аправились к окраине, мимо  новеньких  домиков,  окруженных
крошечными садами; все это время моя спутница  украдкой  бросала  на  меня
полувстревоженные, полунетерпеливые взгляды,  словно  желая  выяснить  мое
мнение о своих родных. Неожиданно мы свернули в тихую  улочку,  затененную
пока еще голыми, но  раскидистыми  ветвями  каштанов,  и  очутились  перед
небольшим каменным  особнячком,  чистеньким  и  скромным,  с  белоснежными
тюлевыми гардинами на окнах; от улицы его отделяла аккуратно подстриженная
изгородь из бирючины. Уже взявшись за чугунную  решетку  калитки,  где  на
медной дощечке значилось: "Силоамская купель", - мисс Лоу не  выдержала  и
воскликнула:
   - Вы понравились им обоим - и папе и Люку. Я это сразу заметила. Теперь
я познакомлю вас с мамой.
   Как раз в эту минуту входная дверь распахнулась и навстречу  нам  вышла
худенькая женщина в черном альпаговом халате,  седая  и  благообразная,  с
нежной прозрачной кожей. Быстро взглянув на дочь  и  не  пытаясь  спрятать
метелочку из перьев, которую держала  в  руке,  она  повернулась  и  долго
смотрела на меня испытующим, безмятежно спокойным взглядом. Затем,  словно
уверившись в  моей  благонадежности,  она  завела  приличествующий  случаю
разговор:
   - Вы застали меня  врасплох,  мистер  Шеннон:  я  и  переодеться-то  не
успела. Как раз заканчивала  уборку  в  гостиной,  когда  увидела  вас  на
аллейке. Проходите, пожалуйста, присаживайтесь.
   - Нет, мама, - поспешно возразила мисс Джин. - Мы сейчас пойдем гулять:
ведь день такой чудесный.
   Миссис Лоу посмотрела на мою спутницу спокойным, понимающим взглядом, в
котором, несмотря на теплоту и снисходительность к  нетерпению  молодости,
сквозило и легкое превосходство умудренной жизнью матери.
   - У вас еще уйма времени, девочка.
   - И все равно не хватит, чтобы обойти то, что мне хочется.
   - Вы берете Малкольма с собой?
   - Конечно нет, мама, - несколько раздраженно ответила  дочь.  -  Ты  же
знаешь, что его сегодня нет здесь.
   "Кто  этот  Малкольм?  -  подумал  я.  -  Очевидно,  какой-нибудь  юный
родственник, а возможно - собака".
   - Ну что же... идите тогда, - рассудительно согласилась миссис  Лоу.  -
Но непременно возвращайтесь к ужину. Я  буду  подавать  на  стол  ровно  в
шесть: все уже тогда будут дома. Пока до свидания, мистер Шеннон.
   Она улыбнулась и неторопливо прошла в гостиную, а мисс Джин Лоу не  без
облегчения,  какое  испытывает  человек,  благополучно   выполнивший   все
формальности, всецело завладела мной.
   - Теперь, - энергично заявила она, - я покажу вам наше хозяйство.
   И, пройдя вперед,  она  повела  меня  в  садик  за  домом  величиною  с
пол-акра; здесь мы не торопясь прогулялись по усыпанным гравием дорожкам и
осмотрели крошечные клумбы, грядки ревеня и зеленую  лужайку.  Я  похвалил
царивший там порядок, и она благодарно улыбнулась мне.
   - Конечно, участок у нас совсем маленький, можно сказать,  пригородный,
не то что, наверно, у вас, мистер Шеннон.
   Сделав вид, будто не заметил ее вопросительной  интонации,  я  поспешно
указал на сарайчик  для  инструментов,  где  стоял  на  подпорках  красный
мотоцикл.
   - Это машина Люка, - любезно пояснила она в ответ на мой  невысказанный
вопрос. - Он совершенно помешан на моторах и неплохо  разбирается  в  них,
хотя папа и не одобряет этого. Но бедняге приходится так медленно тащиться
в фургоне, развозя хлеб, что, естественно, ему хочется потом отвести  душу
на своей "Индиане".
   Мое мнение о Люке, и без того высокое, стало еще выше. Долгое  время  я
мечтал о подобной машине с таким же успехом, как если б хотел  достать  до
луны, - о машине, на которой можно было бы стремительно мчаться,  разрезая
воздух, со скоростью по меньшей мере  семьдесят  миль  в  час.  Мне  очень
хотелось бы задержаться и осмотреть это чудо, но мисс Джин  потащила  меня
назад, мимо дома, на дорогу. Решительным  жестом  натянув  на  свои  кудри
"кругляш", она педантично взглянула на часы и твердо заявила:
   - В нашем распоряжении еще добрых три часа. Постараемся  за  это  время
успеть всюду.
