упустил из виду
письмо Лили. Мне казалось, что я его выбросил. Но даже если  бы  письмо  и
нашли, то, зная присущую ей осторожность, можно было быть уверенным, что в
нем нет ни имени, ни адреса. Ну и, следовательно, мое решение было  вполне
очевидным.
   - Вы попросту присвоили деньги.
   - Позвольте сказать, что я пустил их в оборот. В хороший оборот.
   - А именно?
   - Разрешите объяснить все по порядку. Так вот, у меня никогда  не  было
достаточно  денег,  чтобы  основательно  рискнуть,  когда  везет.  Если  я
выигрывал, что бывало чаще, то не пожинал полностью плоды своего счастья в
игре. Я, например, не отважился играть в бридж более пяти центов за очко.
   - Да, жена Слоуна говорила мне, что вы играли с ним по этой ставке.
   - Только в первый вечер. Затем мы перешли на десять  центов.  Потом  на
пятнадцать. Понятно, что Слоун, много проигравший мне, лгал своей жене.
   - Сколько же он проиграл?
   - Буду откровенен  с  вами.  Когда  я  уезжал  из  Сан-Морица,  в  моем
бумажнике лежал чек Слоуна на двадцать семь тысяч долларов.
   Присвистнув от удивления, я с невольным уважением поглядел на  Фабиана.
Моя игра в покер в Вашингтоне  выглядела  жалким  упражнением.  А  вот  он
действительно был игрок, который  знал,  как  надо  положиться  на  удачу.
Однако меня тут же озлобила мысль, что рисковал-то он моими деньгами.
   - Какого черта вы мне все это рассказываете? - сердито спросил я.
   Фабиан умиротворяюще поднял руку:
   - Все в свое время, дорогой мой.  Хочу  добавить,  что  я  был  так  же
счастлив и в триктраке. Может, вы помните того страстного молодого грека с
красавицей женой?
   - Очень смутно.
   - Поверьте, он был восхищен, когда  я  предложил  увеличить  ставки.  В
итоге - чистоганом девять тысяч с лишним.
   - Значит, - хрипло проговорил я, - вы сорвали еще тридцать шесть тысяч.
Рад за вас, Фабиан. Стало быть, вы при деньгах. Верните мне мои  семьдесят
тысяч, мы пожмем друг другу руки, выпьем и разойдемся в разные стороны.
   Он грустно покачал головой:
   - Все это не так просто.
   - Не испытывайте моего терпения. Либо у вас есть деньги, либо их нет. И
для вас же лучше, чтобы они были в наличии.
   - Надо бы нам выпить еще по рюмке, - сказал Фабиан, поднимаясь и идя  к
серванту.
   Я проводил его сердитым взглядом. После того, что уже произошло,  когда
я чуть не убил его, всякие словесные  угрозы  теряли  свое  значение.  Мне
пришло в голову, что, может, он  просто  заговаривает  мне  зубы,  ожидая,
чтобы кто-нибудь - горничная, Лили или один из  его  знакомых  -  вошел  в
комнату. И тогда он мог бы, имея свидетеля, обвинить меня  в  том,  что  я
приставал к нему, требуя уплаты несуществующего долга, или пытался продать
ему грязные порнографические открытки, или еще  что-нибудь  в  этом  роде,
дабы иметь предлог выгнать меня из отеля. Когда он  поднес  мне  рюмку,  я
сказал:
   - Имейте в виду, Фабиан, если вы мне лжете, в следующий раз я  приду  к
вам с пистолетом.
   - Доверьтесь мне, - ответил он, усаживаясь с рюмкой в руке.  -  У  меня
есть планы для нас обоих, и они требуют взаимного доверия.
   - Какие планы? - спросил я, чувствуя, что  этот  многоопытный  человек,
несколько минут назад бывший на волосок от смерти и  все  же  спокойный  и
твердый, ловко играет со мной, как с ребенком. - Вы за это время взяли еще
тридцать шесть тысяч, а говорите, что вам не так просто  вернуть  мне  мои
деньги. Почему?
   - По той причине, что я пустил их в оборот.
   - Какой оборот?
   - Позвольте мне сначала обрисовать  в  основном  тот  план,  который  я
наметил для нас. - Он глотнул виски. - Возможно, вам не понравится то, что
я уже сделал, но в дальнейшем, я уверен, вы будете мне глубоко благодарны.
   Я собрался было перебить  его,  но  он  сделал  знак,  прося,  чтобы  я
выслушал его.
   - Семьдесят тысяч, понятно, большой кусок. Особенно для такого молодого
человека, как вы, который, как видно, никогда еще не ворочал деньгами.
