Хейл сказал, что вы были летчиком.
   - Был когда-то.
   Я удивился, когда она успела в суматохе приема  расспросить  Хейла  обо
мне. Такое настырное женское  любопытство  встревожило  меня,  и  я  почти
решил, что после ужина посажу ее в такси и  отправлю  домой.  Но  затем  я
подумал, что не следует быть таким  болезненно  подозрительным  и  портить
себе вечер.
   - Не распить ли нам еще бутылочку? - предложил я.
   - Разумеется, - кивнула она.
   Ушли мы из ресторана в числе последних. Я не привык к вину и чувствовал
приятное опьянение. Мы уселись в такси  и  ехали,  не  прикасаясь  друг  к
другу.  Когда  такси  остановилось  перед  ее  домом,  я  попросил  шофера
подождать, пока я провожу свою спутницу.
   - Нет,  не  надо,  -  перебила  Эвелин.  -  Джентльмен  зайдет  ко  мне
пропустить еще стаканчик.
   - О, это как раз то, что мне  нужно,  -  немного  заплетающимся  языком
пробормотал я.
   Я не разобрал, какая у нее квартира, потому что она не  включила  свет.
Как только мы вошли к ней, она  обняла  меня  и  поцеловала.  Поцелуй  был
восхитительным.
   - Вы беззащитны, и я соблазняю вас, - засмеялась она.
   Посмеиваясь, она повела меня за руку через темную гостиную  в  спальню.
Тонкой полоски света из приоткрытой двери в ванную было достаточно,  чтобы
разглядеть большой письменный стол с  грудой  бумаг,  туалетный  столик  и
длинные, во всю стену, книжные полки Она подвела меня к кровати, повернула
кругом и подтолкнула, так что я упал на спину.
   - Остальное - уж моя забота, - сказала она. Если Эвелин в  министерстве
была так же деятельна, как в постели, то правительство не зря держит ее на
службе.
   - Сейчас, - пробормотала она, усевшись на меня  сверху  с  раздвинутыми
ногами и вставив мою трепещущую от вожделения плоть в свое лоно. Она стала
раскачиваться взад-вперед, сперва медленно, потом все быстрее,  запрокинув
назад голову и опираясь сзади  на  вытянутые  руки.  В  рассеянном  лунном
свете, отражавшемся от зеркала, ее пышные груди белели перед моими глазами
бледными полутонами. Я обхватил руками, гладил  и  ласкал  эти  прекрасные
груди, и она застонала. Потом всхлипнула,  опять  застонала,  еще  и  еще,
наконец громко, не в  силах  больше  сдерживаться,  закричала  и  блаженно
обмякла.
   Мгновение спустя я, словно со стороны, услышал  собственный  сдавленный
стон  невыразимого  наслаждения.  Эвелин  обессилено  скатилась  с   меня,
растянулась на животе и затихла. Я вытянул руку и осторожно, почти бережно
прикоснулся к влажному округлому плечу.
   - Тебе не было больно?
   - Дурачок, - фыркнула она. - Нет, конечно.
   - Я боялся, вдруг...
   - Неужто твои дамы молчат, когда ты их трахаешь?
   - По-моему, да, - неуверенно промолвил я. И про себя подумал, что такие
выражения они уж точно не употребляют. Должно быть, в министерстве юстиции
принято называть все своими именами.
   Она засмеялась, перевернулась на спину, потянулась к столику у  кровати
за сигаретами и закурила. Огонек спички осветил ее безмятежное лицо.
   - Хочешь сигарету? - спросила она.
   - Не курю.
   - Долго проживешь. А сколько тебе сейчас?
   - Тридцать три.
   - Самый расцвет, - сказала она. - Чудесный возраст. Не вздумай  уснуть.
Давай поговорим. Выпить хочешь?
   - А который час?
   - Самое время промочить горло. - Она выбралась из постели  и  набросила
халат. - Виски устроит?
   - Вполне.
   Она прошла в гостиную, шелестя халатом. Я взглянул на свои ручные часы.
Раздевая меня, она сняла их и аккуратно  положила  на  столик  у  кровати.
Видно, очень аккуратная женщина. Светящийся циферблат показывал  четвертый
час ночи. Все в свое время, подумал я,  сладко  потянувшись  в  постели  и
вспомнив  этот  же   час   прошлой   ночи:   жужжание   счетной   машинки;
пуленепробиваемое стекло конторки и  сбежавшую  по  лестнице  проститутку,
просившую открыть ей парадную дверь.
