о нужно. Чтобы поласковее с ней. Всякие мелочи,  кото-
рые я не могу ей, не дают мне... Но тебя же не упросишь.  В  тебе  капли
теплой крови нет и не было. Тогда вот что, - говорит. - Уговори ты маму,
чтобы вернула мне ее, и я дам тебе тысячу долларов.
   - Ну уж тысячи у тебя нет, - говорю. - Это ты врешь, я чувствую.
   - Нет, есть. Будет. Я могу добыть.
   - А я знаю, каким способом, - говорю. - Тем же самым, каким  и  дочку
свою. А подрастет - и она... - Тут я решил, что она на меня сейчас  бро-
сится с кулаками, но потом непонятно стало, что она хочет делать. С  ми-
нуту она была как игрушка, которую слишком туго завели и вот-вот ее раз-
несет на куски.
   - Ох, я с ума сошла, - говорит, - я не в своем уме. Не могу  я  взять
ее. Нельзя мне с ней. И думать об этом нельзя мне. Джейсон, - говорит  и
за руку мою хватается. А руки у нее горячие, как жар. - Ты  должен  обе-
щать, что будешь заботиться о ней, что... Она ведь не чужая, она  родная
тебе. Обещай мне, Джейсон. Ты носишь отцовское имя; как по-твоему, приш-
лось бы мне папу просить об этом дважды? Или хотя бы раз?
   - Что верно, то верно, - говорю. - Он меня не вовсе обделил, имя  мне
свое оставил. Ну и чего ты хочешь от меня? - говорю. - Чтобы я себе  пе-
редник повязал и коляску катал? Я, что ли, втравил тебя в это, -  говорю
- Я и так многим рискую в этом деле, не то что ты. Тебе-то терять  нече-
го. И если еще думаешь...
   - Конечно, - говорит, и засмеялась вдруг, и в то же  время  старается
сдержать смех. - Конечно. Мне терять нечего, - говорит, и хохочет, и ру-
ки ко рту поднесла. - Н-не-н-не-чего...
   - Ну-ка, - говорю, - прекрати шум.
   - Се-сейчас, - говорит, зажимая себе рот руками. - О господи. О  гос-
поди.
   - Я пошел, - говорю. - Не хватает еще, чтобы увидели меня с тобой.  А
ты уезжай сейчас же, слышишь?
   - Подожди, - говорит и за руку схватила. - Я уже перестала.  Не  буду
больше. Так обещаешь, Джейсон? - говорит и глазами прямо жжет мне  лицо.
- Обещаешь? Если у нее нужда в чем будет... Те чеки, что я маме...  Если
я тебе еще вдобавок к ним присылать стану, будешь ей  сам  покупать?  Не
скажешь матери? Будешь заботиться, чтобы у нее все, как у  других  дево-
чек, было?
   - Разумеется, - говорю. - Если ты будешь делать все, как я  скажу,  и
не строить каверз.
   Тут Эрл выходит из задней комнаты в шляпе своей и говорит мне:
   - Я пошел в закусочную Роджерса,  перехвачу  чегонибудь.  Домой  идти
обедать у нас, пожалуй, времени сегодня не будет.
   - Это почему же? - говорю.
   - Да из-за артистов этих, - говорит. - Сегодня они и  дневное  предс-
тавление дают, и народ, который понаехал, захочет до начала покончить со
всеми покупками. Так что давай обойдемся сегодня закусочной
   - Что ж, - говорю - Желаете себе отравлять желудок, в раба своей тор-
говли обращаться - дело ваше личное
   - Уж ты-то, я вижу, не собираешься быть рабом торговли, - говорит.
   - Не собираюсь, кроме как под вывеской "Джейсон Компсон", - говорю.
