где  в  нее
заложены эти увядшие  цветы!  Варина  заслуживает  того,  чтобы  уделить  ей
несколько строк.
     Это была некая мисс Джейн Варинг, сестра его товарища  по  колледжу.  В
1696 году, когда Свифту  было  девятнадцать  лет,  он  написал  ей  любовное
письмо, которое начиналось так:  "Нетерпение  -  это  неотъемлемое  качество
влюбленного". Но разлука сильно переменила его чувства; и через четыре  года
тон  его  меняется.  Он  снова  пишет  этой  девушке  прелюбопытное  письмо,
предлагая ей выйти за него замуж, но выражая это предложение в такой  форме,
что его невозможно было принять.
     Он долго распространяется о своей бедности и т. п., а затем  пишет:  "Я
буду счастлив принять Вас в свои объятия, независимо от того, красивы ли  Вы
и велико ли Ваше состояние.  Главное  -  чистоплотность,  и  кроме  того,  -
достаточность средств, вот все, чего я от Вас хочу!"
     Редакторы не сообщают нам, что  сталось  с  Вариной.  Приятно  было  бы
узнать, что она встретила какого-нибудь достойного человека и дожила до того
дня, когда услышала, как ее маленькие сыновья  смеются  над  лилипутами  без
всякой  печальной  arriere  pensee  {Задней  мысли  (франц.).}   о   великом
настоятеле!}
     И мало сказать, что любовь и целомудрие Стеллы прелестны сами по  себе:
я убежден, что несмотря на дурное обращение, несмотря на скверный  характер,
несмотря на тайное  расставание  и  соединение,  на  несбывшуюся  надежду  и
разбитое сердце, - когда он попал в зубы к Ванессе и пока еще лишь ненадолго
уклонился с пути,  очутившись  из-за  этого  в  западне  горя  и  в  трясине
растерянности, порожденной  любовью,  -  несмотря  на  приговор  большинства
женщин, которые, насколько мне известно из личного общения с ними  и  всяких
расспросов, принимают в споре сторону Ванессы, - несмотря на слезы,  которые
Стелла из-за него пролила, несмотря на препятствия и препоны, которые судьба
и собственный его неистовый нрав ставили между  ними,  мешая  этой  истинной
любви течь безмятежно, - самое светлое время в судьбе  Свифта,  самая  яркая
звезда в темной и бурной его жизни, - это любовь к  Эстер  Джонсон.  В  свое
время я, - разумеется, из профессиональных соображений,  -  прочитал  немало
сентиментальных страниц и ознакомился с  любовными  связями,  описанными  на
разных языках и в разные времена; и я не знаю  ничего  более  мужественного,
более нежного, более трогательного, чем некоторые из беглых заметок, которые
были, как выражался Свифт, "кратким языком" в его "Дневнике для  Стеллы"  *.
Он часто пишет ей ночью и утром. Он не отсылает ни одного письма к  ней  без
того, чтобы в тот же  день  не  начать  новое.  Он  словно  никак  не  может
выпустить ее маленькую ручку. Он знает, что  она  думает  о  нем  и  скучает
далеко, в Дублине. Он вынимает ее письма из-под подушки  и  разговаривает  с
ними, как с друзьями, как с детьми, говорит им ласковые  слова,  упоительные
нежности - как будто перед ним чудесное и простодушное существо, которое его
любит. "Не уходи, - написал он однажды утром, 14 декабря  1710  года.  -  Не
уходи, сегодня утром я отвечу на некоторые твои письма, лежа  в  постели,  -
вот сейчас посмотрим. "Ну-ка, милое письмецо, где ты?"  Вот  я,  -  отвечает
оно, - что хочешь ты сказать Стелле в это  свежее  и  бодрящее  утро?  И  не
устают ля милые глазки Стеллы  разбирать  этот  почерк?"  -  спрашивает  он,
ласково поболтав и нежно поворковав еще немного. Любимые  глаза  ярко  сияют
перед ним в этот миг, его добрый ангел  с  ним  и  благословляет  его.  Увы,
жестокая судьба заставила их пролить столько слез и безжалостно поразила эту
чистую и нежную грудь. Жестокая судьба; но променяла бы она ее  на  иную?  Я
слышал, как одна женщина сказала, что согласилась бы стерпеть всю жестокость
Свифта, только бы испытать его нежность. Причиняя Стелле  боль,  он  как  бы
поклонялся ей при этом. Он вспоминает о ней, когда ее не стало; вспоминает о
ее уме, доброте, грации, красоте с безыскусственной любовью и благоговением,
которые неописуемо трогательны; когда он смотрит  на  нее,  такую  добрую  и
чудесную, его сердце тает от  восторга;  его  холодные  стихи  загораются  и
пылают подлинной поэзией, и  он,  можно  сказать,  преклоняет  колени  перед
ангелом, чью жизнь он отравил, кается в своей  порочности  и  низменности  и
выражает свое обожание воплями, полными раскаянья и любви:

                      Когда лежал я на своей постели,
                      Не чуя сил в изнеможенном теле,
                      Спасения от хвори я не знал,
                      Молился, плакал, проклинал, стонал, -
                      Печаль сокрывши под улыбкой, Стелла
                      Тогда ко мне, как ангелок, слетела,
                      И, строгое спокойствие храня,
                      Она страдала более меня.
