ничего  прятаться  не
могло. Ниже располагались смотанные  снасти,  рундуки,  собрание  минералов.
Дальше лезть там некуда.
   Что ж, возвратимся обратно, проинспектируем птичник  и  оранжерею.  Ежели
Пройдоха не навострился превращаться по первому желанию  в  пернатое  или  в
злак, он не может прятаться там. Под румпелем помещены каморки  с  часами  и
органом. Излазим и их, простучим кулаком борт.
   Роберт соскользнул по трапу ниже, там в  просторной  выгородке  хранились
припасы, дерево и  балласт.  В  льяле,  отсеке  для  сбора  воды,  не  могло
предусматриваться, если на этом корабле соблюдаются правила,  никаких  жилых
помещений. Единственное место для Проныры  было  -  лепиться,  уподобительно
подводной слизи, на внешнем борту корабля, как медуза, и всползать время  от
времени на мостик... Но из всех теорий, а  у  Роберта  их  была  заготовлена
вереница, последнюю он расценил как наименее научную.
   В корме, в непосредственной близости от органа,  имелась  еще  клеть  для
тазика, телескопа и прочих приборов. Когда он осматривал ту часть, сообразил
Роберт, он не проверил, упирается  ли  задняя  переборка  непосредственно  в
румпель. Но рисунок,  набросанный  по  памяти,  не  предоставлял  каких-либо
возможностей в том углу, если, конечно, изгиб кормы был  передан  правильно.
Еще ниже была слепая кишка, в которой, он был уверен,  не  оставалось  места
ничему.
   Вот, разделив корабль на уровни, он аккуратно заполнил каждый и не  нашел
полостей  ни  для  каких  тайнохранилищ.  Вывод:  у  Пришлеца   не   имеется
постоянного места.  Он  переходит,  когда  переходит  Роберт.  Как  обратная
сторона Луны: известно, что она существует, но никто никогда ее не видел.
   Откуда видна обратная половина  Луны?  С  постоянных  звезд.  Их  жители,
выжидая, неподвижно, с терпеливостью взирая на  светило,  сумеют  разглядеть
его засекреченную часть. Пока Роберт гуляет вместе с Чуженином, то есть пока
тот определяет свой маршрут исходя из перемещений Роберта, Роберт не  сможет
его поймать. Роберту надо стать  постоянной  звездой  и  вынудить  Чужака  к
поступкам. А поскольку этот Пришлый явно прячется на мостике,  когда  Роберт
лазит по межпалубным отсекам,  надо  убедить  его,  будто  Роберт  внизу,  и
хватать его сверху.
   Для обмана Постороннего он установил зажженный  свет  в  каюте  капитана,
чтобы тот подумал, что Роберт занят письмом. Сам же  спрятался  на  верхушке
полубака, прямо сзади за колоколом,  так  чтобы,  оборотившись,  можно  было
видеть всю площадку под бушпритом, а спереди просматривать целиком шкафут  и
шканцы до полубака и  кормового  фонаря.  Он  захватил  с  собой  оружие  и,
подозреваю, бочонок.
   Ночь он провел дергаясь при малейшем шуме, как  будто  обязан  был  снова
вернуться к шпионству за доктором Бердом, и щипал себя за уши до рассвета.
   К утру он вернулся в каюту, где тем временем свечка загасла. И нашел  все
документы в полном разоре. Прощелыга просидел ночь в его кресле, может быть,
читая его письма к Любезной, пока он коченел на насесте и мок от  рассветной
росы!
   Противник пробрался в его воспоминания... Роберт вспомнил  предупреждения
Саласара: обнаруживая страсти, открываете брешь в свою  душу.  Вне  себя  он
ринулся на мостик и начал там стрелять из ружья куда  попало,  прошил  пулей
мачту, потом палил снова, пока не осознал, что никого не убивает.  Учитывая,
сколько требовалось времени в тот век на перезарядку  мушкета,  враг  вполне
мог позволить себе небольшую  прогулку  между  первым  и  вторым  выстрелом,
посмеиваясь над перепалкой, которая переполошила, похоже, только  перепелок,
исходивших кудахтаньем на нижнем деке.
   Ах, он посмеивается! Где же он посмеивается? Роберт вернулся к рисунку  и
сам себя упрекнул, что в сущности ничего не смыслит в  строительстве  судов.