   Так что когда я пошел в заднюю комнату и вскрыл конверт,  то  удивило
меня одно только - что там не чек, а почтовый перевод. Это  уж  так.  Им
верить нельзя ни одной. На такой риск  идти  приходится,  родной  матери
лгать, чтобы не узнала, что она ездит сюда ежегодно, а то и по два  раза
в год И после всего - вот тебе благодарность С нее станется и  на  почту
написать, чтоб не выдавали  никому,  кроме  Квентины  Подростку-девчонке
хлоп пятьдесят долларов Да я пятьдесят долларов в  руках  не  держал  до
двадцати одного года Все парни с обеда гуляют, а в субботу - весь  день,
а я в магазине гни спину. Что я и говорю: как  может  кто-нибудь  с  ней
справиться, если она ей за спиной у нас шлет деньги. Дом, говорю, у  нее
тот же самый, в котором ты росла, и воспитание даем не хуже А  о  нуждах
ее, я считаю, матери нашей лучше знать, чем  тебе,  бездомной.  "Желаешь
давать ей деньги, - говорю, - так матушке их посылай, а не  ей  в  руки.
Если уж я на такой риск иду чуть не ежеквартально, то делай  как  велят,
иначе скажу матушке".
   А кстати, время заняться тем чеком, потому что если Эрл думает, что я
побегу к Роджерсу, чтоб на его счет наглотаться  несварения  желудка  на
несчастный четвертак, то он крепко ошибается. Пускай я не  сижу,  задрав
ноги на стол красного дерева, но мне здесь платят за то, что я  за  при-
лавком делаю, а не обедаю где И если мне и за пределами этого  сарая  не
дадут жить по культурному, то я могу найти другое место. Я на  собствен-
ных ногах привык стоять, мне их не надо упирать ни в какие  чужие  столы
красного дерева. Но только достану из пиджака,  как  приходится  бросать
все и бежать отпускать вахлакам гвоздей на десять центов и  тому  подоб-
ное, а Эрл уже сжевал, наверно, бутербродик и, того гляди, сейчас  назад
вернется И вдруг вижу: бланков нет, кончились. Тут-то  я  вспомнил,  что
собирался раздобыть еще, но поздновато хватился. В это время на  тебе  -
Квентина входит. Со двора. Хорошо, я услыхал, как она у Джоба  спрашива-
ла, где я. Еле успел сунуть все в стол и задвинуть ящик.
   Подходит к столу. Я на часы глянул.
   - Уже отобедала? - говорю. - Двенадцать всего, сейчас только било. Ты
по воздуху, видно, слетала домой и обратно.
   - Я не пойду домой обедать, - говорит. - Письма мне не было сегодня?
   - А ты разве ждешь от кого? - говорю. - Среди твоих дружков  завелись
и грамотные даже?
   - От мамы жду, - говорит - Есть мне письмо от мамы? - спрашивает и на
меня смотрит.
   - Тут есть, на матушкино имя, - говорю - Я не  читал.  Придется  тебе
обождать, пока она вскроет. Возможно, она даст тебе прочесть.
   - Пожалуйста, Джейсон, - даже не слушает,  опять  свое.  -  Есть  мне
письмо?
   - А что случилось? - говорю. -  Прежде  я  не  замечал,  чтобы  ты  о
ком-нибудь так беспокоилась. Не иначе, денег ждешь от нее.
   - Она сказала, что... - говорит. - Ну пожалуйста, Джейсон. Ведь  есть
мне письмо?
   - А ты, я вижу, действительно провела утро в школе, - говорю. -  Нау-
чили тебя даже говорить "пожалуйста". Обожди минуту, пока я клиента обс-
лужу.
   Вышел к нему, обслужил. Повернулся, чтоб идти обратно, а  ее  не  ви-
дать, за стол зашла. Я бегом туда. На горячем поймал - она  только  руку
из ящика дерг. Я хвать и руку эту пальцами об стол, об стол, пока не вы-
пустила конверта.
   - Так вот ты как, - говорю.
   - Отдайте, - говорит. - Вы уже вскрыли. Дайте  его  мне.  Пожалуйста,
Джейсон. Оно мне ведь Я видела адрес.
   - Я тебе дам сейчас, - говорю. - Вожжой. Как ты смеешь рыться в  моих
бумагах?
