альчик-посыльный, выкрикивая:
   - Леди Лили Эббот. Леди Лили Эббот... Она поманила к себе мальчика, а я
тут же вспомнил, что ее письмо было подписано буквой "Л".
   - Telephone per la signora [к  телефону,  синьора  (итал.)],  -  сказал
посыльный.
   - Emalmente! [Наконец-то!  (итал.)]  -  воскликнула  она,  поднялась  и
последовала в холл за посыльным. Сумочку оставила в кресле,  и  я  был  не
прочь заглянуть в нее, пока она говорит  по  телефону,  но  немецкая  чета
почему-то пристально уставилась на  меня.  Пришлось  отказаться  от  своих
намерений.
   Минут  через  пять  она   вернулась.   Лицо   ее   пылало   благородным
негодованием. Она тяжело опустилась в кресло, вытянув ноги под столом.
   - Надеюсь, ничего плохого, - участливо произнес я.
   - Но и ничего хорошего, - угрюмо отозвалась она.  -  Пока  лишили  меня
счастья и блаженства.  Изменения  в  расписании.  Что  ж,  кто-то  из  нас
пострадает. - Медленно допив джин,  она  достала  из  сумочки  сигареты  и
зажигалку.
   - Если вы  свободны...  -  неуверенно  начал  я.  -  Я  как  раз  хотел
предложить, когда вас позвали к телефону, леди Эббот. - Первый раз в жизни
я обращался к женщине, называя ее  "леди",  и  почти  споткнулся  на  этом
слове. - Мне хотелось пригласить вас...
   - Извините, - перебила она. - Очень мило с вашей стороны, но я  занята.
Приглашена на ужин. Машина ждет меня у подъезда. - Она поднялась, захватив
пальто и сумочку. Я тоже галантно поднялся.
   Твердо взглянув мне прямо в глаза - решение, видно, было уже принято, -
она сказала:
   - Ужин должен окончиться рано. Милые мои  старушки  пойдут  бай-бай.  И
если хотите, мы можем выпить на сон грядущий.
   - О, конечно.
   - Скажем, в одиннадцать часов. Здесь же, в баре.
   - Буду ждать.
   Она покинула бар, оставив за собой волну сладостного трепета, подобного
замирающим в отдалении звукам церковного органа.
   Ночь я провел у нее в номере. Все произошло чрезвычайно просто.
   Раздеваясь, она сказала:
   - Я приехала во Флоренцию грешить. И согрешу.
   Кажется, лишь под утро она поинтересовалась, как меня зовут.
   Несмотря  на  свое  высокомерие  и  заносчивость,   она   была   нежной
очаровательной  любовницей,  нетребовательной  и  благодарной,   не   могу
сказать, что удовольствие обладать этой женщиной было больше оттого, что к
нему примешивалась месть за похищенные семьдесят тысяч.
   Лили Эббот была начисто лишена даже обычного женского  любопытства.  Мы
мало разговаривали, и она не  спрашивала,  кто  я  такой,  чем  занимаюсь,
почему я во Флоренции и куда собираюсь ехать.
   Перед тем как уйти от нее (она настаивала, чтобы я ушел, пока  в  отеле
еще не встали), я спросил, можем ли мы вместе позавтракать сегодня.
   - Еще не знаю, - ответила  она.  -  Мне  должны  звонить  по  телефону.
Поцелуйте меня на прощанье.
   Я склонился над ней и поцеловал ее, глаза у нее были  закрыты,  и  она,
по-видимому, сразу заснула, еще до моего ухода.
   Шагая к себе через роскошно обставленный холл, я почувствовал внезапный
прилив оптимизма. В Цюрихе, Сан-Морице, Давосе не  было  ничего  хорошего,
никаких надежд. Вплоть до этой чудесной ночи. Будущее,  правда,  было  еще
далеко не ясным, но возник проблеск надежды.
   Будь благословен чудесный день св.Валентина!
