.
   На столе накопилась целая кипа бумаг. Степа обреченно вздохнул.
   "Завтра с утра посмотрю, - подумал  он,  -  Нет,  завтра  у  нас  это
самое... Тогда в понедельник".
   На вершине бумажной горы лежал сложенный вдвое  розовый  лист.  Степа
узнал письмо Сракандаева, которое велел отдать курьеру.
   "Чего они, забыли,  что  ли?"  -  подумал  он  и  взял  его  в  руки.
Оказалось, что оно успело побывать в "Дельта-кредите" и вернуться  назад
- под его ответом было написано: COOL-COOL-COOL!!!
   Снизу  была  подрисована  ослиная  морда,   широко   улыбающаяся,   с
зажмуренными от счастья глазами и какими-то веселыми звездами, летающими
вокруг по неровной орбите. В ослиной морде ясно читалось "43" -  немного
стилизованную четверку давали челюсти, а тройку - уши.
 
43 
 
   Господин Чжоу И должен был сидеть в последней  комнате  по  коридору,
это Степа знал твердо. Проблема заключалась в том, что последних  комнат
было две - справа и слева. Их симметрично расположенные двери  упирались
прямо в тупиковую стену, на которой был нарисован алтарь  с  седобородым
духом-покровителем, державшим в одной руке  персик  вечной  жизни,  а  в
другой - бумажный свиток, исписанный мелкими иероглифами.  По  бокам  от
духа-покровителя летели по небу бессмертные  даосы  на  белых  журавлях.
Изображение было очень старым, но сохранилось хорошо.
   Над верхней границей  алтаря  остался  еще  более  древний  слой,  на
котором синела  выцветшая  надпись,  сделанная  головастиковым  письмом.
Степа заметил, что понимает не только значение каждого из знаков,  но  и
общий смысл фразы. Больше того,  он  знал  ее  происхождение.  Это  было
даосское изречение-врата для вступления на Путь. Иероглифы означали:
   "Лучше журавль  в  небе,  чем  ...  в...".  Два  последних  иероглифа
стерлись, но все было ясно  и  без  них.  Степа  вообще-то  уже  начинал
догадываться об этом и без древних даосов. Но размышлять на эту тему  не
было времени - надо было понять, в какую  из  комнат  идти,  правую  или
левую. Выбирать следовало быстро, потому что из-за  угла  уже  слышались
ленивые  разговоры,  смех,  военные  песни  Эминема,  звуки  торопливого
совокупления, гудки машин и лай собак  -  словом,  обычный  шум  погони.
Наконец в одной из строк на свитке духа-покровителя  обнаружилось  число
"34", а рядом - указывающая вправо стрелка. Господин  Чжоу  И  сидел  на
полу в центре комнаты. На его лице была белая  венецианская  маска.  Это
Степа объяснил тем, что между  Китаем  и  Венецией  существуют  торговые
связи - венецианцы меняют  маски  на  шелк.  Догадку  подтверждал  наряд
господина Чжоу И - он был в черном блестящем шелке, а его грудь  украшал
расшитый яркими узорами квадрат. Еще у него был красный шарик на  шапке.
Перед ним стояли тушечница и кисть. Справа лежал короткий меч  с  желтой
кисточкой, привязанной к рукояти.
   - Здравствуйте, господин Чжоу И, - сказал Степа.
   Маска поглядела на Степу овальными дырочками глаз, и китаец хлопнул в
ладоши. Подумав, Степа тоже хлопнул в ладоши и улыбнулся.
   В руках китайца появился лист бумаги, который он положил на пол перед
собой. Затем он наклонился вперед и стал  мелко  трясти  головой.  Стало
слышно металлическое дребезжание. Степа понял, в чем дело. Три монеты, с
помощью которых производилось гадание, были у китайца  прямо  в  черепе.
Остановившись, господин Чжоу И взял в руки кисть и провел ею по листу.
   Проделав эту операцию шесть раз, он поднял лист и показал его  Степе.
На нем была нарисована гексаграмма, состоявшая  из  четырех  непрерывных
линий снизу и двух прерывистых сверху. Степа хотел спросить китайца, что
это значит, но тот показал ему кулак с двумя  оттопыренными  пальцами  -
знак "Victory", - а затем  опять  стал  трясти  головой,  и  звон  монет
сделался таким громким, что Степа проснулся.
   Он сразу вспомнил, что сегодня за день. В  первые  секунды  казалось,
что дело еще можно замять или поправить, повернувшись на  другой  бок  и
заснув опять. Но тут  зазвонил  будильник,  и  последний  путь  оказался
отрезан.
