я у аналоя, положив на него поднятую на уровень плеча
руку, а обезьяньим своим тельцем застыв, как мумия или как  опорожненный
сосуд, слушатели вздохнули и пошевелились,  точно  пробуждаясь  от  сна,
приснившегося всем им сообща. Позади кафедры хор обмахивался веерами  не
переставая. Дилси прошептала: "Тш-ш. Запоют, запоют сейчас".
   И тут раздался голос:
   - Братие.
   Проповедник не изменил позы. Не снял с аналоя руки, так и стоял  нед-
вижно, пока голос затухал в гулких отзвуках меж стенами. Как день от но-
чи, разнился этот голос от прежнего; печалью тембра напоминая альтгорн и
западая в сердца их, он заново звучал там, когда уже и эхо кончило нака-
тывать, затихло.
   - Братие и сестрие, - раздалось снова. Проповедник убрал руку,  захо-
дил взад-вперед пред аналоем - убогая, в три погибели скрюченная фигурка
человека, давно и наглухо замуровавшегося в борьбу с беспощадной землей.
- Во мне жива память и кровь агнца божьего! - Сгорбясь, заложив руки  за
спину, он упорно вышагивал из угла в угол помоста под колокольцем и  бу-
мажными фестонами. Он был как стертый обломок утеса, снова и снова  зах-
лестываемый, крушимый волнами собственного голоса.  Казалось,  он  телом
своим питает этот голос, что, как упырь, впился в него  и  поглощает  на
глазах у них всех, и вот уже не осталось ни его, ни их, ни даже  голоса,
а одни лишь сердца говорили с сердцами в поющих ладах, и в словах уже не
было нужды, - и когда он застыл, заведя руку на аналой для опоры, задрав
обезьянье лицо, точно распятый в светлой  муке,  преодолевшей,  лишившей
всякого значения неказистость его и убогость, - протяжный выдох-стон ис-
торгся из слушателей, и чье-то сопрано: "Да, Иисусе!"
   По небу рваными облаками плыл день, и тусклые окна зажигались и мерк-
ли в призрачных отсветах. Автомобиль проехал, пробуксовывая по песку до-
роги, и затих вдалеке. Дилси сидела выпрямившись, положив руку  Бену  на
колени. Две слезы проползли по ее запавшим щекам, изморщиненным  годами,
жертвенностью, самоотреченьем.
   - Братие, - произнес проповедник трудным шепотом, не двигаясь.
   - Да, Иисусе! - послышался тот же высокий женский голос, приглушенный
покамест.
   - Братья и сестры! - вновь зазвучали грустные альтгорны.  Он  распря-
мился, воздел обе руки. - Во мне жива память про божье ягня и про  кровь
его пролитую! - Они не заметили, когда именно речь его, интонация, выго-
вор стали негритянскими, - они лишь сидели и слегка раскачивались, и го-
лос вбирал их в себя без остатка.
   - Когда долгие, холодные... О братья, говорю вам, когда  долгие,  хо-
лодные... Я, бедный грешник, вижу свет и вижу слово! Рассыпались в  прах
колесницы египетские, ушли поколенья. Жил  богач  -  где  он  теперь,  о
братья? Жил бедняк - где он теперь, о сестры? Говорю вам  -  горе  будет
вам без млека и росы спасенья  древлего,  когда  холодные,  долгие  годы
пройдут и минут!
   - Да, Иисусе!
   - Говорю вам, братья, и говорю вам, сестры, - придет срок для  каждо-
го. Скажет бедный грешник: допустите меня лечь у Господа, дозвольте сло-
жить мою ношу. Что же спросит Иисус тогда, о братья? О сестры? А жива  в
тебе, спросит, память про божье ягня и про кровь его? Ибо негоже мне не-
беса отягощать сверх меры!
   Он порылся в пиджаке, достал носовой платок, утер пот с лица. В  ком-
нате стоял негромкий, дружный гул: "Ммммммммммммм!" Высокий женский  го-
лос восклицал: "Да, Иисусе! Иисусе!"
