от-
цовских похоронах прямой его долг клюкнуть, а может,  это  буфет  спутал
его с отцом и не дал пройти мимо. По-моему, если уж приспичило тогда от-
цу продавать имущество, чтобы послать Квентина в  Гарвардский,  то  куда
больше проку бы нам всем было, если бы он продал лучше этот буфет  и  на
часть денег купил себе смирительную  рубашку  с  одним  рукавом.  Должно
быть, оттого во мне, по мамашиным словам, и компсоновского  ничего  нет,
что он проспиртовался без остатка, пока до меня дошла очередь. По  край-
ней мере, я не слышал, чтоб он хоть раз предложил продать  что-нибудь  и
меня послать в Гарвардский.
   Сидит, мямлит: "Бедная сестрица", - и руку ей гладит своей  в  черной
перчатке - за эти перчатки прислали счет через четыре дня,  точно  двад-
цать шестого числа, потому что тогда ровно месяц  исполнился,  как  отец
ездил к ним и чадо нам привез, и не захотел даже сказать ни где она,  ни
как она, а мать плача спрашивает: "И ты с ним даже и не  виделся?  И  не
попытался заставить его обеспечить младенчика? - а отец ей: "Нет уж, она
н. к центу его денег не притронется". А матушка: "Его по суду можно зас-
тавить. Он ничего не может доказать, если только... Джейсон Компсон! Не-
ужели вы были настолько глупы, что..."
   "Помолчи, Кэролайн", - отец ей и послал меня, чтобы помог Дилси  ста-
рую колыбель притащить с чердака. Я и говорю Дилсп:
   - Вот и должность моя - с доставкой на дом. - Мы ведь все время наде-
ялись, что у них как-то уладится и он не станет ее гнать, и мать все го-
ворит, бывало, что уж мою-то карьеру она  просто  не  вправе  подвергать
опасности, после того как семья столько сделала для нее и для Квентина.
   - А где ей место, как не дома, - Дилси мне. - Кому ее растить,  когда
не мне? Кто ж, как не я, всех вас вырастила?
   - Да уж, хвалиться есть чем, - говорю. - Ну теперь матушке, по  край-
ней мере, будет чем терзаться. - Снесли мы колыбель с чердака,  и  Дилсн
поставила ее в бывшей Кэддиной комнате. Того только матушка и ждала.
   - Тш-ш, мис Кэлайн, - Дилси ей. - Вы же дитя разбудите.
   - В эту комнату? - говорит матушка. - В эту зараженную атмосферу?  Не
предстоит ли мне и так тяжелая борьба с тем, что она унаследовала?
   - Полно тебе, - говорит отец. - Не глупи.
   - Где ж ей быть, как не здесь, - говорит Дилси. - В той самой спален-
ке, где я ее маму каждый божий вечер укладывала с тех самых пор, как она
подросла и стала у себя спать.
   - Тебе не понять, - говорит матушка. - Чтобы  моя  родная  дочь  была
брошена собственным мужем. Бедный невинный младенчик, - говорит и  смот-
рит на Квентину. - Ты не узнаешь никогда, сколько ты горя причинила.
   - Полно тебе, Кэролайн, - отец говорит.
   - Зачем вы такое при Джейсоне, - говорит Дилси.
   - Я ли не ограждала Джейсона, - говорит мамаша. -  Как  только  могла
ограждала. И уж все, что в моих слабых силах, сделаю, но  ее  защищу  от
заразы.
   - Хотела бы я знать, какой ей вред от спанья в этой комнате, -  гово-
рит Дилси.
   - Уж вы как хотите, - говорит матушка. - Я знаю, что я  всего-навсего
беспокойная старая женщина. Но я знаю, что нельзя безнаказанно  попирать
установления господни.
   - Сущий вздор, - говорит отец. - Что ж, Дилси,  тогда  поставь  ее  в
спальню миссис Кэролайн.
