подробно написал мне о болезни доктора Арбетнота,  которая
меня очень  огорчает,  ибо  я,  живя  так  долго  вдали  от  света,  утратил
жестокосердие, которое приобретается с годами и  с  опытом.  Я  чуть  ли  не
каждый день теряю друзей и не приобретаю и не  ищу  новых.  Ах,  если  бы  в
обществе был хоть десяток Арбетнотов, я бы сжег свои "Путешествия"!"

                                                "От м-ра Попа доктору Свифту
                                                          15 октября 1725 г.

     Я необычайно рад тому, что Вы мне так любезно и  быстро  ответили.  Это
дает мне  надежду,  что  Вы  сближаетесь  с  нами  и  все  больше  и  больше
склоняетесь к старым друзьям... Один из них [лорд Болинброк], некогда  яркое
светило, теперь (в  полной  мере  испытав,  что  приносит  с  собой  сияние)
научился довольствоваться тем, с чего начал. Другой [Эдуард,  граф  Оксфорд]
считает одной из величайших заслуг своего отца то, что он любил Вас и  помог
Вам выдвинуться, да и сам  унаследовал  от  отца  любовь  к  Вам.  Третий  -
Арбетнот, вырванный из лап смерти, более радуется надежде вновь увидеть Вас,
чем возможности смотреть на мир, который он давно презирает,  весь  целиком,
кроме той его части, которую составляют немногие подобные Вам...
     С нашим другом Гэем обращаются так, как виги обращаются с друзьями тори
-да и сами тори тоже. Поскольку он не лишен юмора,  предполагалось,  что  он
непременно связан с  доктором  Свифтом,  подобно  тому,  как  раньше  всякий
образованный человек непременно должен был состоять в связи с дьяволом...
     Лорду Болинброку его падение не нанесло  ни  малейшего  ущерба;  желаю,
чтобы следующее падение было столь же успешным.  Но  душа  лорда  Болинброка
весьма возвысилась с тех пор, как Вы его видели, насколько это возможно  при
условии, что душа не переселяется в другое тело  или  не  становится  paullo
minus ab angelis {Немного меньше ангелов (лат.). }. Я часто  воображал,  что
если  все  мы  когда-нибудь  встретимся  снова,  после  стольких  перемен  и
превратностей, после того, как в нас осталось так мало  от  прежнего  нашего
мира и прежних людей, что ни одна мысль, ни  один  поступок  не  может  быть
подобен прежним, так вот, я  представляю  себе,  что  мы  непременно  должны
встретиться  как  праведники  в  золотом   веке,   исполненные   блаженства,
освобожденные от всех прежних страстей, с улыбкой вспоминая прежние глупости
и радуясь, что мы можем мирно наслаждаться царством справедливости.