   - А не лучше ли нам сначала немножко отдохнуть? - предложил  я,  бросив
взгляд на два стула, стоявшие на крытой веранде. Я ведь полночи  не  спал,
раздумывая над тем, какой избрать метод культивирования моих проб.
   Она весело рассмеялась и лукаво заметила, точно я  сказал  нечто  очень
забавное:
   - Нет, право же, мистер Шеннон, вы презанятный  человек.  Мы  ведь  еще
только начинаем нашу прогулку.
   И мы хорошей иноходью двинулись в путь.
   Могу  поклясться,  что  на  свете   едва   ли   была   более   дотошная
исследовательница всяких достопримечательностей, более преданная спутница,
чем эта прелестная дочка булочника из Блейрхилла.
   С неутомимым рвением водила она  меня  по  некогда  пышному  старинному
городку.  Она  показала  мне  городскую  ратушу,   публичную   библиотеку,
масонскую ложу, мавзолей, где погребен герцог, старинные  дома  ткачей  на
Коттарз-роу,  остатки  римской  стены  (три   крошащихся   валуна)   и   с
благоговейным видом - молитвенный дом ее общины в  Овечьем  переулке.  Она
даже привела меня  на  то  самое  место  на  перекрестке,  где  Клеверхауз
[шотландский военачальник (1649-1689), сражавшийся на стороне  английского
короля против шотландских пуритан;  последние  сопротивлялись  введению  в
Шотландии абсолютистских порядков, носительницей которых была англиканская
церковь], разгонявший тайное собрание пуритан, был - хвала  провидению!  -
сброшен со своего боевого коня.
   Затем, когда я уже  было  обрадовался,  что  нашим  странствиям  пришел
конец,  она  остановилась  на  минуту,  перевела  дух  и,  весело  кивнув,
посмотрела  на  меня  с  таинственным  видом  человека,  припасшего  самое
интересное под конец.
   - Мы еще не видели белых коров,  -  объявила  она  и  тотчас  добавила,
словно цитируя путеводитель: - Совершенно уникальные животные.
   Чтобы  посмотреть  на  этих  чудо-животных,  которые,   пояснила   она,
принадлежат к знаменитой породе Шато-ле-Руа и  были  вывезены  из  Франции
"батюшкой покойного герцога", нам пришлось вернуться мили на две  назад  и
через арку с колоннадой войти в обширный  парк,  известный  под  названием
"Верхний", - "покойный герцог" великодушно выделил его из своих владений и
подарил городу.
   В этом бесспорно прелестном уголке, где рощи чередовались  с  полянами,
еще сохранилась былая атмосфера уединенности: нигде не видно было ни души.
   Однако стадо  свое  мисс  Лоу  так  и  не  сумела  найти,  хотя  искала
энергично, рьяно, как если бы от этого зависела ее честь. Она таскала меня
за собой  по  горам  и  долам,  перелезая  через  деревянные  загородки  и
пробираясь под кустами на прогалины, и выражение ее глаз  становилось  все
тревожнее, а лицо вытянулось от огорчения; наконец, взобравшись на вершину
последнего поросшего травою холма, она вынуждена была  остановиться  и  со
стыдом признаться мне в своем поражении:
   - Боюсь... мистер Шеннон... - Но самолюбие ее было  задето,  и  она  не
сдержалась: - Нет, это просто непостижимо!
   - Они, наверно, спрятались от нас - на деревьях.
   Она покачала головой, не желая замечать юмора в моих словах.
   - Такие прелестные животные! Белые  как  снег  и  с  такими  красивыми,
изогнутыми рогами. Должно быть, их  загнали  на  зиму.  Я  покажу  вам  их
как-нибудь в другой раз.
   - Отлично, - сказал я. - А пока давайте посидим.
   День выдался на редкость тихий и теплый для этого времени года; солнце,
окутанное легкой дымкой, заливало все янтарным светом, отчего  окрестность
казалась погруженной в первозданную тишину еще не открытых миров. Внизу, у
нас под ногами, безмолвствующий лес убегал вдаль, скрывая от глаз  ручеек,
который, подчиняясь общему настроению,  тихонько  журчал,  переливаясь  из
одной лужицы  в  другую  и  словно  боясь  громко  вздохнуть,  -  все  это
располагало и нас к молчанию.
