рчало, - как, по негритянской примете, молодая луна воду  копит.  Ча-
совщик уже опять склонился над столом, втуннелив в лицо лупу. По  темени
- прямой пробор, ведущий к плеши, как дренажная канава к мерзлому болот-
цу в декабре.
   Вон и скобяная лавка на той стороне. Утюги, оказывается,  продают  на
вес.
   Продавец сказал:
   - Этот весит десять фунтов. - Но слишком громоздкий. И я взамен купил
два малых шестифунтовых - под мышкой у них будет такой вид, вроде несешь
пару туфель. У завернутых вместе тяжесть у них  приличная.  Но  я  снова
вспомнил слова отца про сведенный к нелепости  общечеловеческий  опыт  и
подумал, что это, пожалуй, единственное приложение моим гарвардским поз-
наниям. Еще бы, может, год; возможно, требуется не один, а два курса для
верного весового расчета.
   Но на воздухе весят прилично. Подошел трамвай.
   Я сел в него. Не взглянул, по какому маршруту. Публика в  большинстве
своем сытая, сидят, раскрыв газеты. Места все заняты, одно лишь  свобод-
ное, рядом с негром. Он в котелке, начищенных башмаках, в пальцах держит
потухший окурок сигары. Я раньше думал, что раз ты южанин, значит, негры
навсегда твой щекотливый пункт. Что и на взгляд северян так оно мне  по-
ложено. Когда я приехал сюда, то все твердил себе: они не нигеры,  думай
о них как о цветных; и хорошо еще, что я мало здесь с ними  сталкивался,
а иначе массу времени потратил бы и нервов, пока не понял, что к черному
ли, белому - к любому человеку подойти всего  лучше  с  его  собственной
меркой, - подойти и отойти. И еще понял, что нигер -  понятие  безликое,
форма поведения, зеркально соотнесенная с белой средой. Я сперва  думал:
положено, чтобы южанину неуютно было без кучи негров около, поскольку  и
северяне, наверно, считают, что так оно быть должно; но впервые я понял,
что и правда скучаю по Роскусу, Дилсн и всем им, только в то утро, когда
проезжал в каникулы Виргинией. Проснулся - стоим; я поднял штору, выгля-
нул. Вагон встал как раз на переезде, с холма идет проселок меж двух бе-
лых заборов, у подножия расходящихся на обе стороны, как бычий рог у ос-
нования, и посреди дороги, в мерзлых колеях, негр верхом на  муле  ждет,
когда проедет поезд. Не знаю, сколько времени он ждет, сидя на муле,  но
вид у обоих такой, будто они тут с тех пор, как существует забор и доро-
га, будто их даже в одно время с холмом создали, высекли из камня и пос-
тавили дорожным знаком, говорящим мне: "Вот ты  и  снова  дома".  Голову
негр обмотал лоскутом одеяла, седла нет, ноги свисают почти до земли.  А
мул похож на зайца. Я поднял раму.
   - Эй, дядюшка! Значит, правильно едем?
   - Чего, сэр? - Смотрит на меня, потом выпростал ухо из-под одеяла.
   - Подарочек рождественский с тебя! - сказал я.
   - Выходит так, хозяин. Кто вперед сказал, тому и причитается.
   - Ладно уж на этот раз. - Я стянул брюки  с  сетки,  достал  четверть
доллара. - Но в следующий не зевай. Через два дня после Нового года буду
ехать с каникул, тогда берегись. - Я кинул монету из окна. -  Купи  себе
чегонибудь.