   - Братья! Взгляните на малых детей, что сидят вон там. Когда-то и Ии-
сус был как они. Его мэмми знала материнскую радость и муку. Она, может,
на руках усыпляла его вечерами, и ангелы пели ему колыбельную; и, может,
выглянув из двери, видела она, как проходят полисмены-римляне. -  Пропо-
ведник вышагивал взад-вперед, отирая потное лицо. - Внимайте же, братья!
Я вижу тот день. Мария сидит на пороге, и на коленях у нее Иисус, младе-
нец Иисус. Такой же, как вон те малые дети. Я слышу, как ангелы  баюкают
его, поют мир и славу в вышних, вижу, как дитя закрывает глаза, и  вижу,
как Мария всполохнулась, вижу лица солдат:  "Мы  несем  смерть!  Смерть!
Смерть младенцу Иисусу!" Я слышу плач и стенанье бедной матери -  у  нее
отымают спасение и слово божье!
   - Мммммммммммммммм! Исусе! Младенче Исусе! - и еще голос:
   - Вижу, о Исусе! Вижу! - и еще голос без слов, и еще, - как  вскипаю-
щие в воде пузырьки.
   - Вижу, братья! Вижу! Вижу то, от чего вянет сердце и слепнут  глаза!
Вижу Голгофу и святые древеса крестов, и на них вижу вора, и  убийцу,  и
третьего вижу; слышу похвальбу и поношенье: "Раз ты Иисус, чего ж ты  не
сходишь с креста?" Слышу вопли женщин и стенания вечерние; слышу плач, и
рыданье, и отвратившего лицо свое Господа: "Они убили Иисуса, сына моего
убили!"
   - Мммммммммммммммммммм! Исусе! Вижу, о Исусе!
   - О слепой грешник! Братья, вам говорю, сестры, вам глаголю - отворо-
тился Господь лицом мощным и сказал: "Не отягощу небеса ими!" Вижу,  как
затворил осиротелый Господь двери свои, как воды,  преграждая,  хлынули;
вижу мрак и смерть вековечную на все поколения. Но что это! Братья!  Да,
братья! Что вижу? Что вижу, о грешник? Я вижу воскресение и  свет,  вижу
кроткого Иисуса, говорящего: "Меня убили, дабы вы  воскресли;  я  принял
смерть, чтоб те, кто видит и верит, жили бы вечно". Братья, о братья!  Я
вижу час последнего суда, слышу золотые трубы, трубящие славу с небес, и
вижу, как встают из мертвых сберегшие память об агнце и  пролитой  крови
его!
   Среди голосов и рук Бен сидел, глядел,  как  в  забытьи,  васильковым
взором. Рядом Дилси сидела вся прямая и немо, строго плакала над  пресу-
ществлением и кровью воспомянутого страстотерпца.
   В ярком полдне подымались они в город по песчаной дороге среди расхо-
дящихся по домам прихожан, что снова уже беззаботно перекидывались  сло-
вом, но Дилси по-прежнему плакала, отрешенная от всего.
   - Вот это я понимаю проповедник! Спервоначала - сморчок  сморчком,  а
после - держись только!
   - Уж он-то видел всю силу и славу.
   - Еще бы не видел. Лицом к лицу видел.
   Дилси плакала беззвучно, не искажая лица,  слезы  ползли  извилистыми
руслами морщин, а она шла с поднятою головой и не утирала их даже.
   - Вы бы перестали, мэмми, - сказала Фрони. - Народ кругом смотрит.  А
скоро мимо белых пойдем.
   - Ты на меня уж не гляди, - сказала Дилси. - Я видела первые  и  вижу
последние.
   - Какие первые - последние? - спросила Фрони.
   - Да уж такие, - сказала Дилси. - Видела начало и вижу конец.