   Обессиленный ночными переживаниями, я повалился  у  себя  в  номере  на
постель и крепко заснул, проспав почти до полудня.
   Проснувшись, я потянулся и  лежал  неподвижно,  уставясь  в  потолок  и
ощущая сладкую истому во всем теле. Сняв  потом  трубку,  позвонил.  Долго
никто не отвечал, затем горничная подняла трубку и сказала:
   - Леди Эббот выписалась сегодня в десять утра.  Нет,  она  не  оставила
записки.
   Потребовалась ложь и в придачу к ней десять тысяч лир, чтобы  заставить
клерка  в  конторе  разговориться  и  узнать  от  него,  что  леди   Эббот
распорядилась не сообщать никому ее адрес, который она оставила только для
пересылки ей писем. Сунув клерку деньги, я доверительно  шепнул  ему,  что
леди забыла у меня в номере драгоценности изрядной  стоимости,  которые  я
обязан вернуть ей лично.
   - Bene, signore [хорошо, синьор (итал.)], - кивнул клерк.  -  Отель  на
площади Атеней в Париже.  Пожалуйста,  объясните  леди  Эббот,  что  адрес
сообщен лишь ввиду особых обстоятельств.
   - Непременно, - пообещал я.
   На другой день я уже был в Париже на площади Атеней. Когда я справлялся
в отеле о свободных местах, я увидел ее. Она шла через вестибюль под  руку
с мужчиной с проседью и пушистыми английскими усами. Он был без  шляпы,  в
темных очках. Я узнал этого  субъекта:  то  был  Майлс  Фабиан,  карточный
игрок, который играл в бридж в отеле "Палас" в Сан-Морице.
   Они не заметили меня и вышли на щедро залитое  солнцем  авеню  Монтень,
направляясь на изысканный  завтрак,  двое  счастливых  любовников  в  этом
городе влюбленных, оба чуждые и всему остальному миру, и мне.
   Я стоял в нескольких шагах от них, стилет лежал у меня в чемодане, а  в
сердце моем закипала кровавая жажда мщения.



12

   На следующее утро с половины девятого я  занял  наблюдательный  пост  в
вестибюле. Прождав часа два, я заметил Лили  Эббот,  которая  выходила  из
отеля. Во Флоренции мне не пришлось видеть ее при  дневном  свете,  и  она
теперь показалась мне еще прелестней. Она  была  именно  той  женщиной,  в
которой воплотилась бы американская мечта о многогрешной неделе в Париже.
   Убедившись, что она ушла, не заметив меня, я поднялся к себе  в  номер.
Там я быстро - неизвестно, сколько времени могла отсутствовать Лили Эббот,
- уложил в чемодан все вещи Фабиана в том порядке, как они лежали  в  нем.
Потом вызвал посыльного, чтобы отнести чемодан.
   В карман я сунул стилет в кожаных ножнах. Нервная дрожь охватила  меня,
дыхание стало  частым  и  прерывистым.  Я  смутно  представлял  себе,  как
встречусь с Фабианом и как буду говорить с ним.
   Посыльный пришел, взял чемодан, и я последовал за ним на шестой этаж. И
надо ж так, что опять на шестом этаже, подумал я. Лифт остановился,  двери
открылись, и я вышел вслед за  посыльным  в  коридор.  Звуки  наших  шагов
тонули в пышном ковре. По дороге мы не встретили ни души - видно,  богатые
постояльцы не терпели суеты. У  номера,  занимаемого  Фабианом,  посыльный
поставил мои вещи и хотел было постучать, но я остановил его.
   - Не нужно, - сказал я. - Я сам. Мистер Фабиани мой друг.
   Я протянул посыльному пять франков. Он поблагодарил и ушел.
   Затем я негромко постучал в дверь.
   Открыл мне сам Фабиан.
   - Что вам угодно? - вежливо спросил он.