                                   * * *

     Я оставил было следующую страницу чистой для доктора Арбетнота,  но  он
так тронут тем местом в Вашем письме, которое относится к нему, что  намерен
написать Вам отдельно"...}
     Если мне позволено дать совет моим  молодым  слушателям,  я  им  скажу:
"Старайтесь почаще бывать в обществе тех, кто выше вас. И в книгах и в жизни
это  самое  благотворное  общество;  учитесь   отдавать   заслуженную   дань
восхищения; в этом главная прелесть жизни. Обращайте  внимание  на  то,  чем
восхищались великие люди; они восхищались  великим:  мелкие  души  восхищает
низменное, их кумиры ничтожны.  Я  не  знаю  в  мире  ничего  благороднее  и
светлее, чем любовь и дружба, которую эти прославленные люди питали  друг  к
другу. Свет не видел столь благожелательного и вместе с  тем  прославленного
общества. Кто осмелится упрекнуть мистера Попа,  который  сам  был  велик  и
славен, за то, что он любил общество великих и славных?  И  за  то,  что  он
любил  в  них  качества,  сделавшие  их  такими?  Простой  добрый  малый  из
кондитерской "Уайта" не  мог  бы  написать  "Короля-патриота"  и,  вероятнее
всего, презирал бы  ничтожного  мистера  Попа,  дряхлого  паписта,  которого
великий Сент-Джон считал одним из достойнейших и величайших людей; заурядный
придворный аристократ равно не мог бы покорить Барселону или написать письма
Питерборо к Попу *, которые не менее  остроумны,  чем  творчество  Конгрива;
простой настоятель из Ирландии не мог бы создать "Гулливера"; и все эти люди
любили Попа, и Поп всех их любил. Назвать его друзей значит  назвать  лучших
людей того времени. У Аддисона был свой сенат; Поп почитал равных  себе.  Он
всегда  говорил  о  Свифте  с  уважением  и  восхищением.   Его   восхищение
Болинброком было так велико, что когда ктото сказал о  его  друге:  "В  этом
великом человеке есть нечто такое, отчего кажется, словно он попал  сюда  по
ошибке", - Поп ответил:  "Да,  и  когда  несколько  месяцев  назад  на  небе
показалась комета, мне порой думалось, что она, быть  может,  явилась,  дабы
отвезти его домой, как подъезжает к дверям карета, приехавшая  за  гостями".
Так эти великие люди говорили друг о друге. Где еще можно  увидеть  шестерых
скучнейших пожилых мужчин, которые предавались бы безделью за столом в клубе
так увлеченно и дружелюбно?
     {* О графе Питерборо Уолпол пишет: "Он был из тех людей с легкой  душой
и  легкомысленным  обаянием,  расточающих  вокруг  себя  сотни  bons-mots  и
рифмованных безделок, которые мы, сочинители, пишущие с мучительным  трудом,
собираем и храним, пока автор с удивлением не  видит,  что  стал  писателем.
Таков был этот лорд с  внушительной  осанкой  и  предприимчивым  характером;
бесстрашный и смелый, как Амадис, но гораздо  более  стремительный  в  своих
передвижениях; говорят, никто в Европе не  видел  больше  королей  и  больше
форейторов... по словам одного его друга, этот человек не мог  ни  жить,  ни
умереть, как простой смертный".

                                                   "От графа Питерборо Попу.

     Прошу Вас быть справедливым и беспристрастным к  моему  письму,  сделав
скидку на пасмурный и дождливый день; дух мой падает вместе с барометром,  и
я бываю совершенно удручен, когда меня гнетут мысли о  дне  рождения  или  о
поездке в Лондон.
     Долг  перед  близкими  влечет  меня  в  Лондон,  но  беспечная  лень  и
расстроенное здоровье удерживают в сельской глуши: однако если я  буду  жив,
придется мне появиться в день моего рождения...
     Вы как будто досадуете, что я не  позволяю  Вам  любить  или  воспевать
более одной женщины единовременно. Если я затею с Вами об  этом  тяжбу,  то,
конечно, любые присяжные  признают  меня  неправым.  А  поэтому,  сэр,  я  с
магометанской терпимостью позволяю Вам исповедовать плюрализм.
     Я вижу, Вы не исправились после наказания; снова повторяю  Вам>  Вы  не
должны подходить к женщинам рассудочно; Вы же знаете, мы всегда обожествляем
тех, перед кем преклоняемся на земле; и разве все достойные люди не  говорят
нам, что мы должны отбросить разум во всем, что касается Божества?
     Я был бы рад получить весточку  от  Свифта.  Прошу  Вас,  когда  будете
писать ему, упомяните, что я  жду  его  с  нетерпением  в  месте,  столь  же
необычном и уединенном, как он сам.
                                                           Ваш..."

