захочешь. Когда позовешь. А я буду знать, что  у  меня
есть ты. Захочешь - войдешь в мой бизнес, не захочешь...  Эдичка!  Гени-
альная идея! А хочешь быть хозяином цирка?! Директором и хозяином!.. Да-
вай, я тебе здесь куплю цирк!!! Ты наберешь труппу из шикарных артистов,
начнешь ездить на гастроли по всему миру!.. Я буду прилетать к тебе, где
бы ты ни был!.. А ты будешь изредка стараться делать вид, что очень меня
ждал. А? Мне главное знать, что ты есть... А когда ты станешь старенький
и больше не сможешь стоять на одной руке, мы  с  тобой  купим  несколько
слонов и ты будешь выходить с ними на манеж, как укротитель...
   - Это у львов и тигров укротители, - грустно поправил ее  Эдик.  -  У
слонов - дрессировщик.
   - Ну, дрессировщик, какая разница!.. - раздраженно выкрикнула Юлька и
в ее голосе послышались слезы. - А я буду тебе ассистенткой! Лишь бы  не
располнеть к тому времени...
   Она рассмеялась, чтобы иметь возможность в любую секунду обратить все
сказанное в веселую шутку, а потом вдруг совсем тихо добавила:
   - Я ведь уже почти год, как завязала. Ну, ты  понимаешь?..  Я  теперь
только в бизнесе. И я, наверное, смогла бы стать хорошей женой...
   В этом Эдик никогда не сомневался ни одной секунды.
   И кто знает, предложи ему это Юлька пять лет, три, даже два года тому
назад, может быть, сейчас вместо Нартая она бы  ему  ассистировала.  Вот
уж, действительно, было бы "украшение номера"! Так всегда в цирке  назы-
вали жен артистов, выходящих на манеж вместе с мужем.  Это  носило  нес-
колько ироничную окраску, но здесь не было бы никакой иронии.  Красивая,
пластичная, грациозная, с  детства  умудрявшаяся  носить  любую  простую
тряпку так, будто она из коллекции Ива Сен-Лорана, от Кардена,  от  Нины
Риччи...
   Может, и жизнь его иначе бы повернулась. Правда, не было  бы  в  этой
жизни ни Катьки Гуревич, ни Нартайчика Сапаргалиева,  ни  "Китцингер-хо-
фа", ни толстенькой старой Наташи, ни огромного, шумного Петера. И  Гер-
мания была бы только на гастролях или проездом.
   Но была бы Юлька - а это тоже многого стоит! Тут надо быть справедли-
вым.
   А насчет того, чем раньше промышляла Юлька - плевать на это с высокой
колокольни! Важно, кем бы она стала, когда вышла бы вместе  с  Эдиком  в
цирковой манеж под одной фамилией.
   В конце концов, кем был сам Эдик Петров в Афганистане? Таким же  бан-
дитом и убийцей, как и Саня Анциферов. Ну, не было, не было другого  вы-
хода!.. Важно, кем ты потом стал, когда вернулся на свою землю, Саня...
   Ах, припозднилась Юлька с этим разговором!.. Все уже не то,  все  уже
не так, как еще недавно было в Москве. Что-то  ушло,  растворилось,  ку-
да-то исчезло. Всплыли другие ценности, другое понимание, иные открытия.
Возникли люди, ставшие всего за один год такими близкими, словно в  этот
год были впрессованы десятилетия...
   - Ладно, - усмехнулась Юлька. - Молчи. Можешь ничего не говорить,  не
отвечать. Прости меня. Это я уж так - от тоски, от одиночества...  Давай
поспим, Эдька! У нас есть еще чистых три часа. В десять тридцать у  меня
здесь совещание с австрийскими и баварскими  коллегами,  в  четырнадцать
запись интервью на радио "Свобода" с неслабой темкой - "Сексуальная  ре-
волюция в обновленной России", в программе "После империи", а в шестнад-
цать сорок у меня уже самолет на Москву.