   - Пусть, по-твоему, вздор, - говорит матушка. - Но она и  узнать  ни-
когда не должна. Ни разу не должна услышать это имя. Дилси,  я  запрещаю
тебе произносить это имя при ней. Я вознесла бы хвалу господу,  если  бы
она могла вырасти и не знать даже, что у нее есть мать.
   - Ты говоришь как дурочка, - отец ей.
   - Я никогда не вмешивалась в то, как ты воспитывал их, - говорит  ма-
тушка. - Но теперь я уже больше не могу. Мы должны решить это сейчас же,
нынче же вечером. Либо это имя никогда не будет произнесено  в  ее  при-
сутствии, либо увозите ее прочь, либо же уйду я. Выбирайте.
   - Ну, полно, - говорит отец. - Просто ты расстроена.  Кроватка  здесь
пусть и останется, Дилси.
   - Как бы вы сами не слегли, - говорит Дилси. - Вид у вас  -  будто  с
того света. Идите-ка в постель, я вам стаканчик пунша  сделаю,  и  спите
себе. Небось за все эти разъезды ни разу не выспались.
   - Никаких стаканчиков, - говорит матушка. - Разве ты не  знаешь,  что
доктор не велит? Зачем ты потворствуешь ему? Вся его болезнь в этих ста-
канчиках. Ты на меня взгляни, я тоже ведь страдаю, но я не так  слабоха-
рактерна, и я не пью, не свожу себя в могилу этим виски.
   - Чепуха, - говорит отец. - Ни аза эти врачи не  знают!  Зарабатывают
себе на жизнь никчемными предписаниями: делай, пациент, чего  сейчас  не
делаешь, принимай, чего не принимаешь, - и в этом весь предел наших поз-
наний в устройстве выродившейся  двуногой  обезьяны.  Сегодня  врача,  а
завтра ты еще духовника мне приведешь. - Матушка в слезы, а он вышел  из
комнаты. Сошел вниз и - слышу - скрипнул дверцей буфета. А ночью я прос-
нулся и опять слышу, как он сходит к буфету. Матушка уснула, что ли, по-
тому что в доме стало тихо наконец. И он старается, чтобы  не  зашуметь,
отворил дверцу неслышно, только видно подол ночной рубашки и босые  ноги
у буфета.
   Дилси постелила Квентине, раздела, уложила. Как отец внес ее  в  дом,
так она и не просыпалась еще.
   - Скоро уж, гляди, из люльки вырастет, - говорит Дилси. -  Ну  вот  и
ладно теперь. Постелю себе тюфяк тут же рядом через  коридор,  чтоб  вам
ночью не вставать к ней.
   - Я все равно не усну, - говорит мамаша. - Ты ступай домой.  Я  обой-
дусь. Я буду счастлива остаток своей жизни  посвятить  ей,  если  только
смогу оградить ее...
   - Тш-ш! - Дилси ей. - Мы уж о  ней  позаботимся.  А  ты  иди-ка  тоже
спать, - говорит она мне. - Тебе завтра в школу вставать.
   Я пошел, но матушка обратно позвала и поплакала надо мной.
   - Ты моя единственная надежда, - говорит. - Ежевечерне я благодарю за
тебя господа.
   Сидим с ней ждем, пока скажут "готово", и она мне: "Если уж и мужа  я
лишилась, то хоть за то благодарение господу, что ты мне оставлен, а  не
Квентин. Слава богу, что ты не Компсон, ибо все, что у меня теперь оста-
лось, - ты и Мори", а я и говорю: "Ну, я лично мог бы обойтись без  дяди
Мори". А он знай гладит руку ей своей перчаткой черной и бубнит  невнят-
но. Перчатки снял, только когда очередь дошла кинуть ком земли  лопатой.
Он почти самый первый стоял, где над ними держали зонтики, и  могильщики
то и дело ногами топали, стучали заступами, чтоб налипшую грязь  сковыр-
нуть, и комья глухо шлепались на крышку, а когда потом я отошел к  каре-
те, то увидел, как он за чьим-то могильным камнем тянет  из  бутылки.  Я
думал, он навеки присосался, а на мне мой новый костюм, но  хорошо,  что
на колесах еще не так много было грязи, только все равно матушка увидела
и говорит: "Нескоро теперь у тебя будет новый", а дядя Мори ей: "Ну, ну,
ну. Не волнуйся ни о чем. Ты всегда можешь на меня рассчитывать".