   - Полагаю, это ваш чемодан, -  сказал  я,  протиснувшись  мимо  него  в
прихожую и входя затем в большую гостиную, где были разбросаны  газеты  на
нескольких языках.  Повсюду  в  вазах  стояли  цветы.  Страшно  было  даже
подумать, сколько в сутки стоил этот номер. Я услыхал, как  Фабиан  закрыл
за мной дверь, и невольно спросил себя, а не вооружен ли он.
   - Послушайте, - сказал он, когда я  повернулся  к  нему,  -  это  явная
ошибка.
   - Никакой ошибки, - отрезал я.
   - А кто вы, в таком случае? Мы когда-либо прежде встречались?
   - Да, в Сан-Морице.
   - А,  вспоминаю.  Вы  тот  молодой  человек,  что  в  этом  году  всюду
сопровождал миссис Слоун. Боюсь, я не запомнил  ваше  имя.  Гр...  Грим...
так, что ли?
   - Граймс.
   - Ах да, Граймс.  Простите  меня.  -  Фабиан  был  совершенно  спокоен,
говорил ровным приятным голосом. - Я уж собрался уходить, - заметил он,  -
но на минутку могу задержаться. Присядьте.
   - Не беспокойтесь, я постою, - сказал я и указал  на  чемодан,  который
поставил посреди гостиной. - Мне бы хотелось, чтобы вы открыли ваш чемодан
и проверили, целы ли все ваши вещи.
   - Мой чемодан? Дорогой мой, я никогда...
   - Извините, что сломан замок, - продолжал я, - но пришлось открыть его,
чтоб окончательно убедиться в ошибке.
   - Не понимаю, о чем вы говорите. Никогда в своей жизни я не видел  этот
чемодан. - Если бы он в течение года репетировал эту  фразу,  то  вряд  ли
смог бы произнести ее с большей уверенностью.
   - Когда вы проверите, что все ваши вещи целы, верните, пожалуйста,  мой
чемодан. Тот, что вы подхватили в Цюрихе. Верните со всем, что в нем было.
- Слова "со всем" я особенно подчеркнул.
   Фабиан пожал плечами:
   - Чрезвычайно странно. Если хотите, можете  обыскать  комнаты,  и  сами
убедитесь...
   Я вынул из кармана письмо Лили Эббот.
   - Письмо это я нашел в вашей куртке. И позволил себе прочесть его.
   - Все у вас становится более и более  таинственным,  -  сказал  Фабиан,
бегло взглянув на письмо  и  сопроводив  это  очаровательным  протестующим
жестом джентльмена, не читающего чужих писем. - В нем  нет  ни  имени,  ни
адреса, - ткнул он пальцем в  письмо.  -  Его  мог  написать  кто-то  кому
угодно. Почему же вы решили, что оно имеет какое-то отношение  ко  мне?  -
Тон его уже стал несколько раздраженным.
   - Эту мысль подсказала мне леди Эббот.
   - О, вот как. Должен признаться, что она мой друг. Как она поживает?
   - Вполне здорова. Десять минут тому назад я видел ее в вестибюле.
   - Боже мой, Граймс, неужели вы хотите уверить меня, что Лили  здесь,  в
отеле?
   - Хватит, - оборвал я.  -  Вы  знаете,  почему  я  пришел  к  вам.  Мои
семьдесят тысяч долларов. Ясно?
   Он рассмеялся почти естественно:
   - Вы шутите, не  правда  ли?  Это  Лили  вас  подучила?  Она  известная
шутница.
   - Я пришел за своими деньгами, мистер Фабиан, - сказал я угрожающе.
   - Вы, должно быть, не в своем уме, сэр, - решительно произнес Фабиан. -
А сейчас мне пора идти.
   - Вы не уйдете, пока не вернете мне деньги, - воскликнул я, схватив его
за  руку.  Было  досадно,  что  вскричал  я  тонким  голоском.   Положение
требовало, чтобы слова произносились внушительным басом, а я пел  тенором.
Высоким тенором.
