иеся глаза
Нартая и сердце ее переполнилось жалостью к  этому  кривоногому  малышу,
так похожему на китайца.
   Она неумело погладила его по голове и негромко произнесла:
   - Кушай, сыночку... Кушай.
   И то ли от прикосновения старухиной руки, то ли от неожиданно спавше-
го напряжения и внезапно навалившейся усталости, то ли  от  всего  этого
вместе взятого, но лучший механик-водитель танка Т-62 во  всей  Западной
группе войск, старший сержант Советской армии Нартай Сапаргалиев,  двад-
цати одного года от роду, о котором новобранцы дивизии слагали легенды и
сказки, а старослужащие и командиры всех рангов до генерала включительно
относились с опасливым почтением, вдруг уронил коротко стриженную голову
на руки и горько-горько, по-детски, заплакал...

   Часть Четырнадцатая,
   рассказанная Катей, - о том, как Нартай и Эдик нашли ее на мюнхенском
Хауптбанхофе...

   ...Когда они подошли ко мне - я их сразу узнала. Поэтому и не  шарах-
нулась от них. А то на этом Хауптбанхофе, за те три ночи, что я там про-
вела, я такого навидалась и наслушалась, что в пору было  бежать  оттуда
без оглядки. А только куда?.. Вот и приходилось выслушивать... От  пред-
ложения тут же, за углом, стоя "переспать" за чашку кофе и брецель - та-
кой баварский кренделек с солью, до роскошной возможности  отдаться  од-
новременно троим в их автомобиле за сумасшедшую сумму в десять марок!..
   Про Эдика я уже знала, что он русский, из Московского цирка, и  мы  с
Джеффом как-то пару раз смотрели его номер на Мариенплац. Джефф,  помню,
был в восторге!.. Потом у Эдика вдруг появился вот этот  тип  -  Нартай.
Раскладывал реквизит, собирал деньги, короче  -  ассистировал...  Я  еще
тогда сказала Джеффу: конечно, с такими  сборами,  которые  делает  этот
московский циркач, можно позволить себе и ассистента! Бегает  такой  не-
большой, узкоглазенький, в настоящем баварском костюмчике... Знаете, та-
кие штанишки короткие замшевые на лямочках - "ледерхозе" называются, жи-
леточка расшитая, шляпка с султанчиком, "штрюмпфе" - носки такие высокие
до колена, башмаки... Ну, вы сами видели. Здесь даже старики в таких хо-
дят.
   - Это мне тетя Наташа и дядя Петя Китцингеры на день рождения подари-
ли, - с удовольствием вставил Нартай.
   - Ладно, помолчи. Ты свое отговорил, - прервала его Катя. - Ну, коро-
че, подходят они ко мне... Надо сказать, подходят они ко  мне  жутко  не
вовремя! Я, может, придатки немного застудила, может, так всегда при бе-
ременности бывает, не знаю, но я через каждые полчаса в  туалет  бегала.
Причем каждый раз с огромной сумкой тети Хеси и гитарой. Оставить нельзя
ничего даже на секунду!
   И вот они подходят ко мне именно в тот момент, когда мне только впору
до писсуара добежать. И говорят, нормально, по-русски:
   - Привет! Тебе помочь?
   - Ага... - говорю. - Постерегите вещи, а то я сейчас описаюсь!
   Бросаю им сумку, гитару и ходу в туалет!
   Возвращаюсь, стоят над моими шмотками. Эдька покуривает, Нартай в од-
ной руке держит пакет, наверное, с едой, второй рукой от дыма  отмахива-
ется.
   - Ну, не люблю я этого, не люблю! - снова влез Нартай. - Он  же  одну
за другой смолит!.. Лучше бы выпивал, как я.
