де  таких  как  ты
едят. Куда ни погляди, или то, или это. У рыб память -  три  минуты.  Но
даже это, наверно, не спасает, потому что  с  одной  стороны  все  время
режут, а с другой все время едят. Все как у людей.  Плавает  посередине,
мечет свою икорку и надеется, что дети будут жить лучше...  А  я  еще  о
чем-то ее
   Прошу".
   - Эй, на кухне, поживее можно? - позвал один из  спортсменов.  -  Уже
сорок минут салат ждем.
   Блондин кивнул, чуть  сгорбился  и  принялся  резать  свои  водоросли
быстрее.
   - И сними очки, дятел, а то не ту морковку  нам  нарежешь,  -  сказал
другой спортсмен. Остальные засмеялись. Ассистент  повара  действительно
стучал своей сечкой по доске часто, как дятел, так что  сравнение  вышло
точным.
   Иса поглядел на часы.
   - Опаздывает, - сказал он. - Занятый, наверно, очень.
   Муса тоже поглядел на часы.
   - Ты про кого, - спросил он, - про поваров? Или  про  того,  кого  мы
ждем?
   - Как тебе хочется, - ответил Иса. - Можно про того, кого мы ждем.  А
можно про поваров.
   Эти слова, видимо, сдвинули думу Мусы с мертвой точки.
   - Слушай, брат, - сказал он, - а что это за природа?
   - Ты о чем? - спросил Иса.
   - Ну ты в машине говорил, что у шрапнельно-осколочного тела такая  же
природа, как у радужного. А что это за природа?
   - Тебе про это лучше не спрашивать, брат, - нахмурился Иса.
   - Почему?
   - Ты к этому еще не готов.
   - Как не готов?
   - А так. Был бы готов, не спрашивал бы.
   - Так ты можешь ответить или нет?
   - Могу. Но если ты увидишь эту природу, ты потом не захочешь смотреть
ни на что другое.
   - И хорошо. Объясни.
   - Лучше не торопись, брат.
   - Нет, Иса, не увиливай. Говори. Я хочу знать.
   - Я последний раз тебя как брат прошу, - сказал Иса, - перестань.
   - Та-а, - махнул рукой Муса. - Голову мне дуришь. Ты сам не знаешь.
   - Я не знаю? - вскипел Иса  и  ударил  кулаком  по  стойке  так,  что
графинчик саке опрокинулся. - Я знаю!
   - Тогда объясни. Я как мужчина и воин за свой базар отвечаю!
   И Муса тоже ударил кулаком по стойке.
   Глаза Исы превратились в две узких щелочки.
   - Ну  что  же,  -  сказал  он.  -  Ты  сам  попросил.  Смотри  теперь
внимательно! Не пропусти!
   Он поднялся на ноги  и  сдвинул  в  сторону  два  ближайших  столика,
опрокинув при этом несколько  стульев.  Встав  в  центре  образовавшейся
пустоты, он сложил руки в районе  паха  и  легко  закружился  на  месте,
поднимая их вдоль туловища. Степа не успел налюбоваться на этот странный
танец - Иса сделал всего несколько поворотов.
   Когда его руки оказались на уровне груди, у Степы над головой грохнул
удар такой ошеломляющей силы, что он сразу же перестал бояться  чего  бы
то ни было.
   Второй  выстрел,  раздавшийся  следом,  показался   оглохшему   Степе
негромким - словно где-то рядом с ухом разорвали кусок ткани. Иса больше
не кружился, а сползал вниз по стене, оставляя за собой широкий кровавый
след.
   Третий и четвертый выстрелы Степа не столько услышал, сколько  ощутил
и увидел - ему  на  ноги  хлынул  холодный  водопад  из  выбитой  секции
аквариума,  а  Муса,  который  поднимался  с  соседнего  стула,  пытаясь
вытащить руку из кармана, оказался лежащим у стены рядом с Исой в уютной
позе эмбриона.
   Вокруг братьев стала растекаться по полу  общая  темная  лужа.  Возле
разжавшегося кулака Мусы в ней плавал маленький  пластиковый  кружок,  в
котором Степа опознал тысячедолларовую  фишку  из  казино.  Стало  тихо.
Степа услышал, как на пол льется вода. Он поднял глаза. Там, где  только
что  плавала  золотая  рыбка,  теперь  была  прямоугольная  пробоина   -
выстрелами выбило всю метровую секцию аквариума. За ней стоял  ассистент
повара в темных очках, сжимая в руках помповое ружье необычайно большого
калибра. Самого повара видно не было - наверно, упал на пол.
   За столиком, где сидели спортсмены, кто-то охнул.
