дет, - щебетала девочка, пока взрослые переносили стол вместе с
нехитрым угощением из кухни. - Мы пир бы тогда устроили.
     - А у нас и сейчас самый настоящий пир. Правда, Наталья Михайловна? - подмигнул Киреев врачу.
Раньше у него были дни, когда не хотелось никого видеть, но приходилось с кем-то встречаться,
разговаривать. Сейчас же происходило другое. То удовольствие от каждого мгновения жизни
перенеслось не только на вещи, предметы, но и на людей. Встречи были редки, но каждая, как по
заказу, - душевна и тепла. Кирееву было хорошо. Время от времени он ловил многозначительные
взгляды Натальи Михайловны, словно говорящие: "Я же не зря вас сюда привела".
Вновь говорили о городах. Лиза застыдила Наталью Михайловну: та рассказала, что родом из
Вологды, но вспомнить герб своего города не смогла. Михаил Прокофьевич поведал историю о своем
двоюродном брате, который с приятелем, уезжая с Курского вокзала, решил немного выпить пивка, а
в результате вместо тульской электрички сел в горьковскую.
     - С часик они поспали, а проснувшись, стали думать, куда в Туле пойдут. А рядом бабушка сидела,
видимо, глухая. Она у них возьми и спроси:
     - Сынки, я к сестре в Петушки еду, не подскажете, скоро ли мне выходить?
Брат и приятель на весь вагон начинают втолковывать бабуле, как ей не повезло, и что Петушки -
это где-то во Владимирской области, а они сейчас подъезжают к славному городу оружейников -
Туле. А поскольку бабка глухая была, скоро в их сторону удивленно смотрел весь вагон. Когда
старушка начала понимать, что она не туда якобы едет - с ней приключилась истерика: "Меня же
сестра вечером в Петушках встречать будет, а я в Тулу еду".
     - Да, бабуля, - произнес сочувственно мой брат, - старость она ведь не радость. Не видать тебе
Петушков, как собственных ушей.
     - Это тебе скорее Тулы не видать, - произнес чей-то голос за спиной.
Брат обернулся:
     - И что вы хотите этим сказать?
Пассажир в ответ показал пальцем в окно. Электричка остановилась, а голос машиниста объявил:
"...следующая остановка - станция Петушки".
     - Вы что, сдурели здесь все, что ли?! - заорал приятель брата. А сам брат позже рассказывал, что
от смеха весь вагон буквально лежал - такие у них с приятелем лица были. Но это не самое
интересное,  - Киреев как опытный рассказчик сделал паузу.
     - С ними что-то случилось в Петушках? - спросила Наталья Михайловна.
     - С ними-то ничего. Та самая бабуля, вы ее, надеюсь, еще не забыли, вдруг решила выйти вместе с
ними. Представляете? Ей все кричат: "Бабуля, ваша станция следующая", а она им в ответ: "В гробу я
видела вашу Тулу, лучше сойду раньше".
     - И что, сошла?
     - Я бы рад соврать, да не буду. Кажется, все-таки ее остановили.
Незаметно пролетело больше часа. Чайник разогревали три раза. Неожиданно Лиза погрустнела.
     - Тебе плохо, доченька? - тревожно спросила Ира.
     - Утомилась, наверное. - Наталья Михайловна поднялась, вслед за ней и Киреев.
     - Да, нам пора и честь знать.
     - Что вы, я не устала вовсе, - запротестовала Лиза. - Просто... Просто мне грустно стало.
     - Почему, дочка?
     - Люди такие счастливые: могут путешествовать, в другие города ездить. Если я вылечусь,
обязательно буду много путешествовать.
     - Ты обязательно поправишься, Лиза.
Но Лиза словно не услышала слова матери.
     - На юг я ездить не буду, если это для меня вредно. Конечно, море бы мне хотелось увидеть, но что
хорошего под солнцем весь день лежать и лежать? Чтобы потом загаром хвастать? Я буду по русским
городам ездить. В Скопине побываю, Сапожке, Талдоме...
     - Мы с тобой обязательно в Старгород махнем, - непонятно, то ли в шутку, то ли всерьез подхватил
Киреев. - А как насчет Боброва, а?
     - Туда мы обязательно все поедем. Правда, мама?
     - Правда, дочка.
     - Интересно, какой он, этот Бобров?
Когда они прощались, Лиза протянула Кирееву ладошку - маленькую, почти прозрачную:
     - Дядя Миша, у меня первого мая день рождения. Я вас приглашаю. Вы мне очень понравились.