Чертеж передавал только верхний и нижний пределы и  длину,  ширина  не  была
учтена. Представив внутренность вдоль, или, как сказали  бы  в  наше  время,
корабль в разрезе, новых тайников он не увидел. Но если начертить все то  же
самое в виде сверху, можно было бы, наверно, выявить новые резервы мест.
   Роберт отдал себе отчет лишь в эту минуту, что на корабле слишком многого
недостает. Например, оружия. Ну допустим, оружие  унесли  на  себе  матросы,
если они, конечно, оставили этот корабль доброю волей. Но  на  "Амариллиде",
например, в выгородке трюма содержалась древесина для починки мачт,  руля  и
бортовой обшивки на случай повреждения их  от  стихий,  а  Роберт  нашел  на
"Дафне" изрядное  число  мелких  щепок,  высушенных  недавно,  для  протопки
камбузной печи, но никаких намеков на  дуб,  лиственницу,  выдержанную  ель.
Вместе с судовой древесиной улетучились пилы, топоры, молотки и гвозди...


   Куда засунули все это? Он выполнил новый чертеж: сверху,  с  капитанского
мостика, на просвет. Продумав рисунок, Роберт понял, что в  изображаемом  им
муравейнике может быть выкроено малое местечко под органной,  и  туда  можно
попадать без трапа, через небольшой люк. Места там едва  ли  хватило  б  для
всех недостачествующих на корабле предметов, но в  любом  случае  открывался
какой-то зазор. А если в низком потолке глухой кишки есть секретный  проход,
значит, и оттуда можно пробираться в часовую рубку,  выходить  незамеченным,
разгуливать по кораблю.
   Роберт совершенно уверился, что некуда Врагу девать себя на судне,  кроме
того места. Он бросился вниз по трапам, все ниже и ниже, вплоть  до  глухого
отсека, нырнул туда, но на этот  раз  осветил  своей  лампадкой  не  пол,  а
потолок. Да, в потолке был закрытый люк! Роберт удержался от первого порыва:
распахнуть его. Если  Враг  окопался  в  этой  щели,  первым  делом  к  нему
просунется Робертова голова, а он только этого и  ждет.  Надо  наступать  со
стороны, где не чаяли атаки, как Роберту было памятно еще со времен Казале.
   Этот чулан,  если  он  существует,  граничит  с  кладовой-телескопной,  и
входить надо, вышибая стену.
   Вернувшись на ярус выше, он миновал сухарню, перешагнул через  непонятные
снаряды и остановился у переборки, которая - он только  теперь  понял  -  не
состояла из крепких бревен, как ближние к ней шпангоуты и  бимсы.  Она  была
совсем слабая. Как в свое время с музыкальной  каютой,  Роберт  размахнулся,
пнул ногою что было силы, доски вылетели из пазов.
   Перед ним была мышья нора, куда просачивался тусклый свет через  скважины
в круглых стенах, сходившихся под углом. Прямо в углу на  подстилке,  поджав
колени к подбородку, вытянув навстречу Роберту пистоль, находился Двойник.
   Это был старик с расширенными зрачками, с высушенным  лицом,  обрамленным
седою бородою, с редкими и белыми волосами, дыбом стоявшими на голове,  и  с
беззубым ртом, обнажавшим десны цвета черники, утопавший  в  мешке,  некогда
бывшем черным, ныне засаленном до белизны, сплошное расплывшееся пятно.
   Он целил в Роберта пистолью, в которую вцеплялся двумя  руками,  локти  у
него дрожали, изо рта выцеживался слабый писк. Первые слова были  по-немецки
или по-голландски, а после этого, повторяя то же самое, он  выговорил  фразу
на искаженном итальянском,  что  показывало,  что  он  угадал  происхождение
попутчика, копаясь в его бумагах.
   "Если ты будешь идти, я буду тебя убивать!"
   Роберт до такой степени был ошарашен его видом, что замешкался с ответом.
Это было к лучшему, потому что, всмотревшись, он понял, что курок оружия  не
наставлен и что его Противник не великий мастер военных приготовлений.
   Тогда он спокойно приблизился к сидевшему, ухватил пистолет  за  ствол  и
попробовал выволочь его из пальцев, судорожно сведенных  на  рукояти,  между
тем как существо исходило в воинственных тевтонских взвизгиваниях.
   Хотя с трудом, но Роберту удалось отнять пистоль, а  противник  повалился
ниц. Роберт склонился рядом, придерживая его за голову.
   "Сударь, - уговаривал он. - Я вас не трону. Я друг. Понятно? Я amicus".