   Мисс Джин, покусывая бурую травинку и глядя прямо перед собой,  сидела,
выпрямившись, подле меня, - она все еще  переживала  свою  неудачу,  а  я,
опершись на локоть, невольно принялся изучать ее, решив от  нечего  делать
попытаться понять это существо. Я, конечно, не  мог  отказаться  от  давно
сложившегося у меня мнения о ее наивности, однако я был вынужден признать,
что из тех немногих  молодых  женщин,  которых  я  знал,  она  была  самой
естественной. Особенно здесь, среди природы,  она  выглядела  на  редкость
юной и  свежей!  Ее  карие  глаза,  каштановые  волосы  и  загорелая  кожа
удивительно гармонировали с окрестными лесами, равно как и упругая  шея  и
округлый подбородок. Зубы ее, покусывавшие жесткую травинку, были белые  и
крепкие. Глядя на нее снизу, я почти видел, как горячая кровь приливает  к
ее пухлой верхней губке. А главное, от всего ее облика  веяло  необычайной
чистотой. У меня мелькнула мысль, что, поскольку  это  качество  считается
почти столь же важным, как благочестие,  она,  наверно,  тщательно  моется
виндзорским мылом утром и вечером с  головы  до  ног.  Все  в  ней  -  как
доступное взгляду, так и недоступное  -  было,  я  уверен,  безукоризненно
опрятным и аккуратным.
   В то время как я критически изучал ее, она  вдруг  повернула  голову  и
неожиданно поймала мой испытующий взгляд. С минуту она  со  своей  обычной
бесстрашной честностью выдерживала его,  потом  застенчиво  потупилась,  и
легкий румянец медленно разлился по ее щекам. В этой  паузе,  в  молчании,
как бы являвшемся следствием окружающей тишины, в которую  была  погружена
природа, и насыщенном почти  мучительным  ожиданием  какого-то  слова  или
действия с моей стороны, которого, однако, так и не  последовало,  -  было
что-то напряженное.  Тогда,  чуть  ли  не  со  злостью,  словно  не  желая
поддаваться смущению, она взглянула на свои круглые  серебряные  часики  и
поспешно вскочила на ноги.
   - Нам пора домой. - И тихо добавила тоном, которому постаралась придать
деловитость: - Вы, наверно, страшно проголодались  и  ждете  не  дождетесь
ужина.
   Когда мы вернулись в "Силоамскую купель", все семейство уже ждало нас в
безукоризненно чистенькой столовой:  миссис  Лоу  надела  свое  "парадное"
голубовато-серое  шелковое  платье,  а  мистер  Лоу  и  Люк  нарядились  в
полотняные  рубашки  и  черные  суконные  костюмы.  Кроме  них,  к   моему
удивлению, был еще  один  гость,  которого  представили  мне  как  мистера
Ходдена, иначе - Малкольма; он с приятной улыбкой отзывался  на  это  имя,
тотчас занялся Джин и вообще вел себя здесь, как свой.
   Это был любезный, с виду положительный  молодой  человек  лет  двадцати
пяти, хорошо сложенный, с открытым, несколько  чересчур  серьезным  лицом,
волевым ртом  и  довольно  крупной  квадратной  головой;  одет  он  был  с
педантичной   аккуратностью:   коричневый   шерстяной   костюм,    высокий
крахмальный   воротничок.    Склонный    завидовать    качествам,    прямо
противоположным моим собственным, я почувствовал, что слегка тускнею в его
присутствии, - уж очень он был спокоен и уверен в  себе,  точно  ежедневно
выступал с проповедями в Ассоциации молодых христиан, да и держался  он  с
бесстрашной прямолинейностью, словно, преисполненный сознания  собственной
правоты, был убежден, что встретит в своем собрате такие же  качества.  Из
его правого нагрудного кармашка торчали камертон  и  несколько  отточенных
карандашей, которые, по-видимому, нужны были ему для занятий, - как вскоре
выяснилось, он преподавал в блейрхиллской начальной школе.
   Он дружелюбно протянул мне руку, и миссис Лоу скрепила наше знакомство.
   - У вас, молодые люди, должно быть много общего.  Малкольм  у  нас  как
родной, мистер Шеннон. Он преподает в нашей  воскресной  школе.  Настоящий
труженик, вот что я вам скажу.
