ка...  Вы-то  этого
могли не знать, а я должен был помнить. И старик жутко обиделся за Миха-
ила Сергеевича!
   - Жаль. Не следовало мне дарить эту матрешку... - сказал я. -  Я  на-
чисто не верю в святость Горбачева и уж совсем не считаю его великомуче-
ником, но человек, сумевший развалить эту кровавую  стену  в  Берлине  и
прекратить войну в Афганистане, достоин уважения. Тут твой Петер прав! А
я, старый дурак...
   - Вот, кстати! - перебил меня Эдик. - Никогда не говорите при  бавар-
цах о себе - "старый дурак". Или - "ах, я недотепа!" Они это воспринима-
ют точно так же, как наша дорогая Наташа Китцингер. Раз  человек  сам  о
себе говорит "старый дурак" или "недотепа", значит, он и есть - дурак  и
недотепа. Так к нему и нужно относиться.
   - Очень мило, - пробормотал я.
   - Но вы не огорчайтесь. Старики ждут не дождутся, когда вы приедете к
ним в гости. Я им рассказал, что вы заняты на съемках фильма,  а  Наташа
просила передать, что вы даже можете жить в "Китцингер-хофе". И заметьте
себе - бесплатно! А для Наташи такое решение равносильно подвигу.
   - Спасибо.
   - Они вообще хотят пригласить вас на Рождество. Здесь к Рождеству от-
носятся очень серьезно. Вы уже видели, как преобразился Мюнхен?
   - Потрясающе!.. - искренне восхитился я.
   - То ли еще будет! - пообещал Эдик.
   - Эдик! Ты все-таки - мерзавец! Ты заговариваешь мне зубы, вместо то-
го чтобы рассказать, что было после отлета Кати  и  Джеффа.  Мне  всегда
нужно из тебя вытягивать в час по чайной ложке. Тебе так нужны  унижения
пожилого человека?
   - Нет, нет, что вы?! - быстро возразил Эдик. - Никаких унижений!  Ос-
тавайтесь гордым и неприступным!..  Унижения  в  любом  возрасте  ужасно
вредны.
   ...Сразу после отлета Кати и Джеффа наворот событий  принял  какие-то
стремительные темпы.
   Уже на следующий день в "Китцингер-хофе" раздался телефонный  звонок.
Женский голос по-английски и по-русски попросил господина Эдуарда Петро-
ва.
   Петер ни черта не понял, кроме "Эдуарда Петрова", и  заорал  на  весь
олений загон:
   - Эдди! Ком цу мир! Абель шнель!.. Телефон!
   Наташа и Нартай уехали в гешефт сдавать салями и подкупить  кое-какие
продукты для дома.
   Петер таскал в олений загон корм для молодняка, поил молоком из соски
только что народившихся оленят...
   А Эдик - в грязных резиновых сапогах, в старом комбинезоне  Петера  и
заскорузлых рукавицах - чистил коровник. На голове у него по уши и брови
была натянута древняя спортивная вязаная шапочка Наташи -  чтобы  волосы
не пропахли навозом, как сказала Наташа.
   Верхняя губа Эдика была еще вздута после той ночи у югославского вон-
хайма, и поэтому о работе на Мариенплац в ближайшую неделю не могло быть
и речи.
   - Эдди! Телефон фюр дих!.. Мать-перемать, тра-та-та-та!.. - орал  Пе-
тер, расцвечивая немецкую фразу русским матом.
   Чтобы не идти к домашнему аппарату в грязных сапогах, Эдик бросил ви-
лы, стянул рукавицы и побежал в олений загон к Петеру.
   Петер протянул Эдику маленькую трубку своего любимого  радиотелефона,
и Эдик привычно и машинально сказал по-немецки:
   - Петров. Я-а, битте!
   - Господин Петров? Здравствуйте. С вами говорят из Мюнхенского  отде-
ления Московского бюро добрых услуг. Выполняем заказ по вашей письменной
заявке, присланной нам в Москву еще в августе этого года. Просим  проще-
ния, но если учесть события последних месяцев в нашей стране...