                      Хозяин, полный злобы и гордыни,
                      Не мог бы приказать своей рабыне
                      Служить, как Стелла услужала мне,
                      По дружески усердная вдвойне.
                      К моей постели ласково и кротко
                      Она подходит мягкою походкой -
                      И вот уже становится светлей
                      В душе усталой и пустой моей.
                      Увы, заботясь обо мне всечасно,
                      Поймите, Стелла, - хворь моя опасна.
                      Врачуя мой мучительный недуг,
                      Поберегите жизнь свою, мой друг!
                      Найдется ль на земле такой глупец,
                      Что разломал бы сказочный дворец,
                      Чтоб выстроить из кирпича и лома
                      Опору для стропил гнилого дома?

     {* Какой-нибудь сентиментальный Шампольон нашел  бы  широкое  поле  для
применения своего искусства, расшифровывая символы этого  "краткого  языка".
Стелла обычно именуется "М. Д.", но иногда под этими буквами подразумевается
и ее компаньонка миссис Дингли. Свифт именуется "Престо", а также "П. Д.  Ф.
Р.". Мы читаем "Спокойной ночи, М. Д.; Крошка Стелла; Милая Стелла; дорогая,
бессовестная, милая  проказница  М.  Д.".  Иногда  он  переходит  на  стихи,
например:

                   Пусть Новый год, - скажу вам не тая, -
                   Пошлет еды вам доброй и питья
                   И долгого, веселого житья.
                   Считайте так, что рядом с вами я,
                   Как вы со мной, проказница моя.}

     Одно маленькое торжество было у Стеллы в ее жизни, одна маленькая милая
несправедливость совершилась ради нее, и, признаться, я  невольно  благодарю
за это судьбу и настоятеля. Ей в жертву была принесена та,  другая,  молодая
женщина, - та самая, которая жила через пять  домов  от  доктора  Свифта  на
Бэри-стрит, и льстила ему, и обхаживала его, совершенно  потеряв  голову,  -
Ванесса была брошена.
     Свифт не сохранил писем Стеллы, написанных в ответ на его письма к  ней
*. Он хранил письма Болинброка,  Попа,  Харли,  Питерборо;  но  Стелла,  как
сказано в "Биографиях", бережно хранила его письма. Ну конечно,  так  вот  и
бывает в жизни;  из-за  этого  мы  не  знаем,  каков  был  ее  стиль  и  что
представляли собой те письмеца, которые доктор  Свифт  прятал  по  ночам,  а
наутро  призывал  явиться  из-под  подушки.  Но  в  письме  четвертом  этого
знаменитого собрания он описывает квартиру на Бэри-стрит, где он  снимал  за
восемь шиллингов в неделю столовую и спальню на втором  этаже;  а  в  письме
шестом он сообщает, что "посетил одну даму, только что приехавшую в  город",
чье имя, однако, не названо; в письме восьмом он спрашивает у  Стеллы:  "Что
ты имеешь в виду,  когда  пишешь  об  "этих  людях,  живущих  поблизости,  с
которыми я иногда обедаю"? Какого дьявола! Ты не хуже меня знаешь, с  кем  я
обедал каждый божий день с тех пор, как мы с тобой расстались". Ну,  конечно
же, она знает. Конечно же, Свифт понятия не имеет, о чем это она  пишет.  Но
из дальнейших писем выясняется, что доктор был на "деловом" обеде  у  миссис
Ваномри; что он был "у соседки"; что ему  нездоровилось  и  он  намерен  всю
будущую неделю обедать у соседки!  Стелла  была  совершенно  права  в  своих
подозрениях. Она с самого  первого  намека  поняла,  что  должно  произойти,
буквально чутьем угадала Ванессу **. Соперница у ног настоятеля.  Ученица  и
учитель вместе читают, вместе пьют чай, вместе  молятся,  вместе  занимаются
латынью и спрягают "amo, amas, amavi" {Я люблю, ты любишь, я любил (лат.).}.