   Поскольку ужин был уже готов, мы сели за стол,  и  Дэниел  торжественно
произнес длинную молитву,  в  которой,  взглянув  украдкой  на  фотографию
воспитательницы, красовавшуюся на каминной доске, трогательно  упомянул  о
своей отсутствующей дочери Эгнес, "ныне ратующей в заморских краях". Затем
миссис Лоу щедро принялась разрезать на большие куски стоявшую  перед  ней
отварную лососину.
   Изрядно проголодавшийся, я набросился на рыбу  с  аппетитом,  какого  и
следовало ожидать от постояльца барышень Дири. Помимо большого  количества
рыбы, на столе было еще множество всякой  снеди  -  отварной  картофель  в
мундире, горошек, холодная ветчина и язык, маринады, домашние  соленья,  -
словом, этот простой добротный ужин мог бы привести в восторг  куда  более
изощренный вкус, чем мой. По случаю моего приезда пекарь специально  испек
бисквит с марципанами, украшенный замороженными вишнями. Но  больше  всего
мне  понравился  хлеб.  Легкий,  хорошо  подошедший,  с  тонкой  хрустящей
корочкой, он издавал чудесный аромат и таял во рту. Лоу был очень доволен,
когда я отважился похвалить его продукцию. Он взял с блюда кусочек,  помял
его,   слегка   понюхал,   потом   с    видом    человека,    совершающего
священнодействие, растер между пальцами. Взглянув через стол на  сына,  он
со знанием дела заметил:
   - Немножко недопекли сегодня, Люк...  но  плохим  его  не  назовешь.  -
Затем, повернувшись ко мне, он просто сказал: - Мы серьезно,  относимся  к
нашему делу, сэр. Для многих бедных людей нашей округи - вся жизнь в  этом
хлебе. Они почти ничего другого не видят, все эти шахтеры, пахари, рабочие
на фермах; у всех большие семьи, а получают они шиллингов тридцать пять  в
неделю. Вот почему мы делаем наш хлеб из самой что ни на есть лучшей муки,
заквашиваем на самых сладких дрожжах и замешиваем только вручную.
   - Лучший хлеб во всей округе, - вставил Малкольм, обращаясь ко мне.  Он
сидел рядом с Джин и со спокойной, довольной улыбкой передавал блюда.
   Дэниел улыбнулся:
   - Угу, иные приходят за целых пять миль к нашему фургону,  чтоб  купить
хлебца. - Он помолчал и, выпрямившись, с  достоинством  продолжал:  -  Вы,
конечно, знаете, мистер Шеннон, что говорится в библии о  хлебе  насущном.
Помните, как спаситель пятью хлебами накормил тысячи  и  как  он  преломил
хлеб со своими учениками на тайной вечере?
   Я пробормотал что-то невнятное,  но  тут  мне  на  помощь  пришел  Люк:
передавая клубничный джем, он слегка  подмигнул  мне  левым  глазом,  и  я
поспешил потихоньку завести с ним разговор о достоинствах  его  мотоцикла.
Однако  от  Дэниела  не  так-то  легко  было  отделаться.   Глава   семьи,
выступавший  с  проповедями  на  собраниях   своей   общины,   он   привык
разглагольствовать, и сейчас, глядя на меня своим  лучистым,  серьезным  и
благожелательным взглядом, он, казалось,  твердо  решил  выяснить,  что  я
собой представляю.
   - Конечно, доктор, у вас тоже благородная  профессия.  Лечить  больных,
возвращать к жизни  калек,  ставить  на  ноги  хромых  -  что  может  быть
похвальнее? Я был горд и счастлив, сэр, когда моя  дочь  решила  посвятить
себя этому великому и замечательному делу.
   Я молчал, ибо все равно едва ли сумел бы растолковать ему, что вовсе не
собираюсь быть врачом-практиком, а  хочу  всецело  посвятить  себя  чистой
науке.
   Нимало  не  смущаясь  моей  замкнутостью,  Дэниел  с   достоинством   и
смирением, непонятным  образом  уживавшимися  в  его  натуре,  вернулся  к
прежней теме;  сказав  несколько  слов  о  всеобщем  братстве  людей  и  о
христианском принципе "помогай ближнему", он с этих  позиций  двинулся  на
меня в лобовую атаку:
   - Могу я спросить вас, сэр: а каковы ваши убеждения?
   Я медленно потягивал  чай.  Все,  кроме  Ходдена,  чей  взгляд  выдавал
некоторую настороженность, добросердечно и внимательно смотрели на меня, с
живым интересом ожидая моего ответа, точно это  было  самым  главным,  тем
камнем, которого только и недоставало, чтобы увенчать  прочное  здание  их
общего одобрения. А мисс Джин, слегка раскрасневшаяся от горячего крепкого
чая, так и уставилась на меня блестящими глазами, слегка приоткрыв рот.
   Что же мне, черт подери, сказать им? Я достаточно  хорошо  знал,  какая
вражда существует в маленьких городках  между  людьми  разных  религиозных
убеждений, и понимал, какое я могу вызвать смятение, поведав им  правду  о
том,  что  я  католик,  случайно  забредший  в  менее   мрачные   коридоры
скептицизма,  но  в  глубине   души   все   еще   придерживающийся   своей
первоначальной веры. Эта мысль заставила меня прибегнуть к той же  версии,
которую я сочинил  для  мисс  Лоу.  В  конце-то  концов  какое  это  имеет
значение? Я никогда больше не увижу это достойное семейство, и не  к  чему
нарушать установившееся между нами  согласие;  к  тому  же,  если  я  буду
достаточно ловок, мне и не придется лгать.
   - Видите ли, сэр, - начал я, да так бойко, что сам поразился: казалось,
эти добродетельные люди вызвали к жизни самые скверные и коварные  стороны
моей натуры,  -  по  правде  говоря,  моя  работа  в  качестве-биолога  не
оставляла мне много времени для посещения церкви. Однако воспитывался я  в
Ливенфорде, в семье необычайно строгих пуританских взглядов. Вообще, - тут
я   снова   вспомнил   свое   детство,   проходившее   под   знаком   двух
противоборствующих   влияний,   и   лишь   скромно   подправил    наименее
правдоподобную из сказок, которыми похвалялась бабушка, -  мой  прадед  по
материнской линии был одним из тех, кто пролил  свою  кровь  в  битве  при
Марстонмуре [Марстонмур - английское селение, у которого в июле  1644  г.,
во время первой гражданской войны в  Англии,  произошло  крупное  сражение
между  королевскими   войсками   и   войсками   парламента,   руководимыми
О.Кромвелем; победу одержали войска парламента, на стороне которых успешно
сражались шотландские отряды].
   Наступила пауза. Они  медленно  вникали  в  смысл  моего  ответа,  и  я
заметил, что он произвел на них не только удовлетворительное, а  в  высшей
степени благоприятное впечатление.
   - Не может быть! - Дэниел с вполне понятным интересом наклонил  голову.
- При Марстонмуре! Да ведь все, кто там был, - мученики, святые. Вы должны
гордиться таким предком, мистер Шеннон. И, - не без хитринки добавил он, -
надеюсь, вы всегда будете помнить о таком хорошем примере.
   Теперь, когда это препятствие было преодолено, атмосфера  дружелюбия  и
согласия прочно воцарилась за столом. После того как Малкольм,  пространно
выразив свои сожаления, откланялся и ушел  (он  по  вечерам  преподавал  в
Блейрхиллском институте, и миссис Лоу поведала мне, что он взялся  за  эту
дополнительную работу только ради своей овдовевшей матери), мы  перешли  в
гостиную, и мисс Джин уговорили сыграть  на  пианино  пьесу  Грига.  Затем
потолковали об отсутствующей Эгнес. Ее последнее, очень бодрое письмо было
с гордостью прочитано вслух. Затем одну за  другой  мне  любовно  показали
фотографии, пожелтевшие и немного туманные; на них были изображены  группы
туземных ребятишек в белых передничках,  тощих,  большеглазых  и  каких-то
удивительно   трогательных,   а   с   ними   -   заботливая,   улыбающаяся
воспитательница; несколько деревянных хижин, кусочек голого двора,  и  все
это неизменно на фоне буйной растительности, диковинных деревьев,  похожих
на гигантские папоротники, ярких полос солнечного света, перемежающихся  с
густой, черной тенью.
   Когда пробило восемь часов, я поднялся и, несмотря  на  протесты,  стал
прощаться, дружески обменявшись со всеми рукопожатием.
   - Вы оказали нам большую честь, сэр,  -  сказал  Дэниел,  и  глаза  его
неожиданно потеплели. - Может, в следующий раз приедете к нам с ночевкой?
   - Да, конечно, и приезжайте поскорее. - Миссис Лоу сунула  мне  в  руку
пакет и тихонько шепнула: - Это немножко шотландского  песочного  печенья,
чтоб было чем полакомиться в пансионе.
   На улице было совсем темно, когда Люк и  его  сестра  вышли  вместе  со
мной, чтобы проводить меня на станцию. По дороге Люк великодушно предложил
мне пользоваться его мотоциклом, когда мне вздум