   - Простите... - сказал Эдик в полной растерянности. - Вы не ошиблись?
Какая заявка!.. Какой заказ?..
   - Бабу из Москвы заказывали? - впрямую спросил женский голос.
   Вот тут  Эдику,  стоящему  посредине  раскисшего  от  осенних  дождей
оленьего загона - в резиновых сапогах,  перемазанных  коровьей  навозной
жижей, в грязном огромном комбинезоне Петера, с дурацкой  Наташиной  ша-
почкой на голове, - вдруг показалось, что он узнает почти забытые  инто-
нации этого женского голоса. Еще не  веря  самому  себе,  он  неуверенно
спросил:
   - Юлька?.. Ты?
   - Я прошу прощения, господин Петров, - холодно произнес женский голос
в трубке. - Вы не ответили, вам бабу прислать на дом или вы за ней  сами
заедете?
   И тогда Эдик закричал так, что все олени бросились врассыпную!
   - Сам! Сам!!! И сейчас же!.. Где ты, Юлька?!
   Юлька ждала Эдика у входа в отель "Парк-Хилтон".
   Для мюнхенского октября было довольно прохладно, и Юлька надела шерс-
тяные клетчатые брючки, уличные башмачки и неброский свитерок. На  плечи
накинула серую, искрящегося материала, "парку" с болтающимся сзади капю-
шоном.
   Откинутый на спину капюшон и распахнутые полы "парки" являли миру ис-
тинную ценность этой, казалось бы, скромной осенне-спортивной  одежды  -
изнутри "парка" была вся на чистокровной серебристой норке, стоимостью в
четыре тысячи долларов.
   Подкатывали тяжелые, мощные машины последних марок. Владельцы отдава-
ли ключи от своих автомонстров двум молодым людям в малиновой униформе с
эмблемами "Парк-Хилтона", и те угоняли эти баснословно дорогие автомоби-
ли в подземно-гаражное чрево отеля.
   А потом выскакивали снова ко входу в отель и замирали в ожидании сле-
дующего счастливого обладателя чуда автомобильной техники.
   Отель жил своей, отдельной от всего остального города, жизнью. И  лю-
бое прикосновение к этой жизни - стоило очень дорого!
   Когда к отелю подъехал Эдик на своем чистеньком, но уж больно древнем
"фольксваген-пассате", малиновые мальчики  недоуменно  переглянулись,  и
один решительно было направился к сидящему за рулем Эдику, чтобы по воз-
можности мягче объяснить ему, что этой  машине  здесь  совсем-совсем  не
место.
   Но и Юлька уже заметила Эдика и его автомобиль. Она негромко  по-анг-
лийски окликнула решительного мальчика, дала ему пятьдесят марок и пока-
зала на "фольксваген-пассат".
   Пятьдесят марок сразу превратили строгого хранителя отельного прести-
жа в ласкового, ручного котенка.
   Паренек чуть ли не на руках вынес Эдика из-за руля, юркнул в машину и
с лучезарной улыбкой исчез вместе  с  непрезентабельным  "фольксвагеном"
Эдика.
   - Эдька! Лапочка моя! Пуся!.. - наплевав на все  приличия,  завизжала
Юлька и бросилась Эдику на шею.
   "Парка" соскользнула с ее плеч и серебристой бесценной  норкой  упала
на влажные мраморные плиты отельного подъезда.
   Второй малиновый паренек молнией метнулся к "парке", поднял ее и поч-
тительно застыл за спиной у Юльки. А Юлька, не обращая на него  никакого
внимания, зацеловывала растерянного, глуповато улыбающегося Эдика и кри-
чала:
   - Эдичка!.. Кисанька моя! Сколько же я тебя не видела,  акробатик  ты
мой любименький?! Идем скорее! Идем ко мне, Эдька! Сейчас  я  тебя  буду
кормить, любить, холить и лелеять!.. Черт возьми, что у тебя с губой?!
