в сторонку и спросил меня тихо:
   - Как думаешь, Эдик, война будет?
   - Какая?
   - Гражданская.
   - Так она уже идет. Весь юг полыхает. Тебе этого мало?
   - Не, Эдуард... Я тебя про нас спрашиваю - про Россию.
   - Не знаю. Не думаю.
   - А вот я так полагаю - будет. Ты глянь чего творится! Это же уму не-
постижимо! Не могут люди так долго выдерживать. Кака-никака отдушина,  а
должна произойти! Да и начальникам это на руку. Они под  это  дело  чего
хошь спишут.
   - Да Бог с тобой, Петрович!
   - Точно, Эдик, точно... По первости начнут, как всегда, жидов резать,
а потом и брат на брата пойдет...
   Я готов был подписаться под всем этим, но на всякий  случай  трусливо
промолчал.
   - Но мы с тобой уже свое отвоевали, -  Петрович  решительно  завинтил
пробку на "Абсолюте" и отставил бутылку в сторону. - И ты, и я.  Хватит!
Только мне жить с гулькин хер осталось, а у тебя еще лет сорок  впереди.
Уезжай, Эдуард, отсюда. А я тебе такой реквизитик заделаю - пальчики об-
лижешь! С ним на любой манеж не стыдно будет выйти. Уезжай...
   Все, все! Пора вызванивать какую-нибудь бабу! А то  мне  уже  которую
ночь мерещится эта молоденькая автобусная  поблядушка.  Так  и  вижу  ее
круглые коленки в заштопанных колготках, ее потрясающие ляжки из-под ко-
роткой кожаной юбочки...
   Конечно, можно раскрыть мой замечательный  секс-блокнотик,  сесть  на
телефон и начать планомерно обзванивать весь список  одноразовых  телок.
Но мне нужен был четкий "верняк". И я позвонил Юльке.
   - На ловца и зверь бежит, - рассмеялась она. - Я уже даже в ваш воню-
чий "Союзгосцирк" звонила, или как там он у вас теперь  называется.  Мне
сказали, что ты в Ташкенте заболел и вот-вот должен появиться в  Москве.
Что с тобой?
   - Острый, очень болезненный приступ хронического желания увидеть тебя
в своей койке.
   - Состояние тяжелое, температура повышена, дыхание частое и прерывис-
тое?
   - Да, да, да!
   - Еду, - сказала Юлька.
   ...После ранения я год не работал в цирке. Тогда еще была жива  мама,
и мы вдвоем ютились в нашей однокомнатной квартирке  на  Усиевича.  Мама
потихоньку пропивала обе наши пенсии - и свою цирковую, и мою  военкома-
товскую. Жить было почти не на что, и когда мне  за  какие-то  небольшие
деньги предложили вести кружок акробатики в Доме пионеров и школьников в
Подлипках, в тридцати километрах от Москвы, я с радостью  согласился.  И
мотался на электричке три раза в неделю туда и обратно почти восемь  ме-
сяцев. Там у меня была группа ребятишек - в  основном  дети  сотрудников
известного всему миру и совершенно  секретного  в  нашей  стране  ракет-
но-космического завода.
   Вот в этой группе у меня занималась и Юлька.
   Ей тогда было, кажется, лет  тринадцать.  Она  обладала  безрассудной
смелостью, абсолютной бездарностью к  акробатике  и  фантастической  ко-
шачьей грациозностью.
   По-моему, уже в то время она вовсю трахалась  с  мальчишками-старшек-
лассниками, и каждый раз после занятий у выхода из спортивного  зала  ее
ожидали несколько юных подлипкинских пижонов, которые беспрестанно кури-
ли, длинно сплевывали и переговаривались с  искусственной  приблатненной
хрипотцой.