   Что верно, то верно. Всегда можем. Четвертое письмо сегодняшнее -  от
него, но я и не вскрывая знаю, о чем там. Я его письма уже сам писать бы
мог или читать мамаше наизусть, набавив десять долларов для верности. Но
то, третье, меня так и подмывало проверить. Прямо чувство такое, что уже
надо ждать от нее очередной каверзы. С того первого  раза  она  поумнела
все же. Я тогда ей быстро дал понять, что со мной - это не с отцом иметь
дело. Стали засыпать могилу, матушка расплакалась, конечно, и дядя  Мори
усадил ее в карету и укатил с ней. "А ты, - говорит, -  сядешь  в  любой
другой экипаж; тебя, говорит, каждый с  удовольствием  подвезет.  А  мне
придется сейчас сопровождать матушку". Я хотел ему сказать: "Да-да,  оп-
лошность ваша, конечно. Вам надо было две бутылки взять, а не одну".  Но
вспомнил, где мы, и промолчал. Им что, пускай я мокну, зато мамаша  хоть
всласть набеспокоится, что я воспаление легких схвачу.
   Подумал я про все это, посмотрел, как они туда землю  валят,  шлепают
грязь заступами, вроде раствор для кирпичей готовят или забор ставят,  и
стало не по себе как-то так, и я решил пройтись, что ли. Но  если  пойду
по дороге в город, то они нагонят в экипажах, сажать к себе станут, и  я
подался от дороги к негритянскому погосту. Встал от дождя под деревьями,
где слегка только покапывало и откуда видно будет, когда кончат и уедут.
Скоро все уехали, я еще чуть подождал, потом пошел оттуда.
   Трава вся мокрая, и я иду по тропке - и только у самой уже почти  мо-
гилы увидал ее: стоит в черной дождевой накидке и  на  цветы  глядит.  Я
сразу понял, кто это, - еще прежде чем она обернулась, посмотрела,  под-
няла вуаль.
   - Здравствуй, Джейсон, - говорит и руку подает.  Поздоровались  мы  с
ней.
   - Ты зачем здесь? - говорю. - Ты же как будто дала обещание не ездить
к нам. Я думал, у тебя хватит ума не приезжать.
   - Да? - говорит. Отвернулась, смотрит на цветы. Их там было  долларов
на пятьдесят, не меньше. И Квентину на плиту кто-то положил  букетик.  -
Ума, говоришь?
   - Впрочем, меня это не удивляет, - говорю. - Ты же на  все  способна.
Ты ни о ком не думаешь. Тебе на всех плевать.
   - А, - говорит. - Ты про свою должность. - Смотрит на могилу.  -  Мне
жаль, Джейсон, что так получилось.
   - Сильно тебе жаль, - говорю. - Теперь, значит, кроткие  речи  в  ход
пущены. Только напрасно приехала. Наследства нету ни гроша. Мне  не  ве-
ришь - спроси дядю Мори.
   - Да никакого мне не нужно наследства, - говорит. Смотрит на  могилу.
- Почему не сообщили мне? - говорит. - Я случайно увидела в  газете.  На
последней странице. Совсем случайно.
   Молчу. Стоим, смотрим на могилу, и мне вспомнилось, как мы  маленькие
были и всякое такое, и опять стало не по себе, и досада какая-то  давит,
что теперь дядя Мори все время будет торчать у нас и распоряжаться,  как
вот сейчас оставил меня под дождем одного добираться домой.
   - Да, много ты о нас думаешь, - говорю. - Только умер  -  сразу  шмыг
обратно сюда. Но впустую ты хлопочешь. Не думай, что  тебе  удастся  под
шумок домой вернуться. Не усидела в седле - пешком ходи, - говорю.  -  У
нас в доме даже имя твое под запретом, - говорю. - Понятно? Мы знать вас
не знаем, тебя, его и Квентина, - говорю. - Понятно тебе?
