ние другое. - Отец Владимир умолк, видимо, вспомнив о чем-то невеселом.
Потом словно очнулся: - Да, памятью меня Господь не обделил... Надо же, я ведь еще кое-что забыл
вам показать. Пойдемте.
     Но идти пришлось не более двадцати шагов. Священник показал на землю: "Видите?"
В быстро наступающих сумерках не сразу разглядел Киреев среди молодой травы куст розы,
огороженный крошечным частоколом из сухих веток.
     - Это от коз, - пояснил отец Владимир.
     - Вы посадили?
     - В том-то и дело, что не знаю - кто. Понимаете, как красота на людей действует? Не в своем
саду, а вот здесь взял добрый человек и посадил розу. Самое удивительное - сколько дней прошло, а
еще никто не сломал куст. Больше того, коз своих стали от розы подальше привязывать.
Представляете?
     - С трудом.
     - Вот и я тоже. Ну, ладно, если не боитесь простудиться, давайте присядем на траву. Мы
проводим солнце, а я заодно расскажу вам об отце Егоре.
     - О ком?
     - Об отце Георгии Коссове, его в народе отцом Егором звали, а еще чекряковским батюшкой. Это
его фотографию вам дали.
     Они сели.
     - Михаил, - нарушил молчание отец Владимир, - можно спросить вас?
     - Конечно.
     - Вы человек воцерковленный?
     - Не знаю, что вам ответить. Темный я еще, - Киреев попытался отшутиться, но отец Вадим был
серьезен.
     - Темный? Не понимаю.
     - Спросили бы вы меня - верую ли я в Бога...
     - Веруете ли вы в Бога?
     Киреев задумался:
     - Я не знаю, что ответить. Вот вы меня на это место привели...
     - А какая связь?
     - Разве место это для вас не очень личное? Вы словно душу мне приоткрыли. Вот и я хочу быть
перед вами искренним. - И Киреев стал рассказывать. О своей болезни, о страшной ночи в своей
квартире, Арсении Гусеве, Лизе Бобровой, о том, что он чувствовал в пальновской церкви. Только о
Боге говорить не хотелось.
     Отец Владимир слушал, не перебивая, а когда Киреев закончил свой рассказ, произнес:
     - Интересно, кто к вам мог подойти? Нашей старосты, Евдокии Алексеевны, сегодня на службе не
было. У нее рак крови врачи определили. Тоже крест на ней вроде как поставили... Кто же это мог
быть?
     - И как же она выжила? - Киреева заинтересовало это, а не то, кто к нему подошел.
Священник ответил коротко:
     - Милость Божья, да отец Егор.
Опять отец Егор. Кирееву уже не терпелось скорее узнать об этом человеке. А священник все
размышлял вслух:
     - Надежда Петровна? Она в Орел уехала к сестре... Говорите, сказала, что к отцу Егору идти
надо? Удивительно. А коли так, идите.
     - Куда идти?
Отец Владимир порывисто встал.
     - Хозяйка моя, небось, ругается. Пойдемте отужинаем. А после ужина спрашивайте, что хотите -
обо всем расскажу.
     От ужина Киреев хотел отказаться, но, чтобы не обижать гостеприимных хозяев, съел немного
вареной картошки с рыбой, выпил чая. После ужина пришла пора рассказывать отцу Владимиру. Было
видно, что это доставляет ему удовольствие. Когда Киреев остался один в отведенной ему комнатке,
он так и не смог уснуть. Слишком много впечатлений принес этот день. Встав с постели, Михаил
Прокофьевич включил свет и полез в рюкзак. Сначала достал чистую тетрадь, ручку, затем пакет с
иконой. Хотел развернуть. В дверь постучали.
     - Миша, вы не спите? - это отец Владимир.
     - Нет. Заходите, батюшка.
     - Вы ведь икону мне так и не показали, - словно оправдываясь, сказал священник, входя в
комнату.
     - Не поверите, но я сам ее еще не видел. - Киреев показал на пакет. Несколько секунд - и он
уже держал в руках икону.
     Отец Владимир перекрестился. В комнате наступила тишина, и каждый из двух мужчин боялся ее
нарушить.
     - Одигитрия, - произнес наконец Киреев.
     - Не имамы иныя помощи, не имамы иныя надежды, разве Тебе, Пречистая Дево. Ты нам помози,
на Тебя надеемся, и Тобою хвалимся, Твои бо есмы рабы, да не постыдимся, - то ли молился, то ли
отвечал священник.