     - Ты мне тоже. А за приглашение спасибо.- Киреев был искренне тронут.
     - Правда, приходите. С Виктором, нашим папой, познакомитесь. А уж вы, Наталья Михайловна,
обязательно должны быть...
     Лиза перебила маму:
     - И дядя Миша - обязательно, мамочка.
     - Я же говорю...
Уже на улице неожиданно горячо заговорила Наталья Михайловна. Они с Киреевым не спеша шли к
метро, женщина взяла Михаила Прокофьевича за локоть. Он удивился, но вида не подал. А она
рассказывала о Лизе, о ее родителях:
     - Таких больных у меня еще не было. Я ее солнышком называю. Вроде бы ничего особенного не
говорит, а скажет несколько слов, самых простых, улыбнется - и будто вдруг светлее становится. А
если бы вы знали, Михаил Прокофьевич, какие эта девочка мучения претерпела. Сейчас ей вроде бы
немного полегче - она только две недели, как из клиники вернулась. Заведующий клиникой,
профессор Румянцев, - мой учитель, помогает нам. Периодически он Лизу к себе берет.
     - А операция?
     Наталья Михайловна только махнула рукой:
     - Скольким детям такие операции нужны! Про одного-двух снимут сюжет, покажут по телевидению,
а народ у нас сердобольный, глядишь, семья деньги на операцию соберет. А как быть остальным?
     - Народ сердобольный, а государство?
     - Вы же журналист, зачем такие вопросы задаете, ответы на которые сами знаете?
     - Умолкаю. Простите.
     - Ничего. Я иногда думаю, а за что людям приходится терпеть все эти мучения? Бобровым с Лизой
еще в какой-то мере повезло - она не капризная девочка. В других "моих" семьях родителям куда
тяжелее приходится. Больной человек, даже ребенок - сами понимаете. Нервная система
расшатана...
     - Меня это тоже ждет?
Наталья Михайловна резко остановилась и посмотрела ему в глаза.
     - Вас - нет.
     - Вы уверены?
     - Когда первый раз увидела - не была уверена. А сейчас... Что-то произошло с вами. Знаете, - она
опять взяла его за руку и смущенно улыбнулась, - вы с Лизой чем-то похожи. Как отец и дочь.
Правда. Вероятно, поэтому вы так легко сошлись.
     - Похожи внешне?
     - Нет, здесь вам с Виктором Ивановичем Бобровым конкурировать не стоит, - засмеялась Наталья
Михайловна. - А может, чтобы человек стал тем, кем он должен быть, с ним должна произойти беда?
Шучу.
     В прежние времена Киреев на эти слова ответил бы: "А в каждой шутке есть доля правды", но сейчас
ему не хотелось быть банальным. Он молчал. Молчала и Наталья Михайловна.
В метро им опять нужно было ехать в разные стороны. Киреев бережно, почти нежно пожал
протянутую ему руку.
     - Спасибо за то, что познакомили меня с Лизой. Спасибо за поддержку. Давайте обязательно сходим
к бобренку на день рождения. Если я буду жив, конечно.
     - Куда вы денетесь? А с операцией решили что-нибудь? Лечитесь?
     - Сегодня об этом не будем, хорошо? Не обижайтесь, но если бы вы знали, как приятно об этом не
думать.
     - Я знаю.
     - Еще раз спасибо - и уезжайте. Ваши мужики вас ждут, а уже поздно.
Внезапно она качнула головой. Глаза были опущены.
     - Я что-то не то сказал? - встревожился Киреев. - У вас неприятности?
     - У меня - ничего.
     - В каком смысле?
     - В самом прямом. Приду домой, а в доме тишина. Одни фотографии со стен на меня смотрят.
     - Фотографии? Чьи?
     - Мужа и сына. Год назад мы машину купили... Несколько лет копили. Счастливы были - не
передать. К морю поехать хотели...
     - Наталья Михайловна, я ведь не хотел...
     - Ничего. Сейчас боль глуше стала. Тоска острее, а вот боль - глуше.
     - Они... погибли?
     - Коля с Илюшей? Ехали мы на дачу, под Звенигородом. Коля что-то хотел мне сказать, я не
расслышала. Он обернулся и... Машину вынесло на встречную полосу... До сих пор не могу себе
простить, что села на заднее сиденье, а Илюшку вперед посадила.
     - Ему сколько было?
     - Тринадцать...
Неожиданно для себя Киреев поклонился Наталье Михайловне в пояс, а затем, ничего не говоря, не
прощаясь, поспешил прочь.