   Тот  разевал  и  захлопывал  рот,  не  говоря  ни  слова.  Виделись  одни
закаченные белки, ярко-алые, и Роберт испугался, не смертный ли  пришел  ему
час. Он поднял на руки это хрупкое тело и отправился с ним на руках наверх в
каюту. Наверху он отпоил его водой, влил ему  в  рот  и  немного  спирта,  и
наконец тот сумел выговорить по-латыни "Благословен  Господь",  поднял  руку
для крестного благословения, и только тут Роберт осознал, разглядев  обрывки
его одежды, что перед ним духовное лицо.


   21. СВЯЩЕННАЯ ТЕОРИЯ ЗЕМЛИ

   (Латиноязычное сочинение английского юриста и  богослова  Томаса  Бернета
(Bumet, 1635-1715) "Telluris  Teoria  Sacra"  (1681),  посвященное  строению
Земли и Всемирному Потопу.)

   Не будем восстанавливать  диалог,  заполнивший  двое  суток.  Причина,  в
частности,  и  та,  что  записи  Роберта  стали  лаконичней.  Вероятно,  как
Робертовы  конфиденции  Владычице  осквернились  от   постороннего   взгляда
(подтверждения чему он так и не осмелился спросить у товарища),  так  он  на
много дней забросил сочинительство и только сжато отмечал, чему обучился,  и
что происходило.
   Итак, Роберт находился в обществе преподобного Каспара Вандердросселя, из
Иисусова Братства, профессора математики прежде  во  Франконии,  а  затем  в
коллегии иезуитов в Риме, вдобавок астронома и куратора различных  дисциплин
при Римской Генеральной курии. "Дафна" под командованием шкипера  голландца,
уже ходившего в этих морях  с  грузами  Коммерческой  Ост-Индской  компании,
много месяцев назад отплыла из средиземноморской гавани, обогнула  Африку  и
двинулась к Соломоновым Островам, точно как и доктор Берд на "Амариллиде", -
только доктор шел с востока на запад, а "Дафна"  наоборот,  но  к  антиподам
попадаешь одинаково, как ни окручивай Землю.  На  этом  Острове  (тут  фатер
Каспар  указывал  на  дюну  за  береговой  кромкой)  намечалось   разместить
Наблюдательную  Установку,  Specola  Melitense.  Что  это   за   Мальтийская
Установка, не было понятно, но Каспар шептал с таким видом, как  будто  этим
интересовались все на свете люди.
   Чтобы добраться до Острова, "Дафна" затратила порядочное время, как  было
положено в тот век и в тех странах. После  Молуккских  островов  по  пути  к
Сан-Томе, архипелаг Новая Гвинея (причаливали  только  в  портах  иезуитских
миссий) корабль унесло штормом в неизученное море,  к  острову,  населенному
мышами величиною с подростка, с безмерным хвостом  и  с  котомкой  на  пузе.
Чучело одной такой мыши фатер Каспар в свое время продемонстрировал  Роберту
(и был в ярости, когда тот кинул в море экземпляр "чуда, ценою в Перу"!).
   Двуутробки эти, по словам иезуита, незлобивы,  они  окружают  путников  и
выпрашивают лапками лакомства, тянут за одежду, но, как узналось  потом,  от
рождения жуликоваты, незаметно рыскают по карманам и крадут сухари.
   Позволю себе откомментировать в поддержку отца Каспара, что такой  остров
действительно существует и не может быть спутан с другими: звери, похожие на
кенгуру, называются "куоккас" и обитают только там, на острове Роттнест, это
имя  дали  первооткрыватели-голландцы  и  значит  оно  "крысье  гнездо".  Но
поскольку остров Роттнест  располагается  напротив  Перта,  значит,  "Дафна"
доходила до западного побережья Австралии. То есть она попадала на тридцатый
градус южной широты, к западу от Молуккских островов, между тем как  имелось
в виду идти на восток от Молукк и придерживаться  линии  экватора.  Все  это
доказывает, что "Дафна" здорово сбилась с пути.