   Когда вошли в город, она остановилась, однако, отвернула платье и вы-
терла глаза подолом верхней из юбок. Затем пошли  дальше.  Бен  косолапо
ступал рядом с Дилси, а Ластер с зонтиком в руке резвился впереди,  лихо
сдвинув набекрень свою блестящую на солнце шляпу, - и Бен глядел на  не-
го, как смотрит большой и глупый  пес  на  проделки  смышленого  песика.
Пришли к воротам, вошли во двор. И тотчас Бен захныкал снова, и с минуту
все они стояли и смотрели в глубину аллеи, на облупленный квадрат фасада
с трухлявыми колоннами.
   - Что там сегодня у них? -  спросила  Фрони.  -  Не  иначе  случилось
что-то.
   - Ничего не случилось, - сказала Дилси. - Тебе своих дел  хватает,  а
уж белых дела пусть тебя не касаются.
   - Ну да, не случилось, - сказала Фрони. - Он с утра пораньше разорял-
ся, я слыхала. Ну, да это дело не мое.
   - Ага, а я знаю что, - сказал Ластер.
   - Больно много знаешь, как бы не завредило тебе, - сказала  Дилси.  -
Слыхал, что Фрони говорит - что дело это  не  твое.  Ступай-ка  лучше  с
Бенджи на задний двор да гляди, чтоб он не шумел там, пока обед на  стол
подам.
   - А я знаю, где мис Квентина, - сказал Ластер.
   - Ты знай помалкивай, - сказала Дилси. - Как потребуется твой  совет,
я тебе сообщу. Ступайте-ка с Бенджи, погуляйте там.
   - Как будто вы не знаете, какой вой будет, как только на лугу  начнут
гонять мячики, - сказал Ластер.
   - Пока они там начнут, так Ти-Пи уже придет и повезет  его  кататься.
Постой, дай-ка мне эту новую шляпу.
   Ластер отдал ей шляпу и отправился с Беном на задний двор.  Бен  хотя
негромко, но похныкивал по-прежнему, Дилси с Фрони ушли к себе в хибару.
Немного погодя Дилси показалась оттуда - снова уже  в  ситцевом  линялом
платье - и пошла на кухню. Огонь в плите давно погас. В доме  ни  звука.
Дилси надела передник и поднялась наверх. Ни звука ниоткуда. В Квентини-
ной комнате все так и осталось с утра. Дилси вошла,  подняла  сорочку  с
пола, сунула чулок в комод, задвинула ящик. Дверь в спальню миссис Комп-
сон притворена плотно. Дилси постояла, послушала. Затем открыла дверь  -
и вступила в густой, разящий запах камфары.  Шторы  опущены,  комната  и
кровать в полумраке, и, решив, что миссис Компсон спит, Дилси хотела уже
было закрыть дверь, но тут миссис Компсон подала голос.
   - Ну? - сказала она. - Что?
   - Это я, - сказала Дилси. - Вам не надо ли чего?
   Миссис Компсон не ответила. Помолчав, она  спросила,  не  поворачивая
головы:
   - Где Джейсон?
   - Еще не вернулся, - сказала Дилси. - Так ничего вам не надо?
   Миссис Компсон молчала. Подобно многим черствым, слабым людям, она  -
припертая к стене неоспоримым уже бедствием - всякий  раз  откапывала  в
себе некую твердость, силу духа. Сейчас ей служила поддержкой  неколеби-
мая уверенность в роковом значении того, что обнаружилось утром.
   - Ну, - сказала она, помолчав. - Нашла уже?
   - Что нашла? Вы об чем это?
   - Записку. Хоть на записку-то, надеюсь, у нее хватило уважения.  Даже
Квентин, и тот оставил после себя записку.
   - Что вы такое говорите? - сказала Дилси. - Как будто с ней может что
случиться. Вот увидите, еще до вечера войдет прямо вот в эту дверь.
   - Нет уж, - сказала миссис Компсон. - Это в крови у нее. Каков  дядя,
такова и племянница. Или какова мать... Не знаю, какой  исход  хуже.  Не
все ли равно.
   - Для чего вы говорите такое? - сказала Дилси. - Да зачем она  станет
это делать?