   - Спасибо, сэр, - сказал он. Слез с мула, поднял, вытер о штанину.  -
Спасибо, молодой хозяин. - Поезд пошел. Я из окна  высунулся  на  холод,
назад гляжу. Стоят - негр рядом с тощим зайцеухим мулом, - стоят  убого,
без движения, без нетерпения. Грузно попыхивая, паровоз начал брать  по-
ворот, и они плавно скрылись из виду со своим убогим и вечным терпением,
со своей безмятежной недвижностью. С этой готовностью детски неумелой. И
вместе какая, однако, способность любить без меры и заботиться  о  подо-
печных, надежно их оберегая  и  обкрадывая,  а  от  обязательств  и  от-
ветственности отлынивать так простодушно, что и уверткой этого не  назо-
вешь; а поймаешь - восхитится твоей проницательностью откровенно и  иск-
ренне, как спортсмен, побитый в честном состязании. И еще забыл неизмен-
ную и добрую их снисходительность к причудам белых, точно к  взбалмошным
неслухам-внучатам. И весь тот день, пока поезд шел через ущелья и прова-
лы и вился по уступам и только тяжкие выхлопы да покряхтыванье колес на-
поминали о движении, а вечные горы стояли, растворяясь в густом небе,  -
весь тот день я думал о доме, представлял себе наш тусклый вокзал и пло-
щадь, где не спеша толкутся, месят грязь негры и фермеры,  где  фургоны,
кульки с леденцами, игрушечные обезьянки, и римские  свечи  из  свертков
торчат, и внутри у меня все замирало и плясало, как в школе, когда  зво-
нок с уроков.
   Дождавшись, чтоб часы пробили три, я начинал счет секунд. Досчитав до
шестидесяти, загибал первый палец; осталось загнуть четырнадцать пальцев
- тринадцать - двенадцать - восемь - семь, - и вдруг, очнувшись, я  ощу-
щал тишину и немигающее внимание класса и говорил: "Да, мэм?"  -  "Может
быть, твое имя не Квентин? - сердится мисс Лора.  Новая  полоса  тишины,
безжалостное немигание и руки класса, вскинутые в тишину. "Генри, напом-
ни-ка Квентину, кто открыл реку Миссисипи". - "Де Сото". На этом немига-
ние кончалось, но вскоре мне начинало казаться, что я считаю слишком вя-
ло, и я ускорял счет, загибал еще палец, потом  казалось,  что  чересчур
быстро, я замедлял, опять частил. В итоге у меня никак не выходило  вро-
вень со звонком и двинувшейся вдруг лавиной ног, почуявших землю под ис-
тертым полом, - а день - как лист стекла, звенящий после легкого и  рез-
кого удара, и у меня внутри все пляшет. Танцует сидя. Застыла  в  дверях
на миг. Бенджи. Ревет. Сын старости моей Бенджамин ревет. Кэдди! Кэдди!
   "А я убегу из дому и не вернусь". Он заплакал. Кэдди подошла,  косну-
лась его. "Не плачь. Я не стану убегать. Не плачь!" Замолчал. Дилси:
   "Когда надо, он и так учует все, что ты хочешь сказать. Зачем ему те-
бя слушать, отвечать".
   "А свое новое имя он чует? А злосчастье чует?"
   "Что ему счастье-злосчастье? Он порчи может не бояться".
   "Для чего же тогда ему имя меняют, если не чтоб порчу отвести?"
   Трамвай остановился, пошел, опять остановился. Под  окном  -  людские
макушки в новых соломенных шляпах, еще не пожелтевших. Среди  пассажиров
теперь и женщины с кошельками на коленях, а рабочих комбинезонов едва ли
не больше, чем башмаков начищенных и крахмальных воротничков.
   Негр тронул меня за колено. "Виноват", - сказал он. Я убрал ноги, дал
пройти. Трамвай катился вдоль глухой стены, отражавшей наш грохот обрат-
но в вагон, на женщин с кошелками и на человека в испятнанной шляпе,  за
ленту которой засунута трубка. Запахло водой, в разрыве  стены  блеснула
река, и две мачты, и чайка в воздухе замерла, точно на невидимой  прово-
локе подвешенная между мачтами; я поднял руку,  сквозь  пиджак  коснулся
писем написанных. Трамвай остановился, я сошел.
