огда  он
до того углублялся в свои мысли, что я,  войдя  к  нему,  ждал  минут  пять,
прежде чем он меня замечал. Обычно вместе с ним ужинали его  ученики;  кроме
них, он мало с кем  общался,  и  с  женщинами  у  него  тут,  насколько  мне
известно, никаких связей не было; если бы были,  я  бы,  вероятно,  об  этом
знал". - Филиппо, аббат Блуа, "Примечательные случаи" Спенса.}
     За десять лет в  Оксфорде  Аддисон  глубоко  впитал  в  себя  латинскую
поэзию, и когда отправился в Италию  *,  знал  этих  поэтов  как  свои  пять
пальцев.  Его  покровитель  оказался  не  у  дел,  поэтому  пенсия  ему   не
выплачивалась; и прославленный герцог Сомерсетский, узнав, что этот  великий
ученый, теперь уже  прославленный  среди  европейских  литераторов  (великий
Буало **, внимательно прочитав изящные  Аддисоновы  гекзаметры,  понял,  что
англичане не совсем варварский народ),  узнав,  что  сам  знаменитый  мистер
Аддиеон  из  Оксфорда  готов  состоять  гувернером  при  каком-нибудь   юном
джентльмене,  отправляющемся  путешествовать  для  завершения   образования,
предложил мистеру Аддисону сопровождать его сына, лорда Хартфордского.
     {* "Его знание латинских поэтов, от Лукреция и  Катулла  до  Клавдия  и
Пруденция, было необычайно доскональным и глубоким". - Маколей.
     ** "Наша страна обязана ему тем, что знаменитый мсье Буало прежде всего
изучил  взгляды  на  поэзию  английского  гения,  читая  "Musae  Anglieanae"
{Английские музы  (лат.).},  книгу,  которую  он  ему  подарил".  -  Тикелл,
"Предисловие к сочинениям Аддисона".}
     Мистер Аддисон ответил, что счастлив быть полезным его светлости и сыну
его светлости, и выразил готовность немедля отправиться в путь.
     Его светлость герцог Сомерсетский объявил одному  из  самых  знаменитых
ученых Оксфорда и всей  Европы  о  своем  милостивом  намерении  выплачивать
воспитателю милорда Хартфорда  сто  гиней  в  год.  Мистер  Аддисон  ответил
письмом, в котором сообщал, что он целиком к услугам его светлости, но ни  в
коей мере не считает вознаграждение достаточным. Переговоры прервались.  Они
расстались со множеством любезностей с обеих сторон.
     Некоторое  время  Аддисон  провел  за  границей,  вращаясь   в   лучшем
европейском обществе. Да и как могло быть иначе?  Он,  вероятно,  был  самым
благородным человеком, какого видел свет: во всех случаях жизни спокойный  и
учтивый, веселый и невозмутимый *.  Не  думаю,  чтобы  у  него  когда-нибудь
возникали  недостойные  мысли.  Он  мог  иногда,  даже   часто,   пренебречь
добродетелью, но не мог совершить много  предосудительных  поступков,  из-за
которых приходилось бы краснеть или бледнеть.  Когда  он  бывал  откровенен,
беседа с ним, надо полагать, была так  восхитительна,  что  величайшие  люди
приходили в восторг и упивались, слушая его. Ни один  человек  не  переносил
бедность и лишения со столь возвышенной стойкостью. Его письма к  друзьям  в
тот период его жизни, когда он лишился правительственной пенсии и  отказался
от ученой  карьеры,  дышат  мужеством,  бодрой  уверенностью  и  философским
оптимизмом, и в моих глазах так же, как, надеюсь, в глазах его последнего  и
самого знаменитого биографа  (хотя  мистер  Маколей  вынужден  с  сожалением
признать, что великий и благородный Джозеф Аддисон,  подобно  многим  другим
джентльменам его времени, питал печальное пристрастие к спиртному),  они  не
становятся хуже оттого, что порой его честная  рука  слегка  дрожала  наутро
после ночного возлияния в честь алого Лиэя. Он любил пить за здоровье  своих
друзей; он пишет Уичу **  в  Гамбург,  благодарно  вспоминая  его  рейнвейн.
"Сегодня я пил за  Ваше  здоровье  с  сэром  Ричардом  Шерли",  -  пишет  он
Басерсту. "Недавно я имел честь встретить милорда  Эффингема  в  Амстердаме,
где мы сто раз пили за здоровье мистера  Вуда  превосходное  шампанское",  -
пишет он в другом письме. Свифт *** описывает его с чашей в руках, -  Джозеф
поддался искушению, перед которым Джонатан устоял.  Джозеф  был  холоден  по
натуре и, вероятно, испытывал  потребность  в  горячительном,  дабы  согреть
кровь. Если он и был священником, не забывайте, что он носил короткий парик.
Едва ли был на свете человек с более благородной и христианской душой, чем у
Джозефа Аддисона. Не будь у него этой маленькой слабости к вину, мы едва  ли
нашли бы в нем вообще какойнибудь недостаток и не могли бы любить  его  так,
как теперь ****.
     {* "Мне посчастливилось часто  бывать  в  обществе  этих  замечательных
людей; мой отец всех их хорошо знал. Общество Аддисона было самым чудесным в
мире. Никогда не видела такого умного человека, как Конгрив". - Леди  Уортли
Монтегью "Примечательные случаи" Спенса.
     ** "От мистера Аддисона мистеру Уичу.