   Степа поглядел на высокие жидкокристаллические цифры, увидел  дату  и
окончательно убедился, что произошло именно то, о  близости  чего  давно
предупреждали логика и здравый смысл. Сделав несколько вдохов, чтобы  не
дать свинцовому ядру, качнувшемуся в груди, выкатиться наружу, он сел  в
кровати.
   "Когда-нибудь это должно было случиться, - подумал он. -  Ну  и  вот.
Что теперь? Ничего. Ведем себя спокойно.  Главное  дотянуть  до  вечера.
Завтра легче будет".
   Особых оснований для такой надежды не было,  но  ведь  надо  было  во
что-то верить.  Степа  попытался  заставить  себя  думать  о  чем-нибудь
нейтральном. Например, о китайце из сна. Он помнил даже его имя -  "Чжоу
И". Следовало выяснить, кто это такой, пока память была свежей.
   Взяв мобильный, лежавший возле будильника,  он  набрал  номер  Прости
слава.
   - Привет, Простислав.
   - Привет, Степа! - бодро ответил тот, словно ждал звонка.  -  С  днем
рождения! Мне органайзер все про тебя уже пропищал. Сколько тебе - сорок
три?
   - Я не отмечаю, - сказал Степа. - Скажи, кто такой Чжоу И?
   - Кто? - удивленно спросил Простислав.
   - Чжоу И.
   - Это  не  "кто",  это  "что".  Одно  из  названий  "Книги  Перемен".
Чжоусские перемены.
   - А человека так могут звать?
   - Ну только если очень надо. И за отдельную плату. А что?
   - Так. Я, наверно, с  Чжоу  Эньлаем  перепутал.  Мне,  представляешь,
только что гексаграмма приснилась - четыре мужских внизу и  две  женских
наверху.
   - Ага, - сказал Простислав. - Номер тридцать четыре, "Мощь Великого".
   - Какой-какой номер?
   - Тридцать четыре. Снизу  триграмма  "небо",  а  сверху  -  триграмма
"молния". Типа как полыхнет, и  думаешь  -  что  это  было?  Очередь  из
Калашникова или разметка на шоссе? А это уже небо, во как. Хе-хе-хе. Я ж
тебе ее объяснял, помню-помню. Ты еще спрашивал, точно  ли  всем  темным
силам хана.
   - Название я и сам припоминаю. Та-ак. Интересно... Скажи-ка, что  это
значит в практическом плане?
   - В практическом плане? Сейчас. Сегодня у нас  че,  пятница?  Значит,
пятая черта... Чего там у нас на пятой позиции?
   Слышно было, как Простислав зашелестел какими-то бумагами.
   - Вот. "Утратишь козла даже в легких  обстоятельствах.  Раскаяния  не
будет". Такой расклад устроит?
   - Хм... В принципе подойдет, - сказал  Степа.  -  Если,  конечно,  не
шутишь...
   - Не, не шучу.
   Степа вспомнил, что собирался спросить Простислава еще об одном.
   - Слушай, а помнишь, мы про гипногештальт говорили?
   - Помню, - ответил Простислав.
   - Я правильно понял, что самое главное - это его найти?
   - Вроде да.
   - А если ты его уже нашел, что дальше?
   Простислав некоторое время думал.
   - Дальше, как говорится, надо осознать его пустотность.
   - Это как?
   - Да вот прямо так взять и осознать.
   - И что потом?
   - Потом гипногештальт тебе ничего уже не сделает.
   - Почему?
   - Чего ж он тебе сделает, ежели ты осознал его пустотность?
   - А. Ну да, конечно. Ладно, я, может, потом перезвоню.
   Сложив телефон, Степа долго сидел на месте.  Он  догадывался,  почему
ему приснилась именно тридцать четвертая гексаграмма. Видимо,  где-то  в
складках памяти отпечатался  ее  внешний  вид,  и  теперь,  в  тревожную
минуту, психика мобилизовывала ресурсы, призывая на помощь  все  светлые
силы.
   Как бы там ни было, день начинался удивительно. В самом эпицентре зла
распустился ослепительно-белый цветок надежды.  Какой-то  завораживающей
древнеяпонской красотой веяло от этого. Лучшего подарка ко дню  рождения
придумать было нельзя.
   Степа понял, что надо сделать - пойти в дзенский сад камней. Не давая
порыву остыть, он оделся, вынул из шкафа обитую желтым  шелком  коробку,
где лежал последний лингам победы, и положил его в карман куртки. Он  не
смог бы объяснить, зачем это делает, - просто показалось, что надо взять
с собой магический ключ.
