  Все  три  ждали  с
нетерпеньем и, притворившись, будто беседуют между собой, не сводили  глаз
с улицы Пируэт, откуда должна  была  появиться  Нормандка.  На  рынке  уже
прошел слух о предстоящем примирении; торговки у  прилавков  привстали  на
цыпочки, вытянулись  во  весь  рост,  чтобы  увидеть  происходящее;  иные,
особенно любопытные, покинули свои  места,  расположились  даже  в  крытой
галерее. Все взоры на рынке были прикованы к колбасной. Весь квартал был в
ожидании.
   Настала торжественная  минута.  Когда  Нормандка  показалась  на  улице
Пируэт, у всех захватило дух.
   - Она надела брильянты, - пробормотала Сарьетта.
   - Посмотрите, как она выступает, - добавила г-жа Лекер. - Ну и нахалка!
   Действительно,  прекрасная  Нормандка  шествовала,   словно   королева,
милостиво согласившаяся заключить мир. Она появилась завитая, в  тщательно
продуманном туалете и на ходу придерживала край передника, показывая  свою
кашемировую юбку; мало того, на ней была обновка - очень дорогая кружевная
косынка, повязанная бантом. Подойдя к колбасной и чувствуя на себе взгляды
всего рынка, Нормандка приосанилась. Она остановилась перед дверью.
   - Теперь очередь за красавицей Лизой, -  сказала  мадемуазель  Саже.  -
Смотрите внимательно.
   Красавица  Лиза,  улыбаясь,  вышла  из-за  прилавка.  Она   неторопливо
направилась к двери и протянула руку прекрасной Нормандке. Лиза тоже  была
весьма  "комильфо":  воротничок,  нарукавники,  передник   -   все   сияло
ослепительной белизной.
   По рыбному ряду прокатился гул; толпа на  тротуаре  сблизила  головы  и
застрекотала. Обе женщины  оставались  в  лавке,  и  бараньи  сальники  на
витрине мешали  как  следует  их  разглядеть.  Судя  по  всему,  они  вели
сердечную  беседу,  раскланивались  друг   перед   дружкой   и,   конечно,
обменивались любезностями.
   - Вот те на! - сказала мадемуазель Саже. - Прекрасная Нормандка  что-то
покупает... Но что  же  она  покупает?  Кажется,  свиную  колбасу...  Ага!
Готово! Видите, видите? Красавица Лиза всунула ей в руку фотографию вместе
со свертком колбасы.
   В колбасной опять начались поклоны. Красавица Лиза даже вышла за  рамки
обусловленного ритуала и соблаговолила проводить прекрасную  Нормандку  на
улицу. Стоя на тротуаре, обе  весело  смеялись,  демонстрируя  перед  всем
кварталом свою искреннюю дружбу. Их примирение было подлинной радостью для
рынка; торговки вернулись к прилавкам, заявляя, что все прошло как  нельзя
лучше.
   Но мадемуазель Саже удержала  г-жу  Лекер  и  Сарьетту.  Завязка  драмы
только начиналась. Все три  впились  в  дом  напротив  глазами,  горевшими
острым любопытством, которое жаждало проникнуть сквозь каменную стену. Они
опять заговорили о прекрасной Нормандке, чтобы утишить свое нетерпение.
   - Вот она и осталась без мужика, - сказала г-жа Лекер.
   - У нее есть Лебигр, - заметила Сарьетта и засмеялась.
   - О, теперь у Лебигра пропадет охота.
   Мадемуазель Саже, пожав плечами, зашептала:
   - Вы его не знаете. Ему на все наплевать. Этот человек умеет устраивать
свои дела, а Нормандка ведь богатая. Через два месяца  они  заживут  своим
домком, увидите. Матушка Меюден давно уже хлопочет об этом браке.
   - Как бы там ни было, - заметила торговка маслом,  -  а  ведь  комиссар
застал ее в постели с Флораном.
