машинально по-русски ответил Эдик и на всякий случай  вынул
из сумки лицензию. Мало ли, кто-то еще, кроме полиции, хочет проверить у
него разрешение на сегодняшнюю работу.
   - Нет, нет! Мне это не нужно,  -  рассмеялся  седой.  -  Вы  говорите
по-немецки?
   - Немного...
   - И вы не узнаете меня?
   - Нет, - смутился Эдик. - Извините...
   - Что было в Брюсселе в восемьдесят четвертом году и в Париже  в  во-
семьдесят седьмом? - спросил седой, глядя Эдику прямо в глаза.
   - В восемьдесят четвертом в Брюсселе - фестиваль цирков Европы,  а  в
восемьдесят седьмом в Париже - международный конкурс артистов эстрады  и
цирка, - сразу ответил Эдик.
   - Правильно! - обрадовался седой человек в ярком легкомысленном  шар-
фике. - Абсолютно верно!.. Теперь вы меня узнаете?
   На какое-то мгновение Эдику показалось, что он знает этого  человека,
и уж точно где-то видел его! Но сколько ни вглядывался в моложавое, чуть
жестковатое, улыбающееся лицо седого - память ему отказывала...
   - Нет... Простите меня, пожалуйста!
   - О'кей, о'кей... ничего страшного! Судя по тому, что вы сейчас рабо-
таете на Мариенплац, в вашей жизни за последнее  время,  наверное,  было
много событий, - сказал седой и протянул Эдику руку. - Я - Рихард  Крау-
зе. В Брюсселе я был одним из организаторов  фестиваля,  а  в  Париже  -
председателем жюри конкурса! Теперь вспомнили?
   Вот теперь Эдик вспомнил этого седого! На всех конкурсных  просмотрах
в Париже этот Краузе сидел в белом смокинге в центре  стола,  предназна-
ченного для жюри, и его боялись, как огня. В  семидесятых  годах  Рихард
Краузе был лучшим жонглером мира, и о его технике жонглирования  и  рез-
кости суждений ходили легенды.
   Это он, Рихард Краузе, в своем неизменном белом смокинге потом вручал
в Париже русскому эквилибристу Эдуарду Петрову Главный приз  по  разряду
"акробаты-эквилибристы" и что-то долго, дольше, чем кому бы то  ни  было
из награжденных, говорил Эдику со  своей  жесткой  улыбкой,  внимательно
глядя на него холодными голубыми глазами...
   - Вы были тогда в белом смокинге, - сказал Эдик и пожал руку  Рихарду
Краузе.
   - Ну, наконец-то! - радостно воскликнул Краузе.
   Это произошло первого декабря.
   Все остальное - в порядке хронологии.
   Третьего декабря рано утром из Алма-Аты  в  "Китцингер-хоф"  позвонил
Нартай.
   - Эдька! - кричал он истошно. - Ты знаешь, откуда я звоню?! Из прием-
ной Президента! Это мне его помощник устроил -  Равиль  Мухамеджанов,  а
так - хрен бы я дозвонился!.. Мы с ним  когда-то  в  техникуме  учились,
только он был на два курса старше... И моя мама здесь! Она с тетей Ната-
шей поговорить хочет... Дай ей трубочку! А потом дашь мне дядю Петю, я с
ним по-немецки поговорю, а то Равиль, гад ползучий, не верит, что я  не-
мецкий знаю!.. Я после Нового года на подготовительные курсы в  авто-до-
рожный институт иду!.. Как ты там, Эдик?!
   По второй телефонной трубке Эдик с Петером слышали, как плакала  мама
Нартая в Алма-Ате и все время говорила Наташе только одно:
   - Спасибо... спасибо... спасибо...
   А Наташа плакала в "Китцингер-хофе" и отвечала ей тоже  только  одним
русским словом:
   - Спасибо... спасибо... спасибо!..
   - Содержательный разговорчик, да?! - орал Нартай.
   - Не вопи, - сказал ему Эдик. - Мы тебя очень хорошо слышим.