     Досточтимый сэр!

     Рука  моя  уже  достаточно  тверда,  чтобы  писать,  и  я  не  могу  не
воспользоваться этим, дабы поблагодарить Вас, честный и благородный человек,
из-за которого она дрожала. Сегодня утром  мне  пришла  в  голову  отчаянная
мысль написать Вам в стихах, что я, несомненно, и сделал бы,  если  б  нашел
рифму к слову "кубок". Но хотя Вы и избежали этого покамест,  опасность  для
Вас не миновала, если только я немного восстановлю свою  способность.  Но  я
уверен, что в какой бы форме я Вам ни написал, я все равно не смогу выразить
то глубокое  чувство  благодарности,  каковое  испытываю  к  Вам  за  многие
милости, которыми Вы осыпали меня  в  последнее  время.  Скажу  только,  что
Гамбург был  самым  приятным  местом  из  всех,  какие  я  посетил  в  своих
странствиях. Если кто-либо из моих друзей спросит, почему я прожил  там  так
долго, пожалуй, я не покривлю душой, сказав: потому что там был мистер  Уич.
Ваше общество  сделало  наше  пребывание  в  Гамбурге  приятным.  Ваше  вино
доставило нам множество наслаждений во время путешествия по Вестфалии. Я пью
за Ваше здоровье, и если это может пойти Вам на пользу, будьте уверены,  что
Вы проживете  Мафусаилов  век  или,  если  привести  пример  более  близкий,
столько, сколько самое старое вино в Вашем погребе. Надеюсь,  ноги,  которые
мы  оставили  распухшими,  сейчас  приняли  свою  обычную  форму.  Не   могу
удержаться, чтобы не выразить свое сердечное уважение их владельцу  и  прошу
Вас верить, что я всегда остаюсь, дорогой сэр, Вашим и проч.

             Мистеру Уичу, резиденту Его Величества в Гамбурге.