   Юлька жила в так называемом  "экзекьюти-флор"  -  номере-люкс  с  от-
дельным входом, своим лифтом, спальней, кабинетом и столовой, которая  в
одно мгновение превращалась в небольшой конференц-зал  для  совещаний  и
деловых встреч.
   Ужин был уже заказан, стол сервирован, и Юлька пошла в спальню перео-
деться.
   Эдик огляделся и крикнул ей:
   - Сколько стоит такой номеришко?
   - В мертвый сезон, как теперь, - пятьсот девяносто пять марок в  сут-
ки! - прокричала ему Юлька из спальни. - В напряженный, деловой или  ту-
ристический - шестьсот семьдесят!
   - Не слабо...
   - Нужно, Эдик! В моем сегодняшнем положении - нужно постоянно держать
хвост морковкой!
   Она вышла из спальни в  столовую  в  простеньком,  но  очень  дорогом
платье, в элегантнейших мягчайших туфельках на низких каблуках.  В  ушах
тускло посверкивали маленькие старинные бриллиантовые сережки.
   - Так я тебе нравлюсь? - спросила Юлька.
   - И так тоже... - ответил Эдик. - Ты мне всегда нравилась - начиная с
той минуты, когда в Варшаве ты появилась у меня в цирке за кулисами.
   - Господи, как приятно это слышать!
   - А то ты никогда ни от кого этого не слышала...
   - Слышала! Иногда по десять раз в день и по двадцать в ночь! Но ты  -
единственный человек, которому я верю, - она поцеловала Эдика и  подняла
телефонную трубку. - Погоди, Эдинька... Позовем халдеев -  пусть  жратву
тащат. А ты пошуруй в баре - возьми то, что тебе нравится. А мне...
   - Чуточку джина и много тоника?
   - Точно! - закричала радостно Юлька. - Ты и это помнишь?!
   По телефону Юлька говорила на хорошем английском языке.
   - По-моему, ты сильно улучшила свой английский, - заметил Эдик.
   - Естественно! Раньше у меня была достаточно узкая постельная специа-
лизация, а сейчас в руках огромное дело с черт знает  каким  количеством
зарубежных партнеров, и мне необходим твердый и разносторонний  английс-
кий... Два часа в день - не греши, отдай! С  лучшими  репетиторами  анг-
лийского или американского происхождения. С подлинными носителями языка,
а не с нашими выпускниками иняза...
   Приплыли два официанта с тележками, расставили  холодные  закуски  на
столе, а горячие блюда поместили в специальный электрический  шкафчик  с
подогревом, который привезли с собой.
   Юлька дала им сто марок и официанты исчезли.
   - Так дешево? - искренне  удивился  Эдик.  -  Это  же  очень  дорогой
отель!..
   - Это только чаевые, Эдик. Ужин они включат в общий счет.  Садись.  Я
буду за тобой ухаживать, а ты отвечать на мои вопросы. А то я  лопну  от
любопытства! Но, во-первых, я кладу тебе твои любимые скампи в чесночном
соусе...
   - Юлька! Откуда ты знаешь о моей любви к скампи?!
   - Сумасшедший тип! Из твоего же письма, где ты сообщил мне, что  отк-
рыл здесь для себя скампи, которые изредка скрашивают твою не всегда ве-
селую жизнь.
   - Ах, да... Верно!
   - Кстати! С кем ты пересылал письмо? Там  стоял  московский  штемпель
отправления...
   - С одним киносценаристом. Он здесь был в командировке...
   - Будь здоров, Эдька!
   - Спасибо, родная. Удачи тебе. Ты в порядке?