   Пять лет спустя я работал в международной  программе  артистов  цирка
социалистических стран в Варшаве. Цирк стоял в паршивом, жлобском  райо-
не, на Товаровой улице, реклама была слабенькая, но народ валил  как  на
пожар, и это было единственным нашим утешением. Платили нам,  советским,
такие жалкие гроши, что покупка лишней пачки  сигарет  становилась  гло-
бальной финансовой проблемой. Жили мы в "Доме хлопа" - что-то типа наше-
го "Дома колхозника", по два-три человека в комнате,  и  не  могли  дож-
даться окончания этих нищенских "заграничных" гастролей.
   И вот, когда до закрытия сезона оставалось три дня, за кулисами вдруг
появилась почти взрослая, элегантная и очень красивая Юлька. И сказала:
   - Я увидела вашу фамилию в афише и подумала...
   - Ох, черт побери! Какое счастье, что ты увидела афишу!.. - прервал я
ее, и последние трое суток в Варшаве мы провели с этой Юлькой в каком-то
загородном доме какого-то ужасно важного поляка, который вывез  Юльку  в
Варшаву на месяц, а теперь в силу каких-то своих служебных  обязанностей
был вынужден покинуть ее на неделю и улететь в Италию.
   Трое суток мы не вылезали из широченной постели этого поляка.
   Три оставшихся представления, на которые меня привозила Юлька, я  от-
работал из рук вон плохо. Обессиленный и вымотанный, я заваливал трюк за
трюком, а на последнем, заключительном, представлении чуть не  грохнулся
с шестиметровой высоты, куда меня в стойке на одной руке поднимала меха-
ническая штанга моего тяжеленного аппарата. Но Бог миловал, и я  остался
цел и невредим для того, чтобы последнюю ночь с  этой  проклятой  Юлькой
вообще не сомкнуть глаз...
   Теперь мы с Юлькой - друзья-приятели.
   Сегодня Юлька - одна из самых дорогих и роскошных валютных  проститу-
ток Москвы. Сегодня у Юльки свои массажисты и парикмахеры, свои  тренеры
на корте и в бассейне, свои автомеханики и свои люди во всех нужных дыр-
ках Москвы. И квартирка у нее в Каретном обставлена своими  комиссионщи-
ками. И своя постоянная, не случайная, клиентура из-за бугра. Юльку  за-
казывают по телефону из Стокгольма и Мадрида, из Парижа и  Нью-Йорка.  И
все по высшему классу, по самому дорогому разряду! И Юлькины дни и  ночи
расписаны по минутам, а это требует жесточайшей дисциплины...
   Но раз в три-четыре месяца в Москве появляюсь я, и Юлькина  железобе-
тонная система деловых встреч и свиданий, весь Юлькин математически  вы-
веренный график существования летит к чертям собачьим!
   Я много раз пытался понять - почему это так происходит?  Любви  между
нами нет никакой, считать себя лучшим сексуальным  партнером  для  Юльки
вряд ли я имею право. Думаю, что ей встречались мужчины покрепче и  пои-
зощреннее... А у меня мало ли было девочек, к которым я относился значи-
тельно нежнее и трепетнее, чем к Юльке.
   Как-то я попытался поговорить с ней об этом, но  она  весело  послала
меня к чертовой матери и посоветовала не  разлагать  гармонию  алгеброй.
Когда же год тому назад я заговорил об этом вторично, она уже раздражен-
но предложила мне обратить внимание на родство наших душ и  профессий  и
там поискать ответы на мои идиотские вопросы.
   - Мы с тобой оба - эквилибристы! - нервно сказала она.  -  Мы  каждый
день рискуем жизнью и здоровьем только для того, чтобы понравиться  пуб-
лике, которая платит нам за наше мастерство!  Мы  в  одинаковой  степени
торгуем собой, своим телом - и ты, и я. К  нам  каждый  вечер  приковано
восторженное внимание десятков и сотен наших покупателей, а мы  остаемся
чудовищно одинокими... Неужели ты этого сам не понимаешь?!