   Мост разведен - пропускает шхуну. Отводят на стоянку  выше  по  реке,
буксир толчется под кормой, дымит, но кажется, будто шхуна  плывет  сама
собою и непонятно как. До пояса голый матрос сматывает линь на полубаке.
Загар под цвет табачного листа. Другой, в соломенной шляпе без  донышка,
стоит у штурвала. Шхуна движется как призрак в проеме моста, под  голыми
мачтами, а над кормой парят три чайки - игрушками на невидимых  проволо-
ках.
   Мост опустили, я прошел на ту половину и  облокотился  о  перила  над
плотом, где лодочная станция. На плоту никого, двери помещения  закрыты.
Восьмерка наша теперь гребет только после обеда - отдыхают  перед.  Тень
моста, полосы перил, и моя тень плоско на воде -  как  просто  оказалось
заманить ее, чтобы никуда от меня не ушла. Футов полсотни верных, и если
б было чем нажать сверху, окунуть, чтоб захлебнулась. И тень от  утюгов,
как от завернутых туфель, тоже лежит на воде. Негры  говорят,  что  тень
утопленника так при нем и караулит. Блестит вода, играет, будто дышит, и
плот покачивается, как будто дышит тоже, и обломки к морю  плывут  полу-
погруженно - на мирный сон в морские пещеры  и  гроты.  Вес  вытесненной
жидкости равен тому-то без того-то. Сведенный к нелепости общечеловечес-
кий опыт, и два малых шестифунтовых  утюга  тяжелее,  чем  один  большой
портновский. Что за безбожное транжирство, сказала бы Дилси.  Когда  ба-
бушка умерла, Бенджи знал. Он плакал. Он учуял. Учуял.
   Буксир идет обратно, режет воду на два длинных катящихся вала;  нако-
нец до плота докатилось,  колыхнуло  отзвуком  движенья,  плот  чмокнул,
взлезая на катящийся вал, и тут отворилась дверь со  скрежетом,  и  двое
вынесли гоночную лодку-одиночку. Опустили на воду, секундой позже  вышел
с веслами Джеральд Блэнд. На нем фланелевые брюки, серый пиджак и  жест-
кая соломенная шляпа-канотье. То ли он, то ли его мать где-то  вычитала,
что оксфордские студенты занимаются греблей в фланелевых  брюках  и  ка-
нотье, и вот в начале марта Джеральду купили лодку, и он явился на  реку
во фланелевых брючках и в соломенной шляпе. Лодочники грозились  позвать
полисмена, но Джеральд и бровью не повел. Приехала и мать в такси, заку-
танная в меховую шубу на зависть полярным  исследователям,  и  проводила
сына в плавание, - а ветер шестибалльный, и по реке льдины косяками, как
грязные овцы. С тех пор я держусь мнения,  что  господь  бог  не  только
джентльмен и спортсмен, но и непременно кентуккиец  родом.  По  отплытии
сына миссис Блэнд сделала крюк и вернулась к реке, следуя берегом на ма-
лой скорости параллельно Джеральду. Рассказывают, можно  было  подумать,
что они вовсе незнакомы; Прямо король и королева - не глядя друг на дру-
га, пересекают штат Массачусетс четой планет на параллельных  и  смежных
орбитах.