   - Тебя отвезти в аэропорт? - спросил Эдик.
   - Ну, что ты! Меня такой кортеж поедет провожать, что принцессе Диане
не снился! Давай спать, родной мой, любимый, единственный  дурачок-экви-
либрист... Мне нужно хоть чуточку отдохнуть. К совещанию я должна хорошо
выглядеть.
   - Вы знаете, - сказал мне Эдик, - в то утро, когда я садился  в  свою
колымагу у "Парк-Хилтона", я вдруг понял, что не могу сразу сейчас, сло-
мя голову, мчаться в "Китцингер-хоф", а потом целый Божий день  быть  на
людях, как бы они ни были мне симпатичны! Мне показалось, что  я  обяза-
тельно должен побыть наедине с самим собой.
   Я машинально доехал до района Мариенплац и  Виктуалиенмаркта,  покру-
тился  немножко  в  поисках  свободного  халявного  места   для   своего
"фолькса", а потом плюнул на все надежды сэкономить  несколько  марок  и
въехал в платный подземный паркинг-гараж при заправочной станции "Бритиш
Петролеум" у Якобсплац. Запомнил номер стоянки, сел на лифт и выехал на-
верх, на свежий воздух.
   Позвонил из автомата в "Китцингер-хоф", наврал своим, что  мне  нужно
побывать в "Бауреферате Ландсхауптштата" - похлопотать  о  лицензиях  на
будущую неделю, и сказал, что приеду попозже. И чтобы они больше никакой
паники не устраивали по поводу моего отсутствия. И спросил, что привезти
к обеду.
   Наташа категорически заявила, чтобы я не вздумал перекусывать в горо-
де - неизвестно еще, какой гадостью меня накормят, а к  обеду  привозить
ничего не надо, потому что они с Нартаем вчера купили все необходимое. И
чтобы я побыстрее возвращался домой, так как совсем недавно  звонили  из
Мюнхена.
   Тут она позвала к телефону Нартая, потому что забыла,  как  по-русски
называется то, откуда звонили. Нартай взял трубку:
   - Снова какие-то заморочки с властями, Эдька! Только что  звонили  из
нашего консульства, просили всех с двух часов дня не отлучаться из дому.
И спрашивали, как к нам проехать. А потом позвонили  из  нашей  районной
мэрии, или как там оно у них называется - фервальтунг, что ли...  И  тут
уже Петер разговаривал, тоже требовали, чтобы мы сидели дома и не  рыпа-
лись. Какой-то шухер там у них! Наверное, из-за этого югославского  вон-
хайма... Ты будешь к двум дома?
   - Постараюсь, - ответил я.
   - Может, мне опять на озеро смылиться? От греха подальше...
   - Сиди дома. Не бросай стариков. Что нам, соли  на  хвост  насыплют?!
Пошли они все подальше! Надоело темнить...
   - Тоже правильно, - согласился Нартай. - Но ты все-таки к двум  подг-
ребай. Хорошо?
   - Хорошо, хорошо, - и я повесил трубку.
   Прошелся по Зендлингенштрассе, выполз на Мариенплац,  поздоровался  с
одним хорошим пареньком - голландским жонглером  на  моноцикле,  немного
потрепался с чехом Иржи, художником-моменталистом, а потом пошел по Кау-
фингерштрассе и дальше, по Нойехаузерштрассе к Штахусу. По пути встретил
Пашу Кучина - классного балалаечника из Ленинграда. Он посмотрел на  мою
опухшую губу, заржал, мерзавец:
   - Не ожидал, Эдик!.. А мы все думаем, чего Петров не  работает,  чего
он мимо денег ходит? Где это тебя так?
   - А-а... - говорю. - Трюк один новый репетировал, вот и...
   - Рассказывай! - ржет Паша. - Не иначе, как кто-то преподнес тебе!
