того слуги слушаются ее как дети; самый скверный из них ощущает  такой
искренний стыд за свой проступок, какой не часто*  видишь  у  детей  в  иных
семьях. Я говорю с вами откровенно, мой старый  друг;  с  тех  пор  как  она
заболела, то, что раньше приносило  мне  живейшую  радость,  теперь  рождает
некоторую тревогу. Когда дети играют в соседней комнате, я  прислушиваюсь  к
топоту этих бедняжек, узнаю их шаги и думаю о том, что с  ними  будет,  если
они в столь нежном возрасте потеряют мать. Удовольствие, с которым я  раньше
рассказывал сыну о битвах и расспрашивал дочь, как поживает ее кукла, теперь
обернулось внутренним беспокойством и печалью".
     Когда он говорил все это с нежностью, вошла милая хозяйка и с  ласковым
выражением на лице сказала, что "обшарила всю кладовку в поисках чего-нибудь
лакомого, чтобы угостить старого друга". Глаза ее мужа  радостно  заблестели
при виде оживления  на  ее  лице  и  я  понял,  что  все  его  страхи  мигом
улетучились. Она, смекнув по нашим лицам, что мы  говорили  о  чем-то  очень
серьезном, и  видя,  что  муж  под  притворной  бодростью  скрывает  сильную
озабоченность, сразу догадалась, о чем у нас была речь, и, обращаясь ко мне,
сказала с улыбкой: "Мистер Бикерстаф, не верьте ни одному его слову;  я  еще
вас обоих перешиву, как не раз вам обещала, если только он будет  заботиться
о себе больше, чем делает это с тех пор, как мы сюда приехали. Знаете ли, он
уверяет меня, что Лондон более здоровое место, чем деревня;  он  видит,  что
здесь живут некоторые из его старых друзей и школьных  товарищей  -  молодые
люди в красивых париках. Я едва уговорила его сегодня утром, выходя из дома,
закутать шею". Мой друг, которого всегда необычайно радует  ее  милый  юмор,
попросил ее посидеть с нами. Она согласилась с той непринужденностью,  какая
свойственна умным женщинам и, чтобы поддержать хорошее  настроение,  которое
она принесла с  собою,  стала  надо  мной  подшучивать.  "Мистер  Бикерстаф,
помните, как вы однажды вечером последовали за мной из театра; что  если  вы
отвезете меня туда завтра и мы с вами займем самую лучшую ложу". Это  навело
нас на долгий разговор о матерях нынешних красавиц, которые блистали в ложах
двадцать лет назад. Я сказал ей: "Я рад, что  вы  передали  свое  очарование
детям, и уверен, что через какие-нибудь  полгода  ваша  старшая  дочь  будет
ослепительна".
     Мы услаждали себя разговорами о  воображаемом  успехе  юной  леди,  как
вдруг послышался  барабанный  бой,  вслед  за  чем  появился  мой  маленький
крестник и объявил мне войну.  Мать,  со  смехом  пожурив  мальчика,  хотела
выставить его за дверь, но я не пожелал так быстро с ним расстаться. И  хотя
он слишком бурно изъявлял свою радость, я из разговора с ним выяснил, что  у
этого  ребенка  прекрасные  способности  и  он  отлично  успевает  по   всем
предметам, хотя ему пошел всего девятый год. Я  обнаружил,  что  он  отлично
знает басни Эзопа, но он откровенно сказал мне,  что  "не  любит  их  учить,
потому что  все  это  выдумки";  по  этой  причине  он  год  назад  принялся
штудировать биографию  Дона  Беплианиса  Греческого,  Гэя  Уорика,  "Семерых
поборников" и других великих людей прошлого. Отец  не  мог  скрыть,  как  он
гордится начитанностью  сына,  и  я  заметил,  что  такие  увлечения  весьма
полезны. Я услышал от мальчика суждения, которые могут  пригодиться  ему  на
всю жизнь. Он говорил о том, как скверно справился с долом Джон  Хикертрифт,
о недостатках необузданного характера Бевиса Саутхемптонского, о своей любви
к святому Георгу за то, что он покровитель  Англии;  таким  образом,  в  его
мыслях незаметно сформировались понятия благоразумия, добродетели и чести. Я
превозносил его успехи, и тут его мать сказала, что "та  маленькая  девочка,
которая открыла мне дверь, по-своему более образованна, чем он".  "Бетти,  -
сказала она, - интересуется главным образом феями и духами и  иногда  зимним
вечером приводит в ужас горничных своими  рассказами,  так  что  они  боятся
ложиться спать".
     Я засиделся у них допоздна, и мы говорили то о забавных, то о серьезных
делах с тем особым удовольствием, которое придает всяким  беседам  ощущение,
что все друг другу приятны. По дороге домой я  раздумывал  о  разнице  между
семейной и холостяцкой жизнью; и должен признаться,  меня  втайне  тревожила
мысль, что, когда я умру, после меня ничего не останется. В таком раздумье я
вернулся к своей семье, то есть к служанке, собаке  и  кошке,  которые  одни
делят со мной радости и горести, что бы со мной ни случилось". - "Болтун".}
     Вслед за "Болтуном" в 1711 году начал выходить знаменитый "Зритель",  а
за ним, с различными  промежутками,  множество  газет  и  журналов,  которые
издавал тот же редактор, -  "Страж",  "Англичанин",  "Возлюбленный",  -  чья
любовь была довольно  пресной,  -  "Читатель",  -  которого,  после  второго
номера, читатели больше не видели, "Театр", в  котором  Стиль  выступал  под
псевдонимом сэр Джон Эдгар, когда возглавлял труппу  королевских  комических
актеров, какового поста, равно как  и  звания  королевского  шталмейстера  в
Хэмптон-Корте, и места в коллегии мировых судей в Мидлсексе, и посвящения  в
рыцари Стиль был удостоен вскоре после восшествия на престол Георга Первого,
чье дело честный Дик в предыдущее царствование доблестно отстаивал, невзирая
на немилость и опасности, против самых ужасных врагов, против  изменников  и
бандитов, против Болинброка и Свифта. С восшествием на престол  Георга  этот
великолепный заговор распался, и блестящая возможность открылась перед Диком
Стилем, чья рука была, увы, слишком беспечна, чтобы за нее ухватиться.
     Стиль был женат дважды; он пережил все  свои  дома,  свои  планы,  свою
жену, свой доход, свое здоровье, почти все, кроме своего доброго сердца. Оно
перестало беспокоить его в 1729 году, когда  он  умер,  измученный  и  почти
совершенно забытый своими современниками,  в  Уэльсе,  где  еще  сохранились
остатки его недвижимости.
     Потомки отнеслись к этому милому человеку  снисходительнее;  женщины  в
особенности должны быть благодарны Стилю, так как  он,  пожалуй,  первый  из
наших писателей действительно любил и уважал их.  Великий  Конгрив,  который
дает нам понять, что во времена Елизаветы  женщины  не  пользовались  особым
уважением, почему женщина  и  играет  столь  незначительную  роль  в  пьесах
Шекспира, сам может преподносить женщинам блистательные комплименты, но  все
же смотрит на них лишь как на предметы для волокитства, обреченные,  подобно