   Он сел в лодку, заработал веслами. Гребет недурно. Да и пора уже. Го-
ворят, мать убеждала его переключиться с гребли на другой такой  же  вид
спорта - не по плечу или карману однокурсникам, но он на сей раз выказал
упорство. Если вяжется слово "упорство" с его скучающими позами,  желто-
кудростью,  лиловыми  глазами,  длинными  ресницами   и   костюмами   от
нью-йоркских портных. Сидит этаким принцем, а мамаша  повествует  нам  о
лошадях Джеральда, о неграх Джеральда и о женщинах  Джеральда.  Тамошние
мужья и отцы, должно быть, страшно все обрадовались,  когда  она  увезла
Джеральда из Кентукки в Кеймбридж. Она тут в городе, в Бостоне,  снимает
квартиру, а у Джеральда своя отдельная, помимо комнат при колледже. Пос-
кольку я хоть плохонькое, а проявил все же  понимание  законов  noblesse
oblige, родившись к югу от линии Мейсона - Диксона, то  знакомство  Дже-
ральда со мной она одобрила - и еще С двумя-тремя,  удовлетворившими  ее
географические требования (минимальные). Или не одобрила, но все же  до-
пустила. Сквозь пальцы взглянула. Однако с тех пор, как  увидала  Споуда
ночью у калитки церковного садика... Он говорит, ни за что  не  поверит,
чтобы она была порядочная женщина: не станет порядочная  среди  ночи  по
задворкам... а она простить не может Споуду, что в его длиннющей, в пять
слов, фамилии наличествует наименованье  герцогского  английского  рода,
еще и посейчас не вымершего. Наверно, она утешает себя догадкой, что это
какой-нибудь захудалый Мортемар или Мэнго спутался с дочкой привратника.
Что, кстати, вполне вероятно. Не зря же Споуд - чемпион мира  среди  ло-
ботрясов (в схватках финала захваты и подножки разрешаются).
   Лрдка стала уже точкой, весла мигают на солнце через равные промежут-
ки, и кажется, будто эти переблески движут лодку. Была у  вас  когда-ни-
будь сестра? Нет, но все они сучки. Была у вас когда-нибудь сестра? Зас-
тыла на миг. Сучки. Нет, не сучка - застыла в дверях на миг Долтон Эймс.
Долтон Эймс. Рубашки фирмы "Долтон". Я все время думал, они у него прос-
тое армейское хаки, а тут пригляделся - из плотного китайского шелка или
тончайшей фланели. Потому, что лицо от них загорелей  и  глаза  голубее.
Долтон Эймс. Чуть-чуть не дотянул до элегантности. Бутафория,  папье-ма-
ше. А пощупал - нет, асбест. Но все же не бронза. "Но домой  не  привела
его ни разу".
   "Не забывай, что и Кэдди женщина. И у нее свои причины, женские".
   Почему не приводишь домой его, Кэдди? Для чего подражать  негритянкам
- в траве в канавах в лесу темном жарко скрыто неистово в темном лесу.
   Вот уже сколько-то времени слышу в кармашке  часы,  и  письма  сквозь
пиджак похрустывают, когда прижимаю их грудью к перилам, глядя на тень -
как ловко я ее обманул. Двигаюсь вдоль перил - ничего, костюм  мой  тоже
темный, а руки можно вытереть, - к берегу веду свою обманутую тень.  До-
вел, слил с тенью от причала. И пошел от моста на восток.
   "Гарвардского Мой сын студент Гарвардского Гарвардского" С тем прыща-
вым младенцем она познакомилась на состязании в беге с лентами цветными.
Пригибается к забору, вызывает ее свистом, как собачку. А в  столовую  к
нам ни за что не идет, и мама решила, что он  намерен  заманить  ее  по-
дальше и обморочить, одурманить чем-то. Но и так  любой  прохвост  Лежит
под окном возле ящика и ревет с цветочком в петлице подкативший в  лиму-
зине. "Гарвардского. Знакомьтесь Герберт. Мой сын студент  Гарвардского.
Герберт будет вам старшим братом он уже обещал Джейсону  место  в  своем
банке".
   Любезный, целлулоидный, как коммивояжер. Во все лицо белозубый  оскал
без улыбки. "Я уже о Квентине наслышан". Полно лицо зубов, но без  улыб-
ки. "Ты сама поведешь машину?"
   "Садись Квентин".
   "Ты сама поведешь машину".