     Питерборо женился на знаменитой певице миссис Анастасии Робинсон.}
     Мы уже говорили, что главные юмористы  этого  времени,  за  исключением
Конгрива, составляли то, что сейчас называют мужской компанией.  Они  каждый
день проводили  много  часов,  почти  четвертую  часть  суток,  в  клубах  и
кофейнях, там они обедали, пили и курили.  Остроты  и  новости  передавались
изустно; любая газета в 1710 году  содержала  лишь  малую  толику  того  или
другого.  Вожди  вещали,  верные  habitues  {Завсегдатаи  (франц.).}  сидели
вокруг; приходили посторонние и благоговейно внимали. Штаб-квартира  старика
Драйдена была "у Уилла" на Рассел-стрит, угол Боустрит; Поп видел  его  там,
когда самому ему было двенадцать лет отроду. Общество обычно  собиралось  на
втором  этаже,  который  в  те  времена   назывался   "столовый   этаж",   и
рассаживалось за столиками,  покуривая  трубки.  Известно,  что  щеголи  тех
времен считали за большую  честь  получить  щепотку  табаку  из  Драйденовой
табакерки. А когда началось царствование Аддисона, он со свойственной ему от
природы тактичностью - назовем ото благоразумием - учредил двор  и  назначил
чиновников своего королевского дома. Его дворец был  "у  Баттона",  напротив
заведения Уилла *. Спокойная независимость, молчаливая  уверенность  в  мощи
своей империи отличали этого великого  человека.  Министрами  Аддисона  были
Баджелл, Тикел, Филипс, Кэри, шталмейстером - честный Дик Стиль, который был
для него тем же, чем Дюрок для Наполеона или Гарди для Нельсона, -  человек,
слепо исполнявший волю своего господина и готовый умереть за  него.  Аддисон
проводил с этими людьми каждый день семь или восемь часов. Мужское  общество
просиживало над своими чашами с пуншем и трубками почти столько же  времени,
сколько дамы в тот век над тузом пик и козырной семеркой. Поп, появившись  в
свете, почти тотчас же очутился при дворе короля Джозефа и  стал  его  самым
ревностным, вернейшим, покорнейшим слугой **. Дик Стиль, редактор "Болтуна",
слуга мистера Аддисона и свой собственный, немалая величина  в  литературном
мире, покровительствовал молодому поэту и несколько раз давал ему поручения.
Юный мистер Поп исполнил эти  поручения  весьма  недурно  и  быстро  (совсем
мальчиком он был приверженцем одряхлевшей знаменитости Уичерли ***  и  целый
год ухаживал  за  этим  впавшим  в  детство  старым  юмористом);  он  жаждал
подружиться с писателями, добиться прочного положения и признания.  Он  счел
за честь быть допущенным в их общество, пользоваться доверием друга  мистера
Аддисона,  капитана  Стиля.  Благодаря  своим  выдающимся  способностям   он
удостоился   чести   возвестить   торжество   Аддисонова   "Катона"    своим
восхитительным прологом и, так сказать, возглавить триумфальное шествие.  Не
удовлетворившись этим актом почтения и восхищения, он решил  отличиться  еще
более, напустившись на врагов Аддисона, и написал в прозе пасквиль на  Джона
Денниса, который глубоко оскорбил его возвышенного  патрона.  Мистеру  Стилю
было велено написать мистеру Деннису и сообщить  ему,  что  памфлет  мистера
Попа, направленный против него,  написан  без  ведома  и  одобрения  мистера
Аддисона ****. В самом деле, "Рассказ доктора Роберта Норриса о безумии  Дж.
Д." - низменная и пошлая сатира, и великолепный Аддисон не мог желать, чтобы
кто-либо из его приверженцев нанес  подобный  удар  в  литературной  борьбе.
Когда Поп написал этот памфлет, он был близко связан со Свифтом. Памфлет так
грязен, что опубликован, кроме всего прочего, вместе с  сочинениями  Свифта.
На нем есть недостойный отпечаток руки учителя. Свифт восхищался и  от  души
наслаждался  поразительным  талантом  молодого   паписта   из   окрестностей
Виндзорского леса, который ни разу в жизни не бывал в  стенах  университета,
но покорил профессоров и докторов своим талантом. Он поощрял  его  и,  кроме
того, любил его, покровительствовал ему и учил  делать  пакости.  Жаль,  что
Аддисон полюбил его не так сильно. Тогда лучшая сатира,  которая  когда-либо
была написана, не появилась бы вовсе; и  одна  из  лучших  репутаций,  какие
видел свет, осталась бы незапятнанной. Но  тот,  кто  почти  не  имеет  себе
равных, не может носить на себе пятно,  а  Поп  был  еще  выше.  Когда  Поп,
пытаясь  найти  себя  и  воспарив  на  своих  бессмертных  молодых  крыльях,
обнаружил, что и он тоже гений, за которым не  угнаться  в  тот  век  ничьим
крылам, он покинул общество Аддисона, сам  вознесся  в  поднебесье  и  запел
собственную песнь.
     {* "Баттон, который прежде служил лакеем  в  семействе  графини  Уорик,
впоследствии под покровительством Аддисона содержал кофейню на южной стороне
Рассел-стрит, за два дома от Ковент-Гардена. Там обычно собирались тогдашние
литературные знаменитости. Говорят, что, когда у Аддисона произошла какая-то
неприятность с графиней, он увел все общество из кофейни Баттона.
     Из кофейни он вернулся в таверну,  где  часто  засиживался  допоздна  и
много пил". - Д-р Джонсон.
     Кофейня  Уилла  была  на   западной   стороне   Боу-стрит,   "на   углу
Рассел-стрит". (См. "Справочник улиц Лондона".)
     ** "Мое знакомство с мистером Аддисоном началось в 1712  году:  мне  он
тогда понравился, и я очень любил с  ним  разговаривать.  В  скором  времени
мистер Аддисон посоветовал мне "не довольствоваться рукоплесканиями половины
англичан", а добиваться признания всей Англии. Он часто и много беседовал со
мной об умеренности в политике и нередко винил своего ближайшего друга Стиля
в слишком глубокой приверженности  партийным  интересам.  Он  поддержал  мое
намерение перевести "Илиаду", которая была начата в том же году и  закончена
в 1718 г.". - Поп, "Примечательные случаи" Спенса.
     "Аддисон жил вместе с Баджеллом и, кажется, Филипсом. Гэя они  называли
одним из моих eleves {Учеников (франц.).}. Они сердились на меня за то,  что
я поддерживаю такие тесные отношения с доктором Свифтом и некоторыми бывшими
членами кабинета". - Поп, "Примечательные случаи" Спенса.
     *** "Мистеру Блоунту
                                                       21 янв. 1715-1716 гг.