   - Всем сидеть! - крикнул ассистент  и  махнул  стволом.  -  Спокойно!
Джедай бизнес!
   Степа смотрел "Звездные Войны", и догадался, что страшного больше  не
будет. А в следующий момент он  почувствовал,  что  у  него  на  коленях
что-то трепыхается. В ложбинке между его  мокрых  ног,  рядом  с  прядью
водорослей и куском пластика, лежала золотая рыбка. Он  протянул  к  ней
руку.
   - Руки на стойку! - заорал ассистент повара.
   - Тут рыбка, - сказал Степа, поспешно выполняя приказ.
   Почему-то  эти  слова  произвели  на   ассистента   впечатление.   Он
перегнулся через стойку и посмотрел Степе на ноги.
   - Верно, рыбка, - сказал он.  -  Вот  попала,  а?  Сейчас  что-нибудь
придумаем...
   Он огляделся по сторонам, но, видимо, не увидел  ничего  подходящего.
Тогда он положил ружье на разделочную доску,  поднырнул  под  стойкой  и
подошел к столу, за которым сидела парализованная компания. Взяв лаковую
ладью, в которой подавался парадный набор суши, он вывалил ее содержимое
на голову спортсмену,  который  пошутил  насчет  морковки.  Тот  покорно
дернулся на месте, даже не закрывшись руками. Ассистент повара  вернулся
на кухню и налил в ладью воды из-под крана.
   - Давай, - сказал он, ставя ладью на стойку перед Степой.
   Степа со второй попытки подхватил рыбку в ладонь и  пустил  в  ладью.
Нервно вильнув хвостом, рыбка доплыла  сначала  до  одного  конца  своей
новой вселенной,  потом  до  другого,  и  замерла  на  месте.  Ассистент
поглядел вниз, туда, где до сих пор прятался повар-кореец.
   - Слышь, любимый руководитель, - сказал он, - ты это, пусти ее  потом
в аквариум. А то я не пойму, как он у вас открывается...
   Степа закрыл глаза.
   Когда через минуту или две он немного пришел в себя и  решился  снова
открыть их, в зале были новые посетители - трое  в  военной  форме,  еще
двое в штатском. Растерянных спортсменов уже выгнали на улицу,  даже  не
дав им забрать веши - на  окне  осталась  ярко-желтая  теннисная  сумка.
Стена увидел, как ассистент повара поднимает руку с оттопыренным большим
пальцем, затем медленно поворачивает палец  вниз.  Ему  кивнул  майор  с
петлицами войск связи, который, кажется, был у  прибывших  за  главного.
Другой офицер надел на руку прозрачный пластиковый пакет, присел на  пол
возле трупа Исы и откинул в стороны опаленные полы пиджака.
   На черной от крови рубашке  было  что-то  вроде  упряжи,  из  которой
торчали два вороненых пистолета,  похожих  на  "кольты",  только  больше
размером. Степа понял, что это и есть знаменитые "Стечкины",  стреляющие
очередями убивальники, из-за которых  о  братьях  ходила  такая  мрачная
слава.
   - Те самые, отвечаю, - сказал пожилой мужчина в штатском. - Срочно на
баллистическую.
   Степа почувствовал, как кто-то трогает его  за  локоть.  Рядом  стоял
стрелок в черных очках.
   - Поговорим? - спросил он.
   - Трудно отказаться, - ответил Степа, вставая.
   Они устроились за столом у окна, там, где раньше  сидели  спортсмены.
Степа сначала сложил пальцы в замок, но все равно было видно,  что  руки
дрожат. Тогда он спрятал их под стол.
   - Тебя я знаю, Степан Аркадьевич. Уже давно, - сказал блондин. - А  я
- скромный джедай Леонид Лебедкин. Можно просто Леон. Четвертое  главное
управление ФСБ по борьбе с финансовым терроризмом.
   "Четвертое, - быстро подумал Степа, - это скорее  ближе  к  "тридцать
четвертое",  чем  к  "сорок  третье".  Потому  что  одно  слово  целиком
совпадает. Но, с другой стороны, начинается-то с четырех! Неясно..
   - Как так может быть, - спросил он,  -  четвертое  главное?  Что  их,
четыре главных?
   Лебедкин засмеялся.