   Ночью  выпало  много  снега.  Степа  пошел  по  направлению  к   трем
заснеженным пальмам, думая о словах Простислава про гипногештальт.  Надо
было срочно осознать его пустотность. Но как?
   "Сорок три, - думал он. - Я боюсь этого  числа.  Это  надо  признать.
Отсюда и вся моя нервозность. С другой стороны, почему я его боюсь?  Оно
ведь пустое - просто мысль в моей голове. Зачем бояться мысли? Это  ведь
бесплотная мимолетность. Ее  нельзя  ни  остановить,  ни  удержать.  Как
зайчик на стене... Зайчик... Вот ведь бывают пидарасы на свете, а? "Семь
центов, семь центов..." Так, не отвлекаемся... Простислав  говорит,  все
начинается с пустоты, и ею же кончается. Значит, число  "сорок  три"  по
своей сути так же пусто, как это небо..."
   Степа посмотрел в близкое  серое  небо.  Оно  действительно  казалось
пустым и бескрайним. Пустота начиналась слева и доходила до  заснеженных
пальм. Это был ее первый сегмент.  Второй  и  третий  размешались  между
стволами. И последний  ломоть  серого  подмосковного  ничего  размещался
между пальмами и  правой  границей  зрения.  "Четыре,  -  отметил  Степа
автоматически,   уже   чувствуя,   что   на    него    несется    что-то
неотвратимо-жуткое. - Четыре. Ну да, а стволы - три. Сорок три".
   Сад камней, последний бастион сокровенного, пал так быстро, что Степа
даже не заметил, как это произошло. Выйдя во двор, он направился к числу
"34", ясно видному на границе белой земли и серого  неба.  Когда  же  он
добрался до борта, расписанного разноцветными граффити, выяснилось,  что
пришел он к отчетливому до тошноты числу "43", хотя в мире за это  время
ничего не изменилось. У Степы мелькнула мысль, что если  бы  можно  было
спрессовать  в  тридцать  секунд  человеческую  жизнь  с  ее  юношескими
надеждами и взрослыми разочарованиями, она оказалась бы  чем-то  похожим
на это путешествие от дома к саду.
   Он увидел трех больших птиц, сидевших на  бортике.  Четко  видные  на
фоне снега, они тоже излучали угрозу. Глядя  на  птиц,  Степа  попытался
нашупать тот бесценный душевный механизм, который когда-то превращал три
темных выступа на светлом фоне в число "34", и уже, казалось, нашел  его
и привел в действие, когда новый страшный удар смел  последнюю  надежду.
Степа понял, что птицы были сороками. Этих сорок было три.
   Зарычав, Степа перевалился через борт и  побежал  к  ним,  размахивая
кулаками. Птицы лениво поднялись в воздух и,  сделав  над  садом  камней
круг, полетели в сторону дома.  Степа  остановился  недалеко  от  пальм.
Что-то  жуткое  было   в   этих   тропических   деревьях,   пусть   даже
пластмассовых,   под   тяжелыми   шапками   снега.   Что-то    настолько
несоединимое,   немыслимое,   невозможно-жестокое   и   вместе   с   тем
изначально-русское, что Степа выхватил из кармана синий лингам, направил
его в небо и с ревом сжал  изо  всех  сил,  как  бы  пытаясь  выстрелить
последней пулей в главную мразь невидимого мира,  ответственную  за  все
его муки.
   И тогда высоко над его головой что-то сверкнуло.  А  через  несколько
секунд донесся глухой раскат грома.
   Степа остолбенел.
   "Молния? - подумал он. - Наверно. Что же еще. Говорят, зимой  бывает,
только в землю не бьет. Типа из облака в облако... Что-то  сегодня  было
по этой теме... Ну конечно. Верхняя триграмма - молния! А нижняя  -  три
пальмы!"
   Поняв, что это действительно только что  произошло,  он  задрожал  от
восторга. "34" и "43" обменялись  ударами  у  него  на  глазах!  "Он  их
высоких зрелищ зритель", - вспомнилась ему  заученная  в  школе  строка.
Вот, значит, как они происходят -  астральные  битвы...  Теперь,  как  в
фильмах про великих фехтовальщиков, следовало дождаться, у  кого  первым
отвалится голова. Судя по вихрю мыслей и вычислений, его голова  была  в
порядке. Больше того. Звенья головоломки, которая была занесена над  ней
минуту назад, вдруг сложились в ясную и обнадеживающую картину.