     Потом он поднял глаза на Михаила Прокофьевича:
     - А вы знаете, как переводится это название - Одигитрия?
Киреев знал, но ему хотелось сделать приятное этому хорошему человеку, и он соврал:
     - Нет, не знаю.
     - Путеводительница, - отец Владимир многозначительно поднял палец вверх. Вышло это у него
несколько комично. - Вы понимаете, что все это - милость Божья?
     - Что? - не сдавался Киреев.
     - Как это - что? - начал горячиться отец Владимир. - Такая икона в вашем рюкзаке, женщина,
которая дарит вам карточку отца Егора... Неужели не понятно?
Потом неожиданно также быстро успокоился, посмотрел прямо в глаза своему гостю и тихо, но
твердо сказал:
     - Аще и пойду посреде сени смертныя, не убоюся зла, яко Ты со мною еси, жезл Твой и палица
Твоя, та мя утешиста...
     Затем, будто стряхивая пелену с глаз, слегка мотнул головой и еще тише произнес:
     - Перевести на русский?
     Побледневший Киреев, глядя на священника расширившимися глазами, с трудом выдавил из себя:
     - Не надо. Не все понятно, но не надо. Как это вы... как это сказано: не убоюся зла, яко Ты со
мною еси?
     - ... жезл Твой и палица Твоя... Вы по-прежнему хотите идти на Мценск?
     - А Спас-Чекряк не на этой дороге находится? - с надеждой спросил Киреев. Он только отходил
от потрясения, которое вызвали у него слова священника.
Отец Владимир, обычно при всяком удобном случае вставлявший в свою речь слова из Писания,
похоже, тоже был растерян. Будто кто-то взял и воспользовался им, как инструментом, для того,
чтобы этот человек, о котором еще час назад он ничего не знал, услышал эти слова. Оба теперь
говорили тихо и печально.
     - Нет, совсем в другой стороне.
     - И не на Белевской?
     - На другой.
     - У вас есть другие дороги? - улыбнулся Киреев.
     - Шутите. По ней писатель Нилус и ехал когда-то к отцу Егору. Впрочем, вы правы. И тогда это
была глушь, и сейчас. В Орловской губернии жителей нашего уезда дулебами звали - деревенщиной,
одним словом. Редкие деревушки, унылые поля, глубокие овраги, рощицы - жалкие остатки былых
лесов. Все - как сто лет назад... Ну так как - поедете к отцу Егору?
     - А я из Спас-Чекряка выберусь куда-нибудь? Сами говорите - глухомань.
     - А вы хотели Россию узнать, идя по автострадам? Вас Господь не в глухомань зовет, а к отцу
Егору. Между прочим, Спас-Чекряка уже давно нет.
     - Что же тогда есть и куда мне идти?
     - Дойдете до деревни, которая называется Герасимова.
     - Герасимовка?
     - Нет, в наших краях деревни называют Герасимова, Шпилева, Кудинова... Так вот, дойдете до
Герасимова. Чуть-чуть не доходя до крайнего дома, свернете по полевой дороге налево, пройдете
мимо фермы, никуда не сворачивайте - и минут через десять вы окажетесь на поляне... Когда
осмотритесь, увидите церковный фундамент, остатки строений и, наконец, могилку отца Егора. Вот и
все, что осталось от Спас-Чекряка. Впрочем, школа работает до сих пор.
     - Деревни нет, а школа есть?
     - Из окрестных деревень детишки ходят... А если от могилки спуститесь по тропе в лесок, мимо
еще одной поляны - там когда-то приют для девочек стоял, который отец Егор построил и содержал,
то попадете к роднику, воду которого наша Евдокия Алексеевна пила. К сожалению, купальни там
пока нет. Стоит небольшой сарайчик, который Игорь построил. Игорь - это механизатор из тех мест.
Его дочка после операции заражение получила, врачи сказали, шансов нет, а люди добрые ему
подсказали, чтобы давал дочке воду из родника отца Егора пить. Девочка выздоровела, а отец ее из
благодарности и соорудил это строение.
     - А как же купаться можно?
     - Купаться, пожалуй, нельзя. А вот обмыться святой водой - пожалуйста. Ну, ладно, -
спохватился отец Владимир, - вам завтра в путь. Отдыхайте.
     - Я рад, что встретил вас, батюшка. Спасибо вам за все.
     - Да за что - спасибо? - искренне удивился хозяин дома. - А встрече и я рад, тем более что
каждая встреча - от Бога. - И он, приветственно махнув рукой, направился к двери. Но затем опять
остановился: - Ох, дурной я человек, никак не угомонюсь. Вот мы о глухомани с вами говорили, я из
жизни отца Егора случай очень важный вспомнил. Не возражаете, если расскажу его вам?