Нет  больше  "краткого  языка"  для  бедняжки  Стеллы.  Разве  по   правилам
грамматики и порядку спряжения amavi не следует за amo и amas?
     {* Вот отрывки из записок,  которые  Свифт  начал  вечером  в  день  ее
смерти, 28 января 1727-1728 г.
     "С самого детства и до пятнадцати  лет  она  была  болезненной;  однако
потом здоровье у нее  вполне  поправилось,  и  ее  считали  одной  из  самых
красивых, изящных и милых молодых женщин в Лондоне, разве  только  она  была
несколько склонна к полноте. Волосы у нее  были  чернее  воронова  крыла,  и
каждая черточка лица являла собой совершенство".
     "...собственно говоря, - пишет он с хладнокровием, которое  при  данных
обстоятельствах поистине ужасно, - она умирала целых полгода!.."
     "Среди представительниц ее пола ни одна не превосходила ее  умом  и  не
усовершенствовала более свои способности чтением или беседам"  с  достойными
людьми... Все мы,  имевшие  счастье  пользоваться;  ее  дружбой,  единодушию
соглашались, расставаясь с ней в начале или в конце вечера, что ей неизменно
принадлежат самые интересные слова, сказанные в этом обществе. Некоторые  из
нас иногда записывали ее выражения или то, что французы называют "bons-mots"
{Остротами (франц.).}, в которых она достигала потрясающих высот".
     Однако те  образцы,  которые  мы  находим  в  записках  настоятеля  под
рубрикой "Bons-mots de Stella", едва ли  подтверждают  эту  последнюю  часть
панегирика. Но вот другие, доказывающие ее остроумие:
     "Некий джентльмен, который вначале вел себя в ее обществе очень глупо и
развязно, под конец  опечалился,  вспомнив,  что  недавно  потерял  ребенка.
Епископ, сидевший; рядом, принялся его утешать, говоря,  что  он  не  должен
печалиться, ибо ребенок "теперь в раю", "Нет,  милорд,  -  заметила  она,  -
именно это его и огорчает, ведь он уверен, что никогда не увидит там  своего
ребенка".
     "Когда она была тяжело больна, ее врач сказал: "Сударыня, вы спустились
почти к подножию горы, на мы постараемся  снова  поднять  вас  наверх".  Она
ответила: "Боюсь, доктор, что я задохнусь, прежде чем взберусь на вершину".
     "Одного ее знакомого священника, человека  очень  неопрятного,  который
хотел  казаться  проницательным  и  остроумным,  кто-то  из   присутствующих
спросил, почему у него такие грязные ногти. Он растерялся;  но  она  помогла
ему выйти из затруднительного положения, сказав: "Ногти у  этого  почтенного
господина стали такими грязными оттого, что он почесался".
     "Один аптекарь из квакеров прислал ей закупоренную склянку; у нее  были
широкие края и сигнатурка на горлышке.  "Да  ведь  это,  -  сказала  она,  -
вылитый сын моего аптекаря!"  Забавное  сходство  и  неожиданность  ее  слов
заставили нас всех рассмеяться". - "Сочинения" Свифта под редакцией  Скотта,
т. IX, стр. 295-296.
     ** "После утренней прогулки мне бывало так жарко и такая меня одолевала
лень, что я предавался безделью у миссис Ваномри, где оставлял  свое  лучшее
облачение и парик и _лишь от скуки частенько оставался там обедать_;  так  я
поступил и сегодня". - "Дневник для Стеллы".