   - Не знаю. А Квентин, а он зачем сделал? Зачем, ответь  ты  мне  ради
всего святого. Ведь не может же быть, чтобы с единственной только  целью
поступить назло и в пику мне. Кто б ни был бог, - а уж  такого  надруга-
тельства над благородной дамой он не допустил бы. А я ведь  благородная.
Хотя, глядя на моих детей, и не подумаешь.
   - Вот подождите и увидите, - сказала Дилси. - Прямо в постельку к се-
бе и воротится к ночи. - Миссис Компсон не ответила. На лбу у нее  лежал
пропитанный камфарой платок. Черный халат брошен был  в  ногах,  поперек
кровати. Дилси стояла, держась за ручку двери.
   - Ну, - сказала миссис Компсон. - Что тебе нужно?
   Может быть, ты намерена оставить вовсе без обеда Джейсона и Бенджами-
на?
   - Джейсона нету еще, - сказала Дилси. - Сейчас пойду, займусь обедом.
Так, может, вам надо чего? Грелка еще не выстыла?
   - Ты могла бы подать мне мою Библию.
   - Я утром до ухода дала ее вам.
   - Ты положила в изножье постели. Сколько ей прикажешь там еще лежать?
   Дилси подошла к кровати, порылась с краю, среди складок и теней, наш-
ла горбом валявшуюся Библию. Разгладила  смятые  листы,  положила  опять
книгу на постель. Глаза миссис Компсон были закрыты. Волосы ее цветом не
отличались от подушки, лоб покрыт белым, и  она  походила  на  молящуюся
старуху-монашенку в белом апостольнике.
   - Снова кладешь туда, - произнесла миссис Компсон, не открывая  глаз.
- Она и прежде там лежала. Я, по-твоему, должна подняться,  чтобы  взять
ее?
   Дилси нагнулась над хозяйкой, положила книгу рядом, сбоку.
   - Все равно вам читать невидно будет, - сказала она.  -  Разве  штору
чуть поднять?
   - Нет. Не трогай ничего. Иди займись обедом для Джейсона.
   Дилси вышла. Затворила дверь за собой и вернулась на кухню.  Постояла
у плиты, почти остывшей. Часы над буфетом пробили десять раз.
   - Час дня, - сказала Дилси вслух. - А Джейсона нету.  Видела  первые,
вижу последние, - сказала она, глядя на потухшую плиту. - Видела  первые
и вижу последние. - Достала из духовки холодную еду, накрыла на стол. На
ходу она напевала спиричуэл. Она пела, повторяя вновь и вновь первые две
строчки, заполняя ими весь мотив. Затем подошла к дверям, позвала Ласте-
ра, и немного спустя Ластер с Беном явились. Бен все еще помыкивал,  про
себя как бы.
   - Так все время и ноет, - сказал Ластер.
   - Садитесь кушать, - сказала Дилси. - Будем обедать без  Джейсона.  -
Они сели за стол. С твердой пищей Бен справлялся  довольно  сносно  сам,
но, хотя обедали без первого, Дилси все же повязала ему слюнявчик. Бен с
Ластером сидели ели, а Дилси хозяйничала, напевая все те же две строчки,
- дальше слов она не помнила.
   - Кушайте все, - сказала она. - Джейсон не сейчас вернется.
   Джейсон в это время был в двух десятках миль от дома. Со двора он  на
полной скорости направился в город, обгоняя праздничные неспешные группы
горожан и властные колокола в облачном, плывущем небе. Проехав  по  пус-
тынной площади, он повернул в узкую улочку и разом окунулся в глушь зад-
ворков; затормозил у дощатого дома и пошел к веранде по обсаженной  цве-
тами дорожке.
   Из-за сетчатой внутренней двери доносился говор. Он поднял руку  пос-
тучать, но услышал шаги, подождал, и ему открыл рослый человек в  черных
суконных брюках и в белой, с крахмальной манишкой, рубашке без воротнич-
ка. У него была буйная седая со стальным отливом шевелюра,  серые  глаза
круглились и блестели, как у мальчика. Приветственно тряся и не выпуская
руку Джейсона, он потащил его в дом.