     май 1703 г.". - Из "Биографии Аддисона" мисc Эйкин, т. I, стр. 146.
     *** Приятно знать, что отношения между Свифтом и Аддисоном были в общем
и целом сносными от начала до конца. Ценность  свидетельства  Свифта,  когда
никакие личные чувства не воспламеняли его взор и не искажали его  суждений,
никто не может поставить под сомнение.
     "10 сент. 1710 г. - До десяти вечера просидел с Аддисоном и Стилем.
     11. - Обедал с мистером Аддисоном у него дома  и  провел  с  ним  часть
вечера.
     18. - Сегодня обедал с мистером Стрэтфордом  у  мистера  Аддисона  близ
Челси... Я хочу получить от мистера Аддисона все что только возможно.
     27. - Сегодня всей компанией обедали у  Билла  Фрэнкленда,  были  также
Стиль и Аддисон.
     29. - Обедал с мистером Аддисоном..." и т. д. - "Дневник для Стеллы".
     Аддисон  подарил  Свифту  свои  "Путешествия"  с   надписью:   "Доктору
Джонатану Свифту, самому  приятному  собеседнику,  самому  верному  другу  и
самому великому гению нашего века" - Скотт (со слов мистера Теофила Свифта).
     "Мистер  Аддисон,  который  бывает  у  премьер-министра,   превосходный
человек; и так как он ближайший мой друг, я  употребляю  все  свое  влияние,
дабы направить в нужную сторону  его  представления  о  людях  и  делах".  -
"Письма".
     "Я заглядываю к себе в сердце и не могу найти иной  причины,  почему  я
Вам сегодня пишу, кроме глубокой любви и уважения, которые я  всегда  к  Вам
питал. Мне не о чем просить Вас ни за себя, ни за своих  друзей".  -  Письмо
Свифта Аддисону (1717 г.), Скотт, "Свифт", т. XIX, стр. 274.
     Политические разногласия лишь на время прервали их  дружеское  общение.
Со временем оно возобновилось; и  Тнкелл  пользовался  дружбой  Свифта,  как
наследством от человека, с чьей светлой памятью связано его имя.
     **** "Аддисон обычно работал все утро; потом встречался с членами своей
партии у Баттона; обедал с ними и проводил там часов  пять-шесть,  а  иногда
оставался до поздней ночи. Я бывал в их обществе около года, но для меня все
это было слишком; это вредило моему здоровью, и я прекратил свои посещения".
- Поп, "Примечательные случаи" Спенса.
     В возрасте тридцати  трех  лет  этот  выдающийся  мыслитель,  ученый  и
человек  остался  без  занятий  и  средств  к   существованию.   Его   книга
"Путешествия" не имела успеха; его "Диалоги о медалях"  были  встречены  без
особого одобрения; его латинские стихи, хотя и  были  объявлены  лучшими  со
времен Вергилия или, по крайней мере,  Статия,  не  принесли  ему  места  на
государственной службе, и Аддисон  жил  на  третьем  этаже  убогого  дома  в
Хэймаркете (сильно бедствуя, над чем посмеивается старина Сэмюел Джонсон), и
там, в этом ужасном жилище, его разыскал посланец правительства и судьбы  *.
Срочно требовалась поэма, посвященная победе герцога Мальборо при Бленгейме.
Не возьмется ли мистер Аддисон ее написать? Мистер Бойль, впоследствии  лорд
Карлтон, отвез лорду казначею Годолфину ответ, что мистер Аддисон  согласен.
Когда  поэма  обрела  некоторую  форму,  она  была  представлена  Годолфину;
заключительные ее строки гласили:

                       Какие строфы, Муза, мне нужны,
                       Чтобы воспеть безумие войны,
                       Смятенье войск, тревожный барабан
                       И стоны тех, кто изнемог от ран,
                       Подавленные яростным "ура",
                       И в чистой синеве полет ядра,
                       И битвы надвигающийся шквал,
                       Где Мальборо великий доказал,
                       Что можно в бегство обратить народ,
                       Но полководец с места не сойдет?..
                       Среди волненья, стонов и молитв
                       Он свысока взирал на ужас битв,
                       И взор его был светел, примирен.
                       Он выручал разбитый эскадрон,
                       На подкрепленье высылал отряд
                       И отступивших возвращал назад.
                       Так, помня Вседержителя указ,
                       Верховный ангел наказует нас
                       (Так было в дни, когда гроза и мгла
                       На бледную Британию сошла).
                       Объятый вихрем, он летит вперед,
                       И молниям сродни его полет.

     * "Когда он вернулся в Англию (в  1702  году),  измученный  после  всех
невзгод,  которые  ему  пришлось  претерпеть,   то   застал   своих   старых
покровителей не у власти, и поэтому у него  оказалось  довольно  досуга  для
упражнения своего ума". - Джонсон, "Биографии поэтов".}


     Аддисон остановился вовремя. Это сравнение было объявлено величайшим из
всех, какие когда-либо создавала поэзия.  Этот  ангел,  этот  добрый  ангел,
поднял мистера Аддисона и вознес его на место члена  парламентской  комиссии
по рассмотрению апелляций - на место мистера Лока, который был как раз в это
время повышен в должности. В следующем году  мистер  Аддисон  сопровождал  в
Ганновер лорда Галифакса, а еще через год стал товарищем министра. О  добрый
ангел! Сколь редко являешься ты ныне в жилище писателя! Твои крыла теперь не
часто трепещут у окон третьего этажа!
     Вы смеетесь? Вы думаете,  что  немногим  нынешним  писателям  по  плечу
вызвать такого ангела? Что ж, возможно; но в утешение отметим, что  в  поэме
"Поход" есть такие скверные строки, что дальше некуда, и, кроме того, мистер
Аддисон весьма предусмотрительно ограничился сравнением милорда Годолфина  с
ангелом. Позвольте мне, в  виде  безобидного  озорства,  прочитать  вам  еще
несколько строк. Вот встреча герцога с римским императором после битвы:

                      Монарх австрийский, тот, под чью корону
                      Подведены все скипетры и троны,
                      Чье древо пышное ушло корнями
                      К языческим богам, - встает под знамя
                      Сыновних войск и поздравляет он
                      Того, кто поддержал великий трав.
                      О, не опишешь радость господина
                      В объятиях божественного сына.
                      В соединенье с доблестью такой
                      Прекрасны были кротость и покой,
                      Которые с достоинством блистали
                      На поле брани и в дворцовом зале.

     Думается, многие из учеников четвертого класса в школе мистера Аддисона
в Чартерхаусе могли бы теперь написать не хуже. В  "Походе",  при  всем  его
успехе, есть грубые недостатки и промахи, как во всех походах *.
     {* "Мистер Аддисон писал очень быстро; но иногда он долго и скрупулезно
вносил поправки. Он показывал свои стихи нескольким друзьям и изменял  почти
все, что кто-либо из них  находил  неудачным.  Мне  кажется,  он  был  очень
неуверен в себе и слитком заботился о своей поэтической репутации; или  (как
он выражался) слишком чувствителен к похвалам такого рода, какие, видит бог,
весьма мало значат!" - Поп, "Примечательные случаи" Спенса.}
     В 1713 году вышел "Катон". У Свифта есть описание премьеры. Всех лавров
Европы едва хватило для  автора  этой  удивительной  стихотворной  пьесы  *.
Похвалы лидеров вигов и тори,  овации  публики,  букеты  и  поздравления  от
литераторов, переводы на различные языки, восхищение и почести  отовсюду,  -
кроме Джона Денниса, который один остался в меньшинстве; после этого мистера
Аддисона провозгласили "великим мистером Аддисоном". Сенат из кофейни возвел
его  в  боги;  сомневаться  в  истинности  этого   постановления   считалось
кощунством.
     {* "Что касается поэтических дел,  -  писал  Поп  в  1713  г.,  -  я  в
настоящее время удовлетворяюсь ролью простого наблюдателя... "Катон" не  был
таким чудом в Риме в свое время, как в Британии в наши времена, и  хотя  все
дурацкое усердие, какое  только  возможно,  было  приложено,  чтобы  убедить
людей, что это пьеса, имеющая политическую тенденцию, однако ж то, что  этот
поэт сказал о другом поэте, можно вполне приложить в данном  случае  к  нему
самому:

                       И зависть восторгается тобою.
                       И партии изнемогли в борьбе
                       За право аплодировать тебе.

     Долгие и бурные аплодисменты вигов, сидевших в театре с одной  стороны,
были подхвачены тори с другой; а автор в холодном поту метался за  кулисами,
боясь, что эти аплодисменты больше дело рук, чем голов... Думаю, вы слышали,
что после этих аплодисментов с враждебной стороны  милорд  Болинброк  позвал
Бута, который играл Катона, к себе в ложу и подарил ему пятьдесят  гиней,  в
благодарность (как он выразился) за то,  что  он  так  хорошо  защищал  дело
свободы от вечного диктатора". - Письма Попа к сэру Уильяму Трамблу.
     "Катон" не сходил со сцены тридцать пять вечеров подряд. Пои написал  к
нему  пролог,  а  Гарт  -  эпилог.  Заслуживает  внимания,   сколько   цитат
сохранилось из "Катона" и вошло в общее употребление:

                       Чреват судьбою Рима и Катона.

                       Нам не дано командовать успехом,
                       Но мы захватим в плен его, Семпроний.

                       Он только сделал честь своей звезде,
                       Когда свою судьбу украсил ею.

                                         ...что в Риме
                       Обычно называют стоицизмом.

                       Мой голос тих - пусть говорит воина.

                       Но государством правят нечестивцы -
                       И дело чести стало частным, делом.