   - Куда вы это гнете, Фабиан? - не удержался я, так как видел,  что  шаг
за шагом все идет к тому, что я уже буду  не  способен  ни  возразить,  ни
предпринять что-либо. Он продолжал спокойно, уверенно и убедительно:
   - На сколько вам хватит этих денег? На год, на два?  Самое  большее  на
три года. И как только вы  всплывете  наверх,  за  вами  начнут  охотиться
потакающие вашим слабостям подхалимы и алчные женщины. У вас  мало  опыта,
если он вообще есть, в обращении с большими деньгами. Это  видно  хотя  бы
потому, как вы пытались вывезти их в Европу.
   Я молчал, не зная, что возразить.
   - С другой стороны, - проговорил он, глядя мне прямо в глаза, - я почти
тридцать лет ворочал крупными деньгами. Вы года, скажем, через три  сядете
на мель, без гроша в кармане, в каком-нибудь захолустье в  Европе,  ибо  я
сомневаюсь, что вам удобно вернуться в Америку, а я... -  Он  остановился,
загадочно поглядев на меня.
   - Продолжайте, - сказал я.
   - А я, имея эти деньги для начала, не буду удивлен, если сделаю  больше
миллиона.
   - Долларов?
   - Нет, фунтов стерлингов.
   - Должен признаться, что ваша хватка пленяет. Но что мне за  польза  от
этого?
   - Мы станем компаньонами, - невозмутимо заявил Фабиан. - Прибыль  будем
делить пополам. Что может быть лучше?
   - Значит, к моим деньгам прибавятся и  ваши  тридцать  шесть  тысяч?  -
спросил я.
   - За вычетом некоторых расходов.
   - Каких именно?
   - Ну, оплата отелей, дороги, развлечений.
   Я оглядел комнату, в которой было полно дорогих цветов.
   - Что-нибудь осталось?
   - Довольно много. Послушайте, - с жаром проговорил он, - чтоб успокоить
вас, сделаем так: через год вам разрешается забрать свои семьдесят  тысяч,
если вы того пожелаете, и выйти из компании.
   - А если за этот год мы все потеряем?
   - Так то риск, на который мы оба идем. И я верю, что он оправдает себя.
Кроме того, укажу вам еще на некоторые  преимущества.  Как  американец  вы
обязаны платить подоходный налог, верно?
   - Да, но я...
   -  Вы  хотите  сказать,  что  вовсе   не   собираетесь   платить   его.
Действительно, если вы просто профукаете ваши семьдесят тысяч,  у  вас  не
будет никаких затруднений и забот. Но если  вы  станете  увеличивать  свой
капитал  законными  или  даже  полузаконными  путями,  то   вам   придется
остерегаться целого  легиона  американских  агентов  по  всей  Европе,  их
осведомителей в банках  и  деловых  конторах...  Вы  будете  в  постоянном
страхе,  что  у  вас  отберут  заграничный  паспорт,  оштрафуют,  возбудят
уголовное преследование...
   - Ну, а вы-то сами?
   - Я британский подданный с  постоянным  местожительством  на  Багамских
островах. И даже не заполняю анкету  для  обложения  налогом.  И  вот  еще
наглядный пример. Вам, как  американцу,  запрещено  покупать  и  продавать
золото, хотя ваше правительство время от времени шумит,  что  оно  отменит
этот запрет. У меня же нет таких ограничений. А ведь в  наши  дни  золотой
рынок наиболее соблазнительный. Забавляясь  игрой  со  Слоуном  и  молодым
греком, я заодно купил изрядное  количество  золота.  Вы  следите  за  его
курсом?
   - Нет.
   - Так вот я... простите, мы уже имеем на нем десять тысяч.
   - За три недели? - удивился я.
   - За десять дней, если быть точным, - поправил меня Фабиан.
   - Что же еще вы сделали с моими деньгами? - спросил я, все еще цепляясь
за то, что они мои, но уже с меньшей силой...
   - Ну... - он несколько замялся.  -  От  компаньона  ничего  не  следует
скрывать. Я купил коня.
   - Коня? - почти простонал я. - Какого коня?
   -  Породистого  скакуна.  Из-за  него-то  я  и  не  приехал,  как  было
условлено, во Флоренцию, к большой досаде Лили. Отправился в  Париж,  чтоб
завершить сделку. Еще прошлым летом в Довилле я обратил внимание на  этого
скакуна, но, увы, был не  в  состоянии  купить  его.  Да  он  тогда  и  не
продавался. У меня есть друг в Кентукки, у  которого  скаковая  конюшня  и
ферма,   где   он   выращивает   породистых   лошадей.   Его    интересуют
жеребцы-производители, и я убежден, что он будет весьма благодарен, если я
дам ему знать об этом коне. Из чувства дружбы, так и быть, продам его.