   Эвелин вернулась с двумя стаканчиками виски и села на краю  постели.  В
полоске света, падавшей из  ванной,  резко  очерчивался  ее  самоуверенный
профиль. Помимо аккуратности, ей, как видно, было присуще и  стремление  к
полноте ощущений.
   - Очень хорошо, - выпив, сказала она. - И ты был хорош.
   - Всегда оцениваешь своих любовников? - засмеялся я.
   - Ты вовсе не мой любовник, Граймс. Я бы назвала  тебя  привлекательным
молодым  человеком  с  хорошими  манерами.  Вчера   ты   мне   определенно
понравился, и у тебя хватило мужества на короткое время  заехать  ко  мне.
Подчеркиваю, на короткое время.
   - Понятно, - кивнул я.
   - И тебе, наверное, неинтересно, да и  я  не  собираюсь  докучать  тебе
более подробными объяснениями.
   - Ты ничего не должна объяснять мне. Вполне достаточно и того, что ночь
была восхитительна.
   - У тебя это не так часто случается?
   - Откровенно говоря, нет, - рассмеялся я.
   - Как на неоновой рекламе - ты, можно сказать, совсем не тот,  на  кого
похож.
   - На кого же я похож?
   - Да на тех молодых людей, что играют злодеев  в  итальянских  фильмах.
Дерзких, порочных и бессовестных.
   Ничего подобного во мне прежде не замечали. Наоборот, скорее указывали,
что с виду я скромник. Или за эти дни я очень  изменился,  или  же  Эвелин
Коутс смогла разглядеть мою скрытую сущность.
   - Вскоре я вернусь в Вашингтон, - сказал я. - Позвонить тебе?
   - Если у тебя не будет ничего лучшего.
   - А ты захочешь увидеться со мной?
   - Если у меня не будет ничего лучшего.
   - Неужели ты такая жесткая, какой хочешь казаться?
   - Жестче, Граймс, много жестче. Для чего же ты вернешься в Вашингтон?
   - Возможно, ради тебя.
   - Повтори еще раз, пожалуйста.
   Я повторил.
   - Ты хорошо воспитан. А может, ради чего-нибудь еще?
   - Ну, допустим, -  протянул  я,  обдумывая,  как  получше  использовать
удобный случай, чтобы получить нужную информацию, - я разыскиваю кое-кого.
   - Кого же именно?
   - Одного моего друга, пропавшего из виду.
   - Здесь, в Вашингтоне?
   - Не обязательно. В стране или даже за границей.
   - Ты что-то чересчур таинственен, не находишь?
   - Как-нибудь при случае все расскажу тебе, - заверил я, убежденный, что
это никогда не произойдет,  но  довольный,  что  по  счастливому  стечению
обстоятельств оказался в постели с  женщиной,  чья  служба,  в  частности,
связана с розыском скрывающихся людей. - Это  частное,  весьма  деликатное
дело. Как же мне все-таки заняться поисками друга?
   - Есть много мест, куда  ты  можешь  обратиться.  Скажем,  в  налоговое
управление, где найдется его адрес  на  последней  декларации  о  доходах,
которую он заполнял. Или в управление социального обеспечения, где имеются
записи мест его работы. Данные о нем  могут  быть  в  управлении  воинской
повинности, но они,  наверное,  уже  устарели.  Наконец,  загляни  в  ФБР.
Правда, никогда не знаешь, что именно добудешь в  этом  заведении.  И  еще
остается Госдеп. Все зависит от того, есть  ли  у  тебя  связи  с  нужными
людьми.
   - Найдутся, - сказал я, полагая, что нужные связи  у  тебя  в  кармане,
когда там сто тысяч долларов.
   - Возможно, тебе еще легче найти своего друга, если ты сам детектив или
что-нибудь вроде этого.
   - Что-то вроде, - уклончиво пробормотал я.
   - В  конечном  счете  все  дороги  ведут  к  нам,  в  Вашингтон.  Здесь
театральный форум нашей  жизни.  На  представлениях  все,  за  исключением
избранных, стоят. Самые лучшие места заполнены актерами.
   - И ты тоже актриса?
   - Я на беспроигрышной  роли.  Получаю  восторженные  отзывы  из  лучших
постелей города. Тебя это шокирует?
   - Немного.
   - И откуда только берутся такие невинные простаки? - Она потрепала меня
по щеке. - И все же должна сделать тебе комплимент. Твое  исполнение  было
почти самое лучшее. Даже не хуже, чем  у  некоего  сенатора  из  западного
штата, чье имя я не стану называть. До тебя он считался лучшим, но беднягу
прокатили на последних выборах, что очень  на  него  подействовало,  и  он
скис.
   - А я и не подозревал, что участвую в представлении.