   - Как дела? - спрашиваю и показываю на его открытый футляр  от  бала-
лайки, куда он сам набросал мелочь, чтобы люди видели, что за игру  надо
платить.
   - Хреново, - говорит Паша. - Холодает, туриста мало, немцы, сам  зна-
ешь, неохотно кидают. Все, Эдик! Выходим, выходим мы из моды -  русские,
я имею в виду... То ли дело было еще год тому назад! Помнишь? А где твои
кореша?
   - Катька улетела рожать в Америку. Нартай дома, - говорю. - Ну,  будь
здоров, Паша. Удачи тебе.
   Дошел до Штахуса, а там рядом с оружейным магазином  отделение  моего
"Хюпо-банка". Дай, думаю, зайду. А то и машину заправить надо, и  в  дом
чего-нибудь привезти...
   Взял в банке двести марок по своей кредитной  карточке,  спустился  в
подземный переход под Карлсплацем, вышел на другую сторону Зонненштрассе
и думаю, куда идти? Вспомнил, что наврал своим про "Бауреферат". А чего,
думаю, врать? Зайду, действительно...
   Свернул направо по Шванталлерштрассе и побрел в  самый  ее  конец  до
этого "Бауреферата". Опоздал, конечно. Они только до десяти лицензии вы-
дают. Но я уговорил. Наплел про пробки на автобане, что живу далеко,  ну
и так далее... Получил лицензии на будущую неделю - и на себя, и на Нар-
тайчика, и пошел обратно.
   Еле-еле иду, нога за ногу... Ну, неохота мне ехать в "Китцингер-хоф",
и все тут! Ничего не понимаю, что со мной происходит?!
   А время идет, мне к двум надо дома быть.
   Вернулся на Мариенплац, постоял в жиденькой толпе туристов, подождал,
когда затанцуют фигурки в музыкальных часах Новой ратуши. Поглазел, буд-
то не видел этого десятки раз, а потом уселся в самый дальний уголок ка-
фешки под названием "У ратхауза" и заказал себе кофе с молоком.
   Сижу, прихлебываю кофеек, а в ушах Юлькин голос, а в  глазах  Юлькино
тело - грудь, плечи, бедра, руки ее... А в  башке  такая  сумятица!  Все
представляю себе, как Юлька заканчивает совещание  своего  трахательного
концерна, как выходит из отеля, идет Английским парком до Тиволи...  Как
подходит к белой ограде радио "Free Europe" и "Свобода", - там это  сов-
сем рядом, - как кто-то ее встречает...
   И одна мысль не дает покоя - почему, почему оттолкнул девку?!  Лучшую
девку в своей жизни!..
   Почему не повел себя, как настоящий мужик? Почему не сказал:  "О'кей,
Юлька. Бросай к чертовой матери свое вонючее предприятие, уходи из этого
блядского бизнеса, не
   боись - проживем! На первое время у меня есть - вот  здесь,  на  этом
Мариенплац заработанное, - а к Рождеству вернется из Южной Америки  цирк
"Ронкалли", может, они меня еще по Москве помнят?.. А там... Я уже узна-
вал, - триста-четыреста марок за выступление  при  двадцати  гарантийных
выходах на манеж в месяц... А я еще лет семь-восемь свой эквилибр  отра-
ботаю, а потом подкопим деньжишек, может и вправду,  купим  какое-нибудь
смешное животное и будем работать дрессуру.  Этим  можно  заниматься  до
смерти. Ты хотела слона? Вот слона и купим! А хочешь,  Юлька,  в  Москву
уедем?.. Там что-нибудь вместе придумаем... Я, знаешь как по Москве ску-
чаю?!"
   - Что-нибудь еще принести? - спросил меня кельнер.
   Я очнулся, посмотрел на часы. Батюшки! Половина второго!..
   - Нет, нет, спасибо! - говорю.