   - Я вас тоже, - тихо сказал Нартай. - Это я кричу на нервной почве...
Дай дядю Петю!
   И Нартай долго болтал на своем ужасающем немецком  языке  с  Петером,
явно демонстрируя маме и помощнику Президента свое знание  немецкого,  а
потом неожиданно скис и дрогнувшим голосом негромко сказал по-русски:
   - Все... Больше не могу... - и всхлипнул.
   Подбородок у Петера затрясся, он  громко  откашлялся  и  закричал  из
"Китцингер-хофа" в Алма-Ату:
   - Приезжай, малыш!!! Мы ждем тебя!..
   Седьмого декабря господин Эдуард Петров получил по почте  официальное
приглашение из цирка "Кроне".
   Приглашение было напечатано на роскошном бланке с большой золотой ко-
роной, сквозь которую выглядывали морды льва, слона, лошади и тигра. На-
верху короны было написано "Circus Krone", а внизу по короне шла надпись
"Eure Gunst unser Streben". Под золотой короной, через весь бланк вилась
голубая лента с впечатанными в нее золотыми буквами:
   DER CIRCUS DEN DIE "KRONE"
   GANZE WELT KENNT
   Причем слово "Кроне" было выдавлено  на  бумаге  большими  рельефными
буквами.
   В письме господин Эдуард Петров приглашался на работу в цирк  "Кроне"
с оплатой в пятьсот марок  за  каждое  выступление  при  гарантированных
двадцати шести выходах на манеж в месяц. Выплата - каждую пятницу.  Рек-
визит и костюмы за счет артиста, проживание на гастролях  -  в  цирковых
вагончиках со всеми удобствами, оборудованных по последнему слову техни-
ки.
   Если условия устраивают господина Эдуарда Петрова, то дирекция  цирка
приглашает его на дальнейшие переговоры и подписание контракта по адресу
- Циркус-Кронештрассе, 1-6, Мюнхен, телефон... И так далее.
   В конце письма сообщалось, что обычное  приглашение  артиста  в  цирк
"Кроне" происходит иначе - артист должен представить фотографии и видео-
запись своего номера или пройти предварительный  просмотр  перед  специ-
альной комиссией.
   Господину Петрову ничего этого  делать  не  надо  по  двум  причинам:
во-первых, он достаточно известен в цирковом мире как один из лучших эк-
вилибристов последних лет, а во-вторых, Генеральный директор  Управления
всеми цирками Баварии господин Рихард Краузе уже имел честь  просмотреть
номер господина Петрова и дал этому номеру самые высокие аттестации.
   Десятого декабря, когда я еще болтался по Москве в ожидании  разреше-
ния на командировку в Германию, здесь, в Мюнхене, между цирком "Кроне" и
артистом в жанре "эквилибр" Эдуардом Петровым был  заключен  контракт  с
таким длинным перечнем прав и обязанностей, как "цирка", так  и  "артис-
та", что, не дочитав и до середины, Эдик плюнул на  оставшуюся  часть  и
расписался повсюду, где  было  проставлено  -  "унтершрифт".  "Подпись",
по-нашему...
   Открытие зимнего сезона цирка "Кроне" совпадало  с  началом  Рождест-
венских праздников, и до премьеры у Эдика оставалось не так много време-
ни - всего две недели.
   А нужно было срепетировать номер с оркестром, расставить  музыкальные
акценты в началах и концах комбинаций, вместе с дирижером подумать,  ка-
кие трюки потребуют оркестровых пауз, что давать на первый выход Эдика в
манеж, какая музыка пойдет на финальный уход с  манежа,  и  многое  дру-
гое...
   Кроме оркестра, номер нужно было увязать с коверными клоунами,  поис-
кать вместе с ними симпатичные и не отвлекающие от основного номера реп-
ризы в коротких перерывах между комбинациями. Чтобы репризы эти не  выг-
лядели самодовлеющими и в то же время давали бы Эдику возможность  пере-
дохнуть.
