можно на минуту?
   - Меня? Пожалуйста. До свидания, ребята, - сказал он,  останавливаясь
и поворачиваясь к тем, - рад был потолковать с  вами.  -  Узнаю  старину
Дьякона. Вот уж действительно психолог-самородок. Говорят, что он за со-
рок лет не пропустил ни единого поезда в начале учебного года и что южа-
нина опознает со взгляда. Без осечек работает, а стоит лишь тебе загово-
рить - тут же и определит, из какого ты штата.  К  поездам  он  надевает
своего рода форму, наряд в стиле "Хижина дяди Тома", с заплатами и всем,
как полагается.
   "Сюда, молодой хозяин, сюда, вот они мы где. - Хватает твои чемоданы.
- Эй, малый, давай поближе, на-ка вот вещички. - Тут к тебе боком  прид-
вигается живая гора клади, под ней - белый подросток лет  пятнадцати,  и
Дьякон ухитряется навесить на него еще и твой багаж, с напутствием: - Не
урони гляди. Будет доставлено, хозяин, скажите только старому негру  но-
мер комнаты, и к вашему приходу все на месте будет чин чином".
   С этого момента и вплоть до полного твоего порабощения он - завсегда-
тай у тебя, болтливый и легчайший на помине; правда,  южный  жаргон  его
становится все севернее, ухватки и одежда - все  цивилизованней,  и  те-
перь, когда ты порядком выдоен и поумнел, тебя именуют уже не  хозяином,
а Квентином, а там, глядишь, на нем явился чей-то поношенный  костюм  от
Брукса и шляпа с дареной лентой расцветки  Принстонского  клуба  (забыл,
какого именно), - но сам он, впрочем, убежден  приятно  и  бесповоротно,
что это полоска от офицерского шарфа, принадлежавшего Аврааму Линкольну.
Давным-давно, когда Дьякон только начинал тут обосновываться, кто-то со-
чинил, будто он окончил здешнюю семинарию. Уяснив, что  сие  обозначает.
Дьякон восхитился выдумкой, и стал сам ее распространять, и  под  конец,
должно быть, даже сам в нее поверил. Во всяком случае, он любит  расска-
зывать длинные и нудные истории про свои  студенческие  годы,  приплетая
давно умерших профессоров и называя их панибратски по именам, как прави-
ло, перевранным. И однако, если вспомнить про бесчисленные эшелоны зеле-
ных и неприкаянных новичков, которым он успел быть наставником, гидом  и
другом, то, пожалуй, при всем его актерстве и  жуликоватости,  смрад  от
него в ноздрях небес не гуще, чем от прочих смертных.
   - Вас не видать было дня три-четыре, - сказал он, взирая на меня  все
еще воински-парадно. - Не хворали?
   - Нет, все в порядке. Занимался просто. Впрочем, я-то вас видел.
   - Где бы это?
   - Позавчера, на параде в День памяти павших.
   - А-а. Да, я участвовал. Сами понимаете, я не  любитель  парадов,  но
ребятам нашим, ветеранам, приятно, когда и я с ними шагаю. Причем и дамы
пожелали видеть всех старых ветеранов в одном строю, а дамам  как  отка-
жешь?
   - Ив тот итальянский праздник вы тоже, - сказал.
   - Наверно, по просьбе дам из христианского общества трезвости.
   - Нет, в тот раз я ради своего зятя. Метит на должность при городской
управе. Уборщика улиц. Я ему говорю: тебе, сплюхе, только метлы не  хва-
тает под голову. Эяачит, видели меня?
   - Видел. Оба раза.
   - Я про позавчера. Ну, как я выглядел в форме?
   - Отлично выглядели, Дьякон. Лучше всех их. Им бы  надо  вас  сделать
своим генералом.
   Он тронул меня за локоть - этим мягким, как бы истертым касаньем нег-
ритянских пальцев.
   - Я вам что скажу. По секрету. Вам-то я могу, ведь мы с вами  земляки
как-никак. - Слегка подавшись ко мне, говорит быстро и не  глядя.  -  За
меня сейчас хлопочут. Вот подождите годок. До следующего Дня памяти пав-
ших. Увидите, где я тогда шагать буду. Распространяться, как и  что,  не
стану - просто ждите и сами увидите, юноша. - Перевел  взгляд  на  меня,
слегка похлопал по плечу и качнулся на каблуках, многозначительно кивая.
- Так-то, сэр... Недаром мы с зятем ушли из республиканцев  в  демократы
три года назад. Зятя - в управу, а меня... Вот так-то. Если б только мой
чертов зятек хоть теперь в демократах не лодырничал. А уж  я  -  вот  вы
ровно через год без двух дней встаньте на углу там, когда  будем  прохо-
дить, и своими глазами увидите.