     - Конечно, не возражаю.
     - Я быстро. Впрочем, боюсь увлечься. Дайте-ка я лучше по книге прочитаю.
Отец Владимир снял с полки книгу, быстро нашел нужную страницу и стал читать. Читал он очень
выразительно, в самых, по его мнению, важных местах поднимая указательный палец вверх:
"Много, много лет тому назад отец Егор был назначен приходским священником в село Спас-
Чекряк. Приход был очень бедный, всего 14 дворов; так себе, хуторок маленький. Церкви там
настоящей не было, а стояла ветхая, покосившаяся часовенка, где и справлялось богослужение, и так
в ней было холодно, что даже Святые Дары в Чаше замерзали... Семья у отца Егора была большая, а
прокормиться было нечем... И милостыни было подать некому... Вот и взмолился батюшка Егор к Богу
и поплелся пешком в Оптину пустынь, к великому старцу Амвросию Оптинскому, с жалобой на свою
горемычную жизнь и за благословением переменить приход.
Старец Амвросий выслушал отца Егора, долго смотрел на него, а потом как замахнется на него
палкой, да как ударит ею по спине отца Егора, так тот чуть без оглядки не убежал от него...
"Беги, беги назад! - кричал Амвросий, - беги, слепой... На тебе вот какая благодать Божия
почивает, а ты вздумал бежать от прихода... За тобою скоро будут бегать люди, а не тебе бежать от
людей..."
     Вернулся отец Егор домой и затворился в своей убогой церковке, и денно и нощно взывал к
Царице Небесной, Матери Божией, о помощи... И скоро прошла о нем молва по всей Русской Земле как
об Угоднике Божьем, великом прозорливце и молитвеннике... И потянулись к отцу Егору и
простолюдин, и знатный, и богач, и бедняк, и простец, и ученый... А вместо ветхой церковки стоял
уже храм величиною с нашего Исаакия, а вокруг него каменные корпуса... И чего там только не
было... И гостиницы для приезжающих, и богадельни для стариков, и всякого рода ремесленные
мастерские, и школы для детей; да и село разрослось так, что вместо 14 дворов стало уже больше
сотни... Свыше трех миллионов было затрачено на все эти постройки, как мне говорили. И не было
дня, чтобы к отцу Егору не приезжали со всех концов России. Простой народ приходил к нему пешком
чуть ли не из Сибири".
     - Пожалуй, хватит, - отец Владимир закрыл книгу. Лицо его раскраснелось, глаза блестели.
Чувствовалось, что к отцу Егору Коссову у него было особое отношение.
Когда он ушел, Киреев рядом с иконой поставил фотокарточку отца Егора. С нее на Михаила
Прокофьевича смотрели серьезные умные глаза.
     - Вот ты каким был, батюшка Георгий. Не знаю, к добру или нет, но я завтра пойду к тебе. Если
это действительно ты меня позвал...
     Засыпая, Киреев слышал, как за стеной молился хозяин дома.

     Глава двадцать пятая

     - Он тебе совсем не нравится, тезка? - Софья Мещерская показала одними глазами на
Ферапонтика. Ее сын и муж с мальчишеским азартом гоняли мяч на лужайке. Третьим в этой игре был
сенбернар Джек. - Прости, прости, это не мое дело, но, даю тебе слово, ни у кого на свете не было
бы такой классной свекрови.
     Женщины сидели на поваленном стволе огромного дерева. Только что под смех и веселые разговоры
был съеден вкусный шашлык, приготовленный Ильей Вторым. Но пиво еще не кончилось, и обе
женщины, потягивая его из пластиковых стаканчиков, наслаждались и самым древним хмельным
напитком, и этим весенним воздухом, настоянным на свежести майского дня, запахе сосен,
окружавших, словно былинные часовые, дачу Мещерских, и ароматом остывающих углей. Обе Софьи
совершенно искренне наслаждались природой, а также обществом друг друга. Мещерская одной рукой
поглаживала плечо Софьи, в другой держала стакан.
     - Ты не смейся. Крепость брака знаешь от кого зависит?
     - Знаю. От мужа и жены.
     - Не-а. От двух женщин - свекрови и тещи. Вот сейчас я тебе признаюсь: моему Илюше, откровенно
говоря, с тещей не очень повезло. Не будь Аглаи Серафимовны, наш брак давно бы распался...