     Глава девятая

     Иванов Григорий Романович, он же Гришаня, он же Барсук, сидел на кухне у своей старинной
приятельницы Юльки и изливал ей душу. Вообще-то в настоящий момент Гришаня, как он сам
выражался, "крутил любовь" с другой девушкой, но вчера, после похорон Владимира Николаевича,
ноги сами привели его сюда. Разумеется, был риск кого-нибудь здесь встретить, как никак они не
виделись почти полгода. Но, с другой стороны, Гришаня, будучи убежденным холостяком, имел
удивительное свойство: он умудрялся тихо, без ссор, истерик покидать своих возлюбленных, а потом,
так же тихо вновь появлялся на горизонте. Из всех его приятельниц Юлька была самой умной, или,
как он сам говорил, "с понятием баба". Правда, это Гришаня понял, только оставив ее.
     - Переночевать пустишь? - без лишних предисловий, стоя у порога, спросил Григорий.
     - И всего-то? Если только переночевать - иди в гостиницу.
Вот девка, даже бровью не повела, будто вчера последний раз виделись.
     - Ты же знаешь, я ни от чего не откажусь. - Гришаню было тяжело смутить. Он отодвинул Юльку в
сторону и прошел в комнату. - Ты одна?
     - А ты не слыхал, я два дня как замуж вышла. Сейчас муж с работы придет.
     - Болтаешь. Кому ты кроме меня нужна?
     - Так уж и никому?
Юлька сделала вид, что обиделась, но Гришаня понял, что, во-первых, мужским духом в квартире
Юлии Антоновны Селивановой не пахло, а во-вторых, что он прощен. У нее была черта, которая очень
нравилась обычно сдержанному и неразговорчивому Иванову: Юлька, несмотря на то, что любила
поприкалывать, умела хранить тайны - и свои, и чужие. В отличие от абсолютного большинства
других женщин. В его теперешнем состоянии это было важно.
Будучи "бабой с понятием", молодая женщина сначала накормила гостя, затем постелила ему
постель, не забыв сама лечь туда. Утром вновь накормила и лишь затем, вымыв посуду и сев напротив
него, сказала:
     - Ну, рассказывай. Вижу, что-то ломает тебя. Правильно, что ко мне пришел. Это вы, мужики,
думаете, что баба только для постели нужна или детей рожать. Рассказывай.
И он стал рассказывать. О том, как убили Воронова и погиб хороший парень, его сменщик Пашка
Воробьев, у которого двое детишек осталось. И еще о том, что он, Гришаня, вроде бы радоваться
должен: в тот роковой вечер ему с хозяином рядом находиться было должно, но проклятый радикулит
скрутил и - "я дома три дня провалялся, а тут включаю телевизор, а там такое". Болит все равно
душа, болит. Будто и Ворона предал, и Пашку подставил.
     - Это ты брось, Барсук, - перебила его Юлька. - Ты первым делом должен был в церковь сходить,
Богу свечку поставить. Считай, что ты второй раз родился... А спина-то как, болит?
     - Вроде бы лучше. А что?
     - Да так, просто о здоровье справилась... А ведь никакого радикулита у тебя и в помине не было. -
Юлька отхлебнула из бутылки пива и, усмехаясь, посмотрела прямо в глаза Гришане.
     - Почему это не было? Я и справку могу показать. - Иванов разволновался. - Ты на что намекаешь?
     - Да ни на что. Мы с тобой, Барсучок, в постели не в шахматы играли. Уж как ты кувыркался -
акробат, ни дать ни взять. А я же не зря почти семь лет массажисткой проработала, кое в чем
соображаю. После приступа радикулита так не кувыркаются, дружок.
Гришаня рассвирепел.
     - Ты, в натуре, хочешь сказать, что я сейчас тебе лапшу на уши вешаю?
     - Именно это и хочу сказать. - Юлька вновь пригубила пива и стала смотреть на него еще наглее. -
А справку свою ты у Дмитрича за бутылку достал. Угадала? Ты здоров как бык, Гришечка.
Неожиданно он схватился за голову обеими руками. Былого гнева не осталось и в помине.
     - Что же мне делать, что же мне делать?
     - Прежде всего не скулить. Ты здоровый мужик, а ноешь, как, прости меня...
     - Если ты засомневалась в моей болезни, то уж милиция и подавно.