     Миссис Ваномри, мать  "Ванессы",  была  вдовой  голландского  торговца,
который во времена короля Вильгельма получал прибыльные подряды.  Его  семья
поселилась в Лондоне в 1709 году, в доме на Бэри-стрит,  в  Сент-Джеймсе,  -
эта улица была знаменита тем, что на ней жили такие люди, как Свифт и Стиль,
а в наше время Мур и Крабб.}
     Вы можете проследить любовь Кадена и Ванессы * в  стихотворении  Кадена
на эту тему и в страстных укоризненных стихах самой Ванессы, а  также  в  ее
письмах к нему; она обожает его, обращается к нему  с  мольбой,  готова  его
боготворить и молит небо лишь о том, чтобы оно позволило ей лежать у его ног
**. И когда эти божественные ноги несут доктора Свифта домой из церкви,  они
частенько приводят его в  гостиную  Ванессы.  Ему  нравится  быть  предметом
обожания и восхищения. Он находит, что у мисс Ваномри  превосходный  вкус  и
благородная душа, у нее есть красота и ум, да и состояние тоже. Он видится с
ней каждый день; он ни слова не пишет обо  всем  этом  Стелле,  пока  пылкая
Ванесса не начинает любить его слишком сильно, и тогда доктор пугается  пыла
молодой женщины и смущается ее горячностью. Он не хотел жениться ни на  той,
ни на другой, - по-моему, дело обстояло именно так; но если бы он не женился
на Стелле, Ванесса завладела бы им против его  воли.  Когда  он  вернулся  в
Ирландию, его Ариадна, не желая оставаться на  своем  острове,  пустилась  в
погоню за бежавшим настоятелем. Напрасно он протестовал, клялся,  успокаивал
и пытался ее запугать; наконец она узнала, что настоятель женился на Стелле,
и это ее убило - она умерла от неразделенной страсти ***.
     {* "Ванесса была  необычайно  тщеславна.  Образ,  придуманный  Каденом,
написан  хорошо,  но  в  целом  он  вымышлен.  Она  любила  наряды;  жаждала
преклонения; обладала  весьма  романтическим  складом  ума;  стояла,  по  ее
убеждению, выше всех представительниц своего пола; держалась дерзко,  весело
и гордо; были у нее и приятные черты, но она отнюдь не блистала красотой или
утонченностью... ее тешила мысль, что она слывет наложницей Свифта, и все же
она рассчитывала и желала выйти за него замуж". - Лорд Оррери.
     ** "Ты велишь мне ни о чем не беспокоиться и  говоришь,  что  мы  будем
видеться так часто, как только ты сможешь. Ты бы лучше сказал -  так  часто,
как ты будешь к этому расположен. Или так часто, как  ты  вспомнишь,  что  я
существую на свете. Если ты и дальше станешь так со мной  обращаться,  я  не
долго буду тебе докучать. Невозможно описать, сколько  я  выстрадала  с  тех
пор, как в последний раз видела тебя; я  уверена,  что  легче  перенесла  бы
пытку на дыбе, чем эти твои убийственные, да, убийственные  слова.  Порой  я
решалась никогда больше тебя не видеть, но этой решимости, к  несчастью  для
тебя, хватало ненадолго; ибо есть что-то в человеческой природе, с чем мы не
в силах совладать, и чтобы найти облегчение в этом мире, я должна дать этому
волю, и я молю тебя прийти ко мне и быть со мной ласковым; ибо я уверена, ты
никого на свете не обрек бы на те  страдания,  какие  я  перенесла,  если  б
только знал о них. Я пишу тебе потому, что не  могу  высказать  все  это  на
словах; когда я начинаю жаловаться, ты сердишься, и лицо у тебя тогда  такое
страшное, что я немею. О, если б у тебя осталось ко мне столько участия, что
эти сетования могли бы родить жалость в твоей душе! Я изо всех сил  стараюсь
сдерживать свои излияния; если б ты только знал мои мысли,  я  уверена,  они
так тронули бы тебя, что ты меня простил бы; поверь, я должна высказать  это
тебе или умереть". - Ванесса (Май, 1714 г.).
     *** "Если мы  отдельно  рассмотрим  поведение  Свифта  по  отношению  к
женщинам, то обнаружим, что он смотрел на них скорее как на  бюсты,  чем  на
статуи в целом". - Оррери.
     "Вы, наверное, улыбнулись бы, узнав, что его дом постоянно был  сералем
для самых добродетельных женщин, которые навещали его с утра до  вечера".  -
Оррери.