   - Более чем, - сказала Юлька. - В двух словах... Мое дело выросло  до
гигантских размеров! В Мюнхене я проездом из Лондона,  Парижа  и  Мадри-
да... Я открываю здесь филиалы нашего предприятия, отсматриваю и отбираю
кандидатуры девок, занимаюсь точным графиком  смены  команд.  Отработали
девки, скажем, в Израиле полгода, - пожалте, в Голландию. Голландки -  в
Италию. Итальянки - в Москву. Наши русские девки - в Париж, испанки -  в
Лондон... Ну, и так далее. Девки не должны примелькаться! Клиентура обя-
зана иметь постоянную новизну ощущений. Американцы же меняют своих  пре-
зидентов каждые четыре года? А бабы - товар приедающийся, скоропортящий-
ся. Нас надо менять почаще... Ну, и кроме всего - чисто административные
заморочки... Наем и ремонт помещений, финансово-налоговая  деятельность,
утряска всяких неурядиц с полицией, властями, договора с порнофильмопро-
дукциями, сексуальными и эротическими изданиями... Контракты с адвоката-
ми, медиками, дизайнерами... Короче, Эдька, дел по горло! Конечно, у ме-
ня огромный штат сотрудников, которые всем этим занимаются. Но время  от
времени я сама должна положить свой глаз на все это, и тогда я  предпри-
нимаю вот такой вояж... То есть, практически осуществилось все то, о чем
мы с тобой говорили в ту последнюю ночь в Москве. И  не  только  сверши-
лось, но и переросло все ожидания!.. В начале будущего года я открываю в
центре Москвы свой собственный банк с о-о-очень серьезным уставным капи-
талом, и тогда мне вообще - сам черт не брат! Учти, Эдик, на всякий слу-
чай, скоро я стану самой богатой невестой в этом полушарии. Хотя, как ты
понимаешь, мне и сейчас грех жаловаться. Сделай мне еще немного джина  с
тоником... И, пожалуйста, расскажи все о себе.
   И Эдик рассказал Юльке все.
   Он рассказал Юльке о танке и о Нартае, о Кате и Джеффри Келли, о ста-
риках Китцингерах и их племяннике Руди, о Мариенплац и Кауфингерштрассе,
об оленьем загоне, свинарнике и коровнике в "Китцингер-хофе"...  О  том,
как военные предали лучшего механика-водителя Западной группы войск,  об
украденных ими солдатских деньгах, предназначенных для памятника мертвым
и отданных на благо вновь нарождающегося Человека... Рассказал он и  про
пылающее общежитие югославских беженцев, и про семью Зергельхуберов...
   Рассказал даже, что совсем недавно, на белом, девятьсот сорок четвер-
том "порше" его пытались навестить Саня Анциферов и Яцек Шарейко...
   - Это очень опасно, - серьезно и строго произнесла Юлька. -  По  роду
своей деятельности я вынуждена иногда контактировать с  людьми,  которые
держат все эти ниточки в своих руках,  и  поэтому  знаю,  насколько  это
опасно. Пожалуйста, Эдик, сходи в кабинет, принеси мне чистую  бумагу  и
какой-нибудь карандаш. И захвати телефон.
   Эдик принес Юльке бумагу и  шариковую  ручку  с  отельными  эмблемами
"Парк-Хилтона", а телефон поставил перед ней прямо на обеденный стол.
   - Как ты сказал их зовут?
   - Александр Анциферов и Яцек Шарейко.
   Юлька записала имена на бумаге и положила ее перед собой. Потом  под-
няла телефонную трубку и деловито сказала:
   - Сначала наберем Стокгольм. Концы, наверняка, в Швеции.
   Она на память набрала номер, подождала несколько секунд  и,  улыбаясь
невидимому собеседнику, заговорила по-английски. Кроме имен Сани и Яцека
и своего собственного, Эдик ничего не разобрал.
   Юлька положила трубку и ласково сказала Эдику:
   - Ты ешь, ешь, Эдинька... Сейчас я подам горячее. И, Эдька, кисанька,
попробуй этот соус! Он тебе обязательно понравится... Я его обожаю!
   - Кому ты звонила?