     - Слушай, Барсук, мне до работы час остался, а еще собраться надо. Ты либо всю правду расскажи,
либо умолкай. Ни шантажировать тебя, ни в милицию бежать я не собираюсь. Только, повторяю,
врать не надо. Думаешь, я поверила, что ты по Ворону так убиваешься?
     - Он хороший мужик был. Справедливый. И мне по жизни пару раз серьезно помог.
     - Царство ему Небесное за это. Только у них, Гриша, у банкиров и прочих всяких олигархов, судьба
такая. Много денег - много риска. И он знал, чем рискует. Потому и на охрану свою не скупился. А
вот, видишь, и охрана не помогла. Я же не думаю, - она сделала паузу, - что это ты его тогда...
     - Что ты, что ты, гадом буду - не я, но...
     - Все, хочешь - молчи, а мне пора собираться.
     - Сиди. Я расскажу. Думаешь, правду легко говорить? А тут такой случай - даже другу не
расскажешь. И в себе все хранить - тоже мочи нет. Короче... Одним словом, виноват я в смерти
Владимира Николаевича.
     Юлька уже не усмехалась, да и к пиву притрагивалась все реже. А Гришаня, наоборот, выпил полный
стакан, вытер рукавом рот и стал рассказывать:
     - Я не любопытный, но поскольку всегда рядом с Вороном находился, кое-что знал. Месяца два-три
назад у него неприятности начались. Какие-то люди прижимать его стали. Он вначале этому значения
не придал, но потом, видать, дело серьезный оборот приняло. Я как понимаю? Чем больше у тебя
денег, тем больше врагов. Воронов своих старых врагов поборол - и успокоился. А в бизнесе это
ошибка. И еще какая - я так думаю... Волк старый стал, а молодые волчата подросли и давай из его
рта мясо рвать. Владимир Николаевич вначале думал по старым своим правилам с ними бороться. А у
них, у волчат этих, правил вообще нет. Беспредельщики, одним словом. Но вначале вроде бы все у
них усмирилось. Ворон наш даже немного повеселел, а то нервничал сильно. Даже покрикивать стал
     - на меня, на шофера... Раньше за ним такого не водилось. Ну вот. Меня-то это если и касалось, то
постольку-поскольку. У нас на фирме есть начальник охраны, а я рядовой исполнитель. Учили
закрывать охраняемого своим телом, это - пожалуйста. Работа, привычное дело.
     - Хочешь сказать, ты Матросовым работаешь, - опять съехидничала Юлька. - Каждый день шефа
грудью прикрываешь?
     - Я просто хотел сказать, что есть привычные вещи, к которым человек моей профессии должен
быть готов. А вот когда не знаешь, что делать...
На этот раз Юлька ничего не сказала, а только погладила Иванова по руке. Тот продолжил:
     - Есть у меня кореш. Ты его не знаешь. Года два мы с ним не виделись, а тут вдруг позвонил. Давай,
говорит, встретимся, поговорим за жизнь, прошлое вспомним, а заодно дельце стоящее обсудим. Я без
задней мысли и пошел на встречу. Договорились в одной пивнушке на Никитской посидеть. Прихожу,
а с ним, корешком тем, еще двое. Это, говорит, друзья мои. Выпили мы за знакомство. Поговорили.
Говорили в основном мы с другом, те молчали. Я сразу отметил про себя - серьезные ребята. Даже
мрачноватые. Слушали они нашу болтовню, слушали, а потом вдруг так спокойно говорят мне:
хочешь, мол, и дальше жизнью наслаждаться, Григорий Романович, или подохнуть желаешь? Я
вначале подумал, что шутят ребятки. Или водочки перебрали. А они мне дальше спокойно так
втолковывают, без затей. О Воронове, о том, что ему скоро конец - серьезные люди за него взялись...
Иванов замолчал.
     - От тебя-то им что нужно было? Ты же сам сказал, что твое дело во всем этом - сторона.
     - Они и били на это. Человек, мол, ты маленький. Мы тебя пожалели - кореш твой словечко
замолвил, да и видим, хороший ты парень, правильный. Воронову все равно конец... Попросили они
меня рассказать подробно о том, в каких основных местах бывает Владимир Николаевич, как охраняют
его.
     - И ты рассказал?
     - Нет, я побежал к Воронову рассказывать о том, что его пришить хотят, - опять вскипел Барсук. -
Это тебе сейчас легко вопросы мне задавать. Шанс мне эти ребята дали, понимаешь, шанс. Выжить.
Короче, заваруха какая - особо не думаешь и под пулю лезешь без боязни. А здесь как? Ну, хорошо,
послал бы я этих ребят, рассказал бы все Воронову. Он мне - премию в сотню баксов, а утром меня в
собственном подъезде грохнули. Тот же кореш и грохнул бы...