   - Понятно, - говорит. - Джейсон, - говорит и смотрит на могилу. - Ес-
ли ты устроишь, чтобы я ее на минутку увидела, я дам тебе пятьдесят дол-
ларов.
   - Да у тебя их нету, - говорю.
   - А сделаешь? - говорит и на меня не смотрит.
   - Сперва деньги покажи, - говорю. - Не верю, чтоб у тебя было пятьде-
сят долларов.
   Смотрю, задвигала руками под накидкой, потом показала руку. А в руке,
будь ты неладно, полно денег. Две или три желтенькие бумажки светят.
   - Разве он до сих пор шлет тебе деньги? - говорю. - Сколько в месяц?
   - Не пятьдесят - сто дам, - говорит. - Сделаешь?
   - Но только на минуту, - говорю. - И чтобы все, как я скажу. Я  и  за
тысячу долларов не соглашусь, чтобы она узнала.
   - Да, да, - говорит. - Все, как ты скажешь. Только дай мне увидеть ее
на минутку. Я ни просить, ни делать ничего больше не стану. Сразу же уе-
ду.
   - Давай деньги, - говорю.
   - Ты их после получишь, - говорит.
   - Не веришь мне? - говорю.
   - Не верю, - говорит. - Я слишком тебя знаю. Мы ведь вместе росли.
   - Уж кому бы говорить насчет доверия. Ну что же, - говорю. - Под дож-
дем мне стоять здесь нечего. Прощай, - говорю и вроде ухожу.
   - Джейсон, - говорит. Я остановился.
   - Что - Джейсон? - говорю. - Скорее только. Льет ведь.
   - Ладно, - говорит. - Бери. - Вокруг никого. Я вернулся, беру деньги.
А она еще не выпускает их. - Но ты сделаешь? - говорит,  глядя  на  меня
из-под вуали. - Обещаешь?
   - Пусти деньги, - говорю, - пока никого нет. Хочешь, чтоб нас  увидел
кто-нибудь?
   Разжала пальцы. Я спрятал в карман деньги.
   - Но сделаешь, Джейсон? - говорит. - Я бы тебя не  просила,  если  бы
иначе как-нибудь могла устроить.
   - Вот это ты права, что иначе никак не можешь, - говорю. -  Обещал  -
значит, сделаю. Или, может, я не обещал? Но только чтобы все, как я тебе
сейчас скажу.
   - Хорошо, - говорит, - согласна. - Я сказал ей, где ждать,  а  сам  в
городскую конюшню. Прибежал - они как раз выпрягают из кареты. Я к хозя-
ину - заплачено, спрашиваю, уже за карету, он говорит - нет, тогда я го-
ворю, что миссис Компсон забыла одно дело и ей опять нужна карета,  -  и
мне дали. Править сел Минк. Я купил ему сигару, и мы до  сумерек  ездили
по разным улочкам подальше от глаз. Потом Минк сказал, что лошадям  пора
в конюшню, но я пообещал еще сигару, подъехали мы переулком, и я  прошел
к дому задним двором. Постоял в передней, определил по голосам, что мать
и дядя Мори наверху, и - на кухню. Там Дилси с ней и с Беном. Я взял  ее
у Дилси, сказал, что матушке потребовалось, - и обратно в дом с ней. Там
с вешалки снял дяди Морин макинтош, завернул ее, взял на руки - ив пере-
улок с ней, в карету. Велел Минку ехать на вокзал. Мимо конюшни он боял-
ся, пришлось нам взять в объезд, а потом смотрю - стоит на углу под  фо-
нарем, и я говорю Минку, чтобы ехал вдоль  тротуарной  кромки,  а  когда
скажу: "Гони", чтобы хлестнул лошадей. Я раскутал макинтош, поднес ее  к
окошку, и Кэдди как увидела, прямо рванулась навстречу.