   - Нет, не так, этого я не  говорила...  Долговязый  ушел  оттуда  перед
приходом полиции. Я была там, когда осматривали постель. Комиссар  пощупал
простыни. На них остались два еще совсем тепленьких местечка.
   Старуха перевела дух и с негодованием добавила:
   - Ах, знали бы вы, до чего у меня болела душа, когда я услышала,  каким
пакостям учил этот прощелыга маленького Мюша! Нет, вы не  поверите...  Там
оказалась большая связка бумаг.
   - Каким же пакостям он  его  учил?  -  спросила  живо  заинтересованная
Сарьетта.
   - Ну, как вам  объяснить?  Всяким  скверным  словам,  всякой  мерзости.
Комиссар сказал, что и этого  достаточно,  чтобы  его  повесить...  Флоран
просто чудовище. Портить ребенка! Да разве так можно! Конечно, Мюш не ахти
какое сокровище,  но  это  не  причина  для  того,  чтобы  этакую  малявку
подводить под тюрьму вместе с красными, верно?
   - Истинная правда, - отвечали обе слушательницы.
   - Наконец-то собрались разделаться со всей этой  нечистью.  Помните,  я
вам говорила: "Кеню что-то мухлюют, это скверно пахнет".  Видите,  у  меня
нюх тонкий... Слава богу, скоро наш квартал вздохнет свободно. А для этого
надо было здесь как следует пройтись метлой; ведь люди стали бояться,  что
их среди бела дня зарежут, честное слово!  Просто  житья  не  было.  Всюду
сплетни, споры, чуть не поножовщина. А все из-за  одного  человека,  из-за
Флорана. Ну вот и помирились красавица Лиза с прекрасной  Нормандкой;  это
очень хорошо с их стороны, они  обязаны  были  так  поступить  для  общего
спокойствия. Теперь все наладится, увидите... Но  что  это!  Бедняга  Кеню
смеется!
   Кеню и в самом деле опять стоял на тротуаре, неимоверно тучный в  своем
белом фартуке, и заигрывал с молоденькой служанкой г-жи Табуро. В то  утро
Кеню был очень весел. Он жал руки девушке  и,  как  истинный  колбасник  в
добром расположении духа, так выворачивал ей запястья, что она кричала  от
боли.  Лиза  всячески  старалась  удалить  его  на  кухню.  Сейчас  она  в
нетерпении ходила взад и  вперед  по  лавке,  боясь,  что  вот-вот  придет
Флоран, и звала мужа, чтобы предотвратить встречу братьев.
   - Она очень волнуется, -  сказала  мадемуазель  Саже.  -  Бедняга  Кеню
ничего не подозревает. Смеется,  как  дурачок!..  Знаете,  госпожа  Табуро
сказала, что порвет с Кеню, если они будут  и  дальше  срамиться,  оставят
Флорана у себя.
   - Пока что они оставили себе наследство, - заметила г-жа Лекер.
   - О нет, милочка... Братец получил свою долю.
   - Право? Откуда вы знаете?
   - Помилуйте, да это же видно, -  после  некоторого  колебания  ответила
старуха, не приведя никаких доказательств. - Он взял даже больше, чем  ему
полагалось. Нагрел Кеню-Граделей на несколько тысяч франков... Вот уж  про
него можно сказать: где порок, там и деньги не впрок. Ах да! Вы, может, не
знаете: у него была еще одна женщина.
   - Это меня не удивляет, - перебила ее Сарьетта. -  Худые  мужики  самые
бешеные.
   - Да, и притом эта женщина уже немолода. Но  вы  знаете,  если  мужчине
захочется, он и с земли подберет...  Вы  ее  хорошо  знаете:  это  госпожа
Верлак, жена прежнего инспектора, лицо у нее желтое-прежелтое...