   Расплачиваюсь, и ходу к "Бритиш Петролеум" за машиной. По дороге зас-
кочил в "Кауфхоф", купил для Наташи большой торт "Каппучино" -  она  его
обожает, и, короче, пока из города на автобан выбрался - еще минут сорок
потерял...
   Как пролетел семнадцать километров по автобану - не помню.
   Очухался только, когда съехал на наш  проселок,  ведущий  к  "Китцин-
гер-хофу". "Проселок" - только название, а так - нормальная  асфальтиро-
ванная дорога среди полей. Нам бы в России побольше таких "проселков"!
   Когда до хутора оставалось примерно с километр, я всегда ремень безо-
пасности отстегивал и свое стекло опускал - деревней пахнет, спасу  нет!
А после города это так приятно...
   Я и сейчас ремень отстегнул, стекло опустил и вдруг слышу со  стороны
нашего "Китцингер-хофа" какой-то мощный двигатель молотит!  Прислушался,
мама родная!.. Да это же танковый мотор работает! А времени на  часах  -
без пяти три!
   Что они там, думаю, умом тронулись?! На кой  черт  они  светлым  днем
танк из сарая выгнали?! Я - по газам, подлетаю к "Китцингер-хофу" и вижу
такую картину маслом.
   Машин - видимо-невидимо, людей - тьма! И все в таких официальных кос-
тюмах, а двое даже в военной форме! Один, наш родимый генерал,  примерно
моего возраста, ну, может, лет тридцать пять, не больше, а  второй  -  в
форме какого-то большого чина германского бундесвера. Я в их званиях  ни
фига не петрю...
   А среди официальных костюмов полно наших, с окрестных хуторов. Попро-
ще одетых. Тут и Зергельхуберы всем семейством, и Пентенриддеры,  и  Мо-
осгруберы, и Рингсайсы, и Бирбихлеры... Я-то с ними не больно знаком, я,
кроме Зергельхуберов, ни с кем так, нос к носу,  особо  не  сталкивался,
как-то не приходилось, а вот Нартай их всех как облупленных знает. Он  -
кому трактор чинил, кому автомобиль, кому сеялку, кому веялку...
   И стоит огромный армейский грузовой "мерседес"-тягач с длиннющим низ-
ким прицепом-платформой на шестнадцати сдвоенных толщенных колесах -  по
восемь с каждой стороны, для перевозки особо тяжелых грузов. А на  крыше
его кабины полощутся три флага - немецкий, российский и еще какой-то.  В
жизни такого не видел! Потом-то мне объяснили, что это  новый  флаг  Ка-
захстана...
   Вокруг этого "мерседеса" с прицепом бегают фотокорреспонденты, киноо-
ператоры с камерами, и диктор баварского  телевидения,  которого  я  уже
сотни раз на экране видел, ведет репортаж.
   На прицепе, спиной к тягачу, лицом к танку топчется наш старый  Петер
Китцингер и руками манит на себя танк, с уже зачехленными орудием и  пу-
леметами.
   Люк механика-водителя настежь открыт, оттуда торчит морда Нартая, ко-
торый с Петера глаз не спускает и медленно и точно въезжает по откинутой
аппарели со своим танком на платформу.
   А рядом с платформой мечется наша старая, толстенькая Наташа и кричит
не своим голосом:
   - Форзихт, Нартайчик!!! Ахтунг, Петер!!!  Форзихт,  Петер!..  Ахтунг,
Нартайчик!..
   И все-все смотрят, как танк заползает на платформу. Но вот  танк  уже
влез туда, и Петер поднял над головой скрещенные руки. Это у них, у тан-
кистов, команда такая - "Глуши мотор!"
   Нартай выключил двигатель, закрыл наглухо изнутри  свой  водительский
люк. Потом на орудийной башне откинулся верхний командирский люк и отту-
да стал вылезать наш Нартайчик. Но в каком виде?!