   - Наддай, Минк! - говорю, Минк их кнутом, и мы пронеслись мимо не ху-
же пожарной бригады. - А теперь, как обещала, - кричу ей,  -  садись  на
поезд! - Вижу в заднее стекло - бежит следом. - Хлестни-ка еще разок,  -
говорю. - Нас дома ждут.
   Заворачиваем за угол, а она все бежит.
   Вечером пересчитал деньги, спрятал, и  настроение  стало  нормальное.
Это тебе наука будет, приговариваю про себя. Лишила человека должности и
думала, что это тебе так сойдет. Мне же и в мысль не приходило, что  она
не сдержит обещания, не уедет тем поездом. Я тогда их еще мало знал, как
дурачок им верил. А на следующее утро - пропади ты пропадом  -  является
прямо в магазин, хорошо еще, вуаль опущена и ни с  кем  ни  слова.  День
субботний, так что с утра Эрла не было, я сижу за столом в задней комна-
те, и она прямо ко мне быстрым шагом.
   - Лгун, - говорит. - Лгун.
   - Ты что, с ума сошла? - говорю. - Ты что это? Да как ты смеешь  сюда
со скандалом? - Осадил ее тут же, не дал и рта раскрыть. - Ты уже стоила
мне одной должности, а теперь хочешь, чтоб и эту потерял?  Если  у  тебя
есть что сказать мне, то встретимся, когда стемнеет, гденибудь. Только о
чем у нас может идти разговор? - говорю. - Что я,  не  выполнил  все  до
точки? Уговор был на одну минутку, так или нет? Минуту ты и получила.  -
Стоит и только смотрит на меня, трясет ее как в лихорадке? руки  стисну-
ла, ломает себе пальцы. - Я-то, - говорю, - сделал все по  уговору.  Это
ты солгала. Ты ведь обещала сразу же на поезд. Ну что? Не обещала,  ска-
жешь? Или денежки обратно захотелось? Дудки, - говорю. - Я на такой риск
шел, что тысячу долларов если бы взял, и тогда бы ты мне еще должна  ос-
талась. Семнадцатый пройдет - если не сядешь на него и не уедешь, я ска-
жу матери и дяде Мори, - говорю. - А тогда  можешь  крест  поставить  на
своих свиданиях.
   Стоит смотрит только и сжимает руки.
   - Будь проклят, - говорит. - Будь проклят.
   - Правильно, - говорю. - Давай, давай. Только учти мои слова. Не  уе-
дешь семнадцатым поездом - и я им все расскажу.
   Ушла она, и у меня настроение опять стало нормальное. Теперь-то,  го-
ворю себе, ты дважды подумаешь, прежде  чем  лишать  человека  обещанной
должности. В то время я ведь еще зеленый был. Верил на слово. С тех  пор
поумнел Притом я как-нибудь уж без  чужой  поддержки  в  люди  выйду,  с
детства привык стоять на собственных ногах. Но тут я вдруг вспомнил  про
Дилси и про дядю Мори. Дилси она улестит без труда,  а  дядя  Мори  отца
родного продаст за десять долларов. А я сижу как  прикованный,  не  могу
уйти из магазина, чтобы оградить родную мать от посягательств.  Если  уж
суждено, говорит матушка, было мне лишиться сына, то хвала господу,  что
оставил мне тебя, а не его: в тебе моя опора верная. Да, говорю,  дальше
прилавка, видно, мне от вас действительно не уйти. Должен же кто-то под-
держивать своим горбом то немногое, что у нас осталось.