   - Надеюсь, так оно и будет. Вы заслужили это, Дьякон. Да, кстати... -
Я вынул письмо из кармана. - Завтра придете к нам с этим письмом, вручи-
те его Шриву. Он передаст вам кое-что. Только учтите - завтра, сегодня.
   Он взял письмо, оглядел.
   - Заклеено.
   - Да. И внутри пометка, что оно действительно лишь с завтрашнего дня.
   - Хм, - произнес он. Поджал губы, глядит на конверт. - Так, говорите,
мне передадут кой-что?
   - Да. В подарок от меня.
   В черной руке - солнцем залитый белый конверт.
   Дьякон смотрит на меня, глаза мягкие, сплошь темно-карие, без зрачка,
- и вдруг из-под всей мишуры белого политиканства, униформ и гарвардских
манер на меня глянул Роскус - несмелый,  скрытный,  бессловесный  и  пе-
чальный.
   - Вы ведь не станете разыгрывать старого негра?
   - Сами знаете, Дьякон, что нет. Вас в жизни хоть один южанин разыграл
хоть раз?
   - Это так. Они милые люди. Только с ними жить нельзя.
   - А вы пытались? - сказал я. Но Роскус исчез уже.
   И на Дьяконе снова личина, какую он издавна приучен являть миру - на-
пыщенная, с фальшью, но без хамства.
   - Будет сделано, юноша, по вашему желанию.
   - Помните: не раньше завтрашнего дня.
   - Так точно, - сказал он. - Договорились, юноша.
   Итак...
   - Ну, желаю вам... - сказал я. Он смотрит на меня чуть  сверху  вниз,
благожелательно, значительно. Я вдруг протянул ему руку, пожал, а он мою
- внушительно, со всей помпезной высоты своих служебных и военных  грез.
- Вы, Дьякон, славный малый. Желаю вам... Вы стольким уже студентам  по-
могли на своем веку.
   - Да, я ко всем стараюсь по-людски, без мелочных социальных различий.
Человек для меня всюду человек.
   - Желаю, чтобы у вас и впредь было столько же друзей среди студентов.
   - Что говорить, с молодежью я умею ладить. Ну, и она меня не  забыва-
ет, - сказал он и потряс конвертом. Вложил в карман, застегнул пиджак. -
Да уж, друзьями судьба меня не обделила.
   Снова бьют куранты - половина. Встав на живот своей тени, слушаю, как
удары мирно и размеренно нижутся вдоль солнечных лучей, сквозь узенькие,
мелкие еще листочки. Размеренно, спокойно, безмятежно - по-осеннему зву-
чат, как всегда куранты, даже в месяц невест. Лежит на земле под окном и
ревет. С одного взгляда на нее не понял. Устами младенцев. Уличные фона-
ри Кончили бить. Пошел обратно к почте, втаптывая тень в мостовую,  идут
сперва вниз, а затем подымаются в город, как, фонарики, подвешенные друг
над другом на стене, Отец сказал: она ведь любит  Кэдди  -  любит  людей
чрез их изъяны. Дядя Мори сидит перед огнем, расставив ноги, но одну ру-
ку все же придется ему вынуть из кармана на минуту,  чтобы  выпить  рож-
дественский тост. Джейсон бежит руки в карманы - упал  и  как  связанная
курица, лежал, пока Верш не поднял. "Ты чего рук из карманов не вынаешь,
когда бежишь? Вынул бы - оперся" Вертит в люльке головой,  катает  ее  с
боку на бок, уплощая затылок. Кэдди Джейсону сказала,  что  Верш  знает,
отчего дядя Мори бездельник - оттого, что младенцем раскатал себе  заты-
лок в колыбельке.
   Навстречу тротуаром косолапит Шрив, упитанно-серьезный, очки  поблес-
кивают лужицами под струящейся листвой.
   - Я дал Дьякону записку - из одежды ему там коечто.  Меня,  возможно,
не будет весь день, так ты ему ничего сегодня не давай, ладно?
   - Ладно. - Смотрит на меня. - А что это ты, собственно, затеял? Расф-
рантился и бродишь, как индийская вдова перед самосожжением. На психоло-
гии сейчас ведь не был?
   - Ничего я не затеял. Так ты сегодня ему не давай.
   - Что у тебя под мышкой?
   - Да ничего. Подметки на туфли набил. Так ничего до завтра не давать,
слышишь?