   - Там же деньги должны быть, - говорит и тянется рукой. - Она говори-
ла, что пришлет. Обещала мне. Отдайте.
   - А для чего тебе деньги? - говорю.
   - Она сказала, что пришлет, -  говорит.  -  Отдайте.  Ну  пожалуйста,
Джейсон Если теперь отдадите, то я никогда ничего больше  не  попрошу  у
вас.
   - Дам, только без нахрапа, - говорю. Вынул письмо и перевод, отдаю ей
письмо. А она на письмо даже не взглянула, за переводом тянется.
   - Распишись тут сперва, - говорю.
   - На сколько он? - спрашивает.
   - А ты прочти, - говорю. - В письме, надо думать, все сказано.
   Пробежала вскользь, в два счета.
   - Здесь об этом ничего, - говорит, поднявши глаза от письма.  Уронила
его на пол. - Сколько там?
   - Десять долларов, - говорю
   - Десять? - говорит, уставясь на меня.
   - Да ты и этому должна быть жутко рада, - говорю - Ты же еще малолет-
няя. Зачем тебе вдруг так понадобились деньги?
   - Десять долларов? - бормочет, как во сне. - Всегонавсего десять?.. -
И цап - чуть было не выхватила у меня перевод. - Врете вы, - говорит.  -
Вор, - говорит. - Вор!
   - Ах, ты так? - говорю и рукой ее на расстоянии от себя держу.
   - Отдайте! - говорит. - Он мой. Он  мне  послан.  Все  равно  прочту,
сколько там. Все равно.
   - Неужели? - говорю и подальше ее от себя отодвигаю. - Это  каким  же
способом?
   - Дайте только взгляну, Джейсон. Ну пожалуйста. Больше я у вас никог-
да ничего не буду просить.
   - По-твоему, выходит, я лгу? - говорю. - Вот в наказание за это и  не
дам.
   - Но как же так, десять долларов только, - говорит. - Она же  сказала
мне, что... сказала... Джейсон, ну пожалуйста,  пожалуйста,  пожалуйста.
Мне очень надо. Очень-очень. Отдайте мне, Джейсон. Я все сделаю,  только
отдайте.
   - Скажи, зачем тебе деньги, - говорю.
   - Они мне обязательно нужны, - говорит. Смотрит на меня. Потом раз  -
и перестала смотреть, хотя и не отвела глаз. Понятно, сейчас врать  нач-
нет. - Я в долг брала, - говорит. - И мне надо отдать. И обязательно се-
годня.
   - Брала - где? - говорю. Она пальцами этак  задвигала.  Прямо  видно,
как старается испечь ложь. - Опять в магазинах? - говорю. -  И  не  тру-
дись, не поверю. Если найдется в городе торговец, который продаст тебе в
долг после того, как я их всех предупредил, то пускай это мой убыток бу-
дет.
   - У девочки брала, - говорит, - у девочки. Заняла у нее деньги. И на-
до вернуть. Отдайте мне, Джейсон. Пожалуйста. Я  все  сделаю.  Мне  надо
обязательно. Мама вам заплатит. Я  напишу  ей,  чтобы  заплатила  и  что
больше я никогда у нее ничего не попрошу. Напишу и письмо вам покажу. Ну
пожалуйста, Джейсон. Мне без них никак нельзя.
   - Признайся, зачем тебе, а тогда посмотрим, - говорю. -  Признавайся.
- Стоит, платье теребит. - Ну, что ж, - говорю. - Если  десять  долларов
тебя не устраивают, то я этот перевод доставлю  домой  матушке,  и  сама
знаешь, что с ним тогда будет. Конечно, если ты такая богачка,  что  де-
сять долларов для тебя не деньги...
   Стоит, опустила глаза, бормочет словно про себя;
   - Она сказала, что пришлет мне денег. Сказала,  что  все  время  сюда
шлет деньги, а вы говорите, что нет. Сказала,  что  прислала  уже  очень
много. На мое содержание. И что часть их я могу брать себе. А вы говори-
те, никаких денег нет.