   - Прошу, - приговаривал он. - Прошу.
   - Ехать надо. Вы готовы? - сказал Джейсон.
   - Входите, входите, - говорил тот, за локоть увлекая его  в  комнату,
где сидели двое, мужчина и женщина. - Вы знакомы  с  мужем  моей  Мэртл?
Нет? Джейсон Компсон - Верной.
   - Да, - сказал Джейсон. Он и не взглянул на Вернона, и тот произнес:
   - Мы выйдем, не будем мешать. Идем, Мэртл.
   - Нет, нет, - сказал шериф, неся через комнату стул.  -  Вы,  друзья,
сидите, как сидели. Не настолько уж это серьезно - а, Джейсон? Садитесь.
   - Расскажу дорогой, - сказал Джейсон. - Надевайте пиджак и шляпу.
   - Мы выйдем, - сказал Верной, вставая с места.
   - Вы сидите, - сказал шериф. - А мы с Джейсоном потолкуем на веранде.
   - Наденьте пиджак и шляпу, - сказал Джейсон. - У них уже и  так  две-
надцать часов форы. - Шериф вышел на веранду, за ним и Джейсон. Мимо до-
ма прошли двое, поздоровались с шерифом. Ответный жест шерифа был разма-
шист и сердечен. Колокола по-прежнему слышны были - из Низины, из негри-
тянского поселка. - Идите за шляпой, шериф, - сказал Джейсон. Шериф  по-
додвинул два стула.
   - Присаживайтесь и рассказывайте, что у вас стряслось.
   - Я вам говорил уже - по телефону, - сказал Джейсон, не садясь. - Ду-
мал время этим сэкономить. Но, видно, придется мне обратиться к властям,
чтобы заставить вас выполнить долг и присягу.
   - Да вы сядьте расскажите, как и что, - сказал шериф. - А о  дальней-
шем уже моя забота.
   - Хороша забота, - сказал Джейсон. - Вот эту  мешкотню  вы  называете
заботой?
   - Вы сами же нас задерживаете, - сказал шериф. - Садитесь и рассказы-
вайте.
   Джейсон принялся рассказывать, каждым новым словом так распаляя  свое
чувство обиды и бессилия, что скоро и спешка была позабыта в этом ярост-
ном громожденье праведных и гневных жалоб. Шериф не сводил с него  блес-
тящих холодных глаз.
   - Но вы же не знаете наверняка, что это их рук дело, - сказал он. - У
вас одни предположения.
   - Предположения? - сказал Джейсон. - Это когда я, заботясь о ней, би-
тых два дня гонялся за ними по всем закоулкам, причем предупредил, что я
с ней сделаю, если увиеду с ним, и после  всего  я  еще,  по-вашему,  не
знаю, что эта малолетняя б...
   - Ну, хватит, - сказал шериф. - Довольно. Предостаточно. -  Он  сунул
руки в карманы, перевел взгляд на ту сторону улицы.
   - А теперь прихожу к вам, должностному лицу,  поставленному  охранять
закон, - сказал Джейсон.
   - Эту неделю они в Моттсоне гастролируют, - сказал шериф.
   - Да, - сказал Джейсон. - И если бы мне найти такое должностное лицо,
чтоб хоть мало-мальски позаботилось насчет защиты тех, кто его избрал на
должность, то я бы тоже (уже в Моттсоне сейчас был. - Он опять  принялся
излагать, едко подытоживать, как бы смакуя свое посрамление и  бессилие.
Шериф его уже не слушал.
   - Джейсон, - сказал он. - На что вам было прятать в доме  три  тысячи
долларов?
   - На что? - сказал Джейсон. - Это мое дело, где я держу свои  деньги.
А ваше дело-помочь мне вернуть их.
   - А матушке вашей известно было, что вы храните дома столько денег?