   Из окна я увидел, как к моему дому подкатил чистенький белый  "мерсе-
дес", и из-за руля вылез Юлькин телохранитель Витя - амбал  килограмм  в
сто двадцать, бывший призер первенства Европы по боксу в тяжелом весе.
   Он помог Юльке выйти из машины, взял у нее из рук большую сумку,  ак-
куратно запер "мерседес" и пошел за Юлькой к парадной. Витя всегда  про-
вожает Юльку до самых дверей моей квартиры.
   В прихожей Юлька расцеловала меня в обе щеки:
   - При всей тяжести недомогания ты прекрасно выглядишь! - сказала она,
взяла у Вити сумку и по-хозяйски пошла в кухню. - Я тут кое-какой жратвы
привезла, чтобы нам с тобой потом не дергаться.
   - Да есть у меня все, напрасно ты... Привет, Витя!
   - Здорово, Эдик!- Витя протянул мне ладонь величиной с саперную лопа-
ту.
   - Проходи в комнату, выпьем по рюмке, - сказал я.
   - Обойдется! - крикнула из кухни Юлька. - У него еще дел -  невпрово-
рот.
   Витя подмигнул мне и испуганно замахал руками - дескать, он и в кори-
доре постоит... И шепотом спросил меня:
   - Ты не скоро за границу выступать поедешь?
   - Не знаю. А что?
   - Привез бы мне "цыплят" штук сто...
   - Каких еще цыплят?!
   - Девятимиллиметровых, - Витя расстегнул кожаную куртку и  достал  из
наплечной кобуры большой пистолет.
   - Газовый? - спросил я.
   - Что ты, Эдик! Кто же сейчас с газовыми ходит? - Витя вынул из  пис-
толета обойму и выщелкнул мне в руку один патрон. -  Вот  такие.  Возьми
себе один, как образец.
   Но в это время из кухни выскочила Юлька, забрала у меня патрон, суну-
ла его Вите и резко сказала:
   - Совсем сдурел?! Чтобы Эдика прихватили на таможне?
   - Люди же возят... - пролепетал Витя.
   - Мало ли кто что возит! В Москве не можешь достать?!
   - Здесь дорого, - понурился Витя.
   - Я тебе двадцать тысяч в месяц плачу. И еще  надбавку  за  инфляцию,
куркуль несчастный! Куда ты деньги деваешь?!
   - Ну чего вы так нервничаете, Юлия Александровна? Ну, нет - так  нет.
Я же только спросил... - Витя заправил патрон в обойму, вставил ее в ру-
коять пистолета, а пистолет спрятал в кобуру. И куртку застегнул. -  Мне
идти, Юлия Александровна?
   - Заедешь в прачечную - получишь белье из стирки. Квитанции в машине,
в "бардачке". Потом поезжай на Беговую в комиссионку к Серафиме - забери
там для меня пакет. И найди ты, черт бы тебя побрал,  наконец,  водопро-
водчика! Четвертый день в ванной кран течет, а ты и ухом  не  ведешь.  Я
говорю, говорю - как в стену!..
   - Будет сделано, Юлия Александровна. Нет вопросов. За вами когда при-
ехать?
   - Я позвоню. Иди.
   - Слушаюсь, Юлия Александровна. - Витя несмело пожал мне руку и уже в
дверях сказал: - Я у Юлии Александровны - как Золушка...
   - Иди, иди, Золушка! - Юлька вытолкнула Витю на лестничную площадку и
захлопнула за ним дверь.
   ...Ночью - голый, в липком поту, измочаленный и опустошенный - я  ле-
жал на животе в скомканных простынях,  уткнувшись  носом  в  подушку,  а
Юлька нежно целовала мою уродливую афганскую отметину под левой лопаткой
и тоскливо шептала:
   - Не уезжай, Эдька... Не уезжай!..