   - Ты сама не хуже меня знаешь, - говорю. - Сама видела, что матушка с
этими чеками делает.
   - Да, - говорит. - Десять долларов, - говорит. - Десять долларов.
   - Благодари еще судьбу, что десять, - говорю. - Нука, - говорю. Поло-
жил перевод оборотной стороной кверху и рукой придерживаю.  -  Распишись
вот тут.
   - Но дайте же взглянуть! - говорит. - Я просто взгляну. Все равно, на
сколько б ни был, я возьму только десять долларов. А остальное берите. Я
хочу только взглянуть.
   - Нет уж, - говорю, - раз ты действовала нахрапом.
   Придется тебе усвоить одну вещь, а именно - что если я тебе чего  ве-
лю, то надо выполнять беспрекословно. Вот на этой черте распишись.
   Взяла перо, но не расписывается, а стоит понурясь и перо в руке  дер-
жит. В точности как мать ее.
   - О господи, - говорит. - О господи.
   - Вот так-то, - говорю. - Если ничего другого, то уж это ты наверняка
усвоишь у меня. Расписывайся и ступай отсюда.
   Расписалась.
   - Где деньги? - говорит. Я взял перевод, промокнул, спрятал в карман.
Потом дал ей десятку.
   - После обеда чтоб обратно в школу, слышишь  ты?  -  говорю.  Молчит,
Скомкала деньги в кулаке, как тряпку какую-нибудь, и вон из лавки. А тут
как раз Эрл входит и ведет к прилавку покупателя. Я собрал свои  бумаги,
надел шляпу, вышел к ним.
   - Ну как, народу густо было? - спрашивает Эрл.
   - Не слишком, - говорю. Он выглянул на улицу.
   - Это твоя машина там стоит? - говорит. - Не ездил бы ты сегодня обе-
дать домой Перед самым представлением опять надо ждать наплыва. Поешь  у
Роджерса, а чек мне в стол положишь.
   - Покорнейше благодарю, - говорю. - Уж как-нибудь сами прокормимся.
   И вот так он и будет торчать, глаз не спускать с  двери,  пока  я  не
войду в нее обратно. Что ж, придется ему подзапастись терпением - я  ра-
зорваться не могу. Еще в прошлый  раз  говорю  себе:  заметь,  последний
бланк расходуешь; не откладывая, надо  новых  раздобыть.  Но  кто  может
что-нибудь упомнить в этом тарараме. А теперь, плюс ко всем домашним за-
ботам, гоняй по городу, ищи в последний момент бланки чеков, а  тут  еще
сегодня этот балаган проклятый в городе и Эрл зыркает, как ястреб.
   Заехал в типографию и говорю хозяину, что хочу  подшутить  над  одним
парнем, но у него не нашлось ничего. Посоветовал заглянуть в бывший  те-
атр, там полно бумаг свалено и рухляди,  что  остались  от  прогоревшего
Коммерческо-сельского банка. Я дал крюку переулками, чтоб  не  попасться
Эрлу на глаза, разыскал старика Симмонса и взял у него ключ. Рылся  там,
рылся, нашел книжку чеков на какой-то банк в Сент-Луисе. И, уж  конечно,
именно сегодня ей взбредет в голову поближе приглядеться к чеку. А, лад-
но, сойдут и эти. Больше времени терять я не могу.
   Я вернулся в магазин. "Кой-что забыл тут из бумаг. Мать хочет сегодня
в банк идти", - говорю. Сел к столу, заполнил чек. Все наспех  делается.
Хорошо хоть, у нее зрение стало сдавать, а тут еще эта потаскушка в доме
- каково все это матушке. Действительно, можно сказать, христианка  мно-
готерпеливая. Говорю ей, сами знаете не хуже моего, кем она станет, ког-
да вырастет, но, говорю, дело ваше, если желаете держать  и  воспитывать
ее у себя в доме потому, что отец так хотел. Тут она в слезы: мол,  род-
ная плоть и кровь, а я на это: ладно. Пускай повашему. Вам терпится -  и
я могу терпеть.
   Вложил письмо обратно, заклеил опять, выхожу.