   У него была удивительная манера смеяться, которая сразу  запоминалась
навсегда. Сначала смех звучал искренне и заразительно, а  улыбка  делала
курносое лицо капитана таким симпатичным, что вспоминались романтические
летчики из первых советских фильмов.  Но  на  последних  двух  или  трех
тактах, когда смех затихал,  в  нем  прорезалось  что-то  пронзительное,
звонко-взвизгивающее и дребезжаще-злое - словно долетало  эхо  какого-то
похожего по тембру, но не имеющего отношения к веселью звука. Этот  звук
был жуток, хотя Степа не мог сказать точно, что это такое - то ли  стон,
то ли вой лагерной суки, то ли визг тормозов. К тому же лицо  смеющегося
Лебедкина запрокидывалось вверх, и из-под темных стекол  вдруг  обжигали
холодом два бледно-голубых внимательных глаза...
   - Я объясню, - сказал он. - Вот смотри, с одной стороны, оно  как  бы
четвертое. А с другой - для  них,  -  он  кивнул  в  сторону  трупов,  -
оказалось самое главное, какое только бывает. Понял, нет?
   Аргумент был простой и хрустально-ясный, Степа оценил его сразу.
   - Понял, да, - сказал он. - Так это вы нам эту стрелку...
   - Можно и на ты, - перебил Лебедкин. - Чего мы с тобой, старперы, что
ли?
   - Так это ты нам эту стрелку назначил?
   - Я назначил. Только не тебе, а им.
   - А они сказали, что вы... То есть ты...  Что  ты  всем  троим  велел
прийти.
   - Ты больше  абреков  слушай,  -  сказал  Лебедкин.  -  Запомни,  все
чеченские крыши берут своих коммерсантов на стрелки  в  качестве  живого
щита. А пятьдесят процентов московских  коммерсантов,  которые  побывали
под крышей у чеченов, вообще кастрированы. Такой у них  обычай.  Ты  про
это знаешь?
   Степа отрицательно помотал головой.
   - И неудивительно. Кто ж в таком признается. Так что я тебе  сегодня,
можешь считать, жизнь спас, и не только жизнь, а еще кое-что  на  бонус,
понял, нет? А то, что они тебе говорили... Разводить они умеют, не ссы.
   - Обязательно надо было их убивать? - спросил Степа.
   - Ты, я вижу, так ничего не понял. Ты хоть знаешь, кто был этот Иса?
   - Кто?
   Лебедкин наклонился к Степе, и тот снова увидел его холодные  голубые
глаза, в этот раз над стеклами.
   - Вращающийся дервиш смерти.
   - А что это?
   - Есть такой орден вращающихся дервишей, с центром в турецком  городе
Конья. Они типа вращаются на месте и входят в особый мистический  транс.
В общем, мирные люди. Но не все. Несколько человек из ордена  перебежали
к Усаме бен Ладену и основали новую школу  огнестрельного  боя.  Знаешь,
есть стрельба по-македонски?
   Степа кивнул.
   - А это называется стрельба  по-кандагарски.  Такой  дервиш,  короче,
начинает крутиться, входит в транс, вынимает стволы, руки в стороны... А
дальше все как в страшном сне. Хорошо,  если  у  него,  к  примеру,  два
"Кольта" или там "Глока". Это еще уйти можно, если повезет. А  если  два
"Узи" или "Аграна", в радиусе сто метров хана  всему,  что  шевелится  и
думает. Понял, нет?
   Лебедкин взъерошил ладонью волосы.
   - Этот, - сказал он, кивая в угол, где лежал Иса, - у них вообще  был
что-то вроде сэнсея. Про него легенды  ходили.  Пел  стихи  Джалалиддина
Руми и хуячил из двух стволов не глядя, как швейная машина. Ни одна пуля
зря не уходила. Страшный человек. Да что я тебе говорю. От него сам Саша
Македонский как заяц бегал,  когда  Даниловский  рынок  делили.  Правда,
Михалыч?
   Майор связи, который прислушивался к разговору, утвердительно кивнул.
   - Так он что, - спросил Степа, - стрелять собирался?
   - А ты думал. Он уже руки к груди поднял, еще секунда, и здесь все  в
дырах было бы.
   Майор сел рядом с  Лебедкиньш  и  положил  на  стол  черную  папку  с
маленьким латунным замком. Степа посмотрел  в  его  равнодушное,  как  у
каменной бабы, лицо и вздохнул.
   - Неужели нельзя было... Ну, договориться?
   - Договориться? Хе-хе-хе-хе... Михалыч, он нам не верит. Покажи ему.
   Майор открыл папку и вынул из нее лист бумаги с картинкой, похожей на
фотографию луны в телескоп.
   - Что это?
   -    Спутниковая    съемка.    Тренировочный    лагерь     суфийского
диверсионно-штурмового батальона вращающихся смертников под  Кандагаром.
Вот в этом кружке - видишь, пипочка в  центре?  -  палатка  Исы  и  Мусы
Джулаевых. Снимок сделан в момент, когда  Иса  говорит  по  спутниковому
телефону с передвижным  заводом  по  производству  рицина  в  Панкисском
ущелье. Понял, нет?