   - Послушайте, - сказал Джейсон. - Мой дом  ограбили.  Я  знаю  кто  и
знаю, куда скрылись. Я прихожу к вам, поставленному на стражу закона,  и
я вас опять спрашиваю: намерены вы принять какие-то меры  к  возвращению
моей собственности или нет?
   - Допустим, вы поймали их, что вы сделаете с этой девочкой?
   - Ничего, - сказал Джейсон. - Ровно ничего. Я до нее пальцем не  дот-
ронусь. Дряни, которая стоила мне  моей  должности  и  тем  лишила  меня
единственного шанса на успех в жизни, которая свела в могилу моего  отца
и день за днем сводит в могилу мою мать, а мое имя обратила в  посмешище
в городе, - я ей ничего не сделаю, - сказал он. - Ровным счетом ничего.
   - Вы сами ее довели до побега, Джейсон, - сказал шериф.
   - Как я веду мои семейные дела, вас не касается, - сказал Джейсон.  -
Намерены вы мне помочь или нет?
   - Вы сами ее довели, - сказал шериф. - А насчет того, чьи это деньги,
у меня есть кой-какие подозрения, только вряд ли  мне  дознаться  полной
правды.
   Джейсон стоял, медленно обминая в пальцах поля шляпы. Он сказал тихо:
   - Так вы не окажете мне никакого содействия в их поимке?
   - Это не входит в мои обязанности, Джейсон. Будь  у  вас  фактическое
доказательство, тогда я обязан был бы действовать. А так  -  думаю,  что
это не мое дело.
   - И это ваш окончательный ответ? - сказал Джейсон. -  Советую  прежде
подумать.
   - Окончательный, Джейсон.
   - Что ж, хорошо, - сказал Джейсон. Надел шляпу. - Вы об этом еще  по-
жалеете. Я найду защиту. Тут не Россия, где нацепил бляху -  и  на  него
уже управы нет. - Он сошел с крыльца, сел в машину, завел  мотор.  Шериф
смотрел, как он тронул с места, развернулся и рванул мимо дома - обратно
к площади.
   Высоко в солнечной ряби опять плыл благовест яркой кутерьмою звуковых
лоскутьев. Джейсон остановился у бензоколонки, велел  проверить  шины  и
заправить бак.
   - За город, верно, собрались? - спросил заправщикнегр. Джейсон не от-
ветил. - Вроде все ж таки распогоживается, - сказал негр.
   - Черта с два тебе распогодится, - сказал Джейсон. - К двенадцати как
из ведра захлещет. - Он поглядел на небо, представляя себе дождь, склиз-
кую глину дорог, свою машину, застрявшую где-нибудь за много миль от го-
рода. С каким-то злорадным торжеством подумал он об этом и о том, что  в
Моттсон поедет сейчас же и к полудню из-за  этой  неотложности  очутится
как раз в равноудалении от обоих городов, притом голодный. Во всем  этом
ему увиделся некий промах, послабленье со стороны давнишнего врага,  имя
коему Обстоятельства, - некий шанс, и он накинулся на негра:
   - Ты сколько еще будешь там копаться? Уплатили тебе, что ли, чтоб за-
держал меня здесь подольше?
   - Тут у вас скат спустил, - сказал негр.
   - Отойди к дьяволу, дай подступиться, - сказал Джейсон.
   - Да я накачал уже, - сказал негр, подымаясь  с  карточек.  -  Можете
ехать.
   Джейсон сел за руль, тронул с места, включил вторую передачу.  Двига-
тель фырчал, захлебывался, а он,  выжав  до  отказа  педаль  дросселя  и
яростно действуя кнопкой заслонки, гнал обороты. "Дождь будет, и  облож-
ной, - подумал он вслух. - Как раз на полдороге и захватит". Оставив по-
зади город и колокола, он ехал, рисуя себе, как  машина  застряла  и  он
пешком месит грязь в поисках упряжки мулов. "А на  фермах  никого,  вах-
лачье все по церквам". Как, наконец, церковь разыск