   - А если он откажется? - К этому времени  я  почти  незаметно  оказался
втянутым в обсуждение того, что четверть  часа  назад  показалось  бы  мне
бредовыми фантазиями игрока. - Что тогда?
   Фабиан пожал плечами и любовно подкрутил кончики своих усов -  водилась
за ним такая привычка, когда у него не было готового ответа.
   - Тогда это прекрасное начало для нашей  скаковой  конюшни.  Я  еще  не
выбрал цвета для жокеев. Какие вы предпочитаете?
   - Те, что в синяках. Черный и синий.
   Он раскатисто рассмеялся:
   - Весьма рад, что вы наделены  чувством  юмора.  Скучно  иметь  дело  с
мрачными людьми.
   - Можно мне узнать, во сколько же обошлось это животное?
   - О, безусловно. Шесть тысяч долларов. Прошлой осенью на  пробежке  эта
лошадка немного повредила себе ногу, поэтому продавалась по дешевке. Но ее
наездник, старый мой друг, - похоже, у Фабиана друзья по всему свету и  во
всех профессиях, - заверил меня, что сейчас она в полном порядке.
   - В полном порядке, - машинально повторил я. - А куда  еще  вы  вложили
мои деньги?
   Фабиан снова подкрутил свои усы.
   - Случился и такой грех,  -  кивнул  он.  -  Надеюсь,  вы  не  чересчур
стыдливы.
   - В меру, - ответил я, вспомнив отца и его чтение Библии.  -  А  в  чем
дело?
   - Есть у меня одна знакомая, восхитительная француженка. Я  обязательно
навещаю ее всякий раз, когда бываю в Париже, - он  мечтательно  улыбнулся,
видимо, представив себе эту очаровательную француженку. - Она интересуется
кино. Говорит, что в  свое  время  была  актрисой.  Теперь  она  продюсер,
занимается производством фильмов. Ее старый поклонник ссужает ее  деньгами
для этого. Но он жмот, как я понял. Сейчас у нее  в  разгаре  производство
одного  фильма.  Очень  неприличного.  Я  бы  даже  сказал,  исключительно
непристойного. Мне показали отдельные кадры. Гм... чрезвычайно забавно. Вы
знаете, какую прибыль дают  эти  фильмы?  Скажем,  такой  порнофильм,  как
"Глубокое горло", сделанный в Америке?
   - Понятия не имею.
   -  Миллионы,  браток,  миллионы!  -  мечтательно  вздохнул  он.  -  Моя
француженка дала мне прочитать сценарий.  Весьма  грамотно  состряпано.  В
выдумке им не откажешь.  И  очень  возбуждает.  Хотя  в  целом  достаточно
невинно. Обстановка изысканная, декорации  -  просто  шик,  словом,  всего
понемногу на любой вкус. Сочетание Генри Миллера и "Тысячи и одной  ночи".
Моя подруга - кстати, она же и режиссер фильма  -  приобрела  сценарий  за
бесценок у одного молодого иранца, которого не пускают обратно на  родину.
Расходы она уменьшила до предела, но все же  постановка  может  влететь  в
копеечку. Хотя некоторые фильмы подобного рода обходятся менее чем в сорок
тысяч долларов. А такая классика, как  "Глубокое  горло",  стоила  порядка
шестидесяти тысяч. Одним словом, моей француженке  не  хватало  пятнадцати
тысяч долларов.
   - И вы, конечно, пообещали дать ей.
   - Совершенно верно, - лучезарно улыбнулся Фабиан. - В благодарность она
предложила мне двадцать процентов прибыли.
   - И вы согласились?
   - Нет. Я выговорил двадцать пять  процентов,  -  сказал  он  с  той  же
лучезарной улыбкой. - Я могу быть другом, однако прежде  всего  я  деловой
человек.
   - Фабиан, - пожал я  плечами,  -  просто  не  знаю,  смеяться  мне  или
плакать?
   - Со временем начнете улыбаться. Это по меньшей мере. Так вот,  сегодня
у них просмотр отснятых  кадров.  Мы  приглашены,  и  я  уверен,  что  это
произведет на вас большое впечатление.
   - Никогда еще в своей жизни не видел порнографического фильма, - развел
я руками.
