ги Перемен" - комментарии были излишни.
   С большой картиной дело обстояло еще мрачнее. Ее  автором  был  некий
Лукас Сапрыкин - видимо, кто-то из богемных приятелей  Сракандаева.  Она
называлась  "Курская  битва".  Одного  этого  было   достаточно,   чтобы
испортить Степе настроение  на  весь  день.  Но  то,  как  именно  Лукас
Сапрыкин увидел Курскую  битву,  вызвало  у  Степы  спазм  предсердечной
тоски. Картина изображала розовую  "тридцатьчетверку",  стоящую  посреди
поля, по которому бродили  огромные  тигры.  На  башне  танка  сидел  на
четвереньках голый человек в маске Бэтмана и гадил прямо в открытый люк.
   После этого удара под дых Степа уже не удивился, опознав  истребитель
"МиГ-29" в модели самолета, стоявшей на столике  в  углу  приемной.  Это
было естественно - число "29" являлось главным союзником сорока трех,  и
где же было обретаться его ядовитым щенятам,  как  не  в  логове  зверя.
Дальнейший осмотр помещения, возможно, открыл бы Степе новые сближения и
смыслы, но тут в приемную вошел раскрасневшийся с холода Сракандаев.
   Он был такой же, как на фотографии, -  похожий  на  хитрого  хомячка,
знавшего что-то такое, что делало его главнее не только  лисы,  волка  и
медведя, но и голого Березовского с калькулятором в руке.
   - Вы ко мне? - спросил Сракандаев, пальцем отводя Степину газету.
   Секретарша изумленно поглядела на  Степу,  потом  -  испуганно  -  на
босса, потом опять на Степу.
   - Я... - начал Степа, складывая газету, - я...
   - Придется  часик  подождать.  У  меня  одно  дельце...  Зоя,  угости
господина чаем, - сказал Сракандаев и  прошел  в  кабинет.  Степа  успел
заметить необычайно толстый дверной торец.
   -  Простите,  -  вставая  из-за  стола,  заговорила   секретарша,   -
господин... э-э-э... А вы, собственно, по каком вопросу?
   - По личному, - тоже вставая и пятясь к выходу, ответил Степа. - Одну
секундочку. Пидараску в машине забыл... То есть, извините, барсетку.
   Закрыв за собой дверь, он со спокойным достоинством дошел до ворот, у
которых стояла будка с охранником, вышел на улицу и, легко, как во  сне,
понесся по улице вниз.
 
10 000 
 
   Степу восхищала принятая в восточной  поэзии  форма  хайку.  Их  было
очень легко писать - за триста долларов его обучил этому Простислав.  Не
надо было  подыскивать  рифмы,  мучаться  с  размером.  Достаточно  было
разбить спонтанно родившиеся в сердце слова на три строчки и  проверить,
не встречается ли среди них слово "километр". Если оно встречалось, надо
было заменить его на "ли". После этого можно было целую  минуту  ощушать
себя азиатом высокой души, что Степе очень нравилось, несмотря на  косые
взгляды Мюс.
   Обдумав свой визит в "Дельта-кредит", он сложил следующие строки:
   Десять тысяч ли за спиной.
   Иные птицы поют в ночи,
   А грабли все те же. Что это за иные птицы и десять  тысяч  ли,  Степа
сам не понимал, поскольку написал про них просто для  красоты.  Зато  он
хорошо знал, что это за грабли.
   Пытаться выполоть ростки числа "43" было бесполезно, он понял это еще
в те дни, когда расстреливал тарелки и кефирные пакеты у себя на даче, а
потом увольнял меченых злом сотрудников. Лезть в нору  Сракандаева  было
еще глупее.  Вроде  бы  это  было  ясно.  И  вот  он  чуть  не  попал  в
расставленный самому себе  капкан.  Даже  думать  не  хотелось,  что  за
скандал случился бы, задержи его  охрана  Сракандаева  для  установления
личности...
   Правильный путь лежал в  диаметрально  противоположной  стороне.  Что
делал Сракандаев, вешая у себя в приемной  картину  "Курская  битва"?  В
полном соответствии с учением Бинги, он  укреплял  позиции  того  числа,
которому служил (после визита в его офис никаких сомнений в этом у Степы
не осталось). Следовало делать то же самое.