   - Уберите руки, - потребовал Фабиан, вырвался и брезгливо стал  очищать
свой рукав. - Не прикасайтесь ко мне. Если  вы  сейчас  же  не  уйдете,  я
позвоню в дирекцию и попрошу вызвать полицию.
   Схватив со стола  лампу,  я  ударил  его  по  голове.  От  удара  лампа
разлетелась вдребезги. Фабиан медленно оседал на пол, и лицо у  него  было
удивленное. Тонкая струйка крови побежала у него по лбу. Я вынул стилет и,
наклонившись над упавшим, ожидал, когда он придет  в  себя.  Прошло  около
пятнадцати секунд, прежде чем Фабиан открыл глаза.  Они  были  мутны,  без
всякого выражения. Я приставил острие стилета к его  горлу.  Он  сразу  же
пришел в сознание и с ужасом уставился на меня.
   - Я не шучу, Фабиан, - проговорил я. И в самом деле, в  этот  момент  я
был способен убить его. Так же, как и он, я весь дрожал.
   - Ладно, - заплетающимся языком вымолвил он. -  Не  надо  насилия...  Я
взял ваш чемодан... Помогите мне подняться.
   Я помог ему встать на ноги. Он немного шатался и сразу же  опустился  в
кресло. Провел рукой по лбу и увидел, что рука в крови. Вынув  платок,  он
стал прикладывать его к рассеченному месту.
   - Боже мой, вы чуть не убили меня, - слабым голосом произнес он.
   - Ваше счастье, что этого не случилось, - сказал  я.  Фабиан  попытался
улыбнуться, но, взглянув на стилет, который  я  все  еще  держал  в  руке,
поморщился.
   - Ножи всегда вызывают у меня отвращение, - пожаловался  он.  -  А  вы,
должно быть, ужасно любите деньги.
   - Не больше, чем вы.
   - Из-за них я не стал бы убивать.
   - Почем знать? Я тоже  никогда  не  думал,  что  способен  на  это.  До
сегодняшнего дня. Где деньги?
   - У меня их нет.
   Я угрожающе шагнул к нему.
   - Остановитесь. Ради Бога, остановитесь. Ну... хорошо... у меня  просто
сейчас их нет при себе... Но они в наличии. Не  размахивайте,  пожалуйста,
этим ножом. Я уверен, что мы сможем договориться. - Фабиан снова  приложил
платок к кровоточащему лбу.
   И вдруг я обмяк. Меня начало дико трясти. Я был в ужасе  от  того,  что
едва не совершил. Ведь я действительно мог убить человека. Я бросил стилет
на стол. Если бы в этот миг Фабиан заявил, что не даст мне ни цента, я  бы
повернулся и вышел, махнув на все рукой.
   - В глубине души, - меж тем спокойно продолжал Фабиан,  -  я,  конечно,
сознавал, что однажды кто-нибудь может  появиться  и  потребовать  деньги.
Меня это очень тревожило. Но  боюсь,  что  вам  придется  некоторое  время
обождать возврата денег.
   - Как это понимать? Что это за "некоторое время"?  -  все  еще  пытаясь
говорить грозным тоном, спросил я, сознавая, что вид мой не  соответствует
тону.
   - Дело в том, мистер Граймс, что я позволил себе некоторую вольность  с
вашими деньгами. Пустил их в оборот, - сказал он  с  извиняющейся  улыбкой
врача, сообщающего о неизлечимой болезни. - Нельзя было  допустить,  чтобы
деньги бесполезно лежали без движения. Как вы считаете?
   - У меня прежде не было денег и нет опыта, как обращаться с ними.
   - О, неожиданное  богатство.  Я  тоже  подумал  об  этом.  Если  вы  не
возражаете, я пройду в ванную и отмою следы крови. Вот-вот придет Лили,  и
мне бы не хотелось пугать ее своим видом.
   - Идите, - сказал я, усаживаясь, - я подожду вас здесь.