   Она была единственным человеком, кому я рассказывал все - и про себя,
и про Ташкент, и даже про того маленького узбекского дурачка с  ракетни-
цей, ползущего по собственным окровавленным кишкам.
   К четырем часам утра дико захотелось есть!
   Я принял душ и уселся в халате за небольшой столик в своей  крохотной
кухоньке, а Юлька шустрила у плиты - варила цветную капусту и жарила ко-
ротенькие белесые "нюрнбергские" сосиски, которые привезла с собой.
   - Не уезжай, Эдик, - говорила она. - Глупо сейчас  уезжать  из  самой
свободной и бесконтрольной страны в любую другую, где все  давно  регла-
ментировано и разграничено, и где жизнь подчинена такому количеству  ус-
ловностей, что только от этого хочется повеситься... Не уезжай, Эдик. Не
делай глупостей!
   - Не забудь потом капусту обвалять в сухарях, - сказал я ей. - Кажет-
ся, остался еще пакетик на верхней полке...
   - Сегодня в России можно добиться чего угодно! Стоит только захотеть.
Сколько ты получаешь в своем цирке?
   - В этом ли дело, Юлька?
   - Сколько ты сейчас получаешь в своем засраном цирке? Я тебя  спраши-
ваю!
   - Ну, раз в двадцать меньше того, что ты платишь своему Вите, - расс-
меялся я.
   Юлька пристально посмотрела мне в глаза и негромко спросила:
   - А хочешь получать ровно в десять раз больше, чем Витя?
   - Хочу, - сказал я. - Только захочет ли этого мой цирк?
   - При чем здесь твой цирк?! Я буду тебе платить двести тысяч рублей в
месяц! Устраивает?
   - Нет, - ответил я. - Ты же знаешь, что  альфонсизм  такого  масштаба
мне не свойственен. Одно дело - "нюрнбергские" сосиски - так я их  вроде
бы уже отработал, а двести тысяч... Нет, Юлька, на двести тысяч  у  меня
просто здоровья не хватит.
   - Успокойся! Мне тоже не нужен такой дорогой кобель. Мне нужен  парт-
нер, на которого я всегда смогу положиться. Мне нужен партнер  и  помощ-
ник, которому я буду верить, как самой себе, и до конца своих дней  буду
знать, что он меня никогда не предаст!.. Кроме тебя - у меня нет  другой
кандидатуры. Полить тебе капусту маслом?
   - Только немного, а то у  меня  потом  будет  изжога.  Ты  что-нибудь
выпьешь?
   - Чуточку джина со швепсом. Достань там у меня из сумки...
   Юлька разложила сосиски и капусту по тарелкам, я сотворил ей джин  со
швепсом, и мы сели друг против друга.
   - Жри, - сказала она. - Жри и, как говорят в Одессе, - слушай сюда. Я
резко меняю свой бизнес. Я создаю большое коммерческое предприятие. Сей-
час я подыскиваю солидного коопродуцента на Западе с реальным  добротным
банковским счетом, а не какое-нибудь эмигрантское фуфло с липовыми  кси-
вами. У меня накоплен огромный опыт общения с иностранными  делашами.  В
общей массе - они довольно скучные, но толковые ребята. И если вести се-
бя с ними расчетливо и осторожно, если юридически оговорить все еще, как
говорится, на берегу - с ними можно пускаться в плавание... Я могу и са-
ма, без всяких иностранных инвесторов открыть этот новый бизнес. В Моск-
ве есть банки, которые под мое дело дадут мне любые кредиты. Но если  за
мной не будет стоять западная фирма - наши, при  любой  перемене  ветра,
смогут меня прихлопнуть в одну секунду. Если же будет совместное  предп-
риятие - наши еще сто раз почешут в затылке... Отчисления в живой валюте
не захочет терять никто! Скажу тебе больше: у меня уже есть даже помеще-
ние под офис и предприятие! И не одно, а два. Любое -  на  выбор!..  Это
стоило больших денег, но это уже есть. И помещения классные! Одно в Лав-
рушинском переулке напротив Третьяковской галереи. Это -  ВААП.  Всерос-
сийское агентство по авторским правам. Их должны вот-вот упразднить, по-
тому что наших писателей все равно уже никто не читает. А второе -  зда-
ние Совпартактива при бывшем Замоскворецком райкоме  партии.  Там  можно
будет вообще весь комплекс разместить плюс врачебный кабинет,  массажный
салон, косметический, сауну с бассейном... И я,  наверняка,  заберу  оба
эти помещения. В одном сделаю головное предприятие, в другом - филиал.