   "Это авто ее собственное Можешь гордиться у твоей сестрички у  первой
в городе авто Подарок Герберта Она каждое утро брала у Луиса уроки  вож-
дения Разве ты не получил моего письма" Мистер и миссис Джейсон  Ричмонд
Компсон извещают о свадьбе дочери их Кэндейси С мистером Сиднеем Гербер-
том Хедом, имеющей быть двадцать пятого апреля тысяча девятьсот десятого
года в городе Джефферсоне, штат Миссисипи.  С  первого  августа  молодые
принимают гостей у себя в Саут-Бенде, штат Индиана, авеню такая-то,  но-
мер такой-то. - Ты и конверта не вскроешь? - спрашивает Шрив.  Три  дня.
Три раза. Мистер и миссис Джейсон Ричмонд Компсон  -  Выходит,  Лохинвар
молодой слишком рано покинул свой Запад?
   - Я с Юга. А ты остришь, я вижу.
   - Ах да, помню, что из захолустья откуда-то.
   - Ты остряк. Тебе в цирк надо.
   - А я уже работал там. Был приставлен к слону - слоновьих блох поить,
- чем и зрение себе испортил. Три раза Эти захолустные девчонки - масте-
рицы огорошивать. К счастью, Байрону не удалось выполнить свое  желание.
Очкариков не бить. Так и не вскроешь? Конверт лежит на столе, по четырем
углам зажжены свечи, а на конверте два искусственных цветка,  перевязан-
ных грязной розовой женской подвязкой. Но очкариков не бить.
   - Бедняги провинциалы никогда не видели автомобиля целая толпа их По-
дави рожок Кэндейси Кэдди на меня и не смотрит пусть уйдут с  дороги  не
смотрит не то еще попадут под колеса и отцу вашему  будет  неприятно  Уж
хочет не хочет а придется и ему купить авто теперь Я почти жалею Герберт
что вы раздразнили нас этим авто Разумеется я вам признательна это такое
удобство у нас конечно есть выезд но часто когда мне бы хотелось  прока-
титься черномазенькие наши бывают заняты а отвлеки я их от  дела  мистер
Компсон меня расказнит. Он твердит что Роскус полностью к  моим  услугам
но я-то знаю цену словам Знаю  как  часто  обещания  даются  только  для
очистки совести Неужели и вы Герберт станете так поступать с  моей  Кэн-
дейси Но нет я знаю вы не станете Герберт нас всех окончательно  избало-
вал Писала ли я тебе Квентин что он возьмет Джейсона на службу к себе  в
банк как только Джейсон окончит школу Из  Джейсона  выйдет  превосходный
банкир Он единственный из моих детей обладает здравым практическим  умом
А благодарить за это можете меня он пошел в нас Бэскомов а остальные все
они Компсоны Муку дал Джейсон. Они вдвоем клеили змеев на задней веранде
и продавали по пять центов за штуку - он и малыш Паттерсонов.  Казначеем
был Джейсон.
   В этом трамвае нет негра, а за окном все плывут шляпы, еще не  пожел-
тевшие. До университета. Мы продали Бенджин Лежит на земле под  окном  и
ревет. Продали луг, чтобы Квентин мог учиться в  Гарвардском  Будет  вам
братом Младшим братом.
   - Машина вам необходима У вас теперь вид совсем другой А ваше  мнение
Квентин Я с Квентином сразу же без мистеров я о нем уже  столько  слышал
от Кэндейси.
   - Да да поменьше церемоний я хочу чтобы вы мои мальчики были задушев-
ными друзьями Ведь Кэндейси с Квентином задушевные друзья Отец я  совер-
шил Как жаль что вы росли без брата без сестры Без сестры без сестры  Не
было сестры. А про вид мой вы Квентина лучше не спрашивайте Когда я  на-
хожу в себе силы сойти к столу они с мистером Компсоном воспринимают это
почти как обиду А сейчас я держусь единственно на нервах Расплата за это
наступит для меня потом когда все кончится и вы увезете  мою  дочурку  У
моей маленькой сестры не было ма Если б только я могла сказать мама. Ма-
ма.