   Ну, как только я пришел домой, тут же взял Дилси в работу. У нее про-
каза, говорю, достал Библию и прочел, как человек гниет  заживо.  Доста-
точно ей, говорю, на тебя взглянуть, или на Бена, или на  Квентину,  как
проказа и вам передастся. Ну, думаю, теперь дело в шляпе. Но возвращаюсь
я потом со службы - Бен мычит на весь дом. И никак его не успокоят.  Ма-
тушка говорит, ступай принеси уж ему туфельку. Дилси как будто  не  слы-
шит. Матушка повторно, а я говорю, сам пойду принесу, чтоб только  прек-
ратился этот треклятый шум. Я так скажу, человек я  терпеливый,  многого
от них не ожидаю, но, проработав целый день в дрянной лавке, заслуживаю,
кажется, немного тишины, чтобы спокойно поесть свой ужин. Говорю, что  я
сам схожу, а Дилси быстренько так:
   - Джейсон! Ну, я мигом смекнул, в чем тут дело, но, просто чтобы убе-
диться, пошел принес ему туфлю, и как я и думал: только он ее увидел-за-
вопил, как будто его режут. Я за Дилси, заставил сознаться, потом сказал
матери. Пришлось тут же вести ее наверх в постель, а когда тарарам  поу-
тих, я взял Дилси в оборот, нагнал на нее страху божьего. То  есть  нас-
колько это с черномазыми возможно. В том-то и горе со  слугами-нигерами,
что если они у вас долгое время, то начинают так важничать,  прямо  хоть
выкидывай на свалку. Воображают, что они в доме главные.
   - Хотела бы я знать, - говорит, - кому какой вред от того,  что  она,
бедняжка, со своим родным дитем свиделась. При мистере Джейсоне  было  б
оно по-другому.
   - Беда только, что он в гробу, - говорю. - Меня ты, я вижу,  не  ста-
вишь ни в грош, но матушкин запрет для тебя, надеюсь, что-то значит. Вот
погоди, доволнуешь ее до того, что тоже в гроб сведешь, а тогда уже хоть
полон дом напусти подонков и всякого отребья. Но  зачем  ты  еще  идиоту
этому несчастному дала с ней увидеться?
   - Холодный вы человек, Джейсон, если вы человек вообще, - говорит.  -
Пускай я черная, но, слава богу, сердцем я теплее вашего.
   - Холодный или какой, а только интересно, чей вы все тут хлеб  едите,
- говорю - Но посмей хоть раз еще такое сделать, и больше  тебе  у  меня
его есть не придется.
   Так что когда она в следующий раз явилась,  я  ей  сказал,  что  если
опять стакнется с Дилси, то матушка выгонит Дилси в шею, Бена отправит в
Джексон, а сама с Квентиной уедет отсюда. Она смотрит так  на  меня.  Мы
стоим от фонаря поодаль, и лица мне ее почти не видно.  Но  я  чувствую,
как она смотрит. В детстве она, бывало, когда разозлится, а поделать ни-
чего не может, то верхняя губа у нее так и запрыгает. Дерг, дерг, и зубы
с каждым разом все видней, а сама стоит как столб, ни мускулом не  дрог-
нет, и лишь губа скачет над оскалом все выше и выше. Однако  промолчала.
Говорит только:
   - Ладно. Сколько платить?
   - Ну, если один показ через каретное окошко стоит сотню... -  говорю.
Так что после этого она заметно посмирнела, раз только  как-то  захотела
посмотреть книжку с банковским счетом.
   - Я знаю, мать их получает, - говорит. - Но я хочу видеть  банковский
отчет. Хочу сама убедиться, куда эти чеки идут.
   - Это личное дело матери, - говорю. - Если ты  считаешь  себя  вправе
вмешиваться в ее личные дела, то я  так  и  скажу  ей,  что,  по-твоему,
деньги по этим чекам незаконно присваиваются и ты требуешь проверки сче-
тов, поскольку не доверяешь ей.
   Молчит, не шевельнется. Только слышно, как шепчет: "Будь ты  проклят,
о, будь проклят, о, будь проклят".
   - Говори вслух, - говорю. - Это ведь для нас не секрет, что мы друг о
друге думаем. Может, захотелось денежки назад? - говорю.
   - Послушай, Джейсон, - говорит - Обещай мне, только без лганья. Отно-
сительно нее. Я не стану проверять счета. Если мало, больше буду  каждый
месяц слать. Обещай мне только, что она... что ей...  Тебе  же  нетрудно
это. Бывает, ей чт