     Я знаю, что подробности, касающиеся недавнего поступка известного поэта
и нашего друга Уичерли,  будут  для  вас  чрезвычайно  интересны.  Он  часто
говорил мне и, думается,  всем  своим  знакомым,  что  женится,  как  только
почувствует приближение неминуемой смерти.  И  действительно,  за  несколько
дней до смерти он подвергся этому обряду и объединил два таинства,  которые,
как говорят мудрые люди, мы должны свершать в самую последнюю очередь;  ибо,
как вы, быть может, заметили,  брак  стоит  в  наыем  катехизисе  следом  за
последним миропомазанием, как некий намек на порядок, в котором  они  должны
происходить. Старик лежал, удовлетворенный сознанием того, что разом  оказал
услугу  женщине,  которая,  как  он  слышал,  этого  достойна,   и   выразил
негодование по поводу того, что его прямой наследник дурно к нему относится.
Несколько сотен фунтов,  которые  принесла  ему  жена,  покрыли  его  долги;
записанные на жену  500  фунтов  годовых  послужили  ей  вознаграждением;  а
племяннику пришлось утешаться жалкими остатками  заложенного  имения.  После
того как это свершилось, я видел нашего друга дважды, - больной, он вел себя
скромнее, чем когда был здоров, не особенно боялся  смерти,  а  также  (чего
скорее можно было ожидать) не особенно стыдился своего брака.  Накануне  дня
смерти он призвал молодую жену к своему смертному одру и серьезно  молил  ее
не отказать ему в одной, последней просьбе. Когда она заверила его, что  все
исполнит, он сказал: "Моя дорогая, я хочу только, чтобы ты никогда больше не
выходила замуж за старика". Не могу не отметить, что болезнь, которая  часто
разрушает ум и рассудок, все же редко способна заглушить то чувство, которое
мы называем юмором. Мистер  Уичерли  проявил  юмор  даже  в  последнюю  свою
минуту, хотя просьба его кажется мне несколько жестокой, - почему  он  лишил
ее возможности удвоить записанную на нее сумму на столь же необременительных
условиях?
     Как ни тривиальны эти подробности, я лично не без удовлетворения  узнаю
про такие пустяки, когда они касаются выдающегося человека или характеризуют
его. Самые  мудрые  и  остроумные  из  людей  редко  оказываются  умней  или
остроумней всех прочих в эти суровые минуты;  наш  друг,  по  крайней  мере,
закончил свой путь почти так же,  как  и  жил;  и  драматургическое  правило
Горация можно применить и к нему, как к драматургу:

                             "Servetur ad imum
             Qualis ab incepto processerit et sibi constet" {1}.

                                                        Остаюсь... и проч.".