   - Не сомневаюсь, - кивнул он, поднявшись с кресла  и  уходя  в  ванную.
Вскоре послышался звук льющейся воды. Из ванной через спальню был выход  в
коридор, но я был уверен, что он не сбежит. А если бы он и захотел уйти, я
бы не стал его задерживать, ибо находился в каком-то оцепенении. Деньги  в
обороте. Капиталовложения. Я представлял себе различные варианты встречи с
человеком, похитившим у меня деньги, но уж никак не  мог  вообразить,  что
она обернется деловым финансовым обсуждением.
   Фабиан вышел из ванной умытый, причесанный. Шагал он твердо, и ничто не
указывало на то, что несколько минут назад он без чувств и в  крови  лежал
на полу.
   - Прежде всего, - сказал он, - не хотите ли выпить?
   Я кивнул, и он подошел к серванту, достал бутылку шотландского виски  и
налил два стаканчика. Я выпил залпом, он пил медленно,  сидя  в  кресле  и
вертя стаканчик в руке.
   - Если бы не Лили, - усмехнулся Фабиан, - вы бы, вероятно,  никогда  не
нашли меня.
   - Вполне возможно.
   - Женщины, - вздохнул он. - Вы спали с ней?
   - Предпочел бы не отвечать на этот вопрос.
   - Что ж, вы правы. - Он снова вздохнул. - Ну, а теперь... Думается,  вы
позволите мне рассказать с самого начала. У вас есть время?
   - С избытком.
   - Прежде чем я начну, разрешите оговорить одно условие?
   - А именно?
   - Вы ничего не скажете Лили о... обо всем этом. Как вы  могли  заметить
из письма, она весьма высокого мнения обо мне. И мне бы не хотелось...
   - Если я получу обратно деньги, я никому не скажу ни слова.
   - Вполне справедливо. - Он опять вздохнул.  -  Если  не  возражаете,  я
вначале расскажу немного о себе.
   Я не возражал, и он пообещал, что будет очень лаконичен.
   Рассказ  оказался  не  таким  уж  коротким.  Начал  Фабиан   со   своих
родителей-бедняков. Отец был мелким служащим на небольшой обувной  фабрике
в Лоуэлле в штате Массачусетс, где Майлс родился. В доме всегда не хватало
денег. Ему не пришлось учиться в колледже. Во время второй  мировой  войны
Майлс служил в авиации под Лондоном. Там он встретил девушку -  англичанку
с Багамских островов,  где  у  ее  родителей  были  большие  поместья.  По
окончании войны Майлс демобилизовался  в  Англии  и  после  стремительного
ухаживания женился на этой богатой девушке.
   - Каким-то образом, - пояснил он мне причину вступления в этот брак,  -
у меня вдруг возникла  склонность  к  шикарной  жизни.  Работать  не  было
никакого желания, и в то же  время  никаких  перспектив,  чтобы  жить  той
жизнью, которая меня манила.
   Приняв британское  подданство,  Майлс  со  своей  женой  отправился  на
Багамские острова. Родители жены были не скупы, но и не щедры, а потому он
начал играть, чтобы пополнить свои средства. Играл главным образом в бридж
и триктрак.
   - Увы, - заметил он, - обнаружились у меня и другие слабости. Женщины.
   И вот однажды собрался семейный совет, после  чего  последовал  быстрый
развод с женой. И с тех пор Майлс стал  профессиональным  картежником.  По
большей части жил довольно сносно, но в  постоянной  тревоге.  Приходилось
много разъезжать. Нью-Йорк, Лондон, Монте-Карло, Париж, Сан-Мориц, Гштаад.