   И если бы беда была только в этом! Но ведь люди  с  "Дафны",  видев  сушу
недалеко от "Крысьего" острова, сочли ее за какой-то  очередной  островок  с
какими-то очередными грызунами! "Дафна" искала совсем не эту сушу, и невесть
какие инструкции поступали от работавших  на  борту  навигационных  приборов
фатера Каспара. А между тем  нескольких  гребков  хватило  бы  тогда,  чтобы
добраться до Неисследованной, или Австральной земли, о которой  человечество
грезило много столетий.  Вдобавок  еще  одно  практически  непостижимо:  как
умудрилась "Дафна", вернувшаяся (что мы увидим) к семнадцатой параллели, как
она обошла половину берегов Австралии, не заметив этого материка!  Либо  они
повернули резко на север и, значит,  проскочили  между  Австралией  и  Новой
Гвинеей, рискуя на каждом повороте застрять не на одной, так на другой мели;
либо они пробирались по югу, между Австралией и Новой Зеландией и ничего  не
обнаружили ни справа, ни слева, только бесконечное море.
   Могут подумать, будто я сам выдумал столь неправдоподобный сюжет. Отвечу,
что точно в те месяцы, когда  разворачивается  наша  повесть,  мореплаватель
Абель Тасман, выйдя из Батавии, добрался до острова, который  назвал  землей
Ван Димена (ныне Тасмания). Поскольку он тоже искал Соломоновы  Острова,  он
оставил по левую руку южную оконечность новооткрытой  суши,  не  подозревая,
что за нею, на север, обретается континент в  сотню  раз  ее  превосходящий;
затем  Тасман  уткнулся  на  юго-востоке  в  Новую  Зеландию,   обогнул   ее
северо-восточным курсом и уйдя в море оказался у Тонга; а после этого прибыл
примерно туда же, где  находилась  и  "Дафна",  точно  так  же  лавируя  меж
коралловых рифов и держа курс  на  Новую  Гвинею.  Как  видим,  путь  его  в
действительности ничем не  отличался  от  рикошетного  скакания  бильярдного
шара. Похоже, что множество лет еще  и  после  этого  исследователи  роковым
образом проскакивали в двух шагах от Австралии, не замечая ее.
   Поэтому примем на  веру  рассказ  Каспара.  Послушная  прихотям  ализеев,
"Дафна" угодила в эпицентр другой бури и ее изрядно потрепало, так что  было
нужно пристать к  острову,  расположенному  неизвестно  где  и  не  имеющему
деревьев, это был атолл - кольцо песка и озерцо. Команда подлатала  корабль,
и этим объяснялось, почему на борту  отсутствовали  строительные  материалы.
Потом "Дафна" снова отплыла и в конце концов опустила якорь в  этом  заливе.
Капитан  послал  разведку  на  берег,  те  возвратились  с  сообщением,  что
обитателей не имеется, но для верности были развернуты в сторону  острова  и
надежно заряжены немногие корабельные пушки,  а  затем  началось  выполнение
четырех серьезных планов, один основательнее другого.
   Во-первых, необходимо было набрать воды и провианта, поскольку на корабле
кончалось все. Во-вторых,  ловили  животных  и  выкапывали  растения,  чтобы
доставить их на родину для натуралистов-иезуитов. В-третьих,  было  намечено
нарубить лесу, заготовить крупные ветви  и  стволы  для  починки  корабля  в
случае грядущих неприятностей.  В-четвертых,  на  высотке  на  этом  острове
водружали Мальтийскую Установку, и это было  самое  трудоемкое  задание.  Из
трюма вынули и  переправили  на  берег  все  плотницкие  снаряды,  столярный
инструмент, детали Установки, на это ушло немереное  время,  и  в  частности
из-за того, что непосредственно в бухту вход не только кораблю, но и  шлюпке
был заказан. Между кораблем и берегом виднелся, почти вровень  с  волною,  с
небольшими  проемами,  чересчур  тесными  для  мореходства,   порог,   кряж,
отмелина, горб, песчаный нанос, "стена земли"  -  "Erdwall",  как  выражался
отец Каспар, - в общем, то, что сегодня имело бы название "коралловый  риф".
После безрезультатных попыток было выяснено, что надо всякий раз заходить за
мыс, ограничивающий залив  с  юга,  где  имелся  узкий  проход,  позволявший
проскользнуть шлюпке. "Вот поэтому мы не имеем возможности  ныне  ту  лодку,
которую оставили те матросы, видеть, хотя она и в настоящий момент близко за
мысом пришвартована, heu me miserum!" Из Робертова конспекта  явствует,  что
его тевтонский знакомец, проживая  в  Риме,  общался  с  собратьями  из  ста
далеких земель по-латыни, а в отношении итальянского вовсе не имел привычки.
   Соорудив Установку, фатер Каспар  перешел  к  наблюдениям  и  великолепно
проводил время в течение двух месяцев. Чем в  это  время  занимался  экипаж?