   - Погоди, погоди, Юлька! Я ни черта не понимаю...  Ты,  что,  собира-
ешься возглавить какой-то оздоровительный центр?
   Юлька посмотрела на меня, как на полного идиота:
   - Псих! Я собираюсь создать первый в России грандиозный международный
публичный дом!
   - О, Боже... - я чуть не упал со стула.
   - И только за свободно конвертируемую валюту! У меня  будут  работать
лучшие девки Москвы и Петербурга, отобранные по жесточайшему конкурсу! Я
буду приглашать на гастроли француженок, итальянок, японок... У меня бу-
дет ресторан, стриптиз, секс-шоу, эротический театр... Медицинский конт-
роль - не ниже профессора, доктора наук! Круглосуточно - дежурный сексо-
лог! Вооруженная охрана из настоящей милицейской спецслужбы "Метрополя",
"Космоса" и "Националя"!..
   - А по улицам курьеры, курьеры, курьеры... - усмехнулся я.
   - Дурак ты, Эдька, и уши у тебя холодные. Если бы ты знал, какие люди
сегодня стоят за этой моей идеей - ты бы ахнул! Я не хочу называть фами-
лии, но, поверь, их имена ты каждый день встречаешь в газетах и на теле-
видении, когда они сшибаются в непримиримой борьбе за власть. И пожалуй,
единственное, что их объединяет, что делает их  партнерами,  -  это  моя
идея! Может быть, хотя бы это сотрудничество  когда-нибудь  их  примирит
окончательно, и наша страна, наконец, заживет по-человечески?!
   Я подумал, что в ближайшие тридцать-сорок лет нашей  стране  вряд  ли
что-нибудь поможет. Даже если покровителями и акционерами Юлькиного меж-
дународного публичного дома станут все бывшие члены Политбюро и секрета-
ри ЦК КПСС, сегодня называющиеся президентами независимых государств.
   Наверное, нужно, чтобы пара поколений вымерли естественным образом, а
уж тогда - третье-четвертое, - освобожденные от всех  наших  сегодняшних
заморочек, может быть, действительно, начнут жить  по-человечески.  При-
чем, первые два поколения - ни в коем случае нельзя убивать! Они  должны
сами состариться и умереть, состариться и умереть... А если их убивать -
нам на эту эволюцию и нескольких столетий не хватит.
   А еще я подумал, что если я все-таки  когда-нибудь  начну  составлять
список причин, заставивших меня уехать из этой страны, - я включу туда и
Юлькино  Совместное  Международно-Трахательное  Предприятие,   опекаемое
людьми, которые подставили того маленького ташкентского пацана под авто-
матную очередь...
   Но я ничего этого Юльке не сказал.
   Я просто встал из-за стола, поднял ее на руки, понес в комнату.
   А она мне все шептала:
   - Не уезжай, Эдинька... Не уезжай...
   Я проснулся от голоса, усиленного динамиком:
   - Внимание! Уважаемые пассажиры, через  двадцать  минут  наш  самолет
произведет посадку в аэропорту города Мюнхена. Просьба прекратить курить
и застегнуть привязные ремни. Температура в Мюнхене - плюс  четырнадцать
градусов. При выходе из самолета, пожалуйста, не забывайте  свою  ручную
кладь. Командир корабля и экипаж прощаются с вами и благодарят за внима-
ние.