   В форменных брючках со стрелочками, в кительке  с  погонами  старшего
сержанта и сверкающими танковыми эмблемами, в зеленой рубашечке с  галс-
тучком, в сверкающих черных ботиночках! А в руке фуражечка форменная...
   Все как зааплодировали! А Нартай, сукин кот, ноль внимания на эти ап-
лодисменты, надевает фуражечку на голову, обстоятельно, по-хозяйски зак-
рывает башенным ключом командирский люк и, прямо с башни,  отдает  честь
всем присутствующим. И вижу - явно на камеры фотокорреспондентов и кино-
операторов работает! Ну, артист, сукин сын!.. Вот уж никогда бы не поду-
мал! Где это он так насобачился?! Не  иначе,  как  на  разных  войсковых
смотрах и учениях, когда начальство им, как визитной карточкой, размахи-
вало!
   Ну, и конечно, - новая волна аплодисментов!..
   Тут он меня с башни увидел и как заорет на всю округу:
   - Эдька, гад ползучий!!! Где же ты был, чтоб тебе повылазило! Тут без
тебя такое!..
   Спрыгнул с танка на платформу - прямо в руки Петера, вырвался от него
и с платформы прямо ко мне!.. Схватил меня за руку и тащит к нашему  мо-
лоденькому генералу:
   - Товарищ генерал! Товарищ генерал!.. Вот он,  этот  Петров,  который
меня вместе с танком у тех бандитов отбил!.. Вот он!.. Эдуард  Александ-
рович Петров - заслуженный артист республики!.. Эдик! Познакомься -  это
наш новый военный атташе из Бонна.
   А рядом с генералом стоит небольшого роста мужичок в строгом  костюме
и болтает по-немецки с тем чином из бундесвера. Как услышал мою фамилию,
так сразу извинился перед тем, бундесверовским, повернулся ко мне,  про-
тянул руку и говорит:
   - Здравствуйте, Эдуард Александрович. Я - Федор Николаевич  Грибов  -
новый Генеральный консул России в Мюнхене. Очень  рад  с  вами  познако-
миться.
   И рожа у него такая открытая, умная, симпатичная - ну  ничего  в  ней
партийно-кагэбэшно-дипломатического нет, к чему я привык в  свое  время,
когда мотался с цирком по заграницам. Обыкновенный интеллигентный дядеч-
ка с отчетливым московским говорком.
   - У вас как с немецким? - спрашивает.
   - Да так... - говорю. - Серединка на половинку. Объяснюсь.
   - Сейчас я вам Алексея Борисовича дам в помощь. Он у нас двуязычный.
   Подзывает паренька в пиджачке и галстучке и говорит ему:
   - Алексей Борисович, будьте любезны, помогите Эдуарду  Александровичу
с переводом, если ему будет что-нибудь не ясно.
   - С удовольствием, - говорит этот паренек.
   Держу я этот торт "Каппучино", понимаю, что выгляжу сейчас с ним  бо-
лее чем нелепо, и не знаю, как от него избавиться. Дурак-дураком, не мог
в машине оставить!..
   Но тут тортик, слава богу, перехватывает у меня Наташа, а  сверху  на
нас с Нартаем наваливается стодвадцатикилограммовый Петер и, дыша нам  в
затылки своим "Корном", говорит Генеральному консулу, переводчику и этим
двум военным - русскому и немецкому:
   - Ну, вы видите, какие у меня ребята?! Как сыновья! Эдди  -  старший,
Нартай - младший...
   А чтобы показать, что русский язык и ему  не  чужд,  добавляет  такую
российско-матерную тираду, что Генерального консула и моего  переводчика
чуть удар не хватил!
   Наш военный атташе - видать, человек, закаленный армейской службой, -
только рассмеялся и спрашивает Петера на хорошем немецком языке:
   - Откуда у вас такие познания в русской филологии, герр Китцингер?
   - Как это "откуда"?! - удивляется Петер. - Из Москвы, конечно!  Когда
вас, герр генерал, еще и на свете не было, я уже  на  Хорошевском  шоссе
дом строил! Кстати, господа! Не хотите ли выпить?