     - Ладно, успокойся. Потом что было?
     - Рассказал я им все. Они посоветовали на ближайшие три-четыре дня больничный взять, что я и
сделал. Остальное ты знаешь. Да, в милицию меня сегодня вызвали. К десяти. Задергался я, Юль.
     - Подожди. Те ребята на тебя вышли?
     - Пока нет.
     - Кореш тоже не появлялся?
     - После пивнухи я его не видел.
     - Знаешь, мне кажется, что все нормально будет. С убийства Воронова сегодня пятый день пошел.
Сразу не тронули, значит, не тронут совсем. Это раз.
     - Не понял...
     - Да тут и понимать нечего. Ты - кто? Свидетель? Нет. Они, думаешь, не понимают, что ты не
совсем осел - в милицию не пойдешь на себя заявлять.
     - Не пойду.
     - Правильно. Теперь о милиции. Справка твоя не липовая. Сергей Дмитриевич не дурак себя
подставлять. Радикулит не свинка, никто не докажет, что его у тебя нет. Только ты ходи
соответственно.
     - А как надо ходить?
     - Хотя бы рукой за поясницу держись. И помедленнее топай. Движений резких не делай. Теперь еще
вот что: свидетели у тебя были, что ты три те дня в постели провалялся?
     - Конечно. Ко мне и браток мой приходил, и Борька Семенов, и...
     - Молодец, подробностей не надо. Так и отвечай, как было на самом деле.
     - То есть?
     - Не барсук ты, а баран. Не обижайся, я любя. Болезнь твоя, горе твое неутешное, алиби твое - это
факт. А встреча в пивной - это...
     - Как бы не факт?
     - Точно.
     Гришаня повеселел. Благодарный, он даже спросил у Юльки, пока она собиралась на работу, о ее
житье-бытье.
     - Как живу? Как видишь, не бедствую. Но крутиться много приходится. Даже у моих стариков в
деревне под Вязьмой. Из салона массажного я ушла. Хожу по клиентам, кому массаж, кому маникюр,
кому педикюр делаю. Народ доволен, я тоже не внакладе. Вот если еще и ты не раз в полгода будешь
заходить...
     - Гадом буду, Юлька. Ты - человек. Я ведь после тебя ни с кем...
     - Ладно, не трепись только...  Слушай, может, ты тоже подскажешь мне. У меня клиентка есть, жена
консула... Страна в Южной Америке, забыла, как называется, то ли Чили, нет, не Чили...
     - Бразилия?
     - А, не помню. Не важно. Богатая тетка. Говорит по-русски неплохо. Скучно ей здесь, хотя она
целыми днями по выставкам шастает, на концерты ходит. Рассказывала мне, что это она мужу карьеру
сделала. Муж ее из бедных, а папа у синьоры миллионер.
     - А папу зовут дон Педро, он из Бразилии, где много диких обезьян.
     - Что-то в этом роде. Что же я спросить у тебя хотела? Ах, да! Ты как-то рассказывал, что у
Воронова племянница есть.
     - Есть. Софья Николаевна. Ребята говорили, что он воспитал ее.
     - Она с картинами связана, иконами, да?
     - С иконами? Нет, у нее, как это... галерея собственная есть. "Белая роза" называется. Я был там,
смотрел. По-моему, дрянь, а не картины. Или я не понимаю ничего.
     - Скорее, верно второе. А иконами она не занимается? Моя клиентка через полгода хочет домой
съездить. У них там как раз лето будет, у нас зима. А она не любит зимы нашей.
     - Как это - лето?
     - Ты в школе географию проходил?
     - Да когда это было...
     - В южном полушарии все наоборот. Когда там жарко, у нас холодно, и наоборот.
     - Понял.
     - Так вот, эта синьора мне все уши прожужжала, как она в нашу культуру влюблена. Но покупать
иконы в Измайловском парке ей не хотелось бы, мадам слышала, что там могут подделку всучить.
     - Юль, не, икон у нее нет, разве что она людей каких знает.
     - Поговори с ней, глядишь, мне чего перепадет, если моей синьоре что подыщут...
Гришаня вновь погрустнел, будто вспомнил что.
     - Ты что? Впрочем, если трудно, не говори.
     - Да это нетрудно. Я вспомнил, как вчера на похоронах она ко мне подошла. Тоже про болезнь
спросила. И посмотрела странно так... Я, го