     Не говоря уж о:

                       Заколебавшись, женщина погибла, -
и бессмертном:

                       Платон, ты рассуждаешь хорошо,

которое, быть может, мстит публике за пренебрежение к пьесе!}
     Тем временем он писал политические статьи и делал политическую карьеру.
Он поехал в Ирландию, куда был назначен губернатором. В 1717  году  он  стал
министром. Сохранились его письма, написанные за год или  два  перед  тем  и
адресованные молодому лорду Уорику, в которых он обращается к нему  "дорогой
лорд",  трогательно  осведомляется  о   его   занятиях   и   очень   красиво
распространяется о соловьях и о птичьих гнездах, которые нашел в Фулеме  для
его милости. Эти соловьи были предназначены  услаждать  слух  матушки  лорда
Уорика. Аддисон женился на ее милости в 1716 году  и  умер  в  Холленд-Хаусе
через три года после заключения этого блестящего и печального союза *.
     {* "Эта леди согласилась выйти за него замуж на условиях, подобных тем,
на  каких  вступали  в  брак  турецкие  принцессы,   которым   султан,   как
рассказывают, говорил: "Дочь моя, отдаю тебе этого человека в рабство". Этот
брак, если верить сведениям,  которые  никто  не  пытался  опровергнуть,  не
сделал его счастливее; супруги не были и не стали  равными...  Говорят,  что
баллада Роу об "Отчаявшемся  пастухе"  была  написана  либо  накануне,  либо
вскоре после соединения этой примечательной четы". - Д-р Джонсон.
     "Я  узнала,  что  мистер  Аддисон  назначен  министром,   без   особого
удивления, поскольку мне было известно, что этот пост чуть ли не  предлагали
ему раньше. В то время он отклонил предложение, и, право, я думаю, хорошо бы
сделал, если б отклонил его снова. Такой пост и  такая  жена,  как  графиня,
если  взглянуть  на  дело  благоразумно,  едва  ли  подходят  для  человека,
страдающего астмой, и, возможно, настанет день, когда он будет от  души  рад
отделаться от того и от другого". - Письма  леди  Уортли  Монтегью  к  Попу,
"Сочинения" под редакцией лорда Уорнклиффа, т. II, стр. 111.
     В этом браке у них родилась дочь Шарлотта Аддисон, которая после смерти
матери унаследовала поместье в Вилтоне, близ Регби, купленное  ее  отцом,  и
умерла старой девой в преклонном возрасте. Она была повреждена в рассудке.
     Роу, по-видимому, оставался верен Аддисону во время сватовства, так как
среди его стихов, кроме  баллады,  о  которой  упоминает  доктор  и  которая
называется "Жалоба Колина", есть "Стансы к  леди  Уорик  по  случаю  отъезда
мистера Аддисона в Ирландию", в которых ее милость именуется Хлоей, а Джозеф
Аддисон - Ликидом. Но даже интерес к  Аддисону  не  мог  заставить  читателя
прочесть это сочинение; приведем, однако, один образчик:

                       Зачем от Муз я принимал венец
                       И не отвергнул царственной обузы?
                       Я пел для услаждения сердец -
                       Так почему они рыдают - музы?

                       Ах, Колин, Колин! Знать, всему конец.
                       Твой лавр увял и трубка догорела.
                       Обманщицу пленил другой певец.
                       И нет ей до твоих напевов дела.}

     Но мы чтим Джозефа Аддисона не за "Катона" и  "Поход",  имевшие  шумный
успех, не за его заслуги в качестве министра, и не за его высокое  положение
в  роли  супруга  леди  Уорик  или  блестящие  достижения   в   исследовании
политических проблем с позиций вигов, и не как блюстителя британских свобод.
Мы  любим  и  ценим  его  как  Болтуна  в  светской  беседе,   как   Зрителя
человечества, доставившего нам едва ли не больше удовольствия, чем любой  из
пишущих людей в мире. В свой фальшивый век он заговорил чудесным,  искренним
голосом.  Мягкий  сатирик,  он  никогда  не  наносил   запрещенных   ударов;
милосердный судья, он карал только улыбкой. В то время как Свифт  вешал  без
пощады - как настоящий литературный Джеффриз, - в милосердном суде  Аддисона
рассматривались ли