   - Никогда не поздно посмотреть, - заверил меня Фабиан. - А теперь, -  с
живостью предложил он, - давайте пойдем в бар и  подождем  там  Лили.  Она
должна вскоре прийти. Скрепим нашу сделку шампанским. Я  угощу  вас  таким
завтраком, какого вы еще никогда не ели... А после завтрака  отправимся  в
Лувр. Вы когда-нибудь были в Лувре?
   - Я лишь вчера впервые приехал в Париж.
   - Завидую: у вас все впереди.
   Только мы распили бутылку шампанского, как  в  бар  вошла  Лили  Эббот.
Фабиан представил меня как старого знакомого из Сан-Морица. Она и виду  не
подала, что мы когда-либо встречались.
   Фабиан  заказал  вторую  бутылку.  И  чего  они  все  находят  в   этом
шампанском?



13

   В небольшом просмотровом зале нас сидело восемь человек.  Ноги  у  меня
ныли от долгого хождения по  Лувру.  В  кинозале  стоял  застарелый  запах
табака и пота. Само здание на Елисейских полях  было  уже  обветшалое,  со
скрипучими старомодными лифтами. В коридорах полумрак, словно люди,  часто
бывавшие здесь, не хотели, чтобы замечали, когда они приходят и уходят.
   Кроме  Фабиана,  Лили  и  меня,  рядом  с  нами  сидела  восхитительная
француженка,  которую  звали  Надин  Бонер.  Сзади   в   углу   притулился
кинооператор - седой, усталый старик лет шестидесяти пяти, в  берете  и  с
вечной сигаретой в зубах. Он  выглядел  слишком  старым  для  такого  рода
работы в кино и все время сидел с полузакрытыми глазами, словно  не  хотел
напоминать  о  том,  что  именно  он  снимал  фильм,  который  мы   должны
посмотреть.
   В дальнем боковом проходе уселись две  звезды  этого  фильма:  стройный
смуглый молодой человек, вероятно  африканец,  с  меланхоличным  печальным
лицом  и  веселенькая  хорошенькая  американка  по  имени  Присцилла  Дин,
блондинка с "конским хвостом". Ее свежее цветущее  личико  казалось  здесь
явным  анахронизмом,   напоминавшим   о   давнем   поколении   девственниц
американского Среднего Запада. На ней было строгое платье, и она выглядела
столь  добродетельной,  как  только  может  выглядеть  белоснежный,   туго
накрахмаленный девичий передник с кружевами. Меня  без  всяких  церемоний,
по-деловому,  представили  всем.  Со  стороны  могло  показаться,  что  мы
собрались на какую-нибудь лекцию, скажем, о здоровом питании.
   Длинноволосый и бородатый субъект в куртке, сшитой из портьерной  ткани
и покрытой сальными пятнами, сидел отдельно  от  всех.  Он  выглядел  так,
словно только что проглотил какую-то дрянь, и в ответ на  мое  приветствие
просто проворчал что-то.
   - Это критик, - прошептал мне Фабиан. - Собственность моей Надин.
   - Рада познакомиться, - сказала мне Надин Бонер,  протягивая  мягкую  и
нежную руку. Сама она была  маленькая,  изящная,  с  бросающимся  в  глаза
бюстом, добрая половина  коего  выпирала  из  низкого  выреза  ее  черного
платья. У нее был очень ровный красивый загар. Мне представилось, как  она
бесстыдно голая загорала на пляже  в  Сен-Тропезе  в  окружении  таких  же
оголенных распутных мужчин.
   - Чего это киномеханик копается? - обратилась она к кинооператору. - Мы
ждем почти тридцать минут, - произнесла она по-английски с тем французским
акцентом, который так нравится американцам.
   Кинооператор   снял   трубку   телефона,   прокричал   в   нее   что-то
по-французски, и свет в зале стал меркнуть.
   В последовавшие полчаса я был несказанно рад тому, что сидел в темноте.
Я дико краснел, хотя никто и не  мог  заметить  этого,  мое  лицо  пылало,
подобно лампе с инфракрасным  излучением.  То,  что  демонстрировалось  на
цветном экране, мой  отец  назвал  бы  совершенно  неописуемым.  Возникали
всевозможные совокупления, в разнообразных  положениях  и  позах.  Втроем,
вчетвером, с животными, включая черного лебедя, перемежаясь с  лесбийскими
забавами и орально-генитальными изощрениями, по терминологии,  принятой  в
"Плейбое". Были также сцены садизма и мазохизма, и того, что  я  вовсе  не
знаю, как назвать. Словом, на любой вкус, как объяснил мне Фабиан.