     - Софья, а могу я задать тебе откровенный вопрос? - спросила Воронова подругу.
     - Разумеется.
     - А на кой ляд тебе такая невестка? Подожди, не отвечай сразу. Ты очень близкий мне человек.
Скажу больше: я просто любуюсь, как ты ходишь, общаешься с людьми, разговариваешь. А твои
фирменные слова: не-а, тады ой...
     - Еще добавь: на кой ляд. Плагиатщица! - И Мещерская засмеялась.
     - Нет, тезка, не плагиатщица - верная ученица... А стану я твоей невесткой...
     - Думаешь, что-то в наших отношениях изменится?
     - Уверена. Я же плохая буду невестка, а Ферапонт - твой сын. Единственный... У меня друг один
есть, он на мир через призму парадокса смотрит. Так вот, он бы это тебе лучше объяснил.
     - Что объяснил?
     - Да это я так, к слову. Кстати, а ты помнишь, как мы познакомились?
     - Через Илюшу? Это когда он тебе картину за полцены продал?
     - И ты со мной разбираться пришла. И не за полцены, кстати.
     - Я же потом покаялась.
     - Сонечка, это я к тому только говорю, что дружба начиналась, скажем так, с конфликта.
     - Ты боишься, что она закончится твоим браком с Ферапошей?
     - Боюсь. Да и посмотри на него. Он же еще ребенок.
     - Ты потом поймешь, что мужчины остаются мальчишками до седых волос.
     - Я не о том. Пусть он по миру поездит, поработает от души, не отвлекаясь на быт. А лет через пять
привезет он тебе какую- нибудь герцогиню из Шотландии, будут у тебя внуки с голубой кровью.
     - Герцогиньку? Глупенькая. Да разве лучше нас, русских баб, есть в мире женщины? - Софья-
старшая притянула к себе Софью-младшую. - Не принимай мои слова близко к сердцу. Но пойми и
меня. Я же мать. Вот будешь матерью взрослого сына или дочери - вспомнишь меня. Хочется, чтобы
у чада твоего все в жизни было хорошо - от здоровья до жены.
     - Тады ой.
     Женщины засмеялись.
     - Кстати, а твой друг, ну, который весь из себя парадоксальный, не тот, о котором ты рассказывала
утром? - с равнодушным видом спросила Мещерская.
     - Он самый.
     - Вы вроде недавно познакомились? Ты уже другом его называешь...
     - Разве? - Софья растерялась. - Ну я... в смысле знакомый. Или человек.
     - Знакомый? Ох, темнишь, тезка. И задумчивая ты у нас какая-то.
     - Есть проблемы.
     - Я могу помочь? - встревожилась Мещерская.
     - Вряд ли. Да и проблемы - не у меня...
     - У твоего друга?
     Софья кивнула:
     - Но из-за меня, понимаешь?
     - Пока не очень. Расскажешь?
* * *
     Уже больше часа белый "Сааб" мчался по Симферопольскому шоссе, все дальше и дальше оставляя за
собой Москву. Настроение у мужчин было явно приподнятое, словно они собрались на увеселительную
прогулку. Юля, наоборот, сидела мрачная. Вчерашний подъем сменился какими-то предчувствиями.
Может, отчасти причиной ее плохого настроения стал Шурик. У бензоколонки Юля спросила его о
Гнилом и Бугае, с которыми она познакомилась в машине, а он ответил в своей невозмутимой манере:
"Вообще-то, отморозки. А так ребята как ребята. Сама увидишь". Но в машине Шурик чувствовал себя
явно комфортно в компании с "быками" Кузьмича. Они по очереди травили анекдоты, ничуть не
стесняясь Юли.
     - Ты что грустная такая? - где-то за Серпуховом впервые обратился к ней сидевший за рулем
Гнилой.
     - Зато вы очень веселые. Будто на праздник едем.
     - А то нет? - вмешался в разговор Шурик. - И не веселье это вовсе, Юлек. Ты просто не
представляешь, что для мужика означает охота. Адреналина в крови - до черта и больше. Азарт.
Люди на уток охотятся, на кабанов.
     - А мы на людей, - поддакнул Гнилой.
     - Азарт, говоришь? - Юля не скрывала раздражения. - Разве к охоте можно легкомысленно
относиться?
     - Нельзя, - согласился Шурик.
     - С чего ты, деваха, взяла, что мы не серьезно относимся? - подал голос Бугай. - Это работа наша.
Босс приказал - мы выполним.
     - С чего взяла? Мы в жуткую глухомань едем. А на такой машине...