   - Я жил сегодняшним  днем,  из  руки  в  рот,  -  продолжал  он,  -  не
заглядывая  в  будущее.  Мне  то  и   дело   подворачивалась   возможность
разбогатеть, но для этого у меня не  было  даже  небольшого  капитала.  Не
скажу, что это отравляло мне жизнь, но я был недоволен своей  судьбой.  За
несколько дней до полета в  Цюрих  мне  исполнилось  пятьдесят  лет,  и  я
сознавал, что будущее ничего не сулит мне. А как тошно жить среди богатых,
когда у самого почти ни гроша за душой. Делать вид, что проигрыш,  скажем,
трех тысяч так же мало значит для тебя,  как  и  для  них.  Переезжать  из
одного первоклассного отеля в другой, когда ты, так сказать, на игре, а  в
перерывах прятаться в захудалых гостиницах.
   Особенно выгодной была обстановка в лыжных клубах. Из года  в  год  там
шла почти постоянная карточная игра. У Майлса был цветущий привлекательный
вид, он ходил на лыжах, чтобы узаконить свое членство в  клубе,  аккуратно
платил долги и свою долю расходов в компаниях, никогда не мошенничал,  был
очень мил  с  женщинами,  знакомился  с  греческими,  южноамериканскими  и
британскими миллионерами, игроками по натуре, гордившимися своим карточным
умением, а на самом деле весьма беспечными в игре.
   Была также возможность подцепить какую-нибудь вдовушку или  разведенную
со средствами.
   - К несчастью, - со вздохом прибавил он, - я  ужасный  романтик,  явный
недостаток в моем возрасте. То, что навязывалось, я не  брал,  а  то,  что
привлекало, не  предлагалось.  Во  всяком  случае,  -  несколько  рисуясь,
заметил он, - я сам понимаю, что выгляжу вовсе не героем.
   - Не спорю, - сказал я.
   - Я лишь хочу, чтобы вы верили, что я говорю правду  и  что  мне  можно
доверять.
   - Продолжайте. Пока я еще не доверяю вам.
   - Итак, теперь вы знаете того, кто пытался открыть чемодан в  одном  из
роскошных номеров отеля "Палас" в Сан-Морице и  обнаружил,  что  секретный
замок не открывается.
   - И тогда вы вызвали человека, чтобы взломать замок, - сухо заметил  я,
вспомнив, как это происходило у меня.
   - Совершенно верно. Когда открыли чемодан, я тут же обнаружил,  что  он
не мой. Не знаю, почему я вслух не  сказал  об  этом.  Возможно,  какое-то
шестое чувство удержало меня. Или, быть может, потому,  что  сверху  лежал
новенький кейс, который обычно носят с собой, а не кладут в  чемодан.  Так
или иначе, я дал человеку на чай и отпустил  его...  Кстати  сказать,  мне
было жаль выбросить ваш кейс, и я с удовольствием возвращу его вам.
   - Благодарю вас.
   - Не стоит благодарности, - без всякой иронии поклонился  он.  -  Когда
затем я сосчитал деньги, конечно, сразу понял, что они украдены.
   - Да, конечно.
   - Согласитесь, что это несколько меняет моральную, так сказать, сторону
всего этого дела, не правда ли?
   - Отчасти.
   - Также было ясно,  что  тот,  кто  вез  через  океан  эти  деньги,  не
обратится за помощью к полиции. Вы не станете отрицать этого?
   - Нет, не стану.
   - Осмотрев тщательно содержимое вашего чемодана, я пришел к заключению,
что владелец его человек небогатый, если не сказать больше.
   Я утвердительно кивнул.
   - В чемодане не было ни записных книжек, ни писем - ничего,  что  могло
бы указать имя владельца. Не было даже ни одного лекарства с рецептом,  на
котором стояло его имя.
   Я невольно рассмеялся.
   - Вы, должно быть, необычайно здоровый человек, - одобрительно  заметил
Фабиан.
   - Так же, как и вы, - усмехнулся я.
   - А, вы, значит, тоже искали у меня рецепты?
   - Разумеется.
   - Далее я стал припоминать, осталось ли что-нибудь в моем чемодане, что
указывало на меня. И решил, что ничего там нет. Совершенно