   - Кому надо. Сейчас они соединятся с Гданьском и Москвой, а те перез-
вонят нам.
   Через пятнадцать минут телефон зазвонил.
   - Москва... - сказала Юлька и подняла трубку: - Алло! А-а-а...  Очень
рада! Записывайте... Записывайте, черт бы вас побрал! Первый персонаж  -
Александр Анциферов. Еще раз... Александр  Анциферов.  Записали?  Второй
персонаж - Яцек Шарейко. Яцек Шарейко... Правильно. Польская линия.  За-
писали? А теперь, возьмите в руки тяжелый молоток и зубило и на  граните
вырубите имя моего человека! Большими-большими буквами! Чтобы у вас  оно
никогда из головы не выскочило, ясно?! Пишите: Эдуард  Петров  -  артист
цирка. Мюнхен. Не важно! Москва, Мюнхен... Где бы он ни был! Все  понят-
но?
   Ей что-то говорили, она слушала с каменным  лицом,  изредка  поднимая
глаза на Эдика.
   - Не знаю, не знаю... Сейчас спрошу, - она  прикрыла  рукой  микрофон
трубки: - Эдик, они предлагают их убрать. Чтобы ты был совсем спокоен.
   - То есть, как?.. Из Германии?
   - Нет. Вообще убрать. С этого света, - и Юлька в упор  посмотрела  на
Эдика.
   До него, наконец, дошел страшный смысл Юлькиных слов, и  он  в  ужасе
замотал головой:
   - Нет, нет, что ты!.. Просто пусть не лезут, пусть оставят нас в  по-
кое... Нет, ну, что ты!.. У них же дети!.. У Сашки в Рязани - бабушка...
   Какое-то время Юлька еще смотрела в глаза Эдику,  потом  вздохнула  и
сняла ладонь с микрофона:
   - Алло! Слушаете? Ну, то-то... Нет, этого делать не  следует.  Просто
переведите их из Германии куда-нибудь подальше... Вообще, из Европы! Вот
и подумайте!.. У вас же во всех регионах есть  дела.  Вот  и  пошевелите
мозгами... Предположим, в Китай! Насколько я знаю,  у  вас  там  большой
плацдарм... Вот и хорошо! И, пожалуйста, будьте любезны, запомните раз и
навсегда, если с головы моего человека упадет хоть один волос...  Вы  же
знаете, я слов на ветер не бросаю! Ну, ладно, ладно... Я очень рада, что
вы меня так хорошо поняли. И вам творческих успехов! До встречи...
   Она положила трубку и устало перевела дыхание. Впервые  Эдик  увидел,
что у нее появились горькие складки у рта.
   - Боже мой, Эдинька... Если бы ты только знал, с каким дерьмом и нич-
тожеством иногда приходится иметь дело! А ведь они страной  руководят...
И какой страной!..
   Эдик встал из-за стола, подошел сзади к сидящей Юльке,  обнял  ее  за
плечи и прошептал:
   - Спасибо тебе... Ангел-хранитель ты мой.
   - Ну, что ты... - тихо сказала Юлька. - Я же тебя всю свою жизнь люб-
лю!.. С моих тринадцати лет... Еще с тех подмосковных Подлипок, когда  я
приходила на этот твой дурацкий кружок в Дом пионеров и школьников... Ты
думаешь, мне акробатика была нужна? Ты мне был нужен! Я же  спать  ложи-
лась с мыслью, что завтра ты приедешь из Москвы к нам в Подлипки на  эти
кретинские занятия акробатикой, которую я не перевариваю до  сих  пор...
Родной мой, любимый дурачок! Ну, как же мне тебя не защитить?! Я же этим
защищаю свою любовь к тебе - единственное в моей жизни, что не  изгажено
и неистребимо!
   Вечером Эдик позвонил от Юльки в "Китцингер-хоф". Трубку подняла нас-
мерть перепуганная Наташа.