   Срочно пришлось заказать цирковым реквизиторам твердый пол -  полтора
метра на полтора - для столика, чтобы его тоненькие ножки не увязали  бы
в мягком ковре покрывающих манеж опилок. И это обошлось  Эдику  в  такую
сумму, что он только охнул и с нежностью вспомнил Пал Петровича -  союз-
госцирковского умельца, изобретателя, творца и запойного бессребреника.
   Нужно было многократно прогнать номер с униформистами - чтобы вынос и
унос реквизита происходил в хорошем темпе, четко и слаженно.
   Прорепетировать со шпрехшталмейстром финальные поклоны, или, как  го-
ворят в цирке, "комплименты".
   Короче говоря, дел было по горло!
   Четырнадцатого декабря, к тому же, в Мюнхен прилетел я, и  несчастный
Эдик, ни слова не говоря мне о своей занятости в цирке, а уж тем более и
о контракте, вынужден был разрываться между "Китцингер-хофом", цирком  и
моим отельчиком на Терезиенштрассе!..
   А я еще, старый толстокожий дуралей (не дай Бог,  баварцы  услышат!),
въедался в него со своими дотошными расспросами, и он самоотверженно от-
вечал мне на все мои дурацкие вопросы  и  без  устали  рассказывал  мне,
рассказывал, рассказывал...
   Двадцать четвертого декабря он приехал ко мне рано утром и,  наконец,
поведал мне то, о чем я написал выше. И про цирк, и про все остальное.
   - Что же ты мне про цирк "Кроне" ничего не говорил?! - возмутился  я.
- Что же ты молчал, что у тебя нет ни одной свободной минутки?..
   - Ну что я буду талмудить вам голову своими проблемами?  Вы  приехали
по делам своего кино - смотреть отснятый материал, работать  с  режиссе-
ром, что-то, наверное, переделывать. Я вот смотрю, у вас в  пишущей  ма-
шинке лист вставлен...
   - Да плевать на эту пишущую машинку! - закричал
   я. - И на все это кино мне тоже наплевать! Кино - это только повод...
Я к вам приехал, пойми ты это!.. Ну нет у нас еще свободного выезда!  Не
было у меня другой легальной возможности прилететь... А буду я  работать
с режиссером или нет, переделаю какую-нибудь сцену или  напишу  новую  -
грош цена всем моим усилиям... И сколько бы я ни надувал щеки и ни  ста-
рался бы играть в мэтра от кино, у которого больше тридцати  фильмов  за
плечами, - все равно будет так, как того захотят продюсер и  режиссер!..
Мне ли этого не знать?.. И поэтому, заявляю тебе совершенно  ответствен-
но, я приехал к вам! К тебе, к Нартаю, к Кате... Ко многому  я  опоздал,
но не моя в том вина... А ты мне еще с цирком темнить  взялся!  Ну  надо
же?!
   - Честно говоря, с цирком я просто боялся сглазить... - тихо прогово-
рил Эдик. - А вот вчера увидел афиши своего номера, взял  в  руки  прог-
раммку для зрителей со своей фамилией и понял - обратного хода нет. Лад-
но, не казнитесь... На мою премьеру вы не опоздали.
   Он вытащил из куртки три очень красивых больших пригласительных биле-
та с золотыми коронами, вьющимися голубыми  лентами  и  выдавленными  на
картоне рельефными буквами. Отложил два билета в сторону и сказал:
   - Так... Эти два приглашения для моих стариков - Наташи и  Петера,  а
вот это - вам. Так что вы никуда не опоздали.
   - А когда эта твоя чертова премьера?! - снова закричал я.
   - Завтра, - улыбнулся Эдик. - Завтра, двадцать  пятого  декабря  -  в
первый день Рождества. А вот и ваша фамилия. Видите? Они  ее  как-то  на
компьютере впечатали. Здорово, правда?.. Кстати! Вчера из Америки звонил
Джефф. Катька родила мальчика - девять фунтов. Это сколько же  по-нашему
в килограммах будет, не знаете?..
   Пятого января я вернулся домой, в Москву.