   - Слышу. Ладно. Да, вспомнил: тебе там на столе  письмо  с  утра.  Не
брал?
   - Нет.
   - На столе лежит. От царицы Семирамиды. Шофер доставил в десятом  ча-
су.
   - Хорошо, возьму. Интересно, что ей на этот раз нужно.
   -  Полагаю,  очередной  концерт  оркестра   джентльменов.   Ту-ру-ру,
та-ра-ра, Джеральду гип-гип-ура.  "Нельзя  ли  поэнергичнее  в  литавры,
Квентин". Как здорово, что я не джентльмен. - Пошел, любовно прижимая  к
себе книжку, слегка бесформен, упитанно-сосредоточен. Уличные фонари. Ты
потому так думаешь, что из Компсонов один был губернатором и трое  гене-
ралами а у мамы в роду ни тех ни других?
   - Всякий живой лучше всякого мертвого но нет  таких  среди  живых  ли
мертвых чтобы уж очень были лучше других мертвых и живых.  Но  в  мыслях
маминых она уже виновна. Решено. Кончено. И это нас всех отравило Ты пу-
таешь грех с неприличем Женщины этих вещей не путают Твою  мать  заботят
приличия А грех ли нет - о том она не задумывалась.
   - Да я должна уехать Оставлю тебе всех возьму одного Джейсона и  уеду
куда-нибудь где нас не знают где он вырастет и забудет все это Остальные
не любят меня они безлюбые в них компсоновский эгоизм и ложная  гордость
Только к Джейсону могло тянуться мое сердце без тайного страха.
   - Ерунда при чем тут Джейсон Я о том что когда ты станешь лучше  себя
чувствовать вы с Кэдди могли бы съездить во Френч Лик.
   - И оставить Джейсона на тебя и на черномазых.
   - Там она о нем забудет да и болтать перестанут не  смерть  нашла  на
солонце.
   - Возможно я ей мужа там нашла бы не смерть на солонце.
   Подошел трамвай, остановился. Часы все еще бьют половину.  Я  сел,  и
трамвай двинулся, заглушив, потопив бой часов. Не половину, а  без  чет-
верти. Все-таки минут десять в запасе. Прочь из Гарвадского мечта  твоей
матери Для того и землю Бенджину продали.
   - За что покарал меня бог такими детьми Бенджамин уже достаточное на-
казание а теперь она родную мать позорит Я столько из-за нее  претерпела
мечтала планы строила шла на жертвы прозябала в юдоли скорбей а  она  со
дня рождения ни разу не подумала обо мне любяще Я смотрю на нее иной раз
и дивлюсь моя ли это дочь Один только Джейсон не причинил мне ни  малей-
шей горести с того дня когда я впервые взяла его на руки И я сразу поня-
ла, что он будет моей радостью и избавлением Я думала  Бенджамин  доста-
точная кара за все мои грехи думала он мне в наказание за то что я  поп-
рав свою девичью гордость вышла за человека считавшего меня себе  неров-
ней Я не ропщу Бенджамину моей любви досталось больше всех  и  я  всегда
считала долгом хотя сердцем я тянулась к Джейсону Но теперь я  вижу  что
мало еще перестрадала вижу что должна искупить не только свои но и  твои
грехи В чем же ты так грешен За какие грехи твоих  высокородных  предков
карает меня бог Но Компсонам ты всегда находишь оправдание один  Джейсон
у тебя плохой потому что в нем больше от Бэскомов В то  время  как  твоя
родная дочь моя малютка пала настолько Мы низкородны мы всего лишь  Бэс-
комы и девочкой меня учили что женщины бывают порядочные или же  непоря-
дочные и среднего здесь быть не может Но когда я ее  маленькую  на  руки
брала лелеяла могла ли я подумать что моя дочь падет так низко Я  по  ее
глазам ведь вижу Ты думаешь она тебе расскажет Нет она скрытная Ты ее не
знаешь Я знаю про нее такие вещи я умерла бы со стыда скорее чем открыла
бы их тебе Что ж продолжай бранить Джейсона и упрекать меня  что  наущаю
его следить за ней как будто это преступление в то время как твоя родная
дочь Я знаю ты его не любишь ряд верить про него плохому никогда  ты  Да
да насмехайся над ним как ты вечно насмехаешься над Мори Больвей чем де-
ти ты все равно уже не можешь мне сделать Скоро я умру и  некому  станет
любить Джейсона и ограждать от заразы Я и так каждый день боюсь а  вдруг
и в нем проявится наконец эта компсоновская кровь ведь на глазах у  него
сестра бегает к своему как их там называют Ты хоть раз его видел Так дай
хотя бы мне возможность выяснить кто он Я  не  для  себя  мне  претит  и
Взглянуть на него я ведь для вас чтобы вас оградить но кто  же  в  силах
бороться с дурной кровью Ты и мне не даешь Мы выходит должны сидеть сло-
жа руки и смотреть как она не только марает твое имя но  заражает  самый
воздух которым дышат твои дети Нет позволь мне уехать я не  могу  больше
выдержать отдай мне Джейсона я оставь себе их всех Джейсон моя  плоть  и
кровь а они чужие не мои совсем я боюсь их Возьму Джейсона и  уеду  туда
где нас никто не знает и на коленях молить буду бога  да  простятся  мне
мои грехи да минует Джейсона Иго проклятие и да позволит господь нам за-
быть что вы и были-то на свете.