   Но обе ее собеседницы запротестовали: быть  этого  не  может!  На  г-жу
Верлак смотреть противно! Тогда мадемуазель Саже вышла из себя:
   - Уверяю вас! Вы что ж,  думаете,  я  лгу!  Ведь  есть  доказательства,
найдены письма этой женщины, целая пачка писем, в  которых  она  просит  у
него денег: по десять, по двадцать  франков  сразу.  Словом,  это  ясно...
Такая парочка вполне могла уморить мужа.
   Сарьетта и г-жа  Лекер  сочли  эти  доводы  убедительными.  Однако  обе
начинали терять терпение. Они ждали на тротуаре уже более часа. А вдруг их
лавки обворуют  тем  временем?  Тогда  мадемуазель  Саже  придумала  новый
фортель, чтобы удержать их: ведь Флоран сбежать не может, говорила она; он
непременно  придет  домой;  вот  будет  интересно  -  увидеть,   как   его
арестовывают! И она подробнейшим  образом  описывала  устроенную  полицией
засаду, а торговка маслом и фруктовщица продолжали оглядывать  дом  сверху
донизу, обшаривая взглядом каждую щелку, ожидая увидеть кепи  полицейского
в каждой трещине. Дом на той стороне, спокойный и  безмолвный,  безмятежно
купался в лучах утреннего солнца.
   - Подумать только, что там полно полиции! - прошептала г-жа Лекер.
   - Они наверху, в мансарде, - сказала старуха. - Заметьте, они  оставили
окошко в том виде, как  его  застали...  Ага!  Смотрите,  кто-то  из  них,
кажется, прячется за гранатовым деревцем на балконе.
   Хотя они и вытягивали шеи, но ничего не увидели.
   - Нет, это падает тень, - догадалась Сарьетта. - Ведь даже занавески не
колышутся. Все они, верно, сидят в комнате и не шевелятся.
   Тут кумушки заметили Гавара,  который  с  озабоченным  видом  вышел  из
павильона  морской  рыбы.  Три  женщины  молча  переглянулись,  глаза   их
блестели.  Они  стали  плечом  к  плечу,  выпрямившись  в  своих  широких,
развевающихся платьях. Гавар подошел к ним.
   - Вы не видели, Флоран здесь не проходил? - спросил он.
   Они не отвечали.
   - Мне нужно с ним немедленно поговорить, - продолжал Гавар. - В  рыбном
ряду его нет. Должно быть, он зашел к себе домой... может, вы его все-таки
видели?
   Три женщины были несколько бледны.  Они  многозначительно  посматривали
друг на друга, губы у них чуть подергивались.
   И так как Гавар колебался, не  зная,  что  делать,  г-жа  Лекер  твердо
сказала:
   - Мы здесь не больше пяти минут. Возможно, Флоран зашел в дом раньше.
   - Что ж, рискну подняться на шестой этаж, - засмеялся Гавар.
   Сарьетта сделала было движение, чтобы удержать его, но  тетка  схватила
ее за руку и, отведя в сторону, шепнула на ухо:
   - Брось, дуреха! Так ему и надо. Это будет ему уроком за то, что он над
нами куражился.
   - Теперь уж он не сможет всюду  говорить,  что  я  ем  тухлое  мясо,  -
добавила еще тише мадемуазель Саже.
   Они не проронили больше ни слова. Сарьетта стала пунцовой; у  обеих  ее
спутниц лица были по-прежнему изжелта-бледные. Все  три  сейчас  не  смели
взглянуть одна на другую, смотрели в сторону и, не зная, куда девать руки,
прятали их под передником. Но в конце концов они невольно устремили  глаза
на дом, мысленно следя сквозь стены за Гаваром, живо представляя себе, как
он поднимается на шестой этаж. Когда, по их предположению, он уже оказался
в комнате Флорана, они снова переглянулись. Сарьетта нервно захихикала. На
секунду им  почудилось,  будто  занавески  на  окне  заколыхались,  почему
кумушки и вообразили, что в мансарде идет какая-то борьба. Однако  снаружи
дом был все также безмятежно спокоен; четверть часа царила полная  тишина;
у трех женщин спирало дыхание в груди от  все  растущего  волнения.  Когда
наконец с черного хода вышел полицейский агент за  фиакром,  они  едва  не
попадали в обморок. Через пять минут Гавар спустился в сопровождении  двух
шпиков.  Лиза  вышла  на  тротуар,  однако,  заметив  подкативший   фиакр,
поспешила скрыться в колбасной.