   - Ты же приехал в Вашингтон, а тут каждому надо выкладываться и  делать
вид, что доволен своей ролью.
   - И тебе также?
   - Не дурачься, милый. И мне, конечно. Неужели ты думаешь,  что  если  я
хоть еще сто лет  проторчу  в  своем  министерстве,  то  это  будет  иметь
какое-либо значение для тебя,  для  "Дженерал  моторс",  для  Объединенных
Наций или для чьей-нибудь любимой собачки? Я лишь участвую в общей игре  и
забавляюсь, подобно остальным, потому что этот город -  лучшее  место  для
таких забавников, как мы. Единственное, в чем  я  действительно  убеждена,
так это в том, что Америка превратилась бы в  величайшую  страну  в  мире,
если бы всем в Вашингтоне,  от  президента  до  швейцара  в  департаменте,
позволили исполнять свои обязанности лишь две недели в году.
   Я допил виски, меня неудержимо клонило ко сну, и  я  с  большим  трудом
подавлял подступающую зевоту.
   - О, - воскликнула она, - я наскучила тебе.
   - Нисколько, - вежливо сказал я. - А ты не устала?
   - Право, нет. - Она сбросила с себя халат и легла рядом со мной. - Секс
бодрит меня. Но мне рано вставать, а на службе надо  выглядеть  свежей.  -
Прижавшись ко мне, она поцеловала мое ухо.  -  И,  конечно,  позвони  мне,
когда вернешься.
   Проснулся я около десяти часов утра, один-одинешенек в постели.  Сквозь
задернутые занавески пробивались лучи солнца,  утро  было  прекрасное.  На
туалетном столике лежала записка.

   "Дорогой гость, я ушла на работу. Ты спал, как ангелочек, и у  меня  не
хватило  духу  разбудить  тебя.  Счастлива  была  узреть  такое  наглядное
свидетельство чистоты и безгрешности в нашем порочном мире. Бритва и  крем
в аптечке, стакан апельсинового сока в холодильнике,  кофейник  на  плите.
Хорошего исполнителя  надо  вознаграждать.  Надеюсь,  тебе  удастся  найти
своего друга. Э.К."

   Я усмехнулся последней фразе и направился  в  ванную,  где  побрился  и
принял душ. Холодный душ окончательно разбудил меня, я  почувствовал  себя
свежим, бодрым и, признаюсь, был доволен собой. Внимательно оглядел себя в
зеркале. Цвет лица у меня как будто стал лучше.
   Когда я затем вошел в гостиную, до меня донесся запах жареного  бекона.
Открыв дверь в кухню, я увидел молодую  женщину  в  брюках,  свитере  и  с
повязанным на голове шарфом. Сидя за столом, она читала  газету  и  грызла
подрумяненный на огне ломтик хлеба.
   - Привет, - сказала она, подняв глаза на меня. - А я уж  подумала,  что
вы весь день проспите.
   - П-простите, - смутился я. - Я не хотел потревожить вас.
   - Никакого беспокойства, - улыбнулась она, встала из-за стола,  открыла
холодильник и достала оттуда апельсиновый сок. - Вот Эвелин  оставила  вам
это. Вас, наверное, мучит жажда, - произнесла она  как  нечто  само  собой
разумеющееся. - Хотите яичницу с беконом?
   - Право, не стоит беспокоиться.
   - Пустяки. У нас так принято. - Она отодрала три ломтика от нарезанного
куска  бекона  и  плюхнула  их  на  сковородку.  Я  невольно  залюбовался:
стройная, длинноногая, в облегающих брюках. - Вам как поджарить?
   - Полагаюсь на ваш вкус.
   - Я люблю подрумяненные. - Она  положила  на  другую  сковородку  кусок
масла и разбила три яйца. Движения ее были легкие и уверенные.
   - Меня зовут Бренда Моррисси, - представилась она. - Мы вместе  снимаем
эту квартиру. Она говорила вам обо мне?
   - Не помню.
   - Ну, она была так занята вами, - невозмутимо заметила Бренда,  наливая
две чашки кофе и жестом приглашая  меня  сесть  за  стол.  -  Вы  ведь  не
торопитесь, не так ли?
   - Пожалуй, нет, - согласился я, усаживаясь за стол.
   - И я тоже. Я работаю в картинной галерее, а до одиннадцати утра  никто
не спешит покупать картины. Замечательная работа, правда?  Кстати,  Эвелин
позабыла сказать мне, как вас зовут.
   Я представился.
   - Давно вы знакомы с Эвелин? - спросила  она,  одной  рукой  встряхивая
сковородку с яичницей, а другой закладывая нарезанный хлеб в тостер.