   Степа был близок к верному решению, когда ему пришла в  голову  мысль
переименоваться в "Гамма-банк". Чем это кончилось, известно - из пустоты
ему навстречу вывалился Ослик Семь Центов ("Почему ослик? Ну почему? - в
сотый раз подумал Степа, и в сотый раз повторил себе:
   - Не отвлекаться!").  Однако  неудача  с  проектом  "Гамма-банка"  не
означала, что порочна сама идея  -  ее  можно  было  воплотить  в  жизнь
множеством способов.
   Если "34" нельзя было спрятать в названии финансовой  структуры,  его
можно было тайно вставить,  например,  в  название  телепередачи.  Такое
решение  было  значительно  мощнее  с  энергетической  точки  зрения   -
высветить заветное число на экране  было  все  равно  что  записать  его
огромными цифрами на небе.
   После кропотливого просеивания вариантов Степа придумал нечто  такое,
чему приятно поразился сам. И чем больше он думал о своей новой находке,
тем сильнее она его радовала. Но надо было спешить - времени  оставалось
в обрез.
   Мюс дулась на него в  последнее  время,  и  он  рад  был  лишний  раз
показать, как ценит ее помощь.
   - Мюсюсь, - сказал он, - без тебя опять никуда.  У  Пикачу  появилась
идея новой телепередачи. Помнишь, нам один человек придумывал текст  для
стенда на  Рублевке?  Циничный  специалист?  Можешь  его  найти,  киска?
Возможен большой заказ. И, кстати, подготовь по нему самому информацию -
дело такое, что надо знать, с кем работаешь.
   Циничный  специалист  прибыл  на  следующий  день.  Ознакомившись  со
справкой, которую приготовила Мюс, Степа заранее проникся к нему  смесью
уважения  и  брезгливости,  но  впечатление  от  встречи  перекрыло  все
ожидания.
   Его звали Малюта. Это был здоровенный мрачный жлоб с жидкой ленинской
бородкой (она казалась не просто козлиной, а  именно  ленинской  оттого,
что Малюта рано облысел). Одет он был  в  камуфляжные  штаны  и  красную
майку с закавыченной надписью:
   "Ghostmodernizm Rulez!"
   На первой минуте разговора Малюта потребовал  аванс  в  десять  тысяч
долларов.
   Степа хотел указать ему на  дверь,  но  вспомнил,  что  в  сочиненном
недавно хайку присутствовала эта же цифра, взявшаяся  непонятно  откуда.
Могло ли быть так, что числа посылали  ему  знак?  Степа  нажал  клавишу
селектора и попросил Мюс приготовить деньги. А  затем  предложил  Малюте
показать какие-нибудь из своих работ.
   - У меня такая профессия, - сказал Малюта, - что лучших своих работ я
показать  не  могу.  Хотя   все   их   видели.   Все   делается   строго
конфиденциально. Поэтому у меня тут  в  папочке  в  основном  экспортные
проекты. Ну и болванки - просто чтоб ознакомить  со  спектром  возможных
услуг...
   Степа открыл папочку и углубился в чтение.
   Внутри было много всего, в  том  числе  разработки  PR-концепций  для
Наполеона Бонапарта, Бату-хана и  прочих  кровавых  исторических  фигур.
Раздел под  названием  "Персидские  мотивы"  был  посвящен  вооруженному
исламу. Он был большей частью на английском, так как предназначался,  по
словам Малюты, для богатых нефтяных арабов. Степа особенно  выделил  два
слогана для Аль-Каеды:
   "Al-Qaeda. People who care" .
   И
   "Al-Qaeda. Men in White" .
   Был и слоган для "Хамас":
   "Hamaz. All it takes is a gentle touch of a button!"
   Снизу была приписка карандашом:  "Украдено  CNN  text".  Кое-чего  из
персидских мотивов Степа  просто  не  понял,  как,  например,  следующую
рекламу виски:
   "No matter what your journey is, keep walking! Johnny  Walker  Lyndh,
Taliban USA. The Green Label".
   Степа поднял глаза.
   - И чего, покупают?
   - В Саудовскую Аравию со свистом уходит, - ответил Малюта. -  Правда,
не знаю, что они там с ними делают. Может, в гаремах на стены вешают.
   - В Саудовскую Аравию? - недоверчиво переспросил Степа.
   Малюта кивнул.
   - Очень реальная клиентская база, - сказал он. - Нормальные люди, нам
бы таких побольше. Я им даже апгрейд  национального  флага  придумал.  В
оригинале пальма, а под ней две сабельки.  А  у  меня  эскиз  есть,  где
вместо сабель скрещенные box-cutters, в смысле эти разрезатели  коробок.
И выглядит современно, и национальный колорит сохранен...