   - Господи! Да уймись ты... Дай досказать-то! - снова оборвала его Ка-
тя. - Ну, познакомились... Я их уже видела,
   они - меня. Рассказала я им в трех словах про себя, про  Джеффа.  Они
так поглядели друг на друга, поглядели и говорят:
   - Ладно, Катерина. Поехали с нами. Сегодня переночуешь у нас, а завт-
ра что-нибудь придумаем. Здесь тебе, конечно, оставаться нельзя.
   - А вы-то чего сюда забрели? - спрашиваю.
   - Мы после работы пришли сюда какой-нибудь жратвы на ужин  купить.  А
отсюда прямо на метро и домой...
   Тут, что есть - то есть... В субботу и воскресенье  или  после  шести
часов вечера, когда все магазины закрыты, на Хауптбанхофе  можно  купить
все, что твоей душе угодно. Раза в  полтора-два  дороже,  но  -  никаких
проблем.
   - А где же твой реквизит? - спрашиваю. - Я видела ты всегда с чемода-
ном на Мариенплац приезжал...
   - А чемодан и есть мой реквизит. Я его теперь  в  одном  ресторанчике
оставляю. У меня там кельнерша знакомая появилась, вот она  и  договори-
лась с хозяином этого кабачка.
   - Пять марок хозяину - и все дела, - говорит Нартай. - Зато  не  надо
его с собой таскать семнадцать километров туда и семнадцать обратно.
   - Это вы так далеко живете? - удивилась я.
   - Что ты!.. - говорит Эдик. - Разве это далеко? Двадцать  пять  минут
на С-бане...
   - И там два с небольшим километра от станции, -  добавляет  Нартай  и
говорит так строго: - Все! Кончаем  чирикать.  Поехали.  Ты,  Екатерина,
держи пакет с харчем, мне давай гитару, а свою сумку - Эдику. Он  у  нас
лось здоровый!..
   Сели в электричку, покатили. Разговорились помаленьку. Оказалось, что
мы с Эдиком в один день в Мюнхен прилетели. Только он из Москвы, а я  из
Израиля.
   - И на кой тебе черт Израиль нужен был? - спрашивает меня  Нартай.  -
Чего тебе в Ленинграде не сиделось?!
   - А тебе зачем Германия понадобилась? - спрашиваю я его.
   - Мне Германия была совершенно ни к чему! Я здесь - случайно.
   - А я там была случайно... - отвечаю я ему.
   Ну, не вступать же в длинные объяснения, оправдания, споры?
   - Хорошо поговорили, содержательно, - смеется Эдик.
   Я обращаю внимание на руки Нартая - грязные-прегрязные, какие-то пот-
рескавшиеся, со ссадинами, с чернотой вокруг ногтей.
   - Что у тебя с руками?
   - Не отмываются.
   - А ты с мылом пробовал?
   - Довольно старая хохмочка, - говорит Нартай.
   - Это руки труженика и пролетария, - вступается за него Эдик. - В ра-
диусе десяти километров от нашего хутора Нартайчик известен, как великий
механик по всем сельхозмашинам и тракторам любой  конструкции!  Кулибин,
Ползунов, Вестингауз, а также Томас Альва Эдиссон в сравнении  с  ним  -
просто маленькие дети.
   ...Когда шли уже от станции по лесной тропинке, я сказала Эдику:
   - Слушай, ты же неплохо зарабатываешь. Вокруг тебя всегда толпа,  ка-
кая мне и не снилась! Неужели ты не можешь заработать на старенький  ав-
томобиль? Вы же так далеко живете...
   Эдик рассмеялся и сказал загадочную для меня тогда фразу:
   - Я тут подрядился было на одно дельце, чтобы заработать  на  машину,
но в качестве гонорара получил Нартая.
   По лесной тропинке Эдик шел впереди, за ним я, за
   мною - Нартай. Темень, треск сухих веточек под ногами,  луна  еле-еле
голубовато посверкивает сквозь кроны деревьев...
   - На меня нечего бочку катить, - сказал Нартай. - Я здесь  ненадолго.
Так что тебе все равно о машине надо думать... Кстати, не  грех  бы  еще
разок в консульство наведаться. Мы завтра не работаем на Мариенплац?
   - Нет.
   - Ш[cedilla]н гут! Я тогда завтра с утра возьму твой велосипед и уеду
к Зергельхуберам на озеро. Я им еще на прошлой неделе  обещал  перебрать
их дизелек на сейнере. А то он у них совсем не тянет.  Зергельхубер  уже
купил весь ремонтный комплект - вкладыши, поршни, кольца.  Лишь  бы  там
коленчатый вал не пришлось растачивать... Я до обеда там поработаю, а  к
трем часам двинем в город. О'кей?
   - О'кей, о'кей... - говорит ему Эдик. - А как ты договорился  с  этим
капиталистом от рыбного промысла?
   - Он обещал сто пятьдесят марок.
   - А такой ремонт стоит около тысячи. Если не больше.
   - Ну, и плевать! Я же по-черному вкалываю, без налогов! И потом,  мне
это самому просто в охотку!
   - Ох, нерасчетливый ты тип, Сапаргалиев! - вздохнул Эдик. -  Не  быть
тебе богатым и зажиточным.
   - Ты у нас очень расчетливый. Нормальные люди покупают  в  Кауфмаркте
мясо за шесть марок и живут неделю, горя не знают. А артист Петров поку-
пает скампи в чесночном соусе по десять марок за сто грамм. Знаешь,  Ка-
тя, когда Эдька первый раз привез полкило этих скампи в  "Китцингер-хоф"
и выставил их на стол вместе с куском копченого угря марок за сорок, на-
ши старики чуть сознание не потеряли! Тетя Наташа, бедная, молитвы  шеп-
чет, а дядя Петя от изумления так надрался, что мы его потом полночи от-
качивали!
   - Ну, есть грех, есть грех... Люблю я скампи! Но это мой единственный
недостаток, Катя. Скажи ей, Нартай!
   - Как же, единственный... Слушай его больше.
   И эти два представителя нашего родного российского дурачья - не умею-
щего ни экономить, ни по достоинству оценивать свой труд, ни  воспринять
уклады чужой жизни, даже когда они  чрезвычайно  полезны  и  разумны,  -
вдруг стали мне так симпатичны, что просто комок в горле застрял...
   Иду между ними по лесной тропинке, слушаю их трепотню,  понимаю,  что
они немного передо мной выдрючиваются, а все равно, не могу сдержаться -
слезы так и катятся, так и катятся. Хорошо, что темно и ни черта не вид-
но.
   - А эти ваши "дядя Петя" и "тетя Наташа" - они, что, русские? - спра-
шиваю, чтобы не молчать.
   - Что ты! - говорит Нартай. - Натуральные немцы. Баварцы...
   - Правда, Наташа, когда-то, лет пятьдесят тому назад, была украинкой,
- говорит Эдик. - Но сейчас... Тут Нартай прав - они натуральные  бавар-
цы.
   Пока я принимала душ, ребята соорудили ужин. Даже с выпивкой.
   Спать они меня уложили в комнатке Эдика. Сами улеглись  у  Нартая,  в
пристройке, которую соорудили всего лишь три  недели  тому  назад.  Чис-
тенько, уютно...
   Я в три секунды отключилась.
   Проснулась - ни свет, ни заря. Слышу за стенкой шепот Эдика:
   - Да подождет этот твой... Как его?
   - Зергельхубер! - шипит Нартай. - Но я же обещал ему...
   - Подождет этот Зергельхубер до завтра! Не сдохнет. А  то  ты  сейчас
уедешь, а я, как дурак, буду один со стариками  разговаривать.  Мало  ли
что они подумают... Неохота каким-то козлом выглядеть и девку в дурацкое
положение ставить.
   - Тихо ты! Услышит же...
   - Да дрыхнет она без задних ног!.. Не уезжай, Нартайчик, прошу  тебя.
Останься. Ты же знаешь Наташу! Она губки подожмет и  станет  смотреть  в
сторону. И будет делать вид, что ничего не понимает. За старика-то я  не
боюсь. Он свой мужик...
   - А ты сразу скажи ей: "Не волнуйтесь, тетя Наташа, мы и за нее будем
вам платить двести марок в месяц. И с троих у вас уже будет получаться -
шестьсот!" А она каждый пфенниг считает... Я уже обещал, что приеду.  Он
ждет, понимаешь?
   - У тебя телефон его есть?
   - Кого?
   - Ну, этого... Как его?!
   - Зергельхубера?
   - Да.
   - Есть.
   - Ну, пойди к старикам, позвони ему сейчас от них. Скажи: "Эндшульди-
ген зи, битте, герр... Как его?.. Битте, вартен зи бис морген. Хойте  их
нихт канн арбайтен. Их бин хойте кранк..." Или еще что-нибудь  придумай.
Сходи, позвони. Все-таки вдвоем разговаривать всегда легче... А, Нартай-
чик?
   - Ладно... - шипит Нартай. - Черт с тобой. Пойду звонить... А  ты  не
грохочи здесь, дай ей хоть отоспаться. Она вчера шла по лесу и  плакала.
Я видел, просто говорить не хотел.
   - Ну вот... А ты собираешься уехать.
   - Ладно. Повтори-ка, как мне сказать по-немецки...  Погоди!  Я  лучше
запишу русскими буквами.
   И слышу через тоненькую деревянную стенку, как Эдик  начинает  дикто-
вать Нартаю, что сказать этому Зергельхуберу.
   Как они уломали стариков Китцингеров оставить меня пожить в их  сарае
- я до сих пор толком не знаю!
   Но они умудрились дотолковаться с Наташей и Петером -  при  том,  что
Эдик тогда по-немецки говорил примерно так же, как Наташа  по-русски,  а
Нартай со старым Петером общался лишь при помощи русских матюгов, техни-
ческой терминологии и откровенной симпатии друг к  другу.  Когда  они  в
"Китцингер-хофе" вдвоем - их водой не разольешь! Вот приедете  к  нам  -
сами увидите.
   Короче, слышу - ушли... Я вскочила,  физиономию  ополоснула,  собрала
свою сумку, сделала, на всякий случай, "морду лица" - глаза чуть  подма-
зала, губы припудрила. И сижу. И жду. И ни одной мысли в голове. Где се-
годня ночевать?.. Как жить дальше?.. Почему Джефф не отвечает?..
   Сижу в состоянии какого-то утреннего отупения, и только одно  желание
чуть шевелится в башке: вот сейчас снова прилечь, заснуть  тихонечко,  и
больше уже никогда не просыпаться.
   Нет, думаю, не годится. Найдут мой труп в этой каморке  -  кто  вино-
ват?! Сразу же возьмут за шкирку Эдика и Нартая. А они тут ни  при  чем.
Покойница сама хотела тихого конца... Но ведь это еще доказать  надо!  У
покойницы не спросишь. "Бедная, бедная девочка...  Такая  была  молодая,
такая красивая... Ну-ка, ну-ка, что нам тут вскрытие покажет?.. Ах,  она
была еще и беременна?! Даже на третьем месяце?.." И обвинят ни в чем  не
повинных Нартая и Эдика черт-те в чем и сошлют их ни за что, ни про  что
в какую-нибудь ихнюю германскую Воркуту лет на десять-пятнадцать...
   Нет! Тут сдохнуть я просто не имею права! С моей стороны по отношению
к этим ребятам - это было бы колоссальным свинством.
   Часа через полтора приходит Эдик и говорит:
   - Пошли.
   Я сумку на плечо, гитару в руку, а Эдик мне и говорит:
   - Нет, это ты все оставь. Это тебе сейчас ни к чему. Паспорт  захвати
на всякий случай. Он у тебя с собой?
   - А где же еще? - говорю.
   И показываю ему свой паспорт. Он покрутил его в руках и так удивленно
спрашивает:
   - Что за паспорт-то?
   - Обыкновенный, - говорю. - Израильский.
   - У тебя даже паспорт израильский?.. - удивляется Эдик.
   - А ты что думал? Что я на экскурсию туда ездила?
   - Ну и дела! - говорит Эдик. - Пошли...
   Выходим мы из его комнатки и оказываемся в огромном сарае. Я вчера  с
вечера, в темноте и не сообразила, где мы. Думала - дом, как дом...
   А в этом сарае - чего только нет! И сеялки, и веялки, и...
   Батюшки!.. Танк стоит!!! Стоит себе настоящий танк, с пушкой и  пуле-
метами, со всякими гусеницами. А я до этого танки только на  постаментах
и на картинках видела.
   - Ой, - говорю. - Это что же такое?
   - Это памятник моему идиотизму, - говорит Эдик. - Пошли!
   Я немного очухалась и спрашиваю:
   - А мы сейчас куда идем, Эдик?
   - Завтракать, - говорит он. - Знакомиться и завтракать.
   Вот с тех пор мы вместе и завтракаем...
   Обедаем чаще всего в городе. В  "Мак-Дональдсе"  или  "Бюргер-Кинге".
Когда "набрасывают" побольше - в "Виннервальде" или "Нордзее". Там слег-
ка подороже, но вкуснее, разнообразней...
   А ужинаем почти всегда  в  "Китцингер-хофе".  Если  возвращаемся  по-
раньше, то со стариками. Если поздно, когда старики уже спят (а они рано
ложатся), то тогда у меня в "келлере". "Келлер" - это такой  подвал  под
основным домом. "Подвал" - одно название. На самом деле, это такой  низ-
кий-низкий первый этаж по-нашему. Там у них прачечная расположена, и ав-
томатическая система отопления стоит, и так  называемая  "гастциммер"  -
гостевая комната с душем, с горячей водой, с туалетом...  Даже  кухонька
маленькая с электрической плитой и холодильником. Нам бы в России  такие
подвалы!
   Там я живу. Петер, правда, поначалу хотел в сарае мне пристроить ком-
натку, рядом с ребятами. Но тут Наташа встала на дыбы! Как это  девушка,
да еще беременная, будет жить практически под одной крышей с двумя моло-
дыми мужиками?!
   Во-первых, это неприлично. Во-вторых, мало ли что может вдруг понадо-
биться беременной девушке, чего мужикам знать не положено? А  в-третьих,
это вполне может не понравиться Джеффу, если он,  конечно,  когда-нибудь
приедет за своей беременной девушкой...
   Так что пусть Катя лучше живет в "келлере" и чувствует себя  там  хо-
зяйкой, а не стоит по утрам в одной очереди с мужчинами в сарайный  туа-
лет. И вообще, женщине не место рядом с танком, трактором и разным желе-
зом!
   Тем более что Наташа очень хорошо помнит, как во время  войны,  когда
немцы взяли их Тетеревку, они с матерью почти в таком же подвале прятали
целую соседскую семью евреев - и старого Арона, и его дочку Цилю - мами-
ну подругу, и Цилиных детей - Мишку и Сонечку.
   Конечно, в том подвале не было ни кухни,  ни  отопления,  а  "ходить"
по-большому и по-маленькому нужно было в обыкновенное  ведро,  но  ниче-
го... Прекрасно уживались!
   И если бы потом их дом не сожгли вместе со старым Ароном, Цилей, Миш-
кой и Сонечкой, а Наташу не отправили бы в Германию - так  все,  вообще,
было бы очень даже хорошо!..
   И Наташа об этом всегда помнила.
   Поэтому уже здесь, в "Китцингер-хофе", в пятьдесят третьем году, ког-
да они с Петером были еще совсем молодыми, а цены на строительные  мате-
риалы - смешно сказать, какие маленькие! - и они  тогда  еще  надеялись,
что у них появятся дети,  и  Петер  взялся  перестраивать  старый  роди-
тельский дом, - это она, Наташа, настояла на том, чтобы подвал был впол-
не пригоден для обитания.

   Часть Пятнадцатая,
   рассказанная Автором, - о том, как иногда при  отборе  материала  для
будущего киносценария сценариста вдруг начинают посещать  размышления  о
самом себе, очень мешающие работе, а также  тормозящие  полет  авторской
фантазии, столь необходимой для избранного им ремесла...

   Теперь, когда я достаточно подробно узнал все три истории героев (а я
уже привык считать их Своими Героями, ибо каждый  из  них  мне  оказался
глубоко симпатичным) и наконец добрался до момента, когда лохматая эмиг-
рантская судьба причудливо свела их воедино под одной крышей, мне  нужно
было серьезно подумать, что со всем этим делать дальше?
   Если бы я все-таки взялся про все это писать киносценарий, я уже  мог
бы попытаться подвести предварительные итоги.  Подчеркиваю  -  предвари-
тельные. Чтобы понять, какие реальные события, произошедшие с этими  ре-
бятами, могут пойти в дело, какими можно безжалостно пожертвовать и  что
я могу присочинить к финалу, чтобы из всей этой истории не торчали воле-
вые авторские уши.
   Итак, что же у нас есть под руками? Мы имеем  троих  Героев  с  четко
очерченными характерами, со своими, абсолютно различными путями в  эмиг-
рацию, и довольно неясный и расплывчатый образ изрядно пожилого и време-
нами излишне сентиментального Автора, который в сценарии никому  не  ну-
жен. Разве что при очень вычурном построении сюжета.
   Так как Автор - профессиональный киносценарист, привыкший писать  ко-
ротко и сжато (сценарий почти никогда не превышает семидесяти страниц на
пишущей машинке через два интервала), то, судя по тому, сколько места  у
Автора заняла экспозиция и представление Героев читателям, - Автор  явно
не силен в построении композиции романа. Он даже в своих рабочих записях
воспользовался украденным у сэра Артура Конан Дойла приемом. То  и  дело
Автор, словно доктор Ватсон, задает идиотские вопросы своим Героям, что-
бы они, подобно Шерлоку Холмсу, могли на них интересно и квалифицирован-
но отвечать.
   Но тут уж, как говорится в старом американском анекдоте: "Не стреляй-
те в пианиста - он лучше не умеет".
   Так вот, если бы я все-таки решился написать  об  этом  киносценарий,
сейчас было бы самое время подумать, как выстраивать сюжет дальше. Это я
- по прошлому опыту...
   Однако, даже при беглом прочтении пухлой стопки своих предварительных
записей, я вдруг понял, что мне очень многое еще не известно и не  ясно.
И вообще, какого черта я во все это ввязываюсь?
   Пару лет тому назад, когда на экраны вышел тот мой скандальный фильм,
а в продажу несколько изданий моего сценария отдельными книжками, -  пик
моей популярности достиг того, что у меня стали брать интервью  начинаю-
щие молоденькие журналистки. И я на страницах одного тонкого,  не  очень
уважаемого, но обладающего миллионными  тиражами  еженедельника  заявил,
что современный реализм мне осточертел и отныне я буду писать  для  кино
только сказочные фантасмагории с нагромождением веселых глупостей и  не-
вероятных приключений.
   Ибо, пояснил я, сегодня у нас все только тем и занимаются, что разоб-
лачают, обвиняют и раздевают Историю догола. Произошло то, о чем  маркиз
Де-Кюстин написал еще полтораста лет тому назад: "Когда солнце  Гласнос-
ти, наконец, взойдет над Россией, оно высветит такую кучу мерзостей, что
весь мир содрогнется..."
   Вот, зая