     {1} ...Какими на сцену вышли они,
     Такими пускай и уходят.
     **** "Аддисон, хорошо знавший свет, вероятно, понимал,  как  эгоистична
дружба Попа; и, считая за лучшее  скрыть  проявление  этой  дружбы,  сообщил
Деннису через Стиля, что сожалеет об  оскорблении".  -  Джонсон,  "Биография
Аддисона".}
     Попу никак невозможно было остаться вассалом мистера Аддисона; и  когда
он отрекся от своей вассальной зависимости и обрел собственный трон, монарх,
которого он покинул, надо полагать, был расположен к нему отнюдь не дружески
*. Они не сделали ничего дурного, из-за чего могли бы невзлюбить друг друга.
Каждый  лишь  поддался  влечению  своей  натуры  и  обстоятельствам   своего
положения. Когда Бернадот стал наследником трона,  наследный  принц  Швеции,
естественно, сделался врагом Наполеона. "У людей много страстей и порывов, -
писал мистер Аддисон в "Зрителе" за несколько лет  до  того,  как  произошла
размолвка между ним и мистером Попом, - естественно побуждающих принижать  и
чернить достоинства  того,  кто  возвышается  в  людских  глазах.  Все,  кто
вступили в свет с такими же, как у него, достоинствами  и  прежде  считались
равными ему, склонны видеть в его славе принижение собственных  заслуг.  Те,
которые некогда были равными ему, завидуют и клевещут, потому что теперь  он
стал выше их, а те, которые раньше стояли выше  его,  -  потому  что  теперь
видят в нем равного". Неужели мистер Аддисон, полагая, и, быть может, вполне
справедливо, что поскольку  молодой  мистер  Поп  не  имел  университетского
образования, он не  мог  знать  греческий  язык,  а  следовательно,  не  мог
перевести  Гомера,  действительно  побудил  своего  молодого  друга  мистера
Тикела, окончившего Колледж королевы, перевести  этого  поэта  и  помог  ему
собственными знаниями и мастерством?  **  Естественно,  что  мистер  Аддисон
сомневался в познаниях этого дилетанта в  области  греческой  литературы  и,
высоко ставя мистера  Тикела,  окончившего  Колледж  королевы,  помог  этому
бесхитростному молодому человеку. Естественно, с другой стороны, что  мистер
Поп  и   друзья   мистера   Попа   решили,   что   этот   перевод,   который
противопоставляется его переводу, так внезапно  преданный  гласности  и  так
давно сделанный, - хотя товарищи Тикела по Колледжу никогда о нем не слышали
и хотя, когда Поп впервые написал мистеру Аддисону о  своем  плане,  Аддисон
ничего   не   знал   о   подобном   же   замысле    Тикела    из    Колледжа
королевы,естественно, что мистер Поп и его друзья, которые  думали  о  своих
собственных интересах, увлечениях и пристрастиях, решили, что перевод Тикела
был лишь проявлением враждебности по отношению к Попу и они вправе  считать,
что под стремлением мистера Тикела прославиться скрывается  зависть  мистера
Аддисона - если это можно назвать завистью.
     {* "В ярости от того, что я услышал, я написал мистеру Аддисону письмо,
где было сказано, что "мне не привыкать к такому его поведению; что если мне
придется резко отвечать ему, то я сделаю это не в такой грязной форме; что я
честно выскажусь об его недостатках и признаю его достоинства;  и  прозвучит
это приблизительно вот так". И я приложил черновой набросок того, что  потом
стали называть моей сатирой на Аддисона. С тех пор  он  был  со  мной  очень
любезен и, насколько я  знаю,  никогда  не  совершал  по  отношению  ко  мне
несправедливости до самой своей смерти, последовавшей  через  три  года".  -
Поп, "Примечательные случаи" Спенса.
     ** "То, что  Тикел  мог  совершить  подлость,  кажется  нам  совершенно
невероятным; то, что Аддисон мог совершить подлость тем  более  кажется  нам
невероятным; но то, что эти два человека вступили в заговор, дабы  совершить
подлость, еще во сто крат невероятнее". - Маколей.}

                             Ужели тот, чей пыл
                       Для гения и славы искрой был,
                       Любым из дарований наделенный,
                       Легко писать, вещать и жить рожденный, -
                       Настолько самовластьем опьянен,
                       Что с братьями делить не станет трон?
                       Ужель склонится к помыслам злонравным,
                       Питая зависть к дарованьям равным,
                       И