     Один из корреспондентов сэра Вальтера Скотта прислал ему материалы,  на
которых основан следующий любопытный рассказ о Ванессе, после того  как  она
удалилась лелеять свою Страсть в уединении:
     "Аббатство Марли близ Селбриджа, где жила мисс  Ваномри,  действительно
имеет вид настоящего монастыря, особенно снаружи.  Дряхлый  старик  (по  его
собственным словам, ему было  за  девяносто)  впустил  моего  корреспондента
внутрь. Он был сыном садовника миссис Ваномри и еще ребенком работал с отцом
в саду. Он хорошо помнил несчастную Ванессу; и то, что он о ной рассказывал,
совпадало с  общеизвестным  описанием,  особенно  в  том,  что  казалось  ее
embonpoint {Полноты (франц.).}. Он сказал, что она редко уезжала и почти  ни
с кем не виделась; обычно она проводила время за чтением или в прогулках  по
саду... Она избегала людей и всегда была печальна, кроме тех случаев,  когда
приезжал  настоятель  Свифт,  -  тогда  она  становилась  веселой.  В   саду
невероятно густо разрослись лавры. Старик сказал,  что  когда  мисс  Ваномри
ожидала настоятеля, она всегда своими руками сажала несколько лавров  к  его
приезду. Он показал  место,  где  она  любила  сидеть,  -  оно  до  сих  пор
называется "беседка Ванессы". Три-четыре дерева да несколько лавров отмечают
это место... Из беседки, где стояли два стула и грубый стол, открывался  вид
на Лиффи... По словам старого садовника, в этом уединенном месте  настоятель
и Ванесса часто сидели вдвоем, а на столе перед ними  лежали  книги,  перья,
бумага", - Скотт, "Свифт", т. 1, стр. 246-247.
     "...но  мисс  Ваномри,  раздосадованная  положением,  в   котором   она
очутилась, решила наконец, что хватит ей дожидаться соединения  с  предметом
своей любви, за надежду на которое она цеплялась среди всех превратностей  в
его отношении к ней. Самым вероятным препятствием была его  тайная  связь  с
миссис  Джонсон,  которая,  без  сомнения,  была  ей  прекрасно  известна  и
наверняка возбуждала ее тайную ревность, хотя  мы  находим  в  их  переписке
всего один намек на это обстоятельство, еще в 1713  году,  когда  она  пишет
ему, - в то время он был в Ирландии: "Если ты очень счастлив, не будь  таким
злым, напиши мне об этом, _если, конечно, это не сделает несчастной  меня_".
Ее  безропотность  и  то,  как  терпеливо  она  переносила   это   состояние
неизвестности в течение целых восьми, лет, должно быть, отчасти  объяснялись
ее благоговением перед Свифтом, а отчасти,  вероятно,  слабым  здоровьем  ее
соперницы, которая таяла буквально  на  глазах.  Однако  нетерпение  Ванессы
взяло наконец верх и она отважилась  на  решительный  шаг  -  сама  написала
миссис Джонсон и попросила сообщить, какой характер носят  ее  отношения  со
Свифтом. Стелла ответила, что они с  настоятелем  связаны  браком;  и,  кипя
негодованием против Свифта за то, что он дал другой женщине такие  права  на
себя, о каких свидетельствовали вопросы мисс Ваномри, Стелла  переслала  ему
письмо соперницы и, не повидавшись с ним и не ожидая ответа,  уехала  в  дом
мистера Форда, близ Дублина. Результат известен  всем  читателям.  Свифт,  в
одном из тех припадков ярости, какие с ним бывали и в силу его  темперамента
и по причине болезни, тотчас отправился в аббатство Марли. Когда он вошел  в
дом, суровое выражение его лица, которое всегда живо отражало кипевшие в нем
страсти, привело несчастную Ванессу в такой ужас, что она  едва  пролепетала
приглашение сесть. В ответ он швырнул на стол письмо, выбежал из  дома,  сел
на лошадь и ускакал обратно в Дублин. Когда  Ванесса  вскрыла  конверт,  она
нашла там, только собственное письмо к Стелле. Это был ее смертный приговор.
Она не устояла, когда рухнули  давние,  но  все  еще  лелеемые  ею  надежды,
которые давно наполняли ее сердце, и тот, раде кого, она их лелеяла, обрушил
на нее всю силу своего гнева. Неизвестно, долго ли она  прожила  после  этой
последней встречи, но, по-видимому, не более нескольких недель". - Скотт.}
     Когда она умерла и  Стелла  узнала,  что  Свифт  посвятил  ей  чудесные
строки, она сказала: "Это меня ничуть не удивляет, ведь всем  известно,  что
настоятель умеет чудесно описывать даже  палку  от  метлы".  Вот  женщина  -
женщина до мозга костей! Видели вы когда-нибудь, чтобы одна из них  простила
другую?
     В примечании к биографии Свифта Скотт пишет