   И то же самое - по-немецки.
   - Ну, порррядок! - сказал мой сосед - толстомордый парень в  кроссов-
ках и ярком тренировочном костюме, с удовольствием раскатывая букву  "р"
в слове "порядок". - Теперь попьем настоящего пивка!.. Вы первый раз ле-
тите в Мюнхен?
   - Первый, - ответил я.

   Часть Третья
   (очень коротенькая), рассказанная Автором, - о том, как  мы  с  Катей
ходили в Ленбаххауз на выставку Габриеллы Мюнтер  и  Василия  Кандинско-
го...

   Эдик и Нартай были в тот день чем-то заняты, и  Катя  предложила  мне
посмотреть эту выставку.
   - Я уже была там один раз со своим приятелем, но  мы  там  все  время
ссорились, и я от злости уже почти ничего не помню, -  сказала  Катя.  -
Помню только, что эта Мюнтер - потрясающая тетка!
   Мы доехали на метро до К[cedilla]нигсплац, протопали  совсем  немного
пешком, и оказались на Луизенштрассе у Ленбаххауза.
   - Можно было конечно дождаться халявы. В воскресенье здесь все  музеи
- бесплатные, - сказала Катя. - Но в воскресенье мы вкалываем и...  Пос-
тойте здесь. Я возьму билеты.
   - Ну, уж дудки! - возразил я. - Ты еще будешь оплачивать  мою  интел-
лектуальную программу... Билеты беру я. Дедушка приглашает.
   - Ладно, ладно, - рассмеялась Катя. - Чего это вы вдруг раскокетнича-
лись? "Дедушка"! Вы что думаете, я не заметила, как вы только что  разг-
лядывали вон ту американку? Настоящие дедушки таким живым глазом на  баб
не смотрят.
   - Польщен, спасибо, и закрыли тему, - сказал я. - Как  попросить  два
билета?
   - Скажите просто: "Цвай картен, битте".
   Я заплатил шестнадцать марок, получил "цвай картен",  и  мы  с  Катей
пошли смотреть картины Мюнтер и Кандинского.
   Катя быстро устала и, виновато глядя на меня, все чаще и чаще  приса-
живалась в тех залах, где были диванчики для отдыха.
   - А из-за чего вы ссорились здесь со своим приятелем? - спросил я.
   - Пыталась ему доказать, что не Кандинский сделал Мюнтер, а Мюнтер  -
Кандинского.  Сами  посмотрите  -  насколько  она  сильнее  и  самостоя-
тельней!..
   В отличие от Катиного приятеля, мне совсем не  хотелось  с  ней  ссо-
риться. Да и в живописи я разбирался не бог весть как, поэтому решил из-
менить тему разговора:
   - Катя, ты есть хочешь?
   Она удивленно вскинула на меня глаза:
   - Хочу. А вы?
   - Как семеро волков. Так говорит Нартай?
   - Генау! - подтвердила Катя. - Точно!
   Неподалеку от выставки, в итальянском ресторанчике "У Марио" нам  по-
дали по полуметровой пицце с ветчиной, шампиньонами и сыром. Я пил пиво,
Катя - минеральную воду.
   - В последнее время я стала быстро уставать, - сказала Катя. - И есть
постоянно хочется... Но мне одна знакомая тетка сказала, что  потом  это
пройдет. А сейчас, в моем положении - это нормально.
   - В каком "положении"? - не понял я.
   - В том самом. На четвертом месяце. Или уже пятый?.. Ни фига не  пом-
ню.
   - О, Господи... - только и смог сказать я.
   - Все будет хорошо! - ободряюще улыбнулась мне Катя. - Вы знаете, та-
кую огромную пиццу я в жизни не видела. Вообще-то, мы немножко потор