   С тремя пальмами все было ясно - лежащая на  боку  триграмма  "небо",
три сильных линии. А триграмма "молния" была тем, что он увидел,  открыв
обитую шелком коробку: две пустые ячейки сверху и последний  мистический
ключ внизу. Гнезда от потерянных лингамов  можно  было  считать  слабыми
линиями, это соответствовало словам Простислава о том, что тьма есть  не
самостоятельная субстанция, а просто отсутствие света.
   Чтобы все линии всех триграмм сложились в  только  что  явленную  ему
мощь великого, надо было, чтобы сперва  из  коробки  исчезли  зеленый  и
красный лингамы. А это значило,  что  в  жизни  нет  ничего  случайного.
Получалось, все взаимосвязано и переплетено - Степа догадывался об  этом
давно, но чтобы до такой степени...
   Смысл гексаграммы тоже сделался понятен:  нижняя  триграмма,  "небо",
была его внутренним сиянием, в котором выражалось личное светлое  начало
(понятно, что). А верхняя триграмма - молния -  была  проявлением  этого
света вовне...
   Степа подумал, что надо бы  записать  число  "34"  двоичным  кодом  и
посмотреть на результат. Он никогда не делал  такого  раньше.  Почему-то
казалось, что именно такой совет давал господин Чжоу  И,  показывая  два
пальца. Но это можно было оставить и на потом.  Сейчас  куда  интересней
было другое.
   Войдя в дом, он, не раздеваясь, кинулся на кухню,  вытащил  из  ящика
вилку и впился в нее глазами.
   - Ах черт, - пробормотал он разочарованно. Вилка по-прежнему  значила
"43". Четыре зубца служили оправой трем тончайшим пробиркам с  пустотой.
Наоборот никак не получалось. Он бросил вилку назад в  ящик,  вынул  три
столовых  ножа  и  положил  их  на  стол.  Пустая   поверхность   сперва
разделилась на четыре части, а  потом  хлестнула  его  тройным  хвостом.
Перед ним было не просто "43", а "43" с тремя восклицательными знаками.
   - Ах черт, - повторил он и понял,  что  в  слове  "черт"  число  "43"
присутствует так же отчетливо: четыре буквы, три согласные.  А  если  не
так, то по-другому - сначала четверочка,  а  потом  три  буквы...  Здесь
удивляться было нечему - чего еще было ждать от  черта,  кроме  союза  с
главным злом.
   Угнетало другое. Он понимал, что в  саду  камней  с  ним  только  что
произошло что-то очень необычное. Когда в небе ударил гром,  он  был  на
грани всеведения. Какая-то сила позволила ему на  секунду  вынырнуть  из
океана зла, чтобы увидеть свет истины. В тот момент он сумел  бы  решить
любую загадку, и невозможного  для  рассудка  не  существовало.  Он  мог
увидеть все что угодно, даже пустотность  гипногештальта.  Догадайся  он
вспомнить об этом, и наверняка случилось бы  что-то  чудесное,  от  чего
рассеялись бы довлеющие над ним чары. Но, как назло, именно в ту секунду
он совсем забыл про пустоту.
   А  теперь  было  поздно.  Теперь  пустым  местом  был   он   сам,   а
гипногештальт, поднявшись во весь свой сорокатрехметровый  рост,  шел  в
атаку. В одной руке у него была вилка. В другой  -  три  ножа.  И,  хоть
первые удары удалось отбить, сколько всего рук у демона, Степа не  знал.
Поэтому, когда зазвонил мобильный, он закрыл глаза  и  представил  себе,
что сидит в невидимом танке  "Т-34",  сквозь  броню  которого  не  может
проникнуть никакое зло. Это была Люся из бухгалтерии.
   - Степан Аркадьевич, вам надо сейчас же приехать в  банк,  -  сказала
она звенящим от электричества голосом. - Контрольный отдел требует.
   - Мюс не может вопрос решить?
   - Мюс  Джулиановны  нет  четвертый  день,  -  ответила  Люся.  -  Вам
обязательно надо быть.
   - Что случилось?
   - Нельзя по телефону. Пожалуйста, приезжайте.
   Степа посмотрел на свое отражение в зеркале и криво улыбнулся. Он уже
много лет знал, что этот день будет непростым.
   Когда машина выезжала со двора, он поглядел назад.  Над  заснеженными
кустами была видна башня "тридцатьчетверки" и три птичьих силуэта.  Одна
сорока прохаживалась по стволу с порушенным заборчиком снега. Две других
сидели на люке. Похоже, это  были  те  самые  птицы  -  просто  взяли  и
перелетели.
   "Десять тысяч ли за спиной, - подумал Степа. - А грабли все те ж..."