   - Постарайся не задерживаться, - говорит Эрл.
   - Постараюсь, - говорю. Зашел на телеграф. А там  все  эти  умники  в
полном сборе.
   - Ну как, ребята, - говорю, - кого поздравить с миллионом?
   - Как можно сделать что-нибудь при такой конъюнктуре? - говорит Док.
   - А сколько теперь? - говорю Вошел, посмотрел. На три пункта ниже на-
чального. - Да ну, ребята, - говорю, - неужели вы дадите этим  маклериш-
кам - хлопковикам вас нагреть? Вам же ума не занимать.
   - Ага, не занимать, - говорит Док. - В полдень на двенадцать  пунктов
было понижение. Как липку меня ободрали.
   - На двенадцать пунктов? - говорю. - Какого же дьявола меня не извес-
тили? Почему вы мне не сообщили? - спрашиваю телеграфиста.
   - Мое дело принять сводку, - говорит. - У меня не подпольная биржевая
контора.
   - Смотри ты, какой умник, - говорю. - Я тут плачу столько денег, а  у
него и сообщить мне нет, видите ли, времени. Или,  может,  ваша  чертова
компания в одной шайке с этими проклятыми нью-йоркскими акулами?
   Молчит. Делает вид, будто занят.
   - Много на себя берете, - говорю. - Избаловались  вы  легких  хлебах,
как бы вы их не лишились.
   - А чего ты горячишься? - Док мне - у тебя и сейчас еще три пункта  в
запасе.
   - Да, говорю. - Это если б я продавал. А я пока вроде не говорил, что
продаю. Так, значит, вас, ребята, всех обчистили?
   - Меня дважды, - говорит Док, - и отключился.
   - Что же, - говорит Ай. О. Сноупс. - Так и положено Не все ж  мне  их
уделывать, надо, чтоб иногда и они меня.
   Ушел я, а они остались продавать - покупать меж собой по пять  центов
за пункт. Я подозвал Нигера, послал за моей машиной, сам стою  на  углу,
жду. Эрл там обязательно торчит в дверях, одним глазом на часы, а другим
Пеня высматривает, и если я его не вижу, то лишь потому, что отсюда две-
рей не видно. Часов примерно через сто подъехал тот нигер в машине.
   - Ты где околачивался? - говорю. - Перед  черномазыми  шлюхами  ездил
покрасоваться?
   - Я никак быстрей не мог, - говорит.  -  Там  все  фургонами  забито,
пришлось в объезд площади.
   Я еще не встречал такого черномазого, у которого бы не было припасено
железной отговорки на все случаи жизни. Но ты  только  дай  ему  машину,
обязательно форсить покатит перед бабами. Я сел, взял в объезд.  На  той
стороне мельком Эрла в дверях заметил.
   Дома я прошел прямо на кухню и  велел  Дилси  поскорей  накрывать  на
стол.
   - Квентины еще нету, - отвечает.
   - Ну и что? - говорю. - Скоро ты мне еще скажешь, что Ластера придет-
ся подождать. Квентине известно, в котором часу здесь  обед.  Поторапли-
вайся.
   Матушка была у себя в комнате. Я дал ей то письмо. Распечатала, выну-
ла чек и сидит, держит его в руке. Я пошел, взял в углу совок, подаю  ей
спичку.
   - Давайте, - говорю, - кончайте. А то сейчас плакать начнете.
   Взяла спичку, но не зажигает. Сидит, смотрит на чек. Так я и знал.
   - Я с великой неохотой это делаю, - говорит.  -  Добавлять  к  твоему
бремени еще и содержание Квентины...
   - Как-нибудь проживем, - говорю. - Ну давайте же. Кончайте.
   Сидит, как сидела, и держит чек в руке.
   - Этот чек на другой банк, - говорит. - Прежние  были  на  индианапо-
лисский.
   - Да, - говорю. - Женщинам это тоже разрешается.
   - Что разрешается? - спрашивает.
   - Держать деньги в двух разных банках.