   - Понял.
   - Видишь в углу снимка  цифры?  Четырнадцать  тридцать  пять,  шестое
августа. Это чтоб сомнений не было.  У  нас  и  разговор  записан,  будь
уверен.
   - Круто, - сказал Степа.
   - И ты таким людям платишь, Степан Аркадьевич. Как же так?
   Степа виновато развел руками.
   - Я не знал, - сказал он. - Откуда мне было  знать,  что  они  эти...
вращающиеся финансовые террористы.
   Лебедкин опять засмеялся; и Степе снова стало не по себе.
   - Нет, Степан Аркадьевич, - сказал Лебедкин. - Финансовые  террористы
не они. Финансовый террорист у нас ты.
   - Это как?
   - А так. Подумай.
   Степа начал думать. Ясность в уме наступила довольно быстро.
   - Ara, - сказал он. -  Ага...  Кажется,  понимаю.  Я  ведь  правильно
понял?
   - Правильно, - кивнул Лебедкин.
   - И как теперь, если да?
   Лебедкин поглядел на майора связи.
   - Ну как на такого парня злиться. Правильно сказал  русский  классик,
"быть можно дельным человеком, ни разу срока не мотав".
   - Там не так, - сказал майор связи. - Там кончается "ни разу зону  не
топтав".
   Возникла  пауза.  Степа  заметил,  что   у   него   почти   полностью
восстановился слух. Он слышал доносящийся с  улицы  шум  машин.  Детский
голос прокричал "Дура! Не хочу!". Где-то далеко-далеко гудел самолет.
   - Ну что, простим на первый раз? - спросил наконец Лебедкин.
   Майор почесал голову.
   - Простим, - сказал он. - Если перестанет терроризмом заниматься.
   - Слышал, Степан Аркадьевич? - строго глянул  на  Степу  Лебедкин.  -
Чтоб больше никакого терроризма у нас не было. Я не шучу.
   - Понимаю,  -  скромно  сказал  Степа.  -  Постараюсь.  Научите  жить
по-новому.
   - Встречаться будем раз в месяц, - сказал  Лебедкин.  -  Как  говорил
государь Александр Павлович, при мне все будет как при  бабушке.  А  как
при бабушке было, я видел в дырочку, хе-хе-хе-хе... Так что  расслабься,
Степан Аркадьевич, расслабься. Business as usual. Я,  как  тебя  увидел,
сразу понял, что ты к этим говнюкам никакого отношения  не  имеешь.  Так
что, если проблемы  будут,  с  законом  или  наоборот,  звони.  Вот  мой
мобильный.
   Лебедкин уронил на стол маленькую карточку.
   - Вроде все у нас? - спросил он дружелюбно. Степа кивнул.
   Лебедкин взял папку, из  которой  перед  этим  вынырнула  спутниковая
фотография, и вынул из нее другой лист.
   - Тогда подпиши, - сказал он, кладя его перед Степой.  -  Чтобы  я  в
арбитраж мог пойти в случае чего, хе-хе-хе-хе...
   Степа поглядел на стол. Перед ним лежал  гербовый  бланк  с  коротким
печатным текстом:
   Меморандум о намерениях
   Я, Михайлов Степан Аркадьевич, все понял.
   Подпись:
   Степа хотел было спросить, каким образом у Лебедкина оказался с собой
лист с его впечатанным именем, если он действительно не приглашал его на
встречу. Но он не задал вопроса. Отчасти потому, что не хотел лишний раз
услышать странный смех капитана. А отчасти потому,  что  такой  поступок
вошел бы в противоречие с духом меморандума о намерениях, показывая, что
он чего-то до сих пор не понял. А ясно было все. Он  вздохнул,  поглядел
на стойку, где  так  и  стояла  лаковая  лодка  (отчего-то  показавшаяся
похожей на чеченскую погребальную ладью), и вынул  из  кармана  перьевой
"Mont-blanc".
 
34 
 
   Бойня в  "Якитории"  наполнила  Степину  душу  ужасом  и  омерзением,
которые любой нормальный человек испытывает от  близости  насильственной
смерти. Несмотря на это, он вынырнул из кровавой  купели  полный  сил  и
оптимизма. Причина была простой: смена крыши произошла третьего  апреля,
то есть третьего числа четвертого месяца. Яснее число "34", наверно,  не
могло себя явить, разве что  воплотиться  в  мессии  с  тремя  ногами  и
четырьмя руками. Поэтому добравшийся наконец до  него  парадигматический
сдвиг вызвал в Степе то же восторженное чувство, которое поэт Маяковский
в свое время выразил в словах: "Сомнений не было - моя революция!".