   - И чего они сказали?
   - Я не показывал, - ответил Малюта. - Пока  рано.  А  вот  лет  через
пять, как обстановка дозреет,  можно  будет  говорить.  Вполне  реальный
вариант, между прочим.
   Отдельное   место   в   папке   занимала   полностью    разработанная
концепция-болванка для политической  партии  крупных  латифундистов  под
названием  "Имущие  вместе".  Она  включала  моцартиански   вдохновенный
манифест на десяти страницах,  назидательное  обращение  к  согражданам,
тезисы по работе с сельской молодежью  и  прочее.  Насколько  Степа  мог
судить, все было сделано очень грамотно. Особенно впечатляла центральная
идеологема движения - "Семейные ценности". Степа даже не сразу понял.  А
когда понял, уважительно кивнул головой - это  дорого  стоило.  Главное,
такая гуманистическая идеология выигрышно смотрелась бы на международной
арене, где никто и не понял бы, о какой семье речь.
   Концепция включала визуальные материалы. Сильное впечатление на Степу
произвел плакат, где озверевший бородатый  чечен,  похожий  на  молодого
Карла Маркса, тянул  загребущую  лапу-свастику  к  груди  матери-родины,
которая держала на руках младенца с полными византийской грусти глазами.
За   спиной   матери-родины   был   сельско-индустриальный   пейзаж   со
свекольно-алюминиевыми  коннотациями.  Усатый  гренадер   в   кивере   с
двуглавым орлом втыкал в  лапу  чечена  сине-бело-красный  штык.  Плакат
пересекала тревожная кровавая надпись:
   "Руки прочь от семейных ценностей!"
   Был и другой вариант, где бородатый чечен с красным флагом,  покрытым
зелеными письменами, и гранатой в зубах пытался взобраться на сверкающую
нефтяную вышку, но луч прожектора, которыми управляли  бравые  ребята  в
триколор-трико, вырывал его зловещую  фигуру  из  темноты  (этот  плакат
Степе понравился меньше - он определенно был содран с одной из известных
картин на тему "штурм рейхстага").
   Малюта  разработал  не  только  лозунги  нового  движения  ("Семейные
ценности - это наше  все!";  сокращенный,  энергичный  вариант  -  "Наше
все!"), но и в общих чертах наметил, откуда исходит угроза миру:
   "Конкретное  наполнение  образа  врага  будет  обдумано  позднее.   В
настоящий    момент    предлагается    только     название-идентификатор
"Козлополиты" (вариант - "Лолиты и Козлополиты"),  обеспечивающее  такую
же культурную преемственность, как и представленные визуальные  решения,
ориентированные  на  генеральную   линию   по   активации   "дремлющего"
подсознательного психосостава". Еще через страницу  Степа  наткнулся  на
загадочный лист с рукописными строчками:
   "Ветер в харю, Yahoo! - ярю".
   "В папку "либеральные шествия": баннер "За Е. Боннер!"
   "Человек рожден для счастья, как птица для полета! Чикен  Макнаггетс"
(вариант - "Фуа гра").
   "Тунец в собственном соку. Stay Tuned : (украдено CNN news)".
   - А это что? - спросил он, показывая лист Малюте.
   - Так,  -  ответил  Малюта.  -  Эскизы.  Пока  клиента  ждешь,  много
полезного в голову приходит.
   Степа остался доволен собеседованием. С таким человеком можно было не
тратить времени на предисловия.  Все  же,  чтобы  произвести  на  Малюту
впечатление   своей   осведомленностью,   он   заглянул   в   справочку,
подготовленную Мюс.
   - А правда, - спросил он, - что ты с самим Татарским работал?
   Малюта перекрестился.
   - Первый учитель, - сказал он. -  Всем  худшим  в  душе  обязан  ему.
Только я из политики давно ушел. И не переживаю  -  денег  меньше,  зато
черти не снятся. Так что этот старый пиардун никакого отношения  ко  мне
теперь не имеет.
   Степа начал объяснение издалека, потому что ему  самому  было  не  до
конца ясно, какой должна быть задуманная им  передача.  Он  твердо  знал
только ее название. Кроме того, после  слов  Малюты  о  Татарском  он  с
самого начала хотел разъяснить, что к реальной политике проект отношения
не имеет.
   Усадив Малюту в кресло с орнаментом из разноцветных кружков (такой же
паттерн был на всей мебели в  офисе:  три  черных  пятна,  перекрывающих
четыре красных кружка, и так -  много  раз  на  каждом  метре  обивочной
ткани), Степа  принялся  излагать  общие  соображения,  которыми  Малюте
следовало руководствоваться.