   Если это три четверти било, то не больше десяти минут осталось до по-
лудня. Один трамвай только что отошел, и люди уже к следующему собирают-
ся. Я спросил, во он не знает, отправится ли следующий еще до двенадцати
или же после, потому что те, которые отправляются за город. А пока подо-
шел опять местный. Я сел в него. Полдень и так ощутим. А любопытно, ощу-
щают ли его шахтеры глубоко в земле. Нет, запах пота забивает. Для  того
и фабричные гудки, но отъехать подальше - и гудков уже нет, а за  восемь
минут трамвай увезет от бостонского пота на порядочное расстояние.  Отец
говорит: человек - это совокупность его бед. Приходит день - и  думаешь,
что беды уже устали стрясаться, но тут-то,  говорит  отец,  бедой  твоей
становится само время. Чайка, подвешенная на невидимой проволоке и  вле-
комая через пространство. Символ тщеты своей уносишь в вечность.
   Там крылья отрастут, говорит отец, да только арфисты из нас плохие.
   На остановках слышно тиканье моих часов, но это не часто. Уже питают-
ся Зачем нам арфы Нутро наше занято делом питанья, там тоже пространство
и время смешались. Желудок доложил, что полдень, мозг доложил, что время
питаться. Ну и ладно. Интересно вот, который час,  сколько  минут  оста-
лось. А зачем тебе? Народ выходит. Трамвай теперь и останавливается реже
- опустошен питаньем.
   Полдень миновал. Я сошел, встал в своей тени, немного спустя  подошел
трамвай, и я поехал назад на междугородную остановку. Там как  раз  отп-
равлялся трамвай, я нашел место у окна, трамвай тронулся, и  я  смотрел,
как город размочаливается в приречные низины, отмели, потом  в  деревья.
Временами блестела река, и думалось о том, что им неплохо, наверно, там,
в Нью-Лондоне, если только погода, и лодка Джеральда торжественно  вплы-
вает в сверкающий утренний плес. Любопытно, что его мамаше нужно от  ме-
ня, зачем письмо присылает в десятом часу утра. В  какую  это  из  живых
картин, восславляющих Джеральда, я приглашен Долтон - Эймс. Нет, асбест.
Квентин застрелил для фона и заднего плана. С участием девиц,  разумеет-
ся. У женщин и непрестанно голос его поверх болтовни глас над  Эдемом  и
вправду сродство со злом и убежденность, что их сестре  нельзя  доверять
ни одной, а из мужчин не все способны защититься, есть и простофили. Так
что девицы серенькие. Дальние родственницы и  приятельницы,  на  которых
одна уже вхожесть в дом налагает как бы обязательства noblesse oblige. А
она будет восседать и хвастаться перед нами - в лицо этим  сереньким,  -
что, мол, Джеральду просто неприлично так выглядеть, что красота у них в
роду, но мужчине она ведь не нужна и даже в ущерб, а вот девушка без нее
хоть пропадай. О женщинах Джеральда повествовать нам будет тоном Квентин
застрелил Герберта, голос его расстрелял сквозь пол Кэддиной комнаты са-
модовольно-одобрительным. "Когда ему было семнадцать, я однажды  сказала
ему: как тебе не совестно иметь такие губы. Им ведь  место  на  девичьем
лице. И угадайте Изпод вздутых гардин веет сумерками  и  запахом  яблони
Голова ее на сумерках очерчена, руки в крыльях кимоно закинуты за голову
Глас, над Эдемом прозвучавший, чует платье на кровати  сквозь  яблоневый
запах что он мне ответил? Не забудьте, ему тогда всего семнадцать. Мама,
отвечает он мне, эти губы и так там частенько". А Джеральд знай принима-
ет царственные позы и сквозь ресницы дарит взором сразу двух или трех из
них. И те, тая от восторга, ласточками реют у ресниц. Шрив мне: интерес-
но, сколько этому "Обещаешь мне заботиться о Бенджи и о папе?"