   Гавар был мертвенно-бледен. В мансарде  его  обыскали,  нашли  при  нем
пистолет и коробку с патронами. По тому, как  грубо  обошлись  с  ним,  по
тому, как встрепенулся полицейский комиссар, услышав  его  фамилию,  Гавар
понял, что обречен. О такой страшной развязке  он  не  способен  был  даже
помыслить; в Тюильри его не помилуют. У Гавара подкашивались ноги,  словно
его уже ждал взвод солдат, который его расстреляет. Однако на улице  Гавар
нашел в себе силы идти твердым шагом: помогла  привычка  к  позерству.  Он
даже изобразил на своем лице последнюю улыбку,  думая  о  том,  что  рынок
смотрит на него и что он, Гавар, умрет мужественно.
   Сарьетта и г-жа Лекер подбежали  к  нему  и  стали  его  расспрашивать.
Услышав  его  объяснения,  торговка   маслом   зарыдала,   а   племянница,
чрезвычайно взволнованная, стала обнимать  своего  дядюшку.  Гавар  прижал
Сарьетту к груди и, незаметно вложив ей в руку ключ, шепнул:
   - Бери все и сожги бумаги.
   Он ступил на подножку фиакра с таким видом, словно всходит  на  эшафот.
Когда экипаж скрылся за углом, завернув на улицу  Пьер-Леско,  г-жа  Лекер
заметила, что Сарьетта хочет спрятать ключ в кармане.
   - Напрасно стараешься, крошка, - прошипела она сквозь зубы, - я видела,
как он сунул тебе в руку ключ. Истинным богом клянусь, я пойду в тюрьму  и
расскажу ему все, если ты меня не уважишь.
   - Но, тетенька, я и  так  вас  уважу,  -  смущенно  улыбаясь,  ответила
Сарьетта.
   - Тогда идем сейчас же к нему домой. Надо опередить фараонов, а то  как
бы они не запустили лапы в его шкафы.
   Мадемуазель  Саже,  которая  слушала  их  с   разгоревшимися   глазами,
пустилась за ними во всю прыть, семеня своими коротенькими ножками. Теперь
у нее пропала охота ждать Флорана.  По  дороге  между  улицами  Рамбюто  и
Коссонри   она   держалась   очень   смиренно,   проявляя   необыкновенную
предупредительность, и выражала готовность начать переговоры с консьержкой
г-жой Леоне.
   - Посмотрим, посмотрим, - бросала на ходу торговка маслом.
   Им пришлось действительно вступить в переговоры. Г-жа Леоне не пожелала
впустить этих трех дам в квартиру жильца вверенного ей дома. Она встретила
их с брюзгливой миной, явно шокированная развязавшейся на  груди  косынкой
Сарьетты. Но когда старая дева  вполголоса  сказала  консьержке  несколько
слов и показала ключ, она сдалась.  Г-жа  Леоне  постепенно  и  с  большим
раздражением отпирала одну комнату за другой в квартире Гавара; сердце  ее
обливалось кровью, как будто ее заставили  показывать  ворам  тайник,  где
спрятаны ее собственные деньги.
   - Что ж, забирайте все, - воскликнула она, повалившись в кресло.
   Сарьетта уже пробовала отпереть ключом все  шкафы  поочередно.  А  г-жа
Лекер ходила за ней с подозрительным видом, чуть  не  наступая  на  пятки,
пока Сарьетта не сказала:
   - Тетенька, вы же мешаете! Дайте мне хоть рукой пошевелить.