   - Понимаешь, - сказал он, - страна долгое время  производила  гораздо
больше политики, чем требуется для внутреннего рынка. А время такое, что
не очень понятно, чем этим политикам заниматься  и  на  кой  они  вообще
нужны. С другой стороны, без политики тоже нельзя. Это как культура там,
или футбол - убери, и сразу будет чего-то  не  хватать.  Так  вот,  есть
идея, что политику  следует  постепенно  перевести  в  спортивно-игровую
плоскость, где она  будет  шумно  бурлить,  никого  реально  не  обижая.
Понимаешь?
   - Угу, - отозвался Малюта, и сделал пометку в блокнотике.
   - В общем, надо, чтобы  все  тяжелейшие  вопросы,  которые  будоражат
сегодня русский ум, решались в легкой и юмористической манере, снимающей
классовый антагонизм и межнациональные трения. Для этого нужно придумать
пару мультимедийных героев, которые будут эти проблемы остро  ставить  и
еще острее снимать. Цель - проложить в уме телезрителя  первую  борозду,
вдоль которой он мог бы думать дальше, углубляя ее при  каждом  движении
мысли... Я понятно говорю?
   - Еще как. А имена у героев есть?
   В кабинет вошла Мюс с плотно набитым конвертом в руках.
   - Есть, - сказал Степа, взял у нее конверт и написал на нем два слова
остро отточенным карандашом (чешский "koh-i-noor", правильная вещь).
   - Вот они, - сказал он, протягивая конверт Малюте. - Таким же будет и
название передачи.
   Малюта прочитал название и хмыкнул.
   - Все понятно,  -  сказал  он.  -  Сделать  можно.  Но  постмодернизм
вообще-то уже давно не актуален.
   - Что это такое - постмодернизм? - подозрительно спросил Степа.
   - Это когда ты делаешь куклу куклы. И сам при этом кукла.
   - Да? А что актуально?
   - Актуально, когда кукла делает деньги.
   Степа решил, что это намек  на  его  бизнес  и  на  него  самого.  Он
разозлился.
   - Запомни, Малюта, - сказал он. - Медицина утверждает,  что  пидарасы
бывают трех видов - пассивные, активные и актуальные.  Первые  два  вида
ведут себя так потому, что такова их природа, и к  ним  претензий  ни  у
кого нет.  А  вот  третий  вид  -  это  такие  пидарасы,  которые  стали
пидарасами, потому что прочли в журнале  "Птюч",  что  это  актуально  в
настоящий момент. И к ним претензии будут всегда. Понятно?
   - Я понимаю, что вы хотите сказать,  Степан  Аркадьевич,  -  спокойно
ответил Малюта. - Но мне кажется, что картина  несколько  сложнее.  Есть
еще более страшный вид пидарасов, четвертый. Это неактуальные  пидарасы.
Именно сюда относятся те пидарасы, которые выясняют,  что  актуально,  а
что нет в журнале "Птюч". Кроме того, сюда относятся  постмодернисты.  О
чем я, собственно, и пытался вам сказать...
   Степа понял, что с его сабелькой лучше  не  лезть  в  атаку  на  этот
могучий  пулемет,  особенно  при  внимательно  слушающей  Мюс  (не  было
сомнений,  что  она  занесет   все   услышанное   на   одну   из   своих
перфорированных карточек). Кроме того, он  понял,  что  Малюта  вряд  ли
хотел его обидеть, но если захочет, сможет легко.
   - Ладно, - успокаиваясь, сказал  он,  -  замнем  для  ясности...  Ты,
короче, не вычисляй, что актуально, а  что  нет.  Все  что  надо  я  уже
вычислил. Талант у тебя есть, это я  вижу.  Твори,  как  сердце  скажет.
Только тихо-тихо.
   - В каком смысле?
   - Просьба ничего не разглашать. Коммерческая тайна.
   - У матросов нет  вопросов,  -  отозвался  Малюта  и  как-то  странно
поглядел Степе в глаза. Ровно через три часа позвонил капитан Лебедкин.
   - Я тебе зачем жизнь спас? - грозно спросил он. - Чтоб ты в  политику
совался?
   - Я... - начал Степа.
   - Да не ссы, - весело сказал капитан. - Шучу. Идея всем  понравилась.
Как раз о чем-то таком думали,  понимаешь,  только  нащупать  не  могли.