   "Ты Кэдди уж помалкивай о Бенджи и о папе Много ты о них думала"
   "Обещай мне"
   "Ты уж о них не тревожься Сама хороша уезжаешь"
   "Обещай Я больна ведь Ты должен обещать" анекдоту веков; но, впрочем,
он всегда считал, что миссис Блэнд для своих лет отменно сохранилась.  А
Джеральда она не иначе как для какой-нибудь герцогини в соблазнители Го-
товит. Шрива она называет "этот толстый канадский юнец"; дважды, даже не
спросив меня, пыталась нас со Шривом расселить - один раз меня  затевала
переселять, а второй...
   Шрив открыл дверь. В сумраке лицо его как тыквенный пирог.
   - Что ж, простимся навеки. Жестокая судьба нас властна разлучить,  но
я никогда не полюблю другого. Никогда.
   - Не пойму, о чем это ты?
   - О жестокой судьбе, облаченной в восемь ярдов абрикосовой  расцветки
шелка и влачащей на себе больше металла - в расчете на фунт живого веса,
- чем галервый кандальник, о полной владелице и собственнице  непревзой-
денного и образцового хлыща, какими блистала  приснопамятная  Конфедера-
ция. - И рассказал мне, как она ходила к проктору, чтобы Шрива  отселили
от меня, и как проктор оказался низок и упрям и ответил, что сперва надо
Шрива спросить о согласии. Тогда она предложила, чтобы он тут же  послал
за Шривом и покончил с этим делом, а проктор отказался, и теперь она  со
Шривом еле здравствуется. - Я взял себе за правило, - сказал Шрив, -  не
отзываться дурно о женщинах. Но у этой дамочки такое обилие сучьих пова-
док, как ни у одной Другой на всем пространстве Штатов и доминионов. - А
теперь там на столе собственноручное письмо, приказ цвета и запаха орхи-
дей. Если б ей сказали, что я чуть не под самым окном прошел - зная, что
оно лежит там, - и не зашел Достопочтенная сударыня! Я не имел еще  воз-
можности прочесть ваше послание, но заранее прошу простить, что не смогу
присутствовать ни на сегодняшнем, ни на вчерашнем, ни на завтрашнем,  ни
на Поскольку помню, что на очереди теперь повесть о  том,  как  Джеральд
спустил своего нигера с лестницы и как тот просил и молил, чтобы его оп-
ределили в семинарию, только бы ему остаться близ  хозяина,  близ  масса
Джеральда, и как в слезах бежал он рядом с экипажем всю дорогу до вокза-
ла, провожая масса Джеральда Я уж подожду до следующей басни - про  того
мужа-лесоруба, что с дробовиком явился к черному крыльцу, а Джеральд со-
шел к нему, переломил ружье напополам, вернул обломки, вытер руки шелко-
вым платком и бросил платок в огонь Это я  слышал  всего  только  дважды
застрелил его сквозь... - Я видел как вы вошли сюда и улучив удобную ми-
нуту последовал примеру Нам не худо бы сойтись покороче Сигару.
   - Спасибо не курю.
   - Да С моей студенческой поры там немало должно быть перемен Не  воз-
ражаете я закурю.
   - Курите.
   - Благодарю Я много слышал Полагаю матушка ваша не  рассердится  если
мы эту спичку в камин много слышал о вас от Кэндэйси Во Френч Лике вы  у
нее с языка не сходили Я не на шутку приревновал даже Что это у  нее  за
Квентин думаю себе Надо бы взглянуть что за чудо-юдо такое Потому что не
скрою я по уши врезался в эту девчушку с первого же взгляда Мне и в  го-
лову не пришло что она про брата Про мужа и то столько не говорят  Прямо
свет клином сошелся на Квентине Может быть закурите все же.
   - Я не курю.
   - В таком случае настаивать не буду А сигары неплохие обходятся мне в
двадцать пять долларов сотня оптом беру у одного приятеля в  Гаване  Так
полагаю перемен там в Гарвардском немало Я все собираюсь  туда  съездить
да никак не получается Десять лет уже как впрягся в дело  Отлучиться  из
банка могу только летом когда в университете никого С возрастом  взгляды
меняются Чему придавал значение будучи студентом о том с годами сами по-
нимаете Расскажите мне как там теперь.
   - Я не собираюсь говорить ни отцу ни маме если вы насчет того  забес-
покоились.
   - Не собираетесь не соби Ах вон о чем вы Да ну как будто мн