   Оказывается, Петер представил звонок Юльки в олений загон в  жуткова-
то-таинственно-мрачных тонах, сообщив, что Эдик спешно сорвался из  дому
и уехал в Мюнхен, в отель "Парк-Хилтон", к какой-то женщине, якобы своей
старой подруге, но это вполне может быть и враньем  -  вероятнее  всего,
его выманили из дому те самые мафиози, которые приезжали  на  белом  де-
вятьсот сорок четвертом "порше"...
   Нартай и Наташа бросились звонить в "Парк-Хилтон", но там по телефону
не дают сведений о людях, живущих в отеле. Тогда они созвонились с Клау-
сом Зергельхубером, и тот по своим полицейским каналам выяснил, что одна
русская женщина из Москвы, действительно, живет в "Парк-Хилтоне", но она
занимает, не больше, не меньше, - "экзекьюти-флор", числится под  индек-
сом VIP - "особо важная персона", а  телефоны  таких  постояльцев  отеля
держатся в строжайшем секрете и выдаются только по официальным  запросам
криминальной полиции или Интерпола. А Клаус всего  лишь  сельский  поли-
цейский, но он все-таки что-нибудь попробует сделать... И  Нартай  орет,
что он сейчас же помчится в Мюнхен и расчехвостит весь  этот  "Парк-Хил-
тон", а Наташа и Петер умоляют его подождать еще  немного,  может  быть,
Клаусу удасться навести более подробные справки...
   Потом трубку схватил Нартай и закричал так, будто  хотел,  чтобы  его
голос был услышан в Мюнхене без помощи телефона:
   - Эдька!!! С тобой все в порядке?!
   - Да, да... Успокойтесь вы там! И ради Бога,  дайте  отбой  Клаусу!..
Что вы там за панику устроили?..
   - С тобой, действительно, все в ажуре? Или ты не можешь говорить?!
   - Да, могу, могу, Нартайчик...
   - А может, они тебя там на мушке держат?!
   - Вы что, с ума сошли?! Никто меня не держит на мушке...  Успокойтесь
немедленно! Я утром приеду домой и все расскажу.
   - А позвонить раньше ты не мог, мудила?!! - прокричал Нартай так, что
Эдику и в самом деле показалось, что он слышит голос Нартая из  "Китцин-
гер-хофа" вне всякой телефонной связи. - Мы, понимаешь, тут  на  нервной
почве по потолку ходим, а он... Засранец!
   - Ну, все, все... Спускайтесь на пол и не дергайтесь.  Я  жив-здоров,
чего и вам желаю. Утром буду дома.
   - Пошел ты, знаешь куда?! - крикнул Нартай и бросил трубку.
   Ночью с Юлькой было, как всегда, удивительно хорошо и нежно...
   И, как во все прошлые московские ночи с Эдиком, с Юльки напрочь  сле-
тел стойкий налет профессионализма, куда-то спрятался, а может  быть,  и
вовсе исчез отточенный техницизм квалифицированной и многоопытной валют-
ной проститутки самого дорогого и высокого класса. И не было в эти  ночи
с Эдиком в ней никакого актерства, никакого  желания  поразить  партнера
широчайшим и разнообразнейшим ассортиментом приемов, которыми  она  пос-
ледние годы так успешно пользовалась в общении со всеми своими  клиента-
ми.
   С Эдиком Юлька становилась совершенно иной. Нежной,  ласковой,  порой
даже чуть стыдливой молодой влюбленной женщиной, счастливой от  близости
именно с ним, только с ним, будто кроме Эдика у нее вообще никогда нико-
го не было.
   - Женись на мне, Эдька, - полушутя-полусерьезно сказала Юлька,  когда
мышиный серенький октябрьский  рассвет  стал  медленно  просачиваться  в
спальню сквозь неплотно задернутые шторы. - Живи, где хочешь - в  Мюнхе-
не, в Париже, в Москве... Я буду приезжать, прилетать к тебе, приплывать
морем... Когда ты