самым неприступным крепостям, пасть через некоторое время перед искусством и
храбростью  мужчины,  их  осаждающего.  У  Свифта   есть   письмо,   которое
называется: "Совет молодой замужней даме", где настоятель  высказывает  свое
мнение о женском обществе того времени, и из этого письма явствует, что если
мужчин он презирал, то женщин презирал вдвойне. Ни к одной  женщине  в  наше
время  никакой  мужчина,  даже  будь  он  настоятелем  и  обладай  Свифтовым
талантом, не мог  бы  обращаться  в  столь  оскорбительном  тоне,  со  столь
низменной снисходительностью. При этом Свифт даже не дает себе труда скрыть,
что, по его мнению, женщина безнадежно глупа: он советует ей  читать  книги,
словно книга - новейшее достижение культуры, и сообщает, что "даже одну дочь
благородного человека на тысячу не удалось заставить читать или говорить  на
своем родном языке". Аддисон тоже посмеивается над женщинами, но,  мягкий  и
вежливый, он глядит на них с улыбкой,  словно  это  безобидные,  глуповатые,
забавные, милые существа, созданные лишь для того,  чтобы  служить  мужчинам
игрушкой. Стиль первым начал отдавать достойную мужчины дань  их  доброте  и
отзывчивости, а равно их нежности и красоте  *.  В  его  комедиях  герои  не
произносят напыщенных фраз и не бредят о божественной красоте  Глорианы  или
Статиры, как заставляют делать  своих  героев  авторы  рыцарских  романов  и
высокопарных драм, которые сейчас выходят  из  моды,  но  Стиль  восхищается
добродетелью женщины, признает за  ней  ум  и  восторгается  ее  чистотой  и
красотой с пылкостью и верностью, которые  должны  снискать  благосклонность
всех женщин к этому искреннему и почтительному  их  поклоннику.  Именно  эта
пылкость, это уважение, эта мужественность делают его комедии такими милыми,
а их героев - такими благородными. Он сделал женщине, пожалуй, самый  тонкий
комплимент,  какой  когда-либо  был  высказан.  Об  одной  женщине,  которой
восхищался и восторгался также Конгрив, Стиль сказал, что "любовь к ней была
приобщением к поэзии и искусству". "Сколь часто, - пишет он, посвящая  книгу
своей жене, - сколь часто твоя нежность успокаивала боль  в  моей  голове  и
облегчала   страдания   в   моем   истерзанном   сердце!   Если   существуют
ангелы-хранители, то и они бессильны сделать больше. Я уверен, что  ни  один
из них не может сравниться с моей женой в доброте души или очаровании".  Его
сердце тает, а глаза ярко блестят, когда  он  встречает  добрую  и  красивую
женщину, и он приветствует ее, не только  снимая  шляпу,  но  и  всем  своим
сердцем. Не менее нежно он относится к детям  и  ко  всему,  что  связано  с
семейным очагом, и неоднократно выступает в защиту своей  мягкости,  как  он
это называет. Он был бы ничем без этой восхитительной слабости.  Именно  это
составляет ценность его сочинений и придает очарование его слогу. Как и  его
жизнь, его произведения  полны  ошибок  и  легкомысленных  заблуждений,  что
искупается его нежной и сострадательной натурой. О дурной  и  пестрой  жизни
бедняги Стиля до нас дошли  самые  любопытные  документы,  какие  когда-либо
содержали сведения о биографии мужчины  **.  Большинство  писем  мужчин,  от
Цицерона до Уолпола и великих людей нашего времени, да будет  мне  позволено
так выразиться, неискренни, их  авторы  недоверчиво  косились  на  потомков.
Посвящение Стиля, обращенное к его жене, возможно, столь же искусственно; во
всяком  случае,  оно  написано  с  той  степенью  искусственности,  к  какой
прибегает оратор, готовя выступление в  парламенте,  или  поэт,  намереваясь
излить чувства  в  стихах  или  в  драме.  Но  в  нашем  распоряжении  около
четырехсот писем Дика Стиля, написанных  им  жене,  которые  эта  бережливая
женщина тщательно сохранила и которые могли  быть  написаны  только  ей,  ей
одной. Они содержат подробности о делах, развлечениях, ссорах и  примирениях
этой четы; они искренни, как  непринужденная  беседа,  безыскусственны,  как
детская  болтовня,  и  доверительны,  как  супружеская  отповедь.  Некоторые
написаны в типографии, где он ждет оттисков своей  "Газеты"  или  "Болтуна",
другие - в  таверне,  откуда  он  обещает  вернуться  к  жене,  "как  только
пропустит пинту вина", и где  у  него  свидание  с  другом  или  кредитором;
некоторые писались под сильным действием винных паров, когда его голова была
опьянена бургундским, а сердце полно горячей любви к дорогой Пру;  некоторые
- наутро, в минуты ужасной головной боли и раскаяния, а  некоторые,  увы,  в
тюрьме, куда его упекли стряпчие  и  где  он  дожидается  залога.  Мы  имеем
возможность проследить многие годы жизни этого бедняги  по  его  письмам.  В
сентябре 1707 года - именно с этого дня она начала сохранять его письма - он
женился на очаровательной миссис Скэрлок. Сохранились его страстные излияния
этой даме;  почтительные  обращения  к  ее  матушке;  искренняя  благодарная
молитва, когда  столь  желанный  союз  был  наконец  заключен;  трогательные
изъявления раскаянья и клятвы исправиться,  когда  сразу  же  после  свадьбы
появился повод для первого и нужда во втором.
     {* "Если говорить о таких чувствах, как привязанность и уважение, здесь
прекрасному полу повезло в том смысле,  что  по  отношению  к  женщине  одно
гораздо теснее связано с другим,  чем  по  отношению  к  мужчине.  Любовь  к
женщине неотделима от уважения к ней; и поскольку она, естественно,  предмет
привязанности, то женщина, к которой вы питаете уважение,  в  той  или  иной
степени пользуется и вашей любовью.  Мужчина,  плененный  красотой  женщины,
шепотом говорит другу, что "у этого создания глубокий ум, это обнаруживаешь,
когда поближе с ней познакомишься". И если вы хорошенько разберетесь, в  чем
заключается ваше уважение к женщине,  то  обнаружите,  что  восхищаетесь  ее
красотой больше других. Ну, а среди  нашего  брата,  мужчин,  я  предпочитаю
общество веселого Гарри Бикерстафа; однако душеприказчиком моим будет Уильям
Бикерстаф, самый благоразумный человек в нашем  семействе".  -  "Болтун",  Э
206.
     ** Переписка Стиля после его смерти перешла в собственность дочери  его
второй жены, мисс Элизабет Скэрлок из  Кармартеншира.  Она  вышла  замуж  за
достопочтенного Джона, впоследствии ставшего третьим лордом Тревором.  Когда
она умерла, часть писем перешла к мистеру Томасу,  внуку  внебрачной  дочери
Стиля, а часть - к ближайшему родственнику леди  Тревор,  мистеру  Скэрлоку.
Опубликовал их профессор Никольс,  и  мы  цитируем  отрывки  из  позднейшего
переиздания 1809 г.
     Вот он перед нами в  период  ухаживания,  которое  длилось  не  слишком
долго:

                                                            "30 авг. 1707 г.
                                                             Миссис Скэрлок.

     Сударыня!
     Прошу прощения за плохую бумагу, но я пишу в кофейне, куда мне пришлось
зайти по делу. Вокруг меня грязная толпа, деловые лица, разговоры о деньгах;
а все мои мечты, все мое богатство - в любви! Любовь вдохновляет мое сердце,
смягчает мои чувства, возвеличивает душу, влияет  на  каждый  мой  поступок.
Моей милой очаровательнице  я  обязан  тем,  что  многие  благородные  мысли
постоянно  приписываются  моим  словам  и  поступкам;   таков   естественный
результат этого щедрого чувства, оно делает влюбленного  чем-то  похожим  на
предмет его любви. Так, моя дорогая, мне суждено с каждым  днем  становиться
все лучше, благодаря нежной подруге.  Взгляните,  моя  красавица,  на  небо,
которое сделало Вас такой, и присоединитесь к моей молитве, дабы оно осенило
нежные,  невинные  часы  нашей  жизни,  просите  творца  любви  благословить
таинства,  которые  он  предопределил,  и  присовокупить  к  нашему  счастью
благочестивое ощущение, что мы смертны, и покорность его воле, которая  одна
может направить наши души на твердый путь, угодный ему и нам обоим.
                                  Остаюсь неизменно Вашим покорнейшим слугой
                                                               Рич. Стилем".