   Действие как будто происходило в середине прошлого века, мужчины были в
цилиндрах и сюртуках, некоторые в гусарской форме и  сапогах  со  шпорами,
женщины - в кринолинах и турнюрах. Иногда нам показывали старинный замок и
полногрудых крестьянок, которых затаскивали в кусты. Надин Бонер, в черном
парике,   полуодетая   с   озорным   лицом    школьницы,    играла    роль
распорядительницы всех вакханалий, размещая тела в  определенном  порядке,
как хозяйка перед приемом гостей расставляет в гостиной вазы с цветами.
   Фабиан говорил, что сценарий написан весьма литературно,  но  пока  что
никто на экране не произнес ни слова. Его озвучат позже, пояснил  он  мне.
Время от времени на экране  появлялся  ангелоподобный  молодой  человек  в
длинной розовой мантии, отороченной мехом. В руках  у  него  были  садовые
ножницы, которыми он подстригал кусты, а в промежутках между этим занятием
простодушно поглядывал на нас. В других случаях он восседал  в  походившем
на трон позолоченном кресле и бесстрастно взирал на всевозможные сочетания
тел, стремившихся к оргазму. Выражение его лица ни разу не менялось,  лишь
однажды, когда все достигли пика наслаждения, он безмятежно поднес к  лицу
роскошную розу на длинном стебле и понюхал.
   Надо отдать должное Лили, которая сидела  рядом  с  Фабианом:  она  еле
сдерживала смех.
   - Сюжет фильма очень прост, - шепотом объяснил мне Фабиан.  -  Действие
происходит где-то в центре Европы. Молодой человек  в  мантии  с  садовыми
ножницами - наследный  принц.  Кстати,  рабочее  название  фильма  "Спящий
принц". Он только что женился  на  красивой  иностранной  принцессе.  Отец
принца, король, - его мы увидим на просмотре на следующей неделе, - желает
продолжения царского рода. Но его сын -  невинный  юноша.  Его  совсем  не
интересуют девушки. Он всецело поглощен садоводством.
   - Ага, теперь понятно, почему он с ножницами, - робко вставил я.
   - Ну, естественно, - нетерпеливо кивнул Фабиан и  продолжал:  -  Король
поручает своей сестре, ее  играет  Надин  Бонер,  разбудить  в  племяннике
мужчину. Принцесса, вышедшая за него замуж, безутешно рыдает  в  одной  из
башен дворца, одна на свадебном ложе, украшенном гирляндами цветов. Однако
ничто не действует на принца, ничто не трогает  его.  У  него  по-прежнему
тусклый безразличный взгляд. В  замке  все  в  полном  отчаянии.  И  тогда
наконец прибегают к последнему средству. Его тетя, то есть Надин,  танцует
перед ним в прозрачном хитоне  с  красной  розой  в  зубах.  Глаза  принца
загораются. Он приподнимается в кресле. Бросает садовые ножницы.  Кидается
к тете и заключает ее в объятия. Он танцует с ней. Целует ее.  В  любовном
экстазе они падают на траву.  Замок  оглашается  громкими  приветственными
кликами. Король объявляет брак с  несчастной  принцессой  расторгнутым,  и
принц женится на своей  тете.  По  сему  случаю  устраивается  трехдневное
празднество, которое отмечается свальным гулянием в кустах.  Через  девять
месяцев у принца рождается сын, и в ознаменование этого события каждый год
принц и его тетя-жена повторяют под звон  колоколов  свой  первый  брачный
танец. Есть еще и  побочная  линия  сюжета,  в  которой  отчаянный  злодей
пытается захватить трон и тетю, но я не стану докучать  вам  рассказом  об
этом.
   В зале зажегся свет, и  я  нарочно  закашлялся,  чтобы  этим  объяснить
краску стыда на своих щеках.
   - Короче говоря, - заключил Фабиан, - тут и  нашим  и  вашим,  если  вы
понимаете, что я имею в виду. Мы  заманим  интеллигенцию  так  же,  как  и
остальную публику.
   - Ну как, Майлс, - воскликнула Надин Бонер, поднимаясь со своего  места
во втором ряду впереди нас и превращаясь из  искусной  соблазнительницы  в
серьезную деловую женщину, - нравится, а?
   - Замечательно, - сказал Фабиан. - Очень хорошо. Мы  безусловно  сорвем
хороший куш.
   Я избегал встречаться глазами с кем-нибудь, когда, выйдя  из  зала,  мы
столпились у лифта. Особенно я старался не глядеть на  молодую  американку
Присциллу Дин, фигурировавшую в наиболее бесстыдных сценах. Вот уж кого  я
теперь без труда опознаю на любом нудистском пляже мира, даже с мешком  на
голове. Лили