   - Откровенно говоря,  -  замялся  я,  -  мы  познакомились  лишь  вчера
вечером.
   - Таков наш Вашингтон,  -  рассмеялась  Бренда.  -  Здесь,  где  только
возможно, собирают голоса. Всякие голоса.  А  вот  такие,  наверно,  самые
приятные. Я слышала, как вы буйно наслаждались.
   - Поверьте, - сказал я, краснея, - мне и в голову не пришло, что кто-то
еще есть в квартире.
   - Да, конечно. Я давно собираюсь  купить  затычки  для  ушей.  Те,  что
продают для пловцов и артиллеристов.  Да  все  забываю.  А  Эвелин,  когда
забавляется, - вся нараспашку. И я с трудом удерживаюсь от того, чтобы тут
же не присоединиться к ней.
   Я насупился и отвел глаза.
   - Не пугайтесь, - засмеялась Бренда. - Это все же не случается. Что  бы
мы тут ни вытворяли, оргий мы не устраиваем. Но, если вы  сегодня  вечером
еще будете в Вашингтоне и назовете мне отель, в котором остановились, я  с
удовольствием выпью с вами.
   Не скрою, что я был готов поддаться искушению. Прошедшая ночь разбудила
во  мне  долго  дремавшую  чувственность.  Интриговало  и   то   спокойное
бесстыдство, с каким было сделано предложение. Для меня, по крайней  мере,
это было в новинку. Подобные вещи случались с моими  друзьями  (во  всяком
случае, они рассказывали о них), но ничего подобного со  мной  никогда  не
бывало. После того, что я уже совершил в "Святом  Августине",  вряд  ли  я
мог, исходя из основ морали,  отказаться  переспать  с  подругой  женщины,
которая накануне спала со мной. Однако у меня  неотложное  дело  -  розыск
свидетельства о рождении.
   - Извините, но я сегодня уезжаю.
   - Жаль, - коротко, без всякого выражения отозвалась Бренда.
   - Но я вернусь, - сказал я и запнулся, вспомнив о приглашении  к  Хейлу
на субботу вечером, - в воскресенье.
   - В каком вы отеле?
   Я объяснил ей.
   - Возможно, позвоню вам, - пообещала Бренда. - Я и в воскресенье могу.
   Когда у тебя деньги в банке, подумал я, выходя из квартиры, они даже за
двести пятьдесят миль испускают  непреодолимо  притягательный  чувственный
аромат. Легко и пружинисто шагая,  я  спрашивал  себя,  как  мне  живется.
Беззаботно,  решил  я.  И  порочно.  Старомодное  слово,  но  именно   оно
неизвестно откуда вдруг выплыло. Мыслимо ли прожить на свете тридцать  три
года и совершенно не знать, какой ты на самом деле человек?
   Я всматривался в простые  обыденные  лица  шедших  по  улице  мужчин  и
женщин. Неужели и они тоже на грани преступления?
   В отеле я взял напрокат машину  и  забрал  свой  бумажник,  сданный  на
хранение. Теперь уж я чувствовал себя не в своей тарелке, если при мне  не
было сотенных бумажек.
   Дорога на Пенсильванию была покрыта льдом, и я  ехал  очень  осторожно.
Автомобильная авария никак не входила в мои расчеты.



6

   - Попросите, пожалуйста, мистера Генри Граймса,  -  сказал  я  девушке,
ответившей на мой телефонный звонок.
   Девушка  поинтересовалась,  кто  его  спрашивает.  Называться  мне   не
хотелось. И потому я просто сказал, что звонит брат... Нас, братьев,  было
трое, так что в какой-то степени я сохранял инкогнито.
   - Кто говорит? О, неужели это ты, Дуг? Какого черта, где ты? - прогудел
в трубке радостный голос брата. Он был старше меня на семь лет,  росли  мы
вместе, но в детстве я считался  надоедливым,  несносным  ребенком.  После
моего отъезда из родного города мы почти не встречались.
   - Я у вас в городе. В отеле "Хилтон".
   - Забирай свои вещи и кати ко мне. У меня есть  свободная  комната  для
гостей. Раньше семи утра дети тебя не разбудят, -  засмеялся  брат.  Звуки
его низкого  голоса  перемежались  с  трескотней  счетных  машинок.  Генри
работал в бухгалтерии, и неумолчное стрекотание было музыкой  их  рабочего
дня. - Я позвоню сейчас Магде и скажу, что ты будешь к обеду.
   - Минутку, Хэнк, - перебил я. - Хочу попросить тебя об одном одолжении.