     А  в  скором  времени  миссис  Скэрлок  получила  еще  одно  письмо,  -
по-видимому, написанное в тот же день!

                                              "Суббота, вечер (30 авг. 1707)

     Дорогая, милая миссис Скэрлок!

     Я был в очень достойном  обществе,  где  мы  много  раз  пили  за  Ваше
здоровье, называя Вас _"женщиной, которую я люблю больше всего  на  свете"_;
так что я, можно сказать, напился ради Вас, а это означает куда  более,  чем
_"я умираю за Вас"_.
                                                                Рич. Стиль".

                                                            "Миссис Скэрлок.
                                                             1 сент. 1707 г.

     Сударыня!
     Нет ничего труднее на свете, чем быть влюбленным и все-таки  заниматься
делами. Что до меня, всякий, кто со мной разговаривает, угадывает мою тайну,
и я должен обуздать себя, иначе это сделают другие.
     Сегодня  утром  один  человек  спросил   меня:   "Каковы   новости   из
Лиссабона?", а я ответил: "Она изумительно красива". Другой пожелал  узнать,
"когда я в последний раз был в Хэмптон-Корте", и я ответил:  "Это  будет  во
вторник вечером". Молю Вас, позвольте мне хоть руку Вашу поцеловать,  прежде
чем наступит этот день, чтобы душа моя хоть немного успокоилась. О, любовь!