Проект теперь курирую я. Так что сплотимся еще  теснее.  Если  серьезно,
Степ, придумал отлично. Выношу благодарность перед строем.
   - Служу Советскому Союзу, - ответил Степа.
   - Ты никогда так больше не говори, - серьезно  сказал  капитан.  -  У
меня с юмором хорошо, а у других  наших  -  нет.  Подумают,  что  ты  на
присягу намекаешь. Кинут обидку, попадешь на лэвэ, тебе это надо? И  это
повезет еще, если на лэвэ. За  честь  офицера,  Степ,  вообще  захуячить
могут только так. И Малюту не грузи, что он к нам пошел, личная просьба.
У него такая работа, что нельзя иначе.
   - Понял, - ответил Степа.
   - Ну как, приятная неожиданность? - хохотнул Лебедкин.
   - Ничего особенно неожиданного в этом нет, - ответил Степа. - Но  все
как-то очень внезапно, капитан...
 
34 
 
   Проект был представлен Малютой  через  неделю  после  встречи.  Степа
читал  его  за  столом  в  кабинете,  усадив  Малюту  в  принесенное  из
бухгалтерии низкое кресло, в котором любой посетитель выглядел глупым  и
маленьким - хотелось отплатить за пережитое унижение. На первой странице
папки, по дизайну чем-то похожей  на  документ  из  иракского  отчета  о
вооружениях, весело сияли два слова:
   Зюзя и Чубайк
   Степа поежился от удовольствия, увидев эти имена. "34"  сияло  в  них
ясно и  отчетливо,  безо  всяких  вычислений,  подтасовок  и  сепаратных
договоренностей с самим собой. Русский язык действительно был могуч - он
делал  возможным  маневр,  соединявший  в  себе  полную  обнаженность  с
абсолютной маскировкой.
   Малюта описал героев так:
   "Зюзя, в тельняшке и кепарике,  с  грубо-народным  лицом,  искаженным
гримасой  подступающего  гнева,   напоминает   резиновый   манекен   для
боксирования. Таким манекенам специально делают хари, вызывающие страх и
естественное желание его преодолеть.
   Чубайка, на чьей стороне немедленно оказываются  симпатии  зрителя  и
особенно зрительницы, -  очаровательно  улыбающийся  хитрюга,  одетый  в
безупречную черную пару с галстуком-бабочкой".  Их  роли  Малюта  увидел
следующим образом:
   "Первым в кадре появляется Зюзя, который работает чем-то вроде канала
народного самосознания. Он выговаривает накипевшее  у  всех  на  душе  с
предельной откровенностью, так что у зрителя аж дух  захватывает.  После
того как  захват  духа  произведен,  в  кадре  оказывается  Чубайка.  Не
ввязываясь  в  спор  по  существу,  он   отпускает   беззлобно-ироничный
комментарий, рождающий в зрителе  робкое  понимание  того,  как  следует
думать  и  говорить,  чтобы  когда-нибудь  покинуть  зону  этого  самого
народного самосознания и  быть  принятым  в  ряды  немногочисленных,  но
отлично  экипированных  антинародных  сил".  Малюта  сумел   не   только
сформулировать то, что сам Степа представлял себе более чем смутно, но и
написал несколько примерных диатогов, за  которыми  уже  просматривались
контуры будущей передачи. Поскольку это был  только  проект,  Малюта  не
церемонился, включая своего внутреннего Зюзю на  полную  мощность.  Было
настоящим наслаждением наблюдать, как его внутренний Чубайка поднимал из
окопа ствол и делал бедному Зюзе очередную дыру.
   Степа заметил в тексте явное эхо недавней дискуссии  об  актуальности
постмодернизма:
   "Непонятно,   Чубайка,   почему   либеральную   буржуазию    называют
либеральной.  Это  носитель  запредельно  тоталитарной  идеологии.  Если
разобраться,  весь  ее  либерализм  сводится  к  тому,  что   трудящимся
разрешено в свободное время еб...ть друг друга в ж...пу". На что Чубайка
отвечал:
   "Извините, Зюзя, но это большой шаг вперед по  сравнению  с  режимом,
который даже это считал своей прерогативой". Иногда  Зюзя  брал  верх  в
споре:
   "Главная  задача  обработки  нашего  сознания,  Чубайка,  может  быть
сформулирована так: несмотря на то что нам разрешается думать  только  о
деньгах, у нас ни на секунду не должен возникать главный  вопрос  по  их
поводу".
   "Какой главный вопрос, Зюзя ?"
   "Вот,  Чубайка,  видите,  на