   Новое пришло к Степе с большим опозданием. Постоянная близость Исы  и
Мусы мешала поверить в реальность происходящих в стране перемен. Теперь,
когда   главную   занозу   вынули   из   мозга,    горизонт    показался
безоблачно-чистым. Но сомнение все равно мелькнуло на  дне  души:  Степа
помнил, что за границей при написании даты сначала ставят месяц, а потом
уже число, и тогда выходило, что жизнь по новым порядкам сулит ему самое
настоящее "43". Но с этой мыслью жить было нельзя, и Степа не хотел даже
начинать ее думать.
   Ветер смерти, подувший  совсем  рядом,  временно  сделал  его  смелым
человеком - он понял, что боялся не того, чего следовало, и,  как  часто
бывает, до следующего сильного испуга перестал бояться  чего  бы  то  ни
было вообще. Этим и  объяснялся  тот  безрассудный  привет,  который  он
послал новой эпохе. У Мюс был знакомый рекламщик, которого она  называла
"циничным специалистом" и очень хвалила в профессиональном смысле. Степа
проплатил рекламную плоскость на Рублевском шоссе, как раз в том  месте,
к которому выводила тропинка с его дачи.  На  этой  плоскости  поместили
огромную эмблему ФСБ - щит и меч -  и  придуманный  специалистом  текст:
"ЩИТ HAPPENS!"
   Через несколько дней ему позвонил Лебедкин.
   - Слушай, - сказал он, - я тут по Рублевке проезжал. Где твоя наружка
стоит... Насчет картинки все ништяк. Вот только текст какой-то...
   - А что такое? - спросил Степа.
   - Ты закон о языке знаешь? Ну вот. Чтоб это английское слово убрал на
хуй. Что у нас  русских  мало?  Подумай,  Степа,  подумай.  Картинку  не
трогай, а надпись подлечи. Понял, нет?
   Степа понял. Пришлось снова обратиться к циничному  специалисту.  Тот
придумал новый слоган, которым заклеили старый: "Все  БАБы  суки!"  Этот
вариант Лебедкину понравился гораздо больше.
   - Вот! - сказал он, позвонив прямо с Рублевки. - Чувствуется человек,
небезразличный к судьбам страны и  мира.  Не  зря  я  тебе  жизнь  спас,
Степа...
   Самое интересное, что Лебедкин говорил сущую правду. Он действительно
спас Степину жизнь.
   Бизнес шел совсем не так гладко, как в дни, когда  Степе  исполнилось
солнечное число лет. Сложности, начавшиеся после кризиса, не уходили,  а
все накапливались, постепенно сгущаясь в  непробиваемую  стену  напротив
его лба. Это тоже в некотором  роде  было  связано  с  парадигматическим
сдвигом.
   В финансовом пространстве России оседала муть, в которой раньше могли
кормиться небольшие хищники вроде "Санбанка". Все становилось прозрачным
и  понятным.  Серьезные  денежные  реки,   попетляв   по   Среднерусской
возвышенности, заворачивали к черным дырам, о которых  не  принято  было
говорить в хорошем обществе по причинам, о которых тоже не принято  было
говорить в хорошем обществе. Степин бизнес в число этих  черных  дыр  не
попал по причинам,  о  которых  в  хорошем  обществе  говорить  было  не
принято,  так  что  Степа  постепенно  начинал  ненавидеть  это  хорошее
общество, где всем все ясно, но ни о чем нельзя сказать вслух.  Он  даже
переставал иногда понимать, что,  собственно  говоря,  в  этом  обществе
такого хорошего.
   Но  волновали  его  не   столько   общественные   проблемы,   сколько
профессиональные. А они заключались в том, что  мелкие  банки  вымирали.
Здравый смысл подсказывал, что это  когда-нибудь  может  произойти  и  с
опорой священного числа - "Сан-банком", - но защитные механизмы Степиной
психики не пропускали это понимание в область осознанного, что приводило
к ночным кошмарам и дневным депрессиям.
   Банкиры Степиного калибра решали проблему, ложась под  крупные  фирмы
реального сектора. Они становились так называемыми "карманными банками".
Перейдя на обслуживание одного главного  клиента,  они  повисали  в  его
финансовом потоке, как пловец, гребущий навстречу струе воды в  бассейне
с джет-тренажером. При этом они  могли  по-прежнему  заниматься  другими
операциями, просто у них появлялась опора. Степа давно  мечтал  о  таком
варианте,  но  его  пронзительная  чеченская   крыша,   насл