                     Мильоны бурь в тебе бушуют грозно,
                     Но кто захочет жить с тобою розно? {*}
                     {* Перевод А. Парина.}

     Я, наверное, мог бы написать для Вас целый том; но все слова  на  свете
бессильны выразить, как преданно и с каким самоотверженным чувством
                                              я остаюсь всегда Вашим
                                                               Рич. Стилем".

     Через два дня после этого он излагает свои  обстоятельства  и  виды  на
будущее матушке этой  молодой  особы.  Письмо  помечено:  "Канцелярия  лорда
Сандерленда, Уайтхолл"; он утверждает, что его годовой доход составляет 1025
фунтов. "Я мечтаю, - пишет он, - о радостях  трудолюбивой  и  добродетельной
жизни и постараюсь всячески Вам угождать".
     Они поженились, по всей  вероятности,  около  7-го  числа.  Примерно  в
середине следующего месяца уже заметны следы  размолвки;  она  была  слишком
щепетильна и суетна, а он - пылок и опрометчив. Общий ход событий  виден  из
дальнейших отрывков. Уже был снят "дом на Бэри-стрит, в Сент-Джеймсе".

                                                              "Миссис Стиль.
                                                             16 окт. 1707 г.
     О любимейшее существо на свете!
     Прости меня, но я вернусь только в  одиннадцать,  потому  что  встретил
школьного товарища, который  приехал  из  Индии  и  сегодня  вечером  должен
рассказать мне вещи, прямо касающиеся твоего преданного супруга
                                                                Рич. Стиля".

                                                               "Миссис Стиль
                                  Таверна "Фонтан", 8 часов, 22 окт. 1707 г.

     Моя дорогая!
     Прошу тебя, не беспокойся; сегодня я с успехом завершил многие  дела  и
теперь подожду часок-другой своей "Газеты".

                                                            "22 дек. 1707 г.

     Моя дорогая женушка!
     Сообщаю тебе, что не буду дома к обеду, так как у  меня  есть  цела  на
стороне, о которых я тебе  расскажу  (когда  мы  увидимся  вечером),  как  и
подобает примерному и преданному мужу".

                                               "Таверна "Дьявол", Темпл-бар,
                                                         3 янв. 1707-1708 г.

     Дорогая Пру!
     Сегодня я частично справился с делами и покамест прилагаю к письму  две
гинеи. Дорогая Пру, я не могу приехать к обеду. Я все время  думаю  о  твоем
благополучии и никогда не буду больше небрежен к тебе, хотя бы на миг.
                                                    Твой верный муж" и т. д.

                                                       "14 янв. 1707-1708 г.

     Дорогая жена!
     Мистер Эджком, Нед Аск и мистер Ламли попросили меня  провести  с  ними
часок у Джорджа на Пэл-Мэл, так что я прошу тебя поскучать до двенадцати,  а
потом лечь спать", и т. д.

                                                  "Грейз-Инн, 3 февр. 1708 г.

     Дорогая Пру!
     Если придет человек со счетом от сапожника, пускай ему  скажут,  что  я
сам к нему зайду, когда вернусь. Я остаюсь здесь,  чтобы  попросить  Тонсона
учесть мне вексель, и пообедаю с ним. Его ждут с минуты на минуту.
                                            Твой покорнейший слуга", и проч.

                                                   "Кофейня на Теннис-Корте,
                                                               5 мая 1708 г.

     Дорогая жена!
     Надеюсь, то, что я сегодня сделал, будет тебе приятно; но нынешнюю ночь
я проведу у одного пекаря, Лега, напротив таверны "Дьявол" на  Чаринг-Кросс.
Я повидаюсь с болванами, которые мне  надоели,  и  буду  иметь  удовольствие
увидеть тебя бодрой и веселой.
     Если ученик типографа окажется дома, пришли его сюда; и  пускай  миссис
Тодд пришлет с ним мою ночную рубашку, домашние туфли и чистое белье. Я  дам
тебе знать о себе рано ут