 
43 
 
Beneficiary, то есть получатель, был обозначен так: 
McGee International Inc. 
   29 Shirley Street,  P.O.Box  CB-78575  Nassau,  The  Bahamas.  Закрыв
глаза, Степа представил себе этого  Мак  Ги,  которому  так  понравилось
бухать на Багамах, что он решил  открыть  там  свое  темное  дело.  Сжав
кулаки,  Степа  вообразил,  как  Мак  Ги  отхлебывает  "Liqor   43"   из
хрустальной рюмки, пускает клуб сигарного дыма в потолок  и  чешет  свой
шотландский нос, размышляя, хорошо ли в  последнее  время  работает  его
прачечная.
   Счастье Мак Ги заключалось в том, что Степа был от него далеко. Рядом
со Степой Мак Ги не просуществовал бы и двух секунд - Степа перегрыз  бы
ему горло, одновременно выдавив пальцами глаза.
   Но Степа был по другую сторону океана, и Мак Ги мог расслабиться.  За
один оборот его прачечная отстирала тридцать пять миллионов долларов  из
далекой северной страны, смыв с  них  все  почтовые  штемпели  и  сделав
безнадежной любую попытку  отыскать  их.  Так,  во  всяком  случае,  все
выглядело на первый взгляд.
   Уезжая в Петербург, он оставил Мюс  подписанную  платежку,  чтобы  та
сделала взнос по "Зюзе и Чубайке",  когда  Лебедкин  скажет,  сколько  и
куда. Мюс  сделала  удивительно  простую  вещь  -  не  дожидаясь  звонка
Лебедкина, вписала в графу "сумма" восемь цифр в следующем порядке:  35,
000, 000. А отправились тридцать четыре лимона и лимон вот  куда:  ENIKI
BANK LTD LIMASSOL INTERNATIONAL BUSINESS CENTER P.O. Box 09871
   5, Sherley Str., 8745 Limassol, Cyprus SWIFT: HEBA CY  2NLIM  Account
420-86-8297433-03
   - Эники-банк, - прошептал Степа, чувствуя, как по  его  щеке  катится
слеза, словно от горного ветра. - Эники-беники ели вареники, остались от
козлика рожки да ножки... Вот, значит, что происходило  в  Москве  в  те
минуты, когда влажные пальцы Сракандаева вынимали  из  его  рук  красный
лингам победы и вкладывали в них памятный подарок - бандану  с  грязными
ушами. Можно было вообще-то ожидать. Оставалось только надеть эти уши  и
зареветь ослом. Но и это было  бесполезно.  Словосочетание  SWIFT  НЕВА,
похожее на название греческой  трагедии  в  голливудском  пересказе,  не
оставляло надежд ни на что.
   С Эники-банком, конечно, можно было связаться. Не было  толку.  Степа
знал, как делаются такие дела. Точно так же можно было не трясти мистера
McGee,  этого  циррозного  подонка  в  пробковом  шлеме.  Денег  в   его
заблеванном  бунгало  уже  не  было,  как  не  было  их   и   на   счете
420-86-8297433-03 (Степа понимал,  что  перед  ним  число  "43",  только
развернутое: между первой  четверкой  и  последней  тройкой  сидела  вся
компания, прямо как в фильме "Чужие", где из  пасти  инопланетной  твари
лезла другая, еще более мерзкая пасть).
   Все, что удалось бы раскопать, - это номера безликих и уже опустевших
счетов, отряды восставших цифр, вооруженных короткими мечами  дефисов  и
овальными щитами нулей. Эти цифры накинутся  на  Степу,  окружат  его  и
перережут ему горло, в этом сомнений было мало. Отвечать будет он.
   Обвинять было некого. Не за что было даже перестрелять  из  помпового
ружья сотрудников бухгалтерии - с тех пор, как "Санбанк" стал  карманным
банком "Ойл Эве", операции с похожими суммами проходили часто, и  там  к
этому привыкли. Степа вообще мог не увидеть платежки до понедельника.
   Мюс оставила письмо. Оно было написано на  одной  из  серо-коричневых
перфорированных карточек, где она записывала частушки и прочий фольклор.
Частушка за номером 209 (ну еще бы, цинично хмыкнул Степа) была, видимо,
выхвачена Мюс из коробки наугад. Она была уже в переводе: RE: festivity,
celebrations, metalink#3 Come, Tatyana, in the dark. We will eat and  we
will fuck.
 
   Хотелось верить, что эта пастораль была не о нем лично - Мюс не могла
знать. Зато написанное на обороте послание содержало много личного.  Так
много, что даже непоня