   - А меня так и подмывает вместо нее увезти вас Тем более  эту  машину
мистер Компсон не догонит"
   - Ах Герберт Слышишь Кэндейси что он говорит И не смотрит на меня ок-
ругло и упрямо сжата челюсть и не оглянется Ты  впрочем  не  ревнуй  это
ведь лесть в утешенье старухе Подумать у меня и замужняя  взрослая  дочь
Прямо не верится.
   - Чепуха вы выглядите девушкой вы в десять раз моложе Кэндейси И  ру-
мянец у вас на лице девичий Лицо в слезах в упреках Запах камфары и слез
Голос причитает ровно и негромко. За сумеречной дверью  сумеречноцветный
запах жимолости. С чердака по лестнице сносят  дорожные  сундуки  пустые
гулкие как гробы. Френч Лик.
   Не смерть нашла на солонце.
   В непожелтелых шляпах и не в шляпах. В три года не  изнашиваю  шляпы.
Не изнашивал. Время прошедшее: был. А будут шляпы, когда ни  меня  и  ни
Гарвардского? Отец говорит, в Гарвардском университете мудрость  лепится
сухим плющом по старому мертвому кирпичу. И Гарвардского не  будет.  Для
меня, во всяком случае. "Снова". Грустнее, чем  "был".  Снова.  Грустнее
всех слов. Снова.
   Споуд надел уже сорочку - значит, скоро и полдень. Сейчас снова увижу
свою обманутую тень и, если не остерегусь,  ногами  снова  топтать  буду
свою непрошибаемую тень. Но не сестру же грязными ногами. Я никогда  бы.
"Я не позволю устраивать за моей дочерью слежку". Я никогда бы.
   "Как могу я держать их в узде когда ты с малых лет привил им неуваже-
ние ко мне и к моей воле. Я знаю ты Презираешь нас Бэскомов но все равно
зачем учить неуважению моих детей из-за которых я столько страданий пре-
терпела" Втаптываю тень в бетон, топчу кости своей тени  твердым  каблу-
ком, а вот и часы слышно, и сквозь пиджак я дотронулся до писем.
   "Я не позволю ни тебе ни Квентину ни прочим шпионить за моей  дочерью
в чем бы она ни была по-твоему повинна"
   "Значит ты все же признаешь что для слежки есть причина"
   Я никогда бы никогда бы. "Верю, что ты никогда бы Я не хотел в  таком
резком тоне но у женщин нет уважения друг к другу нет уважения к себе"
   "Но как могла она" Ступил на тень, и пробили куранты-всего лишь  чет-
верть. А Дьякона нигде не видно.
   "Подумать что я способен соглашусь"
   "Она не хотела тебя оскорбить Поступила по-женски и только  Она  ведь
любит Кэдди"
   Фонари уходят улицей под гору и затем к городу, вверх. На живот  сту-
паю своей тени. Руку подыму, и тени не дотянуться. Позади я чувствую от-
ца; за стрекочущей тьмой лета, августа - фонари Мы с отцом  -  защитники
женщин от них же самих, наших женщин  Так  уж  устроены  женщины  Им  не
свойственно как нам вникать в характеры людей От рождения в мозгу у  них
посев готовых подозрений плодоносящих то и дело И они обычно не ошибают-
ся ибо на прегрешение и зло у них чутье способность восполнять недостаю-
щие злу звенья Готовя мозг для урожаев зла  инстинктивно  как  спящий  в
одеяло они кутаются в это действительное или придуманное  ими  зло  пока
оно не сослужит свою службу Вон он идет между Двумя  первокурсниками.  С
небрежной отмашкой старшего по чину отдал мне честь - видно,  не  совсем
еще опомнился с парада. Я остановился:
   - Вас