   И показывает в сторону нашего дома. А там, оказывается, под  навесом,
где мы обычно ужинаем в хорошую теплую погоду, вытянувшись метров на де-
сять, стоят такие пластмассово-алюминиевые столики. И на  них  штук  сто
бутылок с пивом, бокалы, рюмочки,"Корн" стоит и блюда с разными закусоч-
ками! Я и не заметил всего этого в запарке.
   - С величайшим удовольствием! -  говорит  наш  пацанистый  генерал  и
смотрит на часы: - Но только немного позже, герр Китцингер.
   Генеральный консул тоже смотрит на часы и добавляет:
   - Надеюсь, у нас останется час свободного времени, и тогда мы  с  ра-
достью поднимем рюмку за ваше здоровье и за здоровье фрау Китцингер.
   Тут предводитель нашей сельской гемайнды, бургомистр,  или  мэр,  или
как там он у них называется, что-то вроде нашего председателя  райиспол-
кома, тоже смотрит на часы и начинает хлопать в ладоши, призывая всех  к
тишине. Ну, немцы - народ дисциплинированный, сразу притихли. Физиономии
у всех серьезные, ответственные. Тишина. Слышно только,  как  Лори  Зер-
гельхубер всхлипывает на плече у своей матери Сузи.
   Я прихватил Нартая сзади за китель, оттянул его за широкую спину  Пе-
тера, шепчу ему:
   - Что происходит, можешь объяснить?!..
   - Ты бы еще позже приехал, раздолбай! Герои мы! Герои районного масш-
таба. И Петер, и Клаус, и Уве... Только Руди звонили, дома не застали. А
так, все мы жуткие герои за тот югославский вонхайм!.. И вообще  у  меня
через два часа погрузка в железнодорожный спецрейс Мюнхен  -  Варшава  -
Москва. Вместе с танком, конечно! Только танк теперь пойдет  в  середине
состава, а я в отдельном вагоне с  сопровождающим...  Объединенный  указ
Президента России и Президента Казахстана! И вообще, я уже демобилизован
приказом министра обороны!.. Это меня наш атташе попросил форму надеть -
для порядка... Так что можешь начинать лить слезы. Да!.. Совсем забыл!..
А вы с Петером - главные герои России и Казахстана! Ты - за то, что  по-
мог отбить советский танк у международных бандитов, а Петер - за то, что
сохранил этот танк и пригрел его бедненького казахского механика-водите-
ля. Слушай, Эдька, ты, действительно, у девахи ночевал?
   - Действительно.
   - И как?.. - а у самого глаза блестят бесовским огнем.
   - Елки-палки, чтоб не сказать хуже! - рассвирипел я. - Кретин  зацик-
ленный! Половой психопат!.. Как ты можешь сейчас даже думать об этом?!!
   Нартай вздохнул, сдвинул фуражку на нос, обреченно сказал:
   - Я, Эдик, теперь, после Лори, как в том анекдоте - только об этом  и
думаю...
   Но тут ко мне пододвигается Алексей Борисович и спрашивает:
   - Бургомистра переводить?
   А мне этот бургомистр - до лампочки!.. Если все, наконец, выяснилось,
если все встало на свои места, какого хрена они тогда так торопятся  из-
бавиться от Нартая?! Почему надо с места в карьер его  отправлять?!  Что
за дела?..
   Я об этом и спрашиваю у Алексея Борисовича. Он мнется, что-то лепечет
про "присутствие нашего танка на чужой территории", про  указ  президен-
тов, про приказ министра обороны...
   В это время начинает говорить наш военный атташе - по-немецки.
   - Переводи, Леша, - говорю я этому пареньку в галстучке.
   Какой он мне "Алексей Борисович", если я старше его лет на восемь?  В
гробу и в белых тапочках имел я в ви