     - А на какой же, блин, нам ехать надо? - возмутился Бугай. - Может, на "Запорожце"?
     - Нет, лучше на велосипедах, - вставил словечко Гнилой.
Все трое засмеялись.
     - А еще лучше - с Каланчевки доехать на электричке до Тулы, потом опять электричкой до
Мценска, оттуда автобусом до Болхова... - После этих слов Шурика опять дружный гогот.
     - Я не предлагаю электричкой. Но на такой машине тоже нельзя.
     - Это почему же?
     - Я же говорю, в глухомань едем. Кто там "Москвича" или "Ладу" запомнит? А такую машину...
     - Нам Кузьмич говорил, что у тебя мозги  работают,  -  отсмеявшись, сказал Гнилой, - но запомни:
во-первых, я сам из такой же глухомани, как ты говоришь. Думаешь, у нас крутых пацанов не было? У
них тачки такие... Скажи, Бугай?
     - Точно, братан.
     - А во-вторых, никто ничего не заметит. Ни машины, ни мужика того. Вы только с Шуриком по
сторонам лучше смотрите - и все. Лады?
     - Не заводись, друг. Юлька ведь за дело болеет.
     - А я не люблю, когда мне баба мозги начинает вправлять.
До Тулы Шурик рассказал еще несколько анекдотов, и Гнилой отошел. Но Юля извлекла урок из этого
разговора. Она еще раз вспомнила слова Шурика: "Вообще-то, отморозки. А так ребята как ребята.
Сама увидишь". Увидела. И впервые за все последнее время Селиванова задумалась, а правильно ли
она сделала, что ввязалась в эту историю? Ей вдруг захотелось, чтобы вернулся тот вечер, когда к ней
домой постучал глупый, но, в сущности, не злой Гришаня. Послала бы она его на все буквы русского
алфавита и ничего бы не узнала - ни о Вороновой, ни о Кирееве, ни об иконе. Но было поздно. За
деревней Подберезово "Сааб" съехал с магистральной дороги и минут через десять въезжал во
Мценск. Еще полчаса, и они все четверо стояли у обочины дороги, ведущей из Мценска в Болхов.
     - Ну что, с Богом, ребятки. - Шурик обвел всех взглядом. - Теперь командовать парадом буду я -
такова воля Кузьмича. Никакой болтовни. Едем тихо. Выходим и спрашиваем в каждой деревне.
     - А что спрашиваем? - подал голос Бугай.
     - Ты - ничего. У тебя будет другая работа.
     - Понятное дело.
     - Спрашивать будем я и Юля. Про мужчину, нашего друга, о котором мы очень волнуемся.
     - Может, сказать, что он нам должен? - не унимался Бугай.
     - Нет, Павлик. Повторяю, он наш друг. Он очень тяжело заболел, но не хочет лечиться. А ты, Юля,
его неутешная супруга.
     - Я?
     - Ты, ты. Весна... У людей обостряются болезни. Особенно с головой связанные. Понимаете? И
рванул человек, бросив семью и детей, странствовать.
     - А если мы его без расспросов этих увидим? - спросил Гнилой Шурика.
     - Тогда это будет идеальным вариантом. Но ведь он может в каком-нибудь доме деревенском сидеть,
чай пить. Обидно будет, если проследим. Ну, ладно. Инструктаж закончен. Поехали.
* * *
     Проснувшись и посмотрев на часы, Киреев не поверил своим глазам: часы показывали полдень. Ну и
дал же он храпака! Видно, добрые хозяева не решились будить его, вот он и проспал за здорово
живешь до середины дня. Михаил Прокофьевич быстро оделся. Отец Владимир и его домочадцы
пытались заставить Киреева пообедать на дорожку, но он согласился только попить чаю. Слишком
долго Киреев представлял себе этот день, чтобы смириться с тем, как бездарно он проходит. Надо
было торопиться. Уже выйдя на улицу, Михаил Прокофьевич поклонился хозяевам. Жена священника
пожелала ему счастливого пути, а отец Владимир даже немного проводил его.
День выдался прохладным, но солнечным. Улочка, на которой стоял дом священника, была
совершенно безлюдна.
     - Кто на работе, а кто на огороде, - пояснил отец Владимир. После недолгого молчания он спросил
Киреева: - Решились, в какую сторону идти?
     - Вроде бы решился.
     - Ну и...
     - К отцу Егору.
Отец Владимир просиял:
     - Вот и правильно, вот и хорошо. А я молился за вас, - сказал он просто-просто, будто произнеся:
"А