   Наконец удалось отпереть шкаф, стоявший против окна,  между  камином  и
кроватью. Женщины ахнули. На средней полке оказалось  около  десяти  тысяч
франков  в  золотых  монетах,  аккуратно   сложенных   столбиками.   Гавар
предусмотрительно хранил свое состояние у нотариуса, а  эту  сумму  держал
про запас, "на тот  день,  когда  гром  грянет".  Гавар  сам  торжественно
заявил, что вклад в революцию у него наготове. Он продал кое-какие  ценные
бумаги и с особенным  наслаждением  любовался  по  вечерам  этими  десятью
тысячами франков, которые представлялись ему лихими  бунтарями.  По  ночам
Гавару снилось, что у него в шкафу идет  бой,  гремят  выстрелы,  грохочет
булыжник,  вывороченный  из  мостовой,  ему  слышались  неистовые   вопли,
торжествующие клики: это восстали против правительства его деньги.
   Сарьетта протянула руки с радостным криком.
   - Спрячь коготки, милашка, - хрипло сказала г-жа Лекер.
   Сейчас она казалась особенно желтой в отсветах золота, которые мелькали
на  пятнистом  от  желтухи  лице,  отражались  в  глазах,  воспаленных  от
подтачивавшей ее болезни печени. Мадемуазель Саже, привстав на цыпочки  за
спиной торговки маслом, в упоении старалась заглянуть в самое нутро шкафа.
Г-жа Леоне вскочила с кресла, бормоча какие-то бессвязные слова.
   - Дядюшка велел мне взять себе все, - отчеканила Сарьетта.
   - А я, несмотря на то что ходила за  этим  человеком,  я,  стало  быть,
ничего не получу? - воскликнула консьержка.
   Госпожа Лекер задыхалась; она  оттолкнула  их  и,  вцепившись  в  шкаф,
заикаясь, твердила:
   - Это мое, я его самая близкая родственница, а вы  воровки,  слышите!..
Уж лучше выброшу все за окно, а вам не отдам.
   Наступило молчание;  они  настороженно  посматривали  одна  на  другую.
Косынка Сарьетты совсем развязалась; молодая  женщина  стояла  с  открытой
грудью,  с  влажными  устами  и  порозовевшими  ноздрями,   прелестная   и
трепещущая жизнью. Г-жа Лекер насупилась еще больше,  увидев,  как  красит
Сарьетту алчное желание.
   - Послушай, - сказала она упавшим голосом, - не будем спорить... Ты его
племянница,  я  согласна  поделиться...  Мы  по  очереди  будем  брать  по
столбику.
   Они оттеснили от шкафа консьержку и мадемуазель Саже. Первая  протянула
руку торговка маслом Столбик золотых монет исчез  в  кармане  юбки.  Затем
взяла свою кучку золота Сарьетта. Они  следили  друг  за  другом,  готовые
ударить соперницу по руке.  Раз  за  разом  загребали  золото  пальцы:  то
отвратительные узловатые, то белые, гибкие и нежные.  Тетка  и  племянница
уже набили карманы. Когда в  шкафу  остался  только  один  столбик  монет,
молодая женщина не  захотела  отдать  его  тетке,  -  ведь  с  г-жи  Лекер
начинался  счет.  Сарьетта  быстро  разделила  оставшиеся   деньги   между
мадемуазель Саже и г-жой Леоне, которые в нетерпении переминались  с  ноги
на ногу, глядя, как тетка с племянницей загребают золото.
   - Покорно благодарю, - проговорила консьержка, - пятьдесят  франков  за
то, что я выхаживала его, поила липовым цветом и бульоном!  А  он  уверял,
что у него нет семьи, этот старый совратитель!
   Госпожа Лекер настояла на том, чтобы они осмотрели шкаф снизу  доверху,
перед  тем  как  его  запереть.  В  нем   оказались   сплошь   запрещенные
политические  книги,  издаваемые  за  границей,   брюссельские   памфлеты,
скандальные  рассказы  о  доме  Бонапартов   и   иностранные   ка