   - А, - говорит. Еще поглядела на чек. - Я рада, что она так... что  у
нее столько... Господь не допустит, чтобы я поступала неправильно, - го-
ворит.
   - Давайте же, - говорю. - Кончайте забаву.
   - Забаву? - говорит. - Каково мне думать...
   - А я думал, вы для забавы каждый месяц жжете двести долларов, -  го-
ворю. - Ну, давайте же. Хотите, я вам зажгу спичку.
   - Я бы сумела переломить себя и принимать их, - говорит. - Ради детей
моих. Я лишена гордыни.
   - Вы же навсегда бы покой потеряли, - говорю. - Сами знаете. Один раз
решили, так и оставайтесь при своем решении. Проживем как-нибудь.
   - Воля твоя, - говорит. - Но временами я начинаю опасаться, что, пос-
тупая так, лишаю вас средств, принадлежащих вам по  праву.  Возможно,  я
буду за это покараран. Если ты желаешь, я подавлю в себе гордость и ста-
ну принимать их.
   - Какой смысл начинать сейчас, после того как вы  пятнадцать  лет  их
жгли? - говорю. - Если вы и дальше будете уничтожать их, то вы не  поте-
ряли ничего. Но если начнете принимать эти чеки, то вы потеряли  пятьде-
сят тысяч долларов. До сих пор мы вроде жили как-то, - говорю. - Вы пока
еще не в богадельне.
   - Да-да, - говорит. - Мы, Бэскомы, не принимаем ничьей  милостыни.  А
от падшей женщины - и подавно.
   Чиркнула спичкой, зажгла чек, бросила в совок, следом бросила конверт
и смотрит, как горит.
   - Тебе не понять этого, - говорит. - И слава богу, тебе не дано испы-
тать материнских терзаний.
   - На свете есть сколько угодно женщин таких же, как она, - говорю.
   - Но они не дочери мои, - говорит. - Я не ради себя, - говорит.  -  Я
бы с радостью приняла ее в дом, со всеми ее грехами, ибо она моя плоть и
кровь. Я ради Квентины.
   Ну, тут я мог бы ответить, что уж Квентину этим черта с два вгонишь в
краску, но как я всегда говорю: многого я не хочу, но хочу хоть спокойно
есть и спать, без бабьих ссор и плача в доме.
   - И ради тебя, - говорит. - Я ведь  знаю,  как  она  оскорбляет  твои
чувства.
   - По мне, пусть возвращается хоть завтра, - говорю.
   - Нет уж, - говорит. - Это мой долг перед памятью покойного отца тво-
его.
   - Да ведь он вас уговаривал все время, он хотел, чтобы она домой вер-
нулась, когда Герберт ее выгнал, - говорю.
   - Тебе не понять, - говорит. - Я знаю, ты вовсе не  хочешь  усугубить
мои огорчения. Но кому и страдать за детей, как не матери, - говорит.  -
И я приемлю свой тяжелый крест.
   - Думается, вы еще и сами от себя центнер-другой тяжести накидываете,
- говорю. Бумага догорела. Я отнес совок к камину, сунул за  решетку.  -
Жалко все же полноценные деньги зря жечь, - говорю.
   - Да не доживу я до дня, когда дети мои примут эту мзду греха, -  го-
ворит. - Да увижу я прежде тебя неживого в гробу.
   - Будь по-вашему, - говорю. - Так скоро мы сядем обедать? - говорю. -
Мне обратно надо ехать. Сегодня у нас денек жаркий. - Встала с  постели.
- Я уже сказал ей раз, - говорю. - Но она ждет, что  ли,  Квентину,  или
Ластера, или еще кого. Погодите, я сам позову.
   Но она подошла уже к перилам, зовет Дилси.
   - Квентины еще нету, - откликается Дилси.
   - Что ж, мне пора, - говорю. - Куплю себе в городе бутерброд. Не ста-
ну вмешиваться в Дилсины распорядки, - говорю. Ну, матушке скажи только.
Тут уж Дилси заковыляла взад-вперед, ворчит:
   - Ладно уж, ла