Сходил с ума от лени. Расшатывалась дисциплина.  В  каком-то  порту  капитан
запасся немаленьким числом бочонков спирта, собираясь  употреблять  алкоголь
для лечения болезней, с крайней постепенностью, а также для меновой торговли
с дикарями; между тем, взбунтовавшись против  авторитетов,  экипаж  принялся
таскать водку из трюма, и все  злоупотребляли  спиртным,  включая  капитана.
Фатер Каспар  трудился,  команда  оскотинивалась,  до  ушей  наблюдающего  в
Установке доносились срамные песни.
   В один прекрасный день фатер Каспар, из-за жары, занимаясь в  одиночестве
на Установке,  снял  рясу  (вопреки  проповеди  стыдливости,  горько  каялся
примерный пастырь, да простит  ему  сию  слабость  Господь,  безотлагательно
наказавый нарушителя по грехам его!), и какое-то насекомое устрекало  его  в
грудь. Сперва он ощутил только корчу боли, но  вечером,  по  возвращении  на
корабль, почувствовал горячку. Он никому не сказал о бывшем,  ночью  страдал
от звона в ушах и был с тяжелой головой, капитан ослабил  ему  рясу,  и  что
увиделось? Волдырь, как те, что случаются от ос, да что там,  и  от  крупных
комаров. Но в  глазах  капитана  этот  укус  обернулся  карбункулом,  черным
фурункулом, прыщом, коротко говоря чумным бубоном,  и  якобы  недвусмысленно
свидетельствовал  о  чумной  заразе,  pestis,  quae  dicitur  bubonica,  что
немедленно было записано в бортовой журнал.
   Паника  охватила  борт.  Напрасно  фатер  Каспар  пытался  объяснять  про
насекомое. Зачумленный прибегает ко лжи, чтоб от него не  отшатывались,  это
ясно. Напрасно он убеждал, что чума превосходно им изучена, и что его случай
не является чумой по множеству разнообразных причин. Но экипаж был близок  к
тому, чтобы бросить его в море, дабы воспрепятствовать заражению.
   Отец Каспар говорил, что во  время  великого  чумного  мора,  охватившего
Милан и Северную Италию около дюжины лет  назад,  он  был  послан  вместе  с
собратьями по ордену работать в переполненных лазаретах и исследовал феномен
в самом близком приближении. Есть хвори, поражающие  в  разных  местах  и  в
разное время, как например  английское  потение  (Sudor  Anglicus).  Имеются
недуги определенных областей:  мальтийский  мыт  (Dysenteria  Melitensis)  и
египетская слоновая болезнь (Elephantiasis Aegyptia), и наконец, есть  такие
болезни, как чума, разящие  в  течение  длительных  сроков  всех  обитателей
большого края. Подобный мор обычно  предвосхищается  знамениями:  это  могут
быть пятна на солнце, затмения, кометы, исход животных из-под  почвы,  порча
урожая от зловредных ветров. Но в настоящем случае ни один из знаков не  был
виден ни на борту, ни на земле, ни на небе, ни на море!
   Во-вторых,  причиной  чумы  несомненно  является  прогнивший  воздух,  он
выходит из болота, или производится разложением  многих  умерших  тел  после
войны или битвы, или же, когда при  странствиях  саранчи  целые  полчища  ее
тонут в море, и  потом  этой  трупной  массой  засоряются  берега.  Причиной
болезни выступают поветрия, влетающие в рот, а затем из легких  через  полую
вену восходящие до сердца. А на "Дафне" в течение всего плавания, не  считая
тухлой еды и воды, отчего в любом случае люди болеют  цингой,  а  не  чумою,
путники не испытывали  никаких  дурновонных  воздействий,  напротив,  дышали
чистым целебным воздухом морей.
   Капитан отвечал,  что  следы  заразы  удерживаются  и  на  одежде,  и  на
предметах, и что на борту "Дафны" должно содержаться что-то, долго хранившее
и наконец передавшее хворобу. Тут вспомнили о иезуитовых книжках.
   Фатер Каспар, заселяясь на корабль,  принес  с  собою  несколько  хороших
руководств по навигации, таких как "Искусство судовождения" Медины,  "Тифоны
Батавии" Снеллиуса и "Об океанах  и  Новом  Свете,  в  трех  декадах"  Петра
Ангиерского, и как-то рассказывал капитану,  что  приобрел  их  за  бесценок
именно в Милане. По окончании чумы на парапете одного миланского канала была
выложена для продажи целая  библиотека  кого-то  безвре