   - Ради Бога, дорогой мой. Что тебе нужно?
   - Я обратился за получением заграничного паспорта. Для этого  требуется
мое свидетельство о рождении. Если запросить его, то на это  уйдет  недели
три, а я очень тороплюсь.
   - Куда ты едешь?
   - За границу.
   - А куда именно?
   - Это неважно. Так вот, посмотри, нет  ли  моего  свидетельства  в  тех
бумагах, что остались у тебя после смерти матери.
   - Приходи к обеду и вместе посмотрим.
   - Я бы не хотел, чтобы твоя жена знала о моем приезде.
   - Почему? - озабоченно спросил брат.
   - Не мог бы ты отлучиться с работы, найти мою метрику и прийти ко мне в
отель? И вдвоем пообедаем.
   - Но почему...
   - Потом объясню. Сможешь прийти?
   - Да, смогу. В начале седьмого.
   - Приходи в бар.
   - Место знакомое, - сказал Генри с радостным смешком выпивохи.
   Я положил трубку и некоторое  время  молча  сидел  на  краю  постели  в
невзрачном номере провинциального отеля, все еще держа руку на телефоне  и
спрашивая себя, стоило ли сюда приезжать. Не лучше ли было послать  запрос
и, укрывшись где-нибудь, недели две-три ожидать  получения  метрики.  Нет,
если уж  хочешь  вернее  рассчитывать  свое  будущее,  нельзя  отбрасывать
прошлое. А мой брат Генри играл в нем большую роль.
   Когда умер отец, Генри было двадцать лет, остальные дети в  семье  были
значительно младше. Как-то само собой вышло, что он стал главою семьи и  я
привык слушаться его и во всем на него полагаться. Это было даже  приятно.
Генри был добродушный,  простой  и  умный  парень,  притом  весьма  хорошо
учившийся (в классе - всегда первый, его постоянно выбирали  старостой,  и
по окончании школы он получил стипендию в Пенсильванском университете).  У
него была деловая сноровка, он не был скуп и  из  своих  заработков  щедро
помогал братьям, особенно мне. Как наша мать любила при случае  повторять,
Генри родился, чтобы выбиться в люди и стать богачом. Он же помог мне и  в
спорах с матерью, ни за что не хотевшей, чтобы я стал летчиком,  и  платил
за мое обучение в летной школе. К тому времени он уже был  дипломированным
бухгалтером с хорошей репутацией, прилично зарабатывал и рано женился.
   В последующие годы я выплачивал ему те деньги, что он истратил  на  мое
обучение в летной школе, хотя он  никогда  не  напоминал  мне  о  них.  Но
виделись мы по-прежнему весьма редко, общего у нас было мало, к тому же  у
Генри появились свои заботы: прибавления в семействе, нелады с женой.
   А когда нам все-таки удавалось собраться вместе, Магда, его супруга,  с
глупой назойливостью изводила меня расспросами, почему я еще не женат.
   Словом, я понимал, что многим обязан своему брату Генри и сам виноват в
том,  что  отдалился  от  него.  И  сейчас  был   даже   рад   тому,   что
бюрократические порядки заставили меня приехать к нему за помощью.
   Брат появился в баре, и меня поразил его вид. Когда мы расстались  пять
лет назад, это был крепкий, хорошо сложенный, уверенный в себе мужчина.  А
сейчас казалось, что эти годы совершенно  измотали  его.  Он  весь  как-то
съежился, согнулся;  волосы  на  голове  очень  поредели,  стали  какие-то
желтовато-серые. Он теперь  носил  очки  с  толстыми  стеклами  в  золотой
оправе, от них на переносице оставался глубокий след.
   Пробираясь  между  столиков  полуосвещенного  бара,  Генри  походил  на
трусливо озиравшегося зверька, вылезшего из  своей  норы  и  готового  при
первом же признаке опасности юркнуть обратно. Поднявшись  из-за  стола,  я
окликнул его. Мы молча пожали друг другу руки. Генри,  наверное,  понимал,
что резкие изменения во всем его облике бросились мне в глаза и я  пытаюсь
не подавать виду, что замечаю их.
   - Тебе повезло, сразу же нашел, - сказал брат, вынув из кармана конверт
и вручая его мне.
   Я вытащил из конверта свидетельство. Итак, все в порядке  -  бытие  мое
законно подтверждалось. Дуглас Трейнор Граймс, мужского  пола,  родился  в
США, сын Маргарет Трейнор Граймс.
   Пока я рассматривал пожелтевший листок бумаги, Генри торопливо  снял  с
себя пальто и повесил